Химе

Тонкие женские пальцы пробежались по оголенным напряженным плечам мужчины. Подушечки пальцев чувствовали как перекатываются стальные мышцы, пока сильные руки расправляли хлопковую ткань одежды. Он был воплощением всего: силы, мужества, могущества, власти, ума, мужской силы и всего того, что женщина бы хотела видеть в мужчине рядом с собой. Наоки прикусила угол нижней губы. Да, определенно он не похож на её почившего супруга. Мадара зашнуровал свою обувь и хакама , и направился к выходу. — Мадара-сама? Глава клана не удостоил её малейшим вниманием и даже не обернулся, но уголок его губ дернулся, прекрасно понимая всю ситуацию. — Когда мне ждать Вас в следующий раз? , — молодая женщина восприняла его молчание как дозволение продолжить. Мужчина усмехнулся, одарив ее лишь пренебрежительной ухмылкой. — Так понравилось, что не хочешь выпускать меня из своей спальни? Женщина зарделась, сильнее сжимая, накрытое на нагое тело, легкое одеяло. Да, понравилось. А ещё ей нравился Мадара. Всегда. Старший сын Таджимы не был красавцем, но его сила, власть и зловещая харизма делали мужчину невероятно привлекательным почти для всех женщин клана. Он приковывал к себе взгляды с юношества. Стоило ему лишь появится, неважно где: на совете, в доме, на улице, даже на поле боя, — он заполнял собой все пространство; как магнит, притягивал всеобщее внимание. Ему даже не нужно было что-либо говорить, все и так, буквально, смотрели ему в рот. И Учиха это знал, и, конечно же, умело пользовался этим всегда и везде. К такому человеку как он, нельзя было оставаться равнодушным: его обожали, уважали, ненавидели, боялись, но никто, никто не мог оставался равнодушным к этому носителю шарингана. Этим чарам было сложно противостоять, особенно такой слабой и впечатлительной натуре, как Наоки. Её выдали замуж за тридцатиоднолетнего Изумо Учиха, когда девочке исполнилось четырнадцать. Он был одним из приближенных к тогдашнему главе клана, входил в военный совет и был капитаном небольшого отряда. Вначале, к совсем ещё юной жене он относился хорошо. Изумо брал её часто, когда возвращался домой из затяжных походов и сражений. И когда, спустя три года наследника так и не появилось, отношения ухудшились. Он, с завидной частотой, появлялся на пороге дома пьяным и резкими движениями рук и ног всё чаще начинал задевать жену, пока не ударил её полноценно. В хмельном бреду, он шептал ей гадости пока вбивался в её тело. Говорил, что её лоно пусто и сухо, как Великая пустыня страны Ветра. Это становилось невыносимым, и уже через пол года такой жизни, девушка без зазрения совести мечтала о вдовьем саване. Она молилась богам, каждый раз когда провожала его в поход, прося богиню Аматерасу о том, чтобы из похода ей вернули лишь его доспехи. И вот, спустя три года, молитвы Наоки достигли ушей великой Богини. К концу зимы объявили о сборе во дворе здания совета. Было пасмурно и туманно. Выйдя из дома, Наоки затворила фусума и подняла глаза к небу. Мелкие, едва заметные и редкие снежинки таяли в воздухе, попадая в облака выдыхаемый ею воздуха. Девичья обувь совсем прохудилась: сквозь тонкую, истоптанную подошву она чувствовала всё ещё морозно-холодную землю. Повезет, если пальцы ног не посинеют до конца собрания. А завернув на торговую площадку, девушке и вовсе пришлось поджать губы, — щебень под ногами иголками впивался в ступни, да так, что недавняя ледяная слякоть показалась ей блаженством. Увидев знакомую изгородь— широкую, с потрескавшейся, но всё еще яркой краской на фамильном гербе, Наоки укорила шаг. Молодая вдова огляделась: объемный двор вместил почти всех женщин и девушек. На энгаве большого двухэтажного дома, служившего своеобразным зданием муниципалитета, стояли около десяти человек, Наоки не смогла разглядеть всех, так как стояла далеко не в первых рядах, но отчетливо видела силуэт Мадары, двух старейшин, и несколько женщин-повитух. Последних она знала очень хорошо— муж и его ближайшие родственники таскали её к ним чуть ли не ежемесячно. Наоки усмехнулась