***
— Северус… — На заднее брось, будь так добр. Гарри сокрушённо вздохнул; кусая губы, взвалил один за другим на заднее сиденье набитые продуктами пакеты, хлопнул дверью и сам поспешил оказаться в салоне. Снейп свою дверь закрыл практически бесшумно. — Х-м? — протянул он Гарри сигаретную пачку. Гарри мотнул головой; застыл, вглядываясь в невозмутимое лицо исподлобья и чувствуя, как разливается по щекам горячий румянец. Чёрные глаза сверкнули, щурясь в ответном интересе — с кривой усмешкой Снейп убрал сигареты, предварительно вытянув одну зубами. — Слушаю, — обронил он, прежде чем чиркнула зажигалка. Гарри передёрнул плечами, врастая спиной в пассажирскую дверь и, кажется, вовсе не торопясь пристёгиваться. — Прости? С первой же затяжкой застонало окно, и прохладный воздух растворил густое облачко. — Ты очень хочешь что-то мне сказать. Предоставляю тебе такую возможность прямо сейчас, — сообщил Снейп. — Почему ты думаешь, что… Его перебил ехидный смешок: — У тебя на лбу написано: «Я не знал, что Северус Снейп — такая сволочь». Гарри бессознательно схватился за этот самый лоб, пряча ладонью глаза от цепкого взгляда. — Прекрати. — Вот как? Не я ли нахамил юной леди в общественном месте? Если в душе Гарри был каким-нибудь чайником, то в этот момент неотвратимо закипал, свистя сквозь зубы и чувствуя, как вот-вот заклубится из красных ушей обжигающий пар. — Не я ли сволочь, Гарри? — Зачем это было нужно? — вскинулся он, едва ли не всем лицом багровея. Несколько секунд шипела, тлея между изящных пальцев, сигарета, а внимательный взор так и оставался неподвижен: Гарри показалось, будто в нём мелькнуло некоторое удовлетворение, такое, словно Снейп что-то у него на лице нашёл. Вдруг в наступившей тишине прорезалось непринуждённое бархатное: — Не против музыки? Гарри мигнул, настороженный неожиданным вопросом. — Эм… нет, — сказал он, хватаясь за ремень безопасности, и выпрямился в кресле. Почему всё кажется таким странным? С миролюбивой полуулыбкой Снейп потянулся к магнитоле и, опустив веки в явном предвкушении, нажа… А-а-а! Схватившись за уши, Гарри ошалело вытаращился на откинувшегося на спинку кресла Снейпа; ноги, задница, руки, мозги — всё тело завибрировало от сотрясшей салон оглушающе громкой музыки. Играл какой-то идиотский клубняк! От ужаса челюсть у Гарри с характерным хрустом отвалилась, глаза панически забегали сначала по бесстрастному лицу напротив, затем по спокойной автомобильной стоянке за кристально чистым стеклом: вот какой-то мужик, приспустив окно водительской двери, покосился на него, как на клоуна, вот дама с крохотной собачкой, ощерившись, отпрянула на проезжую часть, вот… Стиснув зубы, Гарри мысленно зашил себе рот и съехал вниз, ожидая, когда же машина Снейпа наконец тронется. Нога безотчётно запрыгала, точно чужая, выстукивая истёртой подошвой по коврику нетерпеливый ритм. Господи, какой ужас. Гарри понятия не имел, что Снейп может слушать такую дичь. И зачем, зачем так громко-то? В ушах загрохотало сильнее — «бам-бам» теперь откровенно колотило по мозгам, потому что громкость Снейп решил прибавить. — Северус… — забормотал Гарри куда-то в прижатую к губам ладонь. На периферии он заметил, как Снейп закачал головой, очевидно его не слыша, и схватился за руль. Гарри попробовал повторить чуть громче, но голос не послушался и надломился почти испуганно: — Северус, можешь сделать потише?.. Когда «Ауди» шатнулась, трогаясь с места, затылок его ударился о подголовник, а пальцы побелели, цепляя и с силой натягивая шершавый ремень. Необыкновенное в обществе Снейпа, чистое и явственное, чувство раздражения охватило его с пяток до самой макушки — Гарри ощутил, как оно поднимается, распирая его изнутри, точно стремительно разрастающаяся опухоль, которая вот-вот доберётся до самых лёгких и непременно его задушит. Едва Снейп зажал педаль газа, бросив окурок в окно, Гарри не выдержал: — Северус! — заорал он сквозь почти осязаемый музыкальный пласт. Рука к его собственному удивлению обнаружила себя на чужом предплечье — Гарри задохнулся, осознав, что впился в него с настоящей силой. Наконец, Снейп посмотрел на него — странный, будто бы непонимающий взгляд — и небрежным жестом дал знать, что не слышит: раскрытая ладонь мимолётно задержалась у уха. — Пожалуйста, убавь, — проговорил Гарри отчего-то с меньшим энтузиазмом. Голос у Снейпа в напряжении оказался таким мощным, что орать тому не пришлось вовсе: — Не слышно, Гарри. Курить хочешь? Какого чёрта… — Сделай музыку потише, пожалуйста, — повторил Гарри. И вспыхнул, стоило Снейпу, который словно нарочно его не услышал, вновь повернуться к лобовому стеклу. От громоподобной вибрации заныло в висках. Чайник всё-таки взорвался. — Блядь! Выключи это! Ничтожная доля секунды — тонкая кисть взлетела, оторвавшись от руля, и магнитола смолкла так неожиданно скоро, что последнее предложение, которое Гарри проорал во всё горло, дрожащим эхом осело на обшивке автомобиля. Тяжело и хрипло дыша, Гарри опустил голову на замок из пальцев — лоб оказался мокрый. Сведя брови на переносице, втянул ноздрями воздух, когда на затылок опустилась тёплая ладонь: ногти почти невесомо царапнули чувствительную кожу. — Прости, — выговорил он сквозь скрипнувшие зубы, стараясь успокоиться. Вслед за зубами скрипнуло и водительское кресло — Снейп перегнулся через разделяющий их кожаный ларь и, притянув к себе за загривок, зашипел