полуночные сюжеты

             они всегда вместе. всегда друг за друга горой.       дополняют друг друга во всем, образуя идеальную единую конструкцию, как части одного пазла. и отмахиваются всякий раз, когда кто-то вновь вспоминает, что рождение близнецов плохим знаком является.       это ведь даже круто, что у них одна душа на двоих. пока кто-то, перечитав седзе, наивно мечтает найти свою родственную душу, они уже родились такими.       неделимыми.       искривленными отражениями друг друга.       тепло полуденного солнца и прохлада предрассветной луны. так их однажды мама назвала, потрепав по впервые окрашенным волосам.       смертоносный жар кровавого солнца и исцеляющий холод синей луны — решила надвое расколотая маска их демона-хранителя.       тьма и свет слишком тесно сплелись, искажая извечно знакомые понятия.       дружелюбная улыбка хои несла за собой угрозу.       гневный взгляд сои был наполнен заботой.       самый звонкий смех у улыбашки был, когда он уже на ногах еле-еле стоял.       безостановочно льющиеся слезы злюки знаменовали пробуждение необъяснимой силы.       и она пугала.       спасала. но вместе с тем слишком опасной была.       а рядом с братом внутреннего демона всегда гораздо легче контролировать было.       эмоции подавлять и сдерживать гораздо легче, стоя за чьей-то спиной.       соя ведь младший. на пару минут и по званию. для него вполне нормально сзади всегда стоять. он как самая настоящая тень.              поддержка. защита. опора.       прикроет спину, когда хоя в очередной раз разойдется и перестанет за боем следить. схватит за запястье, извечно холодными пальцами успокаивая закипающую кровь брата. молча протянет зажигалку, которую старший вечно где-то теряет. и так же молча, одним лишь взглядом отгонит очередного самоубийцу, что решит докопаться до яркой одежды и слишком широкой улыбки.       он привык к этому. ему так даже больше нравится. не прятаться, нет. просто менее заметным быть.       соя никогда внимания не желал. но выглядел необычно и часто привлекал к себе чужие взгляды на улице. опускал после глаза в пол и набрасывал на голубые кудри разрисованный акрилом капюшон, желая поскорее вернуться домой, где тепло, выпечкой и специями пахнет, манги и диски с играми повсюду стоят, а в горе мягких игрушек наверняка будет валяться нахоя.       и рядом с ним снова станет спокойно. хоя поделится своим теплом и клубничным моти, улыбнется ярко и тепло, как нежное весеннее солнышко, и погладит по волосам. поможет прокрасить отросшие корни и под шумок выпрямит голубые пряди. сое как-то все равно, лишь бы брат рядом был.       они ведь всегда вместе.

***

      они всегда вместе. всегда друг за друга горой.       так почему сейчас хоя не отвечает ему? не улыбается больше?       он ведь просто лежал на холодном бетоне и звонко смеялся.       теперь не смеется.       не дышит…       на непривычно бледном лице осталась лишь тень былой солнечной улыбки.       это ведь соя тенью всегда был. но теперь холодной была рука нахои. а вокруг внезапно потускневших огненных кудрей кровавым ореолом разливалась его кровь.       и все вокруг оборачиваются на отвратительно протяжный крик разодранной на кроваво-смоляные ошметки души. все с первобытным страхом в глазах оборачиваются на истошный вой пробудившегося древнего демона. такого же древнего, как яростная боль от потери самого близкого и дорого сердцу человека.       и больше некому этого о́ни усыплять. более нет ради кого бороться со всепоглощающей синей тьмой, что водопадом вырывалась наружу, теперь даже не различая своих и чужих. врагами вмиг стали все. кто убил, кто не спас, кто затащил на эту бойню, кто спровоцировал ее.       абсолютно все.       мутное, едва различимое отражение в остывающей братской крови тоже врагом было.       не уберег. не защитил. даже сам не подставился.       не успел.       и теперь как никогда широко раскрытые глаза застилали колючие кристаллические слезы. голова, словно у поломанной куклы, склонилась к плечу. до ускользающего, наверное, теперь уже навсегда сознания отдаленно долетали чьи-то слабо знакомые голоса.              разбитые губы беззвучно шевелились, повторяя тем, кого когда-то друзьями считал:       — бегите…       единственное спасение для них.       когда глаза окончательно превратятся в два сверкающих синих сапфира, бежать будет поздно.       рождение близнецов всегда плохим знаком было.       они делили на двоих одну душу. делили на двоих одну силу.       но лучше бы соя никогда не становился целостным. лучше бы и дальше оставался молчаливой бледно-синей тенью брата. лучше бы он навсегда оставался холодом синей луны.       лучше бы не знал, как обжигает кровавое солнце, кислотой по венам растекаясь, наполняя сосуды недостающей с рождения силой. разъедая сердце отчаянной яростью и превращая его в навсегда незажившую гнойную рану.