Химе

Мэйуми думала, что с приходом нового дня, её окатит волной из целого спектра эмоций, но на удивление — ничего. Она не чувствовала ничего: ни страха быть пойманной, ни отчаяния и уныния, ни ужаса от того, что собирается сделать. Её будто выпотрошили, оставив пустую оболочку. Она завтракала в глубоком одиночестве, не считая двух служанок, тихо перешептывающихся в дальнем углу комнаты. Мадара исчез еще до рассвета. При мысли о мужчине, там, ниже живота разболелось с новой силой. Кажется, ей никогда не перестанет быть больно. В целом, по хорошему, ей бы стоило начать привыкать, только вот к сожалению, к боли привыкнуть невозможно. По крайней мере, может ей всё таки удастся, расплачиваясь болью, урвать для себя хоть что-то. Пока Ибури отпивала чай, незаметно рука её скользнула во внутренний карман кимоно, там где дожидаясь своего часа, лежал небольшой сверток с заветными шариками. Надежда на встречу с братом таяла как лед на жарком июльском солнце. Но, видимо, Ками ещё не полностью отвернулся от неё. Ближе к полудню фусума распахнулась и на пороге показался Учиха. Изуна вздернув прямой нос посмотрел на невестку холодно, но с нескрываемым интересом. Мэйуми, сидевшая на дзабутоне, напряглась. Словно пантера перед атакой, она отслеживая все телодвижения деверя. — Я должен сопроводить тебя к твоему брату,— тяжело вздыхая заявил он, будто это приравнивалось к каторжным работам. — А Мадара… Он посмотрел на неё с раздражением и легко читаемым гневом — Мадара— глава клана, а не поводырь — Значит ты— мой поводырь,— она насмешливо склонила голову, совершенно не тая своего злорадства. Изуна мгновенно сократил расстояние между ними и замахнулся. Но вовремя вспомнил— перед ним не его женщина. Как никак, она жена брата, и только он имеет на это право. Ну что ж, он обязательно посоветует брату преподать жене пару уроков. Родственник, не церемонясь схватил девушку и рывком поставил на ноги. — Может я и не могу тебя воспитать как полагается, но и бережным быть не обязан. Ибури сощурила глаза, скривившись от презрения. Изуна сложил печати перемещения, и через мгновение они оказались у старой дубовой двери, обитой железом. Учиха сделал шаг вперед, закрывая своей спиной весь обзор. Быстрыми движениями он сложил ряд ручных печатей, активируя свой шаринган. К своему удивлению, Мэй отметила, что Изуна складывал печати не так быстро, как это делал Мадара, когда приволок её сюда накануне свадьбы. Мэйуми в целом была неприятно удивлена фактом своей отстраненности: её привели в темницу, где заключен родной брат, которому, в глубине своего кармана она несет ни что иное, как смерть, а единственное о чем она думает, это вопрос почему деверь более медлителен с печатями: потому что редко тут бывает, или причина в том, что младший Учиха менее искусен, в сравнении с братом? Молодой мужчина дернул на себя металическое кольцо двери, местами покрытым ржавчиной. Тяжелая дверь распахнулась, обдавая спёртым запахом сырой земли, гнили и плесени, и вид на крутую каменную винтовую лестницу. — Планируешь побег братца?,- едко усмехнувшись поинтересовался Изуна, спускаясь по лестнице вниз, краем глаза отмечая задумчивый вид новоиспеченной родственницы. — Нет, всего лишь думала о поединке с тобой. Интересно, насколько ты уступаешь в силе своему брату. Не открывая рта, Учиха раздраженно повел языком по внешней стороне верхних зубов. Похоже, слухи о том, что Изуна Учиха списан со счетов дошел и до этих горцев. С тех пор как его вытащили с того света проклятые Сенджу, чьими стараниями он, в принципе, и оказался одной ногой в могиле, брат будто с ума сошел. Первые недели, когда никто не видел, Мадара вел себя как курица-наседка— «не вставай, не ходи, не говори, не напрягайся…» и постепенно, как ни парадоксально, количество этих «не» возрастало с улучшением его состояния. Пока он приходил в себя, старший сын Таджимы уже подписал мирный договор. И мало того, что брат сделал это не посоветовавшись с ним, Изуной, так ещё и брак его обговорил. Младший наследник терпел долго, он проглотил обиду, но когда Мадара запретил ему учавствовать в боях, молодой мужчина взорвался. Словесная баталия довольно быстро перешла на новый уровень, а именно в полноценный спарринг, который принимал всё более разрушительные последствия. В итоге, глава клана выманил братца на тренировочный полигон, где спустя двадцать минут, собралась толпа. Мадара дернулся