в ухо: — Зачем это нужно? Затем, что тебе только предстоит научиться. Это шипение пробежалось по телу волной мучительного жара. — Научиться, — пробубнил Гарри, дурея от прерывистого дыхания. А каждое шевеление сухих губ щекотало мочку. — Разговаривать. Что это было? — Это?.. — Я тебя спрашиваю: что ты почувствовал? Ответ — искренний и молниеносный — мерзким комом застрял в самом горле. — Не знаю. Это было… странно, — соврал Гарри. Тогда он, несмотря на то, что Снейп отстранился, всем телом напрягся под очередным испытующим взглядом. А потому, что Снейп замолчал, ему захотелось добавить беспомощное: — Что ты хочешь услышать? Тонкие брови вскинулись в явной забаве — Снейп ни на секунду не сводил с него внимательных глаз. — Мне повторить вопрос? — Да боже, Северус. Мне не понравилось, что музыка играла так громко… — промямлил Гарри. — Я просто не понимаю: зачем? Как ты сам от неё не… — Это всё? «Не понравилось», значит? — оборвал его Снейп. Пожевав губу, Гарри потупился; в очередной раз постучал, тайно ожидая, что это поможет, кроссовкой по коврику… А потом, точно повисшая в салоне тишина послужила ему разрешением, поднял на Снейпа отчего-то круглые глаза и выпалил: — Да меня просто… просто бесит!.. И всегда бесило, когда эти уроды под окнами запускали свой говёный сабвуфер! И эта идиотская музыка — она меня тоже бесит! Ненавижу её! Только законченные придурки врубают это оралово в общественных местах, да у меня слов нет, чтобы описать, как это… Тут он случайно прикусил язык, осёкся и зашипел, сдувшись, как гелевый шарик на детском утреннике. — То есть, я не имел в виду, что ты… в общем, я… господи, прости, я не хотел, чтобы это прозвучало… — Так что ты почувствовал, Гарри? — Раздражение, — устало сказал он. — Злость, нет, бешенство. Как будто сейчас взорвусь. Снейп усмехнулся, и уровень удовлетворённости этой усмешки оказался выше среднего. — Очень хорошо, — одними губами произнёс Снейп, изучая его лицо. — А теперь отпусти меня, если ты, разумеется, не хочешь на этой стоянке ужинать. Качнув головой, Гарри потрясённо уставился на собственные руки: бледная кисть, которую он бог знает сколько сжимал до болезненных пятен, неподвижно лежала у него на бедре. — Прости, я не знаю, как… — Ещё одно «прости» — и я тебе… — Да-да, язык отрежешь… я помню, — вздохнул Гарри и, осторожно потянув к себе запястье, всё-таки закончил: — Не знаю, как так получилось. Он, наверное, вечность смотрел на эту руку — как-то бестолково смотрел, прежде чем прижаться тёплыми губами к изящному узору вен. Рука неуловимо дрогнула, а сбоку послышался тихий свистящий выдох. Когда машина тронулась, Гарри почувствовал себя хорошо.***
Тишину на кухне можно было потрогать. Ветер пробивался к столу тонкими извилистыми тропинками — фитилёк одинокой свечи то угасал, то вспыхивал, облизывая загустевший воздух огненным язычком, сопротивляясь. В маленькой ручке скользила, шатаясь туда-сюда и царапая скрипучую клеенку, тяжёлая вилка. Вру-ум. Вру-ум. Вру-у… Вилка грохнулась на столешницу. — Алло? — Хэй. Ты как? — Хорошо, — голос дрогнул. — Кхе… а ты? Что-то случилось? В динамике послышалось продолжительное «ой-ой-ой», потом что-то скрипнуло… Вздох. — Беда. Что ж я сделал-то с тобой? — Хм? О чём ты? — Врёшь. — Гарри, что за… — Не «хорошо». Ты всё врёшь, я же слышу. Не ври хотя бы ты. Я вот нажрался вчера. Тихое фырканье: — Поттер, чего нажрался? Пирогов с вишней? — Пива с водкой. — Водка?.. Ну конечно. — Я серьёзно! Голова вообще не варит. Я только сейчас понял, что как-то нехорошо ушёл. Мы ж не поговорили даже. А я столько всего хочу те… — Болтовня всегда успеется. Сейчас у тебя есть дела куда важнее. — Это не болтовня, Миона. — Гарри, мессенджеры для кого придумали? Мы же взрослые люди. Времени прошло всего ничего. Несколько долгих секунд слышно было один только ветер — он, порывистый и холодный, и оттуда, из трубки, пытался её достать. — Северус сказал, у тебя в среду запись. Здорово! Давай там увидимся? — Давай. — Ну пиши хотя бы, а. Если скучаешь. — Если время будет. Я завтра и во вторник рабочая. — Ты не до ночи рабочая. — Так, Гарри. Давай. На связи! — Да может, ты хотя бы скажешь, что произошло? Она рассмеялась: — Ничего не произошло, ты это себе придумал, горе луковое. Иди уже к своему дантисту. — Точно? — Точно. Всё в порядке. — Ну смотри… тогда это… в среду? — Угу. В среду. — Пока, Миона. — П-пока. Вместо кнопочки в глаза ей с экрана светило мутное красное пятно. С силой моргнув, она аккуратно отложила мобильник. Посмотрела, схватившись за вилку — сначала на блюдечко с десертом, которого не трогала с тех пор, как закрыла за доктором Снейпом дверь, затем на пустую тарелку там, где, как она думала, сядет попить чаю Гарри. Ей показалось вдруг, будто квартирка, в которой она осталась одна, стала какой-то огромной. «Всё в порядке», — сказала себе Гермиона и горько заплакала.***
Он убрал мобильник с потухшим «Миона». Гарри подумалось, что ему повезло по дороге домой заехать со Снейпом на заправку — это потому что запах бензина он с детства очень любил. Ни поросячья физиономия запихивающего в рот жирный хот-дог кузена, ни тошнотворно-приторный парфюм тёти Петунии, ни хрюкающий, сигналя всем кому попало из вредности, дядя Вернон — никто не мог отобрать у него этой маленькой радости. Хлопнула дверца. — Рот порвёшь, — не сдержался Снейп, рухнув в кресло с двумя бумажными стаканчиками. А Гарри, будто выпил чего-то покрепче вчерашнего, втянул восхитительный запах с особенным упоением и, сам не зная, что на него нашло, беззаботно сказал: — Ты, Северус, подозрительно много думаешь про мой рот. Но не то чтобы я был против. И даже чуть позже, оправившись от токсического прихода, не нашёл внятного описания той дьявольщине, что вспыхнула тогда в чёрных глазах. Должно было быть неудивительным наличие в доме Снейпа частной подземной парковки — но он ведь не знал, чёрта лысого Гарри там ночью разглядел. Поэтому теперь присматривался с особенной внимательностью: место для «Ауди» было аккурат перед двумя навороченными лифтами. — Это минус-второй. А квартира номер семь, третий этаж. Запомнил? — Так точно, сэр. Он ловко подцепил четыре здоровенных пакета с заднего сиденья и рванул к кнопкам вызова прежде, чем Снейп успел бы начать ругаться. Снейп не ругался. Но, когда связка ключей предупреждающе звякнула в длинных пальцах, Гарри, вваливаясь в грузовой лифт, физически, спиной ощутил полоснувший его обжигающий взгляд. — Маленький наглый рот. От того, чтобы с полдюжины банок да бутылок не разбились вдребезги, Гарри спасли две сильные жилистые руки. — Севе… м-х! Что-то тихонько щёлкнуло — так погас в лифте свет, когда он подавился стоном, пригвождённый к ледяной стали. Тяжесть смоляных прядей на шее, длинный нос, впившийся в скулу, набат озверевшего сердца в ушах — его в жизни не целовали с такой яростью. Два сорвавшихся дыхания вместе с влажным скольжением языков в тишине мёртвого лифта звучали непристойно громко. Он с отчаянным всхлипом уступил Снейпу чёртовы пакеты и вцепился, до хруста растягивая ткань, в тонкую рубашку: под пальцами ходил рельеф напряжённых мышц. — Нажми третий. У меня руки. Заняты, — выговорил Снейп, уронив голову ему на плечо. Гарри задыхался; от жара вжимающего его в стену неподвижного тела кружилась голова. — Как же я должен его увидеть… у меня ведь… очки… а не прибор ночного видения. — Ты слишком быстро учишься язвить. — Что посеешь, то и пожнёшь. — Напомни, что я тебе взял пить на заправке? — Горячую воду с лимоном. Плохо соображая — а если точнее, не соображая вообще, Гарри наощупь тыкнул третью кнопку и сощурился от яркого света. Они смотрели со Снейпом друг другу в глаза, но гляделки продлились недолго, потому как от неожиданно заигравшей в лифте дурацкой музыки Гарри прыснул и потерпел поражение. — Слабо, мистер Поттер, — бросил Снейп, лениво отстранившись с шуршащими в руках пакетами. — Так нечестно. Я не был готов. И вообще, это против правил. — Интересно, чьих же? — Общепринятых. Никаких отвлекающих факторов. А у тебя… — А у меня свои правила. Тут Снейп, опёршись о металлический поручень, запрокинул голову. Гарри проследил за его скучающим взглядом — и охнул. — Господи… — пробормотал он, пристыженно отвернувшись от большеглазой камеры видеонаблюдения, которая подмигнула ему с потолка. — Ну конечно, наблюдение!.. Прекрасно… Низкий голос издевался: — Не прибор же ночного видения. И прежде, чем Гарри — до уставших мозгов смысл услышанного решительно опаздывал — возмутился бы, Снейп фыркнул. — К слову, ты отправил нас на шестнадцатый. — Что? — Третий этаж — с чего ты взял, что и кнопка должна быть третья? К тому же, сверху.***
Со словами Гарри, оказавшись минут пятнадцать спустя у Снейпа на лоджии, не нашёлся. А тот, вероятно, снова каким-то образом залез в его голову и без всякой наживки выудил глупые мысли. Кажется, Гарри к этому начинал привыкать. — В этом-то что необычного? — послышалось из-за стены-пустышки. Гарри отстранённо вслушивался в позвякивание стекла и глухой грохот выдвижных ящиков, теребя незажжённую сигарету — несмотря на то, что лежанка была неописуемо удобна и сплошь усыпана маленькими мягкими подушками, расслабиться у него получалось плохо. — М-м? — Говорю, отделанную лоджию первый раз видишь? — Почему же. По телевизору видел. — У тебя дома такой не?.. Послышался неприятный скрип стекла о столешницу. — Забудь. Я не хотел… Гарри разрешил себе рухнуть на мягкую спинку и подтянул к груди колено; взгляд его пробежался по босой ноге и снова казавшимся странными пальцам, а потом поднялся обратно, к аккуратным горшочкам на широком подоконнике. Горшочки пахли очень приятно. — У меня был дом, если ты переживаешь, что я мог подумать про родителей, — спокойно объяснил он, разглядывая крупные фиолетовые листочки. — Эм… то есть, я, конечно, про них подумал, но это ничего не значит. Вот. А растили меня дядя с тётей. — Ты не обязан рассказывать, если тебе некомфортно, — донеслось до него сквозь удары ножа о дерево. Кадык в горле судорожно дёрнулся. — Мне с тобой комфортно всегда. Вдруг мерный стук прекратился. — Ты что-то сказал? С хриплым смешком Гарри покрутил зажигалку. — Северус, а курить можно? — напряг он связки. — А я тебе сигарету, по-твоему, посмотреть предложил? Гарри помолчал; уголки губ гуляли в неконтролируемой улыбке. — Знаешь, что? Если бы разговор у них происходил в каком-нибудь чате, подумал Гарри, Снейп незамедлительно прислал бы ему один только знак вопроса. Вот и сейчас, пока не спешил тарабанить по доске острый нож и дом погрузился в абсолютную тишину, Гарри представил себе, как в воздухе перед ним нарисовалось одинокое вопросительное облачко. — Ты почти никогда не отвечаешь прямо. — То есть? Гарри прерывисто вздохнул. — То есть, я вот тебя спросил, можно ли курить. А отвечаешь ты… ну, в