полуночные сюжеты

             Он совершенно не нежный и хрупкий, каким его почему-то считают Хайтани. Да, Коко никогда ни был грубым при братьях, юлил, флиртовал, облизывал губы и глазки строил, если это могло помочь контракт подписать. А еще он достаточно сдержанный, манерный и элегантный — оправдывает свое прозвище, не прилагая лишних усилий, не проявляя лишних эмоций.              Только вот мало кто знает, что Коконои и нежным тоже никогда ни был. Удобным, да. Покладистым, чувственным, на все согласным — но не нежным, ласковым, заботливым.              Разве что с ней… Но ведь именно ради нее Хаджиме и стал сильным. Стал манипулировать, обманывать, угрожать и улыбаться при этом высокомерно-издевательски или заигрывающе-мягко — он мог найти подход к каждому. Мог играться со своей сережкой, томно поглядывать из-под накрашенных ресниц, а мог брови к переносице свести, на рычащий тон перейти и губы в отвращении скривить.              Коконои в драки не лез лишь из-за врожденной брезгливости — его от одной только мысли, что необходимо коснуться какой-то грязи, передергивало и в холод бросало. Для этого у него всегда кто-то за спиной был — верная злая псина, что отнюдь не против руки в чужой крови испачкать. С ним всегда Сейшу был, не снимающий кожаных перчаток, что ему Коко подарил на пятнадцатое рождество. Они без слов друг друга понимали. А теперь с ним Харучие ходит — еще в поднебесье за ним увязался, вместо сигареты протянул косяк и стеклянными глазами наблюдал, как Коко затягивается, ухмыляется и медленно дым выпускает. Они оба предатели, оба силу любят, за сильнейшими следуют, воют одинокими ночами и других людей за мусор принимают.              Они друг другу довериться осмелились, не проронив тогда ни слова. Встретились раз, второй, чуть не придушили друг друга, выпили, поговорили о смерти, силе и крови на руках. Харучие точно первая весна невинным еще был — если невинность исчисляется в количестве жертв — и пока только мечтал о первой крови. Хаджиме стал убийцей задолго до драконов, тосвы, поднебесья и их посиделок в прокуренном клубе на окраине Роппонги.              Рядом с ним никого не было, лишь когда она умерла. Тогда только пачка измятых купюр в руке была, но чертовы деньги больше ничем помочь ни могли, став абсолютно бесполезными. Встреча с новым клиентом тоже теперь не имела никакого смысла. Нужно было уходить поскорее с того треклятого переулка, спрятавшись под капюшоном застиранной толстовки. Нужно было до их убежища добежать прежде, чем Сейшу успеет накрутить себя, обвинить и сделать что-то необдуманное. Нужно было, как сперва и планировал, в больницу в тот день наведаться, а не на подобие работы идти.              Какая вообще работа может быть у ученика средней школы? Только незаконная и омерзительная, после которой кожу содрать с себя хотелось. Должно быть, тогда в нем эта брезгливость и зародилась — когда улыбаться приходилось сквозь усталость и ластиться к грязным рукам клиентов, которые отчего-то решили, что раз маленький Коко дилером стал, то и переспать с ними не против.              Этот пунктуальный жирдяй тоже так решил, пятьдесят штук предлагал только за возможность коснуться его обнаженного тела. Коконои пару раз соглашался на подобное. Коконои хотел бы навсегда из памяти это стереть, но оно неоновой вывеской перед глазами мигало даже сейчас — все липкие прикосновения потных рук, красные морды и попытки — конечно же успешные — затащить мальчика к себе на колени. А после мерзко было даже смотреть на все отражение и к тем деньгам прикасаться, что их буквально в трусы засовывали, а единожды и в рот.              Единожды Хаджиме решил, что хватит с него, — и за случайную проржавевшую трубу схватился, даже не отблагодарив того, кто так вовремя решил ее выбросить. Уважаемый незнакомец, если ты все еще жив, Коконои, сейчас вальяжно развалившийся на кожаном диване в своем кабинете, премного благодарит тебя за своевременно вынесенный мусор, ведь благодаря ему удалось в кровавое месиво превратить голову очередного извращенца и наркомана. Хайтани, конечно, не одобрили подобную грязь в своем районе, но за сотню штук выбросили гниющий труп в залив и пригласили еще немного у себя поработать.              Харучие тоже не прочь в их районе поработать, особенно в их отсутствие, тем более у Коко до сих пор там связи остались, а послушать о том, как пелена с его глаз наконец-то спала и реальность обрушилась на содрогающиеся плечи, он тоже не против. Словно такие рассказы помогут и ему переступить черту, что разделяет людей и убийц.              Это будет первое подношение его Королю.              О первом подношении себе Коко мало что помнит. Лишь зуд в руках от засыхающей крови, ссадины на ладонях, застывшие слезы в глазах — должно быть, она на него с небес смотрит. Она точно ангелом стала, но точно не хранительницей Хаджиме. Иначе он бы не убил. Иначе вернулся бы к Сейшу, тоже брошенному и бесполезному, и зажил бы с ним той тихой жизнью, о какой когда-то мечтал.              Больше он ни о чем не мечтает, только вливает в себе дешевый коньяк и рассказывает, что в первом убийстве совершенно ничего особенного, как и в первом сексе, нет. Первый секс у него был с Харучие после того же дешевого коньяка. Секс с нелюбимым, но терпимым. Теперь для Коко весь мир поделился на терпимое и мерзкое.              Чувство чужой остывающей крови на себе определенно мерзкое. Коконои совершенно не понимает, почему Хайтани так любят купаться в ней. С Санзу все и так понятно — он прямо перед Хаджиме ширяется, на его коленях сидит и дрожащими руками шприц в вену вгоняет, а потом скулит о своем Короле и целоваться лезет.              Коко ни о ком не скулит, не говорит, не мечтает. Ему вполне достаточно скопившихся документов, пачек денег среди них и Харучие на отходах в холодной ванне. Никто не знает, как ему бывает плохо. Никто не понимает, почему порой Коконои забирает у него пистолет и делает контрольный выстрел.              Они никому ни за что никогда не признаются, что Бешеный Пес до крови кожу себе на руках раздирает не из-за героиновой ломки, а чтобы стереть стягивающее чувство чужой крови, которую в первые же минуты с руки смыли. Но она все равно смолой под эпидермис впиталась, червями трупными разрастается и чешется ужасно до тех пор, пока Коко не обнимет его холодные руки своими холодными. И он что-то шептать неразборчивое и глупое будет — винить себя за всю кровь на его руках, а завтра пистолет заберет, игриво подмигнув, погладив по чуть дрожащей руке.              Так у них повелось — Какуче ищет, Хайтани ловят, Санзу пытает, Коко добивает. Но все равно остается главной неженкой организации, невинной принцессой на дюжине матрасов и с пробитыми черепами у кровати. Ему только вина, разлитого на полу, не хватает и юного вампира с именем святого.