к брату, когда в него полетела огненная струя катона, схватил его за шкирку, как нашкодившего щенка. Примирительно хмыкнув «твоя взяла», он обернулся к подошедшему Бару. — Надеюсь кто-то объяснит почему вы спалили половину тренировочной площадки? — Отмечали грядущую свадьбу с Сенджу,— усмехнулся глава клана, стряхивая с правого плеча пыль. Мадара сдержал слово. Через несколько месяцев Изуну взяли в поход. Хотя можно было ли назвать ловко спланированное нападение походом? Если выражаться более точно, это была идеально организованная ловушка для Ибури и их мелких союзников. Мадара умело манипулировал Инузука и, чего греха таить, Хаширамой Сенджу. Последний, к слову, мало того, что предоставил людей, так еще и сам увязался, скинув все дела деревни на белобрысого братца. Это был еще один минус в копилку недовольств Изуны и многих Учиха— теперь многие вопросы, в особенности военного характера, надо было согласовывать не только внутри клана, но и на общем собрании объединенных кланов. Младший Учиха точно не знает, что именно наплел брат обладателю Макутона, но старший Сенджу как-то замял этот вопрос на общем совете. В результате Учиха, с отрядом Инузука и Сенджу поджидали Ибури, которых оказалось если не в три, то наверняка, в два раза меньше. Битва была недолгой, но изматывающей. Младший наследник Таджимы с огромным раздражением отметил— ранение действительно сильно его потрепало. Он чувствовал себя слишком измотанным, уставшим. Кажется кровь разгоняла усталость по каждой клетке его организма. Остатки чакры чувствовались свинцовым грузом в тенкецу. Тяжелое дыхание, отдышка, легкая дрожь в руках и нога. Изуна поморщился испытывая отвращение к самому себе. От тяжелых мыслей его оторвал лязг метала совсем неподалеку от него. Повернув голову правее, он видит как несколько десятков воинов собрались кругом, слышит отрывки их громких фраз и быстро понимает, что происходит. Адреналин в крови всё еще бурлил, и это возбуждение заглушало боль и усталость, подталкивало его вперед, к кровавому зрелищу: оставшиеся три воина Ибури, вымотанные и осознающие всю тщетность своего положения, танцевали свой предсмертный танец. Как вдруг, всё резко изменилось, даже воздух вокруг. Причиной этому стало неожиданное разоблачение единственной выжившей— девушка. Не просто девушка, а наследница клана. Разумеется это был не первый раз, когда в рядах шиноби была обнаружена женщина. Но, надо сказать, что это было довольно редко, и этому было много причин. Женщина в рядах воинов-мужчин это уже предмет вечных споров, драк за внимание, места рядом (во время построения, обедов, отбоя и т.д.). Какой бы ни была сильной куноичи, и какими бы влиятельными не были её покровители, не исключался факт того, что нашелся бы кто-то сильнее, и кому, грубо говоря, было бы плевать на последствия (в особенности, если впереди ждал бой, и для кого-то, последний). Брать женщину силой, конечно было не самым благородным занятием, в понимании совсем юного Изуны. Но тогда, после боя, когда он стал свидетелем такой сцены, ведомый каким-то общим безумием, возбуждением выигранной битвы, он замешкался лишь на короткое мгновение. «Они знают на что идут и чем все может закончится»,– сказал ему тогда Бару, поэтому нелепое и ненужное раскаяние вскоре отступило, а со временем и вовсе исчезло из его души и разума. К тому же, наличие женщины на поле боя и отвлекало во время самого сражения— многие отвлекались на защиту прекрасного создания, и подставлялись сами, или нарушали боевое построение, что могло привезти к фатальному исходу. Поэтому, наиболее целесообразно было оставлять женщин за пределами военного дела. Обучать талантливых дома— да, возможно, но не больше. И вот, стоило небольшой толпе, узнать маленькую деталь, как витающие в воздухе адреналин, тестостерон и липкое возбуждение, наряду с предвкушением начали ощущаться почти физически. Кто-то уже дышал тяжело, кто-то ёрзал, нервно дергался. Когда она поднялась во весь свой небольшой рост, ветер беспорядочно трепал ее волосы, выбившиеся из тугой косы. Изуна даже не успел толком как-то оценить её внешне, или, хотя бы борцовские навыки, как вперед вышел старший брат. При появлении Мадары, градус общего возбуждения слегка убавился. Все смотрели на него будто псы, готовые сорваться в погоню, ждущих команды вцепиться в жертву. Учиха про себя отметил, что несмотря на замысел высших сил, в итоге, по