общем, всё что угодно. Кроме «да» или «нет». И так всегда. — Клевета. — Я имел в виду, мне это… нравится. Под звуки приближающихся шагов он опустил веки и с чистой совестью закурил. Шаги стихли, и из-за выступа показалась одна только обнажённая до щиколотки нога — на целую секунду. Секунду, за которую взгляд Гарри, скользнув вниз, невольно задержался на преступно выпирающей косточке — и потемнел; чьи-то невидимые руки вынули из головы все до последней мысли, оставив его наедине с сиюминутным желанием рухнуть на колени и в эту самую щиколотку Снейпа поцеловать. Сигарета дрогнула в пальцах, а он — задохнулся, потому что словно увидел себя со стороны, потому что вновь ощутил на кончике языка солёную, прямо как прошлой ночью, кожу, и потому что всё это было чересчур, слишком явно и красочно больное воображение нарисовало картинку; Гарри… Поперхнувшись дымом, Гарри хрипло закашлялся. Морок спал, оставляя за собой высокую стройную фигуру: Снейп — на губах ухмылка, бровь саркастически вздёрнута — шагнул на порожек к лежанке и застыл ехидным изваянием, демонстрируя небольшую десертную миску. Распущенные волосы его как-то неприлично красиво спадали на худые плечи. — …ри? Гарри растерянно мигнул. — Долго прикажешь стоять? Или предполагается, что я больного вдобавок ещё и с ложки кормить должен? — Красиво… — сипло отозвался Гарри, едва не оторвав Снейпу вместе с этой миской руки. — Кх-м. Ты приготовил… красиво. Снейп бегло оглядел его лицо и, будто споткнувшись обо что-то взглядом, быстро спрыгнул с порожка, чтобы подхватить с дальнего угла лоджии стул. — Понятия не имею, что красивого ты нашёл в овсянке, — подчёркнуто безразлично заговорил он, устраиваясь прямо напротив Гарри, — но здесь банан и печенье. Для… желудка. — А разве есть надо не на кухне? С тихим вздохом Снейп достал из кармана штанов ещё одну сигаретную пачку и тоже закурил. — Да хоть на потолке. Главное — есть. — А ты не поешь со мной? — Я не голоден. — Ну… А почему… — Овсянка потому, что я тебя едва откачал после ночной попойки. Рано раздражать желудок. Гарри постучал сигаретой об изящную стеклянную пепельницу. — Да нет же, — вздохнул он. — Почему не сядешь со мной? Ложечка в руке дрогнула, когда Снейп поднял на него тёмные, тёмные глаза. — Для твоего же блага, — сказал тот едва различимо. И, стоило Гарри чуть-чуть, самую малость приоткрыть рот для очередного вопроса, добавил — каким-то тяжёлым надломленным шёпотом: — Потому что у тебя такое лицо, что я тебя в порошок сотру на этом матрасе раньше, чем ты успеешь распробовать чёртову овсянку. Просто ешь. Ради бога. — К-конечно. Извини. Очевидно не намереваясь в этот раз ругать его жалобное «извини», Снейп расслабился, приложившись затылком к спинке стула, и сделал глубокую, медленную затяжку. Гарри, потупившись, ел — ел и сразу по двум причинам сходил с ума. Первая заключалась в том, что слова, которыми наградил его Снейп за какое-то там лицо, обожгли ему щёки и тугим жгутом перетянули горло, а потому кадык то и дело вздрагивал при очередном глотке. К тому же, Гарри ещё не доводилось есть под столь пристальным надзором, и это его откровенно смущало. Вторая же причина смущала не меньше — обыкновенная овсянка, приготовленная руками Северуса Снейпа, просто невообразимым, возмутительным образом была не только подана, но и на вкус — великолепна. Это чудо буквально таяло на языке, напоминая собой наикрышесноснейший десерт в каком-нибудь дорогом ресторане, в котором он никогда и не был. В общем, как сказал бы он (и обязательно получил бы за это в лоб) Гермионе… — Отвал башки. Снейп фыркнул, вопросительно заломив бровь. — М? — Башка отвалится сейчас, — признался Гарри, нетерпеливо собирая со стенок миски бананчики-полумесяцы. — Я воздержусь от комментария. — Эм… ну, я хотел сказать, это очень вкусно. — Прекрати. Обычная каша. Гарри пожевал. Подумал. Обронил очень смелое: — Ты тоже не умеешь. Снейп вонзился в него взглядом и выдохнул особенно крупное облачко. — И что же я не умею? — Фшё ошень прошто, — поторопился объяснить Гарри и, уловив суровый всполох в чёрных глазах, шумно сглотнул. — Ты мне помнишь, что сегодня сказал? — Я много чего тебе сказал. — Ты сказал, что я не умею разговаривать. — Я имел в виду… — Нет, я с тобой согласен. Я, может быть, не мастер слова. В отличие от тебя. Но ты тоже не умеешь. Вообще-то, — он прервался, зачем-то кивая сам себе головой с выражением вселенской мудрости, — ты не умеешь принимать комплименты. Хе-хе, да! Именно так. Не умеешь. Нечто незнакомое, загнанное, странное пробежалось по бледному лицу мимолётной тенью. Снейп, потушив обо что-то на подоконнике сигарету и поджав тонкие губы, закинул сначала ногу на ногу, а затем скрестил и руки — так, что локти легли на мягкие подлокотники. — Я не знаю, — осторожно сказал он, наблюдая за Гарри исподлобья. — Что? А это прозвучало почти отчаянно: — Ты доел? — Угу. — Приготовить ещё? — Нет. Но это было великолепно… так что ты не знаешь? Некоторое время было слышно одно только нервическое скрежетание ложки о пустую десертную мисочку — Гарри отчего-то переживал. А потом случился этот тихий, сдавленный смешок: — Не знаю, как реагировать на комплименты? — спросил Снейп, но так, что Гарри показалось, будто вопрос адресован был и не ему вовсе. Показалось — и захотелось немедленно сократить разделявшее их расстояние. Снейп пригвоздил его к лежанке одним только взмахом руки. — Тихо, — сквозь зубы. — Сиди смирно. — Ах, вот как! И с чего бы я… — Я сказал. Тихо. — Северус… я хочу… — Я тоже. Потом. Сначала расскажи мне, какого дьявола ты забыл в «Фениксе». Его как ледяной водой окатили; и ведь он знал, что не может быть этим славным июльским вечером холодно. Ещё он знал — и ждал, что это случится, где-то там, под коркой, и оно на самом деле его тревожило, мучило, выгрызало изнутри с того самого момента, как ему удалось разлепить утром веки. Просто было удобно позволить себе подумать, что… Гарри застыл, стараясь угомонить калейдоскоп панических мыслей. Он готовился, то есть, по крайней мере, старался приготовиться, а потому ошеломил его не вопрос — неожиданная сталь в низком голосе. Ноздри затрепетали, и Гарри мысленно улыбнулся: на подоконнике Снейп выращивал душистый базилик, а он всё это время смотрел, смотрел на это фиолетовое деревце и никак не мог вспомнить ему название. — Той ночью я… — Для начала, — перебил его Снейп, — я прошу смотреть на меня. А то, что… Он заговорил так тихо, что Гарри неконтролируемо дёрнулся, ударив локтем пустую посуду; притянул к груди второе колено и обнял себя с судорожным вдохом. — Что было той ночью мне не понаслышке известно. Отчасти, разумеется. Поэтому предлагаю вернуться к вечеру четверга. Грудь сдавило. — Если бы я знал, как правильно начать… И снова зашуршала пачка сигарет. — Не нужно знать, Гарри. Здесь не может быть правильного или не-, это не экзамен, не тест, в котором ты мог бы совершить ошибку, а я — снизить за это баллы. Ты понимаешь, о чём я говорю? — Ты рассердишься. Губы Снейпа скривились в какой-то горькой усмешке; он, зажав в зубах сигарету, выразительно вскинул брови. — Я похож на сердитого человека? — Иногда, — моментально кивнул Гарри. — Чушь, — фыркнул Снейп и, затянувшись, добавил уже вкрадчиво: — Неприятный — да. Провоцирующий — да. Циничный — да. Мстительный?.. Возможно. Но не сердитый. Странный звук вырвался из горла — что-то между всхлипом и жалобным скулежом. — Мстительный? — бессмысленно повторил Гарри, и тогда Снейп… Снейп улыбнулся. — Очень. Рот приоткрылся, и Гарри, переведя дух, втянул под зубы нижнюю губу, чтобы не обронить очередной вопрос — такой естественный, такой будоражащий вопрос. — Даже не спросишь, какая месть уготовлена тебе? Чёрт-бы-побрал-телепата-Снейпа; да неужели он думает так громко? — Б-боюсь предположить, — выдавил Гарри с хрипловатым придыханием. — Может быть, оно и к лучшему, — задумчиво протянул Снейп, не прекращая ему улыбаться. Эта ровная, нездоровая улыбка… в ней застыло обещание. — Меньше знаешь — крепче спишь. Гарри не выдержал: — Я так не играю. Снейп опустил подбородок на скрещённые пальцы; склонил голову набок, лениво скользя взглядом по его лицу. — Так — это по моим правилам? Молчание. — Или так — это со мной наедине? — Мне ведь не кажется, а. — Смотря что ты имеешь в виду. Он был готов зарычать от глухой детской обиды вперемешку с накатившим возбуждением. — Мне не кажется, что ты вкладываешь в слова двойной смысл, — с трудом шевеля губами, выговорил Гарри. — Или ты слышишь его там, где тебе хочется. Гарри вздрогнул; пятка со скрипом проехалась по плотно обитому кожей матрасу, руки, лишившись опоры, неуклюже болтнулись в воздухе и упали ладонями вниз на мягкие подушки. Что-то ревело в груди. — Я же сказал. Сиди тихо, Гарри, — прошептал Снейп, не сводя с него расширившихся глаз. Губы пересохли — Гарри их тут же облизал. Как же ему хреново. Как же хорошо. Щёки запылали, и пускай удушающий стыд сковал лёгкие, ему было не стыдно сказать — это ломаное и порочное: — Я так сильно тебя хочу. — Тише, чёрт тебя возьми. — Пожалуйста, хватит. Я с ума сойду. И никакой психдиспансер мне не поможет. Голос у Снейпа тоже треснул: — Я не сделал ничего… — Тебе не нужно ничего делать. Достаточно просто того, как ты смотришь. Не смотри так. Прошу. Снейп запрокинул голову; даже обращённые не к нему, Гарри, даже вот так, из-под опущенных ресниц, глаза его напоминали абсолютную пропасть. — Не для красоты, — отчеканил Снейп, поигрывая вслепую выуженной сигаретой. — Что? — Кинза, руккола, базилик. Не для красоты. — Я как раз хотел… — Спросить, знаю. У тебя на лбу написано. Приблизительно там же, где «я не знал, что Северус Снейп — такая сволочь». — Хватит называть себя сволочью. — Если я прекращу, факт останется неизменным. — О’кей, плевать. — О? — Плевать, что ты о себе думаешь. — Я о себе не думаю вообще. Под шипение сигареты сидеть на месте было невозможно — Гарри потянулся к «своей» пачке. — Почему кинза, руккола и базилик? — Ну не гортензии же. — И чем тебе не угодили гортензии? Тётушке моей ты явно не понравился бы. — Не понравился бы. Так и запишем. А гортензии несъедобные. — Ты добавляешь эту зелень в еду? — Иногда. — Иногда? — Когда хочется готовить, разумеется. — А ты… — Я люблю готовить, но предпочитаю этого не делать просто так. — И какой же нужен повод? Снейп мотнул головой, и Гарри смутился, потому как успел за время этого странного диалога совсем по-домашнему улечься. Оказалось, что тряхнуло его напрасно: Снейп не на него посмотрел. — Например, чтобы ты не упал в голодный обморок, — сказал он, и взгляд его застыл, потерявшись в забытой у Гарри под боком миске. — Значит, я — это не просто так? — А тебе обязательно нужно вербальное подтверждение? — М-м… — Четверг, восемь пятнадцать вечера, — отрезал Снейп, уставившись в пустоту. — Ты