мысли о том, что эти знахарки были между её ног чаще, чем почивший супруг. Поток воспоминаний прервало движение на просторной энгаве, служившей сегодня своеобразной трибуной. Сначала слово взял старейшина Ясуко. Как и принято у Учиха, он не стал ходить вокруг да около, перейдя сразу к сути собрания. В клане не хватало мужчин, было мало детей, ещё меньше рождалось живыми, либо слишком слабыми, несмотря на сильный ген великого клана. Им нужна была свежая кровь, но тем не менее, попытки соблюдать чистоту крови не прекратятся. Общепринятым решением, в котором принимали участие знахарки клана, старейшины и еще несколько уважаемых ученых лиц было принято решение— вдовствующие женщины до тридцати лет переходили под покровительство одного из мужчин клана. Те мужчины, чьи жены не смогли зачать ребенка в течение двух лет брака, фактически, получали официальное одобрение завести любовницу. Так же, был упомянут факт принятия ряда решений, которые, им, женщинам Учиха, не озвучили. В течение нескольких дней, женщины подходящие по всем параметрам будут оповещены о своей дальнейшей судьбе. Шепот толпы превращался в нарастающее жужжание, которое оглушало молодую женщину. Конечно, никто из толпы слабого пола не посмеет в открытую возразить вышестоящим силам, но девушка видела на лицах ужас и отвращение, которое безропотно сменялись недовольным смирением. Сама же, плотно сжав челюсть, впиваясь ледяными пальцами в черную ткань зимней одежды, Наоки чувствовала горечь от накатывающей тошноты. Всего два месяца назад она похоронила мужа, обретя то одиночество, о котором грезила столько лет. Она строила совсем незатейливые планы на эту жизнь. Так и не забеременев ни разу, она вполне могла бы получить статус бесплодной, тем самым спасая себя от последующего брака. А если родственники мужа, на чьем финансовом попечительстве она находится, поставили ей условие, она бы ушла в почти пустующий родительский дом. Отец её был человеком, мягко говоря, суровым. Даже когда Наоки прибежала в отцовское гнездышко на рассвете, после первого избиения, отец лишь недовольно свел густые брови. — Сама виновата, — бросил он, — Мори, накорми её и отправь домой, — сказал жене и вышел из дома. Через три года отец был ранен. Последствия оказались неутешительными, и в итоге, отец лишился ноги. Живущий сражениями, он слишком тяжело перенес своё увечье. Отдать должное его воле, первое время он старался не падать духом, и даже пытался тренироваться. Но годы и пошатнувшееся здоровье сделали своё, превратив некогда статного вояку в жалкую, сгорбившуюся тень самого себя. Через пол года, мать обнаружила его со вспоротым животом. Наоки никогда не понимала, что может быть доблестного и красивого в суппуку. Брат её, как и сестра уже лет пять как были мертвы. И вот, со смертью мужа, ничего не мешало ей наконец-то вернуться в отчий дом, и вести скромный и тихий образ жизни, омраченный несбывшимися надеждами, тишиной и материнскими слезными причитаниями. Но как и всегда, планам молодой женщины не было суждено сбыться, ведь на следующий день после собрания, свекровь принесла ей уже вскрытий свиток. — Тебе, как и всегда, повезло, — зло процедила она, — ты, словно паразит, прилипла к нашей семье, высасывая из нас жизнь и деньги. Настало время возвращать долги, — она вздернула подбородок. Девушка раскрыла свиток со сломанной печатью клана, медленно вчитываясь в текст. Наоки знала иероглифы, даже читала пару книг— в основном, сборники стихотворений, но это было так давно, что ей потребовалось немного больше времени на то, чтобы ознакомиться с содержимым. С каждым мгновением смятение и тошнота накатывали с удвоенной силой. Её как вещь даровали в пользование одному из мужчин клана, с которым она познакомиться сегодня вечером. Наоки понимала, маловероятно, что на девушку, так и не забеременевшую за столько лет в браке возлагают особые надежды сохранения наследия великого воина, кем бы он ни был. Она, снова, всего лишь плоть для услады чужого голода и самолюбия. Её неизвестный