большому счету, все мы звери. Девчонка хмыкнула, но взглядом ни с кем не встречалась. Где-то в сознании, младший сын Таджимы даже похвалил её — не растерялась, всё такая же собранная. В одно короткое мгновение, острый кунай оказался у девичьей шеи, и тут, она всё таки сорвалась, позволив своему глупому, совершенно нелепо-драматичному порыву овладеть разумом. Она подняла глаза, проводя довольно глубоко по немного загорелой коже шеи, и попала в иллюзию обладателя шарингана. После того, как Хаширама залечил рану, предварительно очистив её от большего количества яда, Мадара взял девушку на руки и взвалив её на лошадь, поскакал вперед. Никто из лекарей не давал сто процентные результаты на выздоровление, и это явно выводило они-сана. Но по прошествию еще двух дней, целители Сенджу гордо заявили— жить будет и восстановится. Лучше и не скажешь, вон шагает позади него. А прошло-то всего ничего. И мало того, что она ходит, она еще и дерзит, и что хуже всего— думает. Спарринг она с ним хочет, если бы мог, Изуна бы рассмеялся в голос. И еще намекать смеет на его не дееспособность. Наглая, мелкая тварь… Идея сжечь девушку катоном прямо здесь, была необычайно соблазнительной, но вот последствия… Размышления молодого мужчины были прерваны, когда они подошли к нужной двери. Его камеру сменили. От царящих здесь спертых запахов сырости, гнили и смрада тошнило, но девушка силой проглотила подкативший ком. Деверь сложил очередную серию печатей и металическая дверь тяжело и со скрипом отворилась. Только сейчас, Мэй чувствовала как потеют ладони, а в груди нарастает нервная трель. Постепенно открывающийся вид на темную комнату заставил её сердце сжаться и оглушающе забиться. Небольшое отверстие в стене, практически у потолка, пропускало в камеру свежий воздух и небольшую порцию дневного света. В то время как скованный цепями к правой стене, молодой мужчина сидел уставившись в пол. Когда готовилась к встрече с братом, Мэй размышляла в каком же состоянии он будет. В прошлый раз он был без сознания, и если честно, девушка не знала что лучше и что им обоим дастся легче: суметь проститься, взглянув последний раз друг другу в глаза, или все таки, если Айо будет в бессознательном положении. — Айо? Молодой мужчина резко повернул голову, и в течение нескольких секунд лицо его оживилось, но в нем легко считался страх, неверие и боль. Он заметно исхудал, лицо его осунулось. В полумраке камеры, было трудно сказать, круги под его глазами- результат бессонных ночей или побои. Но все тело его будто само по себе было одной большой раной. Руки покрывали как и костяшки пальцев были исцарапаны и покрыты сухой коркой запекшейся крови, но когда он согнулся, сменив угол и при этой начал мычать и болезненно корчится, Мэй дернулась в его сторону. Вся его спина была исполосована глубокими ранами от плети. Мэйуми зашипела, кинув на Изуна полный ненависти взгляд — Проклятые изверги! Чтобы ваше собственное пламя выжгло всё, что свято и дорого вам! Учиха скептически вскинул бровь: — Если хочешь потратить пять минут с любимым братом на комплементы мне или моему клану, то могла бы не тащиться сюда. Ибури бы плюнула ему в лицо, если бы могла, но с полным отвращением на лице и стиснутыми зубами, она решила и вправду не тратить драгоценные минуты. — Оставь нас! В этот раз обладатель шарингана не стал что-либо говорить, лишь усмехнулся и прикрыл за собой дверь. Упав на колени перед братом, который поборов боль, теперь смотрел на неё ещё более обеспокоено. — Мэй? Это правда ты, Мэй? — Родной,— она бережно взяла его лицо в кольцо своих маленьких бережных ладоней. — Мэй?! Как…Я…Я умер, да?,— он улыбнулся, чуть было не плача. Прикрыв глаза он еле слышно выдохнул «наконец-то» — Нет, брат, к сожалению мы живы,— наследница Ибури поджала губы Черты лица Айо заострились. — Ты…Что они с тобой сделали? Его глаза так легко передавали все его потаенные страхи и ужасы, вырисовываемые разумом. — Выдали замуж…За Мадару Учиха Он блуждал по ней взглядом, пытаясь найти увечья или следы побоев. — Как… Как к тебе относятся? — Намного лучше, чем могли бы,— она опустила голову, подняв подол кимоно показала печать. — Из на мне достаточно. Это своеобразные кандалы. — Они запечатали твою чакру? ,— догадался брат — Не только. Им помогают Узумаки. Это какие-то печати, не дающие мне нанести вред ни себе, ни кому-либо в ком течет проклятая кровь Учиха. Брат