шёл домой. То горячо, то холодно. Голова кругом. — Д-да, — выдохнул Гарри, вновь напрягаясь от этих неколебимо спокойных интонаций. Снейп тем временем методично продолжал: — Сколько времени у тебя занимает дорога домой? — Минут пятнадцать. Двадцать. — А в четверг ты домой вернулся — во сколько? — Я не… — покусав губу, Гарри сокрушённо вздохнул: — Минут двадцать одиннадцатого. Около того. — Интересно. Ты предпочитаешь, чтобы я и дальше задавал тебе вопросы, или всё-таки попробуешь развивать это сам? Что-то надломилось внутри. — Ты… тебе не понравится. Я расскажу, но тебе не понравится. Я боюсь, что… — Ты любопытно мыслишь, — Снейп повысил голос — самую малость, но этого было достаточно, чтобы рот у Гарри захлопнулся. — Мне не понравится?.. Он смотрел, как, замолчав, Снейп сначала глубоко и долго затягивается, а затем, опустив веки и вальяжно распластавшись на стуле, растирает подушечками пальцев складку между сведённых бровей — так, будто от этого она могла исчезнуть. Наконец, с полминуты «подышав» в звенящей тишине, тот терпеливо заговорил: — Я скажу это один раз, а потому предпочёл бы, чтобы ты послушал меня внимательно. Deal? — Deal. — Очень хорошо. Во-первых, за тот недолгий период, что мы знакомы, у меня если и сформировалось представление о твоём прошлом, то весьма скупое. Я, равно как и ты… не знаю, что и при каких обстоятельствах тебе пришлось пережить, но, поверь, рассчитываю, что со временем тебе удастся… довериться мне. Так вот, что бы то ни было, что бы ты ни пережил, какой бы жизненный опыт ни имел, послушай меня — один раз. Снейп выдохнул с присвистом, уронил лицо на раскрытую ладонь, притёрся к ней лбом, точно выбирая слова — и Гарри, охваченный томительным ожиданием, замер, испугавшись в этот момент даже дышать. — Я хочу, чтобы со мной ты забыл всё, что навязала тебе… жизнь. Выброси из головы понятие правильности. Неправильности. Избавь себя от бестолкового самобичевания, а меня — от хронической мигрени, с которой мне придётся из раза в раз тебе напоминать, что я, несмотря на сомнительный уровень социального интереса, никогда не наделяю себя правом судить. Мне решительно безразлично, сделал ты что-то «хорошее» или «плохое». Я плевал, какого цвета у тебя носки, какой средний балл у тебя в университете, с кем ты общаешься, а с кем нет, я плевал, в какого бога ты веришь — если ты веришь в него вообще. Есть только одна, одна-единственная вещь, которую я терпеть не могу, и с которой я не намерен иметь никакого дела. Ты… человек догадливый, не так ли? Может быть, назовёшь эту вещь за меня? Гарри невольно схватился за собственное горло, заглатывая воздух. — Я не зн… — Прекрасно знаешь, Гарри. Это слово тебе должно быть очень хорошо знакомо. Он обнял себя за плечо, складываясь на чёртовом матрасе в один хрупкий загнанный клубок. — Враньё, — прошептал Гарри, вовсе потеряв голос. — Ты терпеть не мо… жешь враньё. Снейп зашептал вместе с ним, и прозвучал этот шёпот с явственным облегчением: — Хороший. Умный мальчик. Сам всё знаешь, не правда ли? — Прости-меня. — Подожди, до этого пункта мы ещё не дошли. — Я подрался, Северус. — Я знаю. Гарри притянул к себе маленькую упругую подушку, зарылся в неё, стараясь таким образом спрятать горячечное лицо. — Не надо. Лгать. Мне, — вполголоса, по слогам произнёс Снейп. — Никогда не лги. Слышишь меня? Дождавшись растворившегося в подушке глухого «угу», он продолжил, ровно и невозмутимо: — Во-вторых. Знаешь, почему в твоём вранье нет никакого смысла? — Тебе Миона выложила всю подноготную, да? — Мисс Грейнджер здесь ни при чём. Так знаешь почему? — Нет. — Потому что, в моменте ли, неделю, месяц ли спустя — я всё равно узнаю правду. И поверь, узнай я ночью четверга о том, что ты… подрался, или же дойди до меня эта информация позже… разницы никакой. Никакой потому, что недельная задержка ничуть не умаляет моего желания вырвать руки тому, кто причинил тебе боль. — Боже, Северус, не на… Это уже был не голос — самое натуральное рычание: — Понятия не имею, кто тебя этому научил. Но «время лечит» так не работает, Гарри. — Я не хотел, чтобы ты беспокоился, я думал, ты будешь… — Злиться. А как ещё. Разумеется, злиться. И обязательно на тебя. Ведь именно ты виноват — во всём виноват, так? Так оно звучит у тебя в голове? Виноват Гарри Поттер?.. — Я не всё тебе рассказал. — И это очевидно. Как думаешь, почему? Гарри замолк, судорожно зашарив по скрипящей лежанке в поисках зажигалки. — Потому что даже человека нездоровой психики не охватило бы чувство вины за то, что его избили. Очевидно, дрался ты не забавы ради. А, учитывая тот факт, что лгать ты предпочёл именно мне, я более чем уверен, что и подрался ты из-за меня. Я прав? Сердце жалко ёкнуло в груди. Как, как, как этот человек может знать так много? — Я… я… Гарри резко сел на матрасе — сел и не шевелился, наблюдая за тем, как трясётся в непослушных пальцах дурацкая зажигалка. — Или неправ? Вместе с очередной затяжкой из груди буквально выбросило заполошное: — Я не поверил ни одному слову. Ни за что и никогда не поверил бы. Но я не смог держать себя в руках, у меня как будто выключились мозги, шарики за ролики, башка отвалилась — по-настоящему, понимаешь? — Посмотри на меня. Две пары глаз впились друг в друга. — Есть кое-что, — осторожно начал Снейп, ни на секунду не прекращая рассматривать его лицо, — чего я н… Он споткнулся на полуслове, и Гарри потрясённо молчал, явственно различая боль, с которой прозвучало это отчаянное: — Не понимаю, — чужим голосом. — Я сотни раз переслушал твои чёртовы пьяные бредни. И всё равно не смог понять. Я не понимаю тебя. Не понимаю, почему ты почувствовал вину. Прошу, объясни. Мне. Какого. Дьявола. Согнувшись едва ли не пополам, Гарри закачался из стороны в сторону, как маятник в часах, и, пока пепел случайно падал прямо на обивку, совсем не подозревал, что уже улыбался. — У него были грязные глаза. Мне показалось, что он какой-то несчастный человек. Поэтому я держался до последнего. Старался пропустить мимо ушей. «Мимо» закончилось, когда он заговорил про тебя. Я думал, я сдохну, но вырву ему язык. А потом что-то случилось. — Что случилось, Гарри? — Я тебе только что сказал, что ему не поверил. Не соврал. Это правда — не поверил. Что ты… Следующие слова он выплёвывал, как горькое лекарство: — Бесчувственный. Язвительный. Холодный… И далее по списку. На скулах у Снейпа проступили желваки; длинные пальцы сжались в кулак. — Чушь собачья, — беззаботно резюмировал Гарри. — Надо быть капитальным дебилом, чтобы в это поверить. Наверное, тебя это удивит, но я себя к таковым не отношу. Только вот… Тут он решил помолчать. — Просто скажи. Мне. Ссадина на губе треснула от того, как широко разъехались уголки рта. — Только в остальном я не был так уверен. Не был уверен, что я для тебя не «мальчик на вечер». Что ты не считаешь меня… — Чёрт-тебя… — Шлюхой! — весело объявил Гарри; так громко, что, казалось, целый дом мог его услышать. И, швырнув окурок в пепельницу, закрыл лицо обеими руками и весь затрясся, понятия не имея, с каких пор от смеха щёки должны быть мокрые. — Вот я и решил, что виноват. Виноват, если так оно и случилось. Если я нужен тебе только для… — Гарри… — Нет уж, теперь подожди ты, — вскинулся Гарри, наскоро вытершись воротом его поло. — Я, может, в другой раз и не смогу. Так что сказал «а» — говорю и «бэ», как заказывали. Один раз говорю, как ты. Больше меня не хватит. — Ты не должен. — О, я не должен, я хочу. Я так хочу хоть кому-нибудь это рассказать. Губы у Снейпа были белые-белые — как и пальцы, которыми он до треска вцепился в подлокотники. То ли отодрать их хотел, то ли бог знает что. Сквозь одно сплошное размытое пятно Гарри заметил отрывистый кивок. Подумалось ему, что лёгкие он этим вечером безнадёжно прокурил, потому что, хотя успел прочистить горло, говорил хрипло: — Я, если честно, удалил все эти сообщения. Пока ты машину заправлял. Увидел и удалил. Переслушивать не стал. Но я из всего того сумбура всё-таки запомнил, что тебе рассказал про… Да почему же так сложно. — У меня никогда не было. Я говорил, да?.. Никогда и никого. Кроме… ха! В общем, ты и без моих идиотских объяснений знаешь, как это бывает. И, наверное, тоже не забыл, что я тогда рассказал. Не могу поверить, что сейчас говорю это вслух, но… но он… мы-дрочили-друг-другу-в-блядском-душе, — выпалил Гарри. — Это был первый курс. Он старше. Сказал мне тогда, что я похож на… ай, чёрт. Ненавижу это слово, господи, ты бы знал, как ненавижу. Вот он сказал. А я ничего не сделал. Не контролировал себя, не смог, было так хорошо. Кончил. Вместе с ним. И стало плохо. Уже на следующий день я для него не существовал. Вообще. Ноль без палки. Пустое место. До самого конца сезона. Он же футболист был. Я из-за этого ушёл. Не мог играть больше. Последние предложения давались с трудом — каждое слово острым ножом резало ему глотку. Но он не мог позволить себе остановиться: — Невозможно было играть и смотреть на его каменное лицо. Мне ещё почему-то казалось, что все на меня пялились. Как на клоуна в цирке. Пялились, шептались о чём-то. Не знаю, казалось ли мне. Слава богу, уехали — вся эта поганая Болгария. Сразу стало легче дышать. Так вот, я думал, что отпустил это, что оно где-то там осталось. На первом курсе. А потом этот… этот… я даже имени его не знаю. — Арчи, дьявол его раздери, — не выдержал Снейп; голос его звенел от ярости. — Так значит, у вас и правда что-то было, — улыбнулся Гарри. — Два чёртовых года назад прыгнул в мою койку. А я — я был отвратительно пьян и любой ценой готов его оттуда вышвырнуть. Это… недоразумение. — Ты же сам учил, что оправдываться не нужно. — Гарри… — Знаешь, что я подумал сразу? Когда он мне сказал. Что-то скрипнуло, но Гарри был настолько погружён в себя, что не шелохнулся; хотел скорее сам ответить на свой вопрос: — Я подумал, что даже если бы у тебя в постели пол-Лондона было, меня это мало волнует. Какая мне разница, что было? Ведь сейчас ты… я… я просто верю теб… Пепельница с грохотом свалилась на пол, кувыркнулась разок-другой, вытряхивая обуглившиеся бычки вместе с чёрной пылью. Миска — хорошо не стеклянная — тоже опрокинулась, покатилась в другой конец лоджии, оглушительно звеня. А Снейп — Снейп уже его целовал, до разрывающего грудь хрипа вдавливая в лежанку весом собственного тела. Это было потом, головокружительную вечность спустя, когда жаркий рот выпустил его из узкого плена, а железные руки смилостивились, ослабляя хватку: Гарри не был уверен, что помнил собственное имя — распластался на измятой лежанке бездыханной морской звёздочкой и наблюдал лихорадочно блестящими глазами за тем, как ходит под красной от его нетерпеливых пальцев кожей кадык, пока Снейп сглатывал, тяжело, почти астматически дыша. В этот раз он совсем не отдавал себе отчёта, так что вместо волос у Снейпа на голове образовалось гнездо не хуже, чем у него самого. — Я-сейчас-сдохну-нахрен, — просипел Гарри, едва шевеля конечностями: руки и бёдра трясло как у эпилептика, и даже пряжка бессмысленно болтающегося где-то в коленях ремня никак не прекращала звенеть. Снейп привалился к мягкой спинке, рухнув в дюйме от неконтролируемо вздрагивающего тела. — Этого я тебе не разрешал, — выдохнул он, вытирая подбородок рукавом рубашки. На рукаве Гарри недосчитался пуговиц и хрипло рассмеялся. — Я пришью. — С такими успехами тебе пора открывать мастерскую одежды. — Северус! — Ты мне так весь гардероб изведёшь. — Но я же не виноват, что… Длинные пальцы зарылись в волосы, с нажимом прошлись по коже головы — один раз, второй, третий… — Я пошутил, глупый мальчишка. — Северус, а можно хоть сейчас я… — Нельзя. Иди ко мне. Он изумлённо раскрыл глаза, когда Снейп — из ноздрей со свистом вырывался воздух — вытянул на матрасе ноги, чтобы осторожно уложить его голову к себе на колени. — Да почему же нельзя… — В другой раз. Сейчас просто. Просто отдохни. — Нечестно. — Может быть, ты ещё не заметил, но жизнь вообще несправедлива, — устало вздохнул Снейп, перебирая густые тёмные вихры. Он какое-то время лежал, восстанавливая дыхание и чувствуя, как с каждым новым движением тёплой руки успокаивается сердце, а веки неотвратимо наливаются свинцом. — Хватит, а то я сейчас усну, — одними губами попросил Гарри, балдея от непрекращающейся ласки. Снейп курил где-то там, наверху, то и дело пуская на него умиротворяющие колечки дыма. — Так в «Феникс»-то ты зачем поплёлся? — невозмутимо спросил он. — Коробок… Рука на волосах вдруг замерла, и от этого из груди вырвался разочарованный стон. — Что? — Спички… там… нарисовано было… а потом в гугле… тоже… такой же… я же его ещё… перерисовал… — Со спичек? — Ну не из башки же… — вяло фыркнул Гарри, больше не размыкая век, но очень недвусмысленно потираясь лицом о напрягшийся живот. Поглаживания возобновились. И прежде, чем он, совсем по-детски оплетя слабыми руками спину Снейпа, провалился в сон, над головой послышался тихий смешок: — Дурак. Кажется, предназначавшийся совсем не ему.***
Кап. Он проснулся как по щелчку — глубокой ночью, причём так, что моментально забыл всё то прекрасное и волшебное, что снилось. Сел одним резким рывком в кровати, как какой-нибудь робот, и совершенно слепо моргал, вглядываясь в кромешную обволакивающую тьму. Кап. Кап. Гарри показалось, что он и не спал вовсе, так легко тело оторвалось от матраса, так спокойно ноги, перевесившись, упали ступнями аккурат на мягкие шелковистые тапочки. Он понятия не имел, как обнаружить в такой темноте ночник, а потому катастрофически обрадовался, нащупав на тумбочке холодный мобильник. Кап-кап-кап. Застыв с включенным фонариком, он сначала вздрогнул от пугающего силуэта-монстра в громадном шкафу-купе — с детства ночами прятался от зеркал, потому что кузен как-то решил его «пранкануть», — потом понял, что это его собственное отражение, оторвал от сердца ладонь и, наконец, прислушался к подозрительным звукам. Звуки, подумал Гарри, были такие, словно где-то рядом не совсем до конца закрутили кран, но мысль эту пришлось тут же откинуть, потому что ему неожиданно вспомнилось, что кран у Северуса Снейпа в ванной сенсорный. — Северус… Гарри резко обернулся. Тяжёлые длинные пряди беспорядочно разбросаны по подушке; лицо необыкновенно расслаблено, умиротворено; рот приоткрыт, немножко, но так, что слышно было едва различимое мерное дыхание, а Гарри чуть не захлебнулся от навалившегося восторга — Снейп спал. В майке-алкоголичке и со сползшим до выпирающих рёбер громоздким одеялом. Чёрным, разумеется. Разве можно спать так красиво? Поспешно выключив фонарик, дабы не дай бог Снейпа не разбудить, Гарри водрузил на переносицу найденные на тумбе очки и заставил себя встать. Его ни на секунду не озаботило то, как и при каких обстоятельствах он, раздетый до одних только боксеров, оказался в этой постели; последнее, что Гарри помнил — тепло осторожной ладони и тонкие струйки дыма, одна за другой забегающие в ноздри. Он так хотел бы свалиться обратно, в блаженный уют этой восхитительной постели, прижаться, осторожно, беззвучно дыша, к спокойно бьющемуся сердцу… Кап-кап-кап. Кажется, странные звуки доносились из коридора. Гарри переставлял ноги медленно, точно боясь, что под ними обязательно что-то заскрипит, но пол у Снейпа не скрипел от слова совсем, а коридор встретил его подозрительной… Сыростью. Врубив фонарик на полную, Гарри замотал головой в поисках выключателя — тот оказался в шаге от арки, ведущей в гостиную. И тут случилось кое-что очень, очень странное. Он зажмурился, всё тело его пробрала на мгновение волна зябкой дрожи… Гарри сморгнул бог знает откуда образовавшуюся на ресницах холодную влагу — и ошалело застыл посреди пустого коридора, потому что ни одна из трёх пластиковых кнопочек, на которые он давил, не включила никакого света. От неожиданного шипящего, шуршащего, неприятного звука Гарри запрокинул голову и, подняв зажатый в пальцах телефон, тупо уставился на стену. — Северус, — хриплым спросонья голосом позвал он. Под обоями, в самом углу высокого потолка, стремительно разрастаясь прямо у него на глазах, ползли огромные пузыри. Как живые. Гарри дёрнулся, морщась от внезапной серии крупных, холодных и мерзких капель, прилетевших ему на лоб. — Северус! Заливают!