полуночные сюжеты

             он не боится говорить о сексе. не стесняется, не краснеет, не заикается и даже не отводит взгляд. он четко свои желания перечисляет, разом вываливая на муто все свои фетиши и игрушки рядом высыпая, подробно рассказывая, в каком порядке их в него заталкивать и как долго трахать.              и он не замолкает даже во время секса. неважно, какая позиция – одинаково много будет говорить, комментируя каждое, даже самое мимолетное действие.              заткнуть получится только кляпом из его же белья.              но харучие даже взглядом говорить умеет, потому приходится завязывать его блядких хамелеонов и переворачивать на живот, втрахивая в кровать в долгожданной тишине. вслушиваться в сдавленное мычание и руки заламывать, чтоб не трогал свой истекающий член. наказывая снова и снова, ведь опять в драку влез один против шести, а мучо вытаскивать его пришлось, как непослушную псину за шкирку держать и в машину закидывать, где из непослушного он становится ебливым и за ширинку тут же хватается.              обещает не мешать, пока ясу их на квартиру везет. или просто в какой-то заброшенный парк, где можно у старого дерева поставить и отъебать хорошенько, чтобы у хару не оставалось сил даже дышать, тогда можно будет спокойно до квартиры доехать, пока тощая тушка спит на заднем сидении и не ищет проблем и членов.              искать он будет перед ужином. и после ужина. зайдет в ванную, впихнет в себя пробку и будет извиваться на стуле, выстанывая имя мучо, вздрагивая и тонкие, покрытые шрамами руки к нему тянуть, даже не доев.              потому и худой такой. почти ничего не жрет, постоянно дерется и трахается, до изнеможения себя доводя. словно наказывая.              и ведь не словно, а так и есть. он себя жалким называет, просит отъебать, как бродячую псину, и никогда на ночь не остается.              никогда о чувствах не заговорит. его или чужих. будет шипеть, рычать и даже полезет драться, как настоящий одичалый кот, которого однажды пригрели, а потом выбросили во время переезда. и теперь он никому не верит. быстро хватает желаемое и убегает, пока не пнули в лишайный бок.              и приходится его к стулу привязывать, по лицу несколько раз бить, чтобы успокоился наконец-то и выслушал. и снова бить приходиться, ведь он вновь шипит и матерится, просит не распинаться и просто трахнуть. жестко и быстро.              не против даже умереть, лишь бы не говорить, не слушать, что муто погряз в нем, привык сперва, а теперь уснуть не может, не чувствуя холодное тельце под боком.              и так хочется отогреть его, накормить, погладить по спутанным волосам и больше не таскать за них, пока трахает. больше не трахать, а любовью заниматься, целуя каждую выпирающую косточку, облизывая каждую свежую ранку, чтобы зажила быстрее, оставляя глубокий шрам, к которым хочется прикасаться трепетно, до слез доводить своей любовью.              но харучие не дается, вырывается, до крови стирает руки ремнем и кричит, что не нужен ему никто, только большой член и футон, чтобы поспать жалкие четыре часа и снова пойти прыгать на ком-то.              и когда он о кейске говорить начинает, что тот по-собачьи любит и даже по имени не зовет никогда, лишь вгрызается в загривок и бьет по ягодицам, не сдерживая силу, мучо тоже не сдерживает силу и разбивает ему бровь. размазывает кровь по лицу, за щеки хватает, давит, блядский рот раскрывая, снова кляп вставляет, на этот раз крупный и почти профессиональный, за которым пришлось в сексшоп сходить, чтобы своего ебливого психа порадовать.              теперь приходится до слез его доводить, рассказывая, как он нужен и важен, что не безнадежный совсем, не жалкий, не отвратительный и такого, как он вполне можно полюбить.              и ясухиро до последнего ждать будет, по волосам гладить, слизывать кровь, после нормально свежие раны обрабатывать и даже дуть, когда спиртом прижигал, целовать, наклеивая пластыри. и все повторять, что он не один.              но в конечном итоге харучие все равно один остается и больше ни с кем о чувствах не говорит.