зашипел от боли, когда попытался облокотиться головой о стену. — Ты что-нибудь знаешь о семье? Мне…Мне сказали, что их нет…И сколько прошло времени с тех пор как мы здесь? — Айо…,— она понимала, запертый тут, сокрытый от всего мира, ему была важная каждая новость, каждая деталь,— все мертвы…мама, малыши, скорее всего и все люди отца. — Откуда эта информация?,– он нахмурился — Здесь есть кое-кто,— нерешительно пожав плечами, сказала Мэй — И ты думаешь, этому человеку можно доверять?,— еле слышно усмехнулся Айо — Доверять нельзя никому, но у меня нет выбора, Айо. — Понимаю…,– брат прикрыл глаза,— Нас предали. Кто-то из клана. — Ты прав,— по её интонации, парень понял, она знает ответ. — Кто? — Старейшина Ичиро — Лживый ублюдок! Сукин сын! Ммм,—болезненно промычал он ударяясь затылком об стену. — За нами не придут, Мэй. Против объединенных сил, Ибури не выстоят. Союзники у нас только за морем. Если… Если тебе удастся когда-нибудь убежать отсюда, помни, в стране Неба, на острове Наги, есть наши союзники— клан Кисато. Они должны отцу. Если доберешься до них, напомни— жизнь за жизнь. Они тебя укроют. — Айо… — Я отсюда навряд ли выберусь живым. Надеюсь, шинигами заберет меня раньше, чем остатки моей гордости канут в небытие. Я опозорен. Меня не убьют… пока что. И если честно,— он странно улыбнулся,—ты же знаешь, я всегда был трусом. Не знаю, хватило ли у меня смелости лишить себя жизни, если бы у меня была возможность. — Я… У меня есть кое-что для тебя, они-сан,— она достала небольшой сверток. Раскрыв его, она указала на три небольших онигири — Они помогут тебя воссоединиться с семьей. Айо посмотрел сначала на отравленную еду, а потом на сестру. — Я съем их после твоего ухода… Чтобы подозрение не пало на тебя сразу. Мэйуми связала брата за руки, и они переплели пальцы. — Будь сильной, моя маленькая принцесса. Не верь никому. Будь сильной,— повторил он,— Не бойся и не сдавайся. — Я сделаю всё что смогу, чтобы отомстить тем, кто отнял у нас всё. Слезы медленно катились по её щекам. — Ты- моя плоть и кровь, Мэй. Береги себя, остальное не важно. — Очень жаль прерывать ваши семейные посиделки, но нам пора,— Изуна появился в дверном проёме и пока обернулся на зов кого-то из появившихся в небольшом коридоре соклановцев, Айо высвободил из сестринских объятий одну руку, схватил рисовые шарики и спрятал их за спину. — Прощай, мой родной…,— она поцеловала брата в лоб, еще сильнее сжимая его истерзанные пальцы. — Прощай, принцесса. Отстранившись, она жадно вглядывалась в черты его лица, боясь, что память начнет его подводить и его образ поблекнет со временем. Он улыбнулся ей легкой, но вымученной улыбкой, пока закрываясь тяжелая дверь не разлучила их навсегда. *** Уже смеркалось. Закатное солнце еле просачивалось сквозь железные прутья небольшого окошка, окрашивая стены его тюрьмы в оранжевый цвет. Айо смотрел на смятые рисовые шарики, которые даровали бы ему своеобразное спасение. Он всегда был честен с собой и окружающими. Несмотря на своё разгильдяйство, он преуспел в боевых искусствах, но никогда не стремился к большему. Ему не нужна была ни власть, ни признание. Молодой человек всегда избегал лишних нервотрепок, касательных не только семейных, но и дел деревни, избегал споров и драк. Часто Рен злился, бросая полное презрения «Трус!», но с возрастом уже и внимания не обращал. А вот Айо со временем понимал— на самом деле трус. Он боялся всего: ответственности, осуждения, быть непонятым, быть проигравшим. И сейчас он боялся. Ужасно, чудовищно боялся смерти. Но воспоминания о почти постоянных пытках, которые, казалось, проводили просто ради ненормального животного удовольствия заставили его сгорбиться над онигири. Дрожащими руками он собирал разломавшуюся лепешку с грязного пола, и несмотря на ком в горле, силком проглатывал сначала мелкие, а затем и большие куски. Огненно красный закат будто издеваясь над ним напомнил о красноглазых тюремщиках, заливая кровавым светом всё помещение. Айо облокотился исполосованной спиной об шершавую поверхность. Впервые за несколько недель боль его практически не беспокоила. Ибури улыбнулся. Скоро, совсем скоро боль исчезнет окончательно. *** Тело окатило неприятной, холодной и липкой волной ужаса. Сконцентрировавшись в её груди и сжимая легкие, она вырвалась наружу судорожным рыданием. Зажав собственный рот рукой, Мэйуми сдерживала громкие всхлипывания. Айо мертв.