покровитель так и не пришел в тот день, ровно как и на следующий. Молодая женщина столкнулась с дилеммой: она была одновременно рада его отсутствию, и вместе с тем её терзало любопытство и раздражение. Кем же был этот человек? Почему он не приходит? Но чего она не ожидала, так это того, что по истечению шести дней, мужчина все-таки почтит её своим появлением. Когда огни, слабо освещавшие энгаву дома затрепывали от дуновения ветра, через плотную завесу васи вырисовалась тень. Она медленно затопляла светлую бумагу своей чернотой, затмевая и без того тусклый свет огней, и Наоки казалось, что эта тень поглощает не только бумагу и свет. Воплощение тьмы и вестника смерти, он будто ознаменовал её собственную кончину. Он ставит точку в истории её прежней жизни. Трудно было сказать наверняка, было ли это плодом её разыгравшегося из-за стресса и страха воображения, но девушка готова была поклясться, — не обладая какими-либо навыками воина, сидя на холодном татами, она чувствовала тяжелую ауру своего гостя, опасность, которую он истощал. Когда фусума плавно отъехала, на пороге дома появился Мадара Учиха. Теперь Наоки не просто чувствовала, а знала наверняка— ничего хорошего её ждать не может. Сейчас же, лежа на смятом футоне, всё ещё хранящим его ускользающее тепло, Наоки сладко улыбнулась. Он был с ней по меньше мере, раз десять: до и после своей свадьбы. Молодая вдова ухмыльнулась. Мадара был у нее накануне и на следующий день после своей свадьбы. Ходили слухи, что глава клана практически не проводит время с молодой женой. Малая часть её женской натуры радовалась и злорадствовала, что футон новоиспеченной Госпожи пустует, в то время, когда ее супруг предпочитает проводить время тут, с Наоки. Будучи моложе, ей было противно и чуждо понятие измен и любовницы— она не понимала как можно давать и принимать ласки мужчины, состоящем в браке, чужого мужчины! Который перед богами и другими людьми давал клятвы. Но жизнь быстро изменила её мнение. С избиениями, пьянством и насилием со стороны мужа, Наоки мечтала, чтобы Изумо нашел себе другую женщину. Но тот, будто одержимый, видел только свою юную супругу. А теперь, будучи любовницей самого главы клана, она не испытывает никаких угрызений совести, наоборот: она влюблена, при новых сапогах, в которых не мерзнут ноги. В лавке тканей, ей предусмотрительно отложили лучший из плотных материалов, а Моко-сан, швея из соседнего дома, божилась сшить ей самую красивую накидку, на зависть всей деревне. Может быть её свекровь была права, и у Наоки правда есть шанс отвоевать себе место кого-то более весомого? Поёжившись от наступившего после ухода мужчины холода, женщина выпуталась из одеяла, набросив на плечи легкий халат, отправилась смывать следы бурной ночи. По дороге к выходу в другую комнату, у сёдзи, она подхватила пустой пузырек с невысокой тумбы. Вчера она выпила последний флакон снадобья для повышения фертильности. Надо будет сегодня же отправится к знахарке за дополнительными настойками. Стоило Мадаре затворить за собой фусума и сделать несколько шагов, как справа показалась фигура одного из его людей. Обладатель шарингана уже предвкушал новость, но весь его вид не выдавал ни единой эмоции. — Мадара-сама, — юнец запыхался от бега, — новости от стражи темницы: Ибури мертв. Изуна-сан уже на месте, ждет Вас, господин. Мужчина кивнул и сложив печати оказался у входа. Спустившись по крутой лестнице, на поверхности которой было множество следов из-за отвратительной сырой погоды, Мадара, как и ожидал, увидел младшего брата, троих охранников и двоих юношей— представителей членов совета старейшин. Ну конечно, никто из этих старых лицемеров сюда не спустится. Мадара чуть скривил губы в отвращении: эти старики вели себя так, будто родились в роскоши и стерильности, будто не они ковырялись в грязи десяток лет назад, не они убивали и спали на холодной земле. А сейчас, они бояться заляпать свои дорогие одежды о грязный пол подземных тюрем. Чертовые лицемеры… Глава клана обвел всех присутствующих тяжелым взглядом, останавливаясь на лице Изуны, приподнял бровь. Последний, восприняв это как призыв к объяснению, стал подходить к брату. — Охрана обнаружила тело час назад, когда принесли завтрак. Судя по всему, умер он ближе к рассвету. Приблизившись к закованному в цепи трупу Айо Ибури, он скользнул своими всевидящими глазами по телу. На полу, смешанные с пылью и землей затерялись мелкие рисинки. Мадара буравил их взглядом, а затем, не придав никакого значения, ступил по ним ближе к телу. Изуна оказался почти плечом к плечу с братом, наклонился к нему прошептав: нужно поговорить. Потомок Индры поднял глаза, встретившись с активированным шаринганом младшего брата, почувствовав как мягко, но стремительно его утягивает в иллюзию. Они всегда так делали, когда нужно было обсудить что-либо с глазу на глаз, вдали от любопытных ушей соклановцев. Мадара огляделся. Как и всегда. Изуна почему-то выбирал это место— внутренний двор храма семьи Учиха. Несколько многовековых деревьев, пару кустов с ягодами и небольшой пруд с рыбой. Мадара помнил его немного иначе, но каждый раз молчал, не решаясь обидеть брата маловажными упущениями в деталях. — Не знаю как, но это дело рук девчонки Ибури Мадара отвернулся от младшего брата, становясь боком. Он устремил взгляд на маленький искусственный пруд, где мирно плавали десятки огненных рыб-стрелок, своей окраской олицетворявшие герб клана. Стоило ли посвящать Изуну в детали? Наверное, но не сейчас. Будучи хорошим стратегом, лидером и манипулятором, Мадара помнил простую истину— чем меньше человек знает, тем легче им управлять. А пока, Мадаре не нужны лишние вопросы, от чрезвычайно обеспокоенного брата. — Это как минимум странно, что он умер на следующее утро после её визита, не считаешь?, — настаивал Изуна Мадара вздохнул, повернув голову в сторону брата. — Тебе не хуже меня известно, наши люди перестарались. И его кончина была вопросом времени. — Да, но тем не менее, позволь мне убедиться, что она этот процесс не ускорила, приложив к этому руку. — Просишь разрешения залезть к ней в голову? , — усмехнулся он, — в этом нет необходимости. — Но Мадара… — Я сделаю всё сам, Изуна. Тебе не стоит беспокоиться об этом. Одарив младшего Учиха взглядом, говорящем об окончании разговора, Мадара рассеял иллюзию. — Уберите тут, — глава клана обвел взглядом камеру. — Мадара-сама, что делать с трупом? , — спросил один из охранников. — Похороните по тихому на общем кладбище Конохи, шурин всё-таки, — едко усмехнувшись, Мадара направился к выходу. *Две недели назад* Низкий стол из дерева, длиною в три метра был заполнен аккуратно сложенными стопками бумаг и свитков. Посередине столика до самого пола свисало полотно с гербом Учиха, равно над которым, сохраняя великолепную осанку восседал глава клана. Придерживая широкий и длинный рукав хаори, молодой мужчина изящно выводил иероглифы на пергаменте, отвлекаясь лишь на то, чтобы смочить кисточку свежей порцией чернил. Мадара вкладывал точность и мастерство во всё что делал. Так его учил отец— либо делай всё идеально, либо вовсе не берись. Так он и делал, доводя всё до идеала, будь то каллиграфия, или новая техника боя. Металическое крепление волосков кисти изредка задевало толстый пергамент, несмотря на то, что мужчина контролировал силу нажатия, — это заставляло его хмуриться и сжимать челюсть. Таджима уже давно покоился в земле, но Мадара, словно дитя, всё ещё будто ожидал хлесткого удара по костяшкам рук за оплошность. Он поднял глаза упираясь в исписанные васи вокруг. На одной стене было изображено рождение первых богов: в центре изображен первый мужчина Идзанаги со своей женой Идзанами. Они парили на облаке, гадая, есть ли земля под ними. Вокруг их фигур разворачивался изученный всеми сюжет: рождение триады главных божеств— Аматэрасу, Сусанно и Цукиёми. Уход Идзанами в страну Ёми, где всегда царил мрак. То как Изданаги отправился за любимой женой и его возвращение, а следом и рождение других богов. На втором полотне была изображена легенда о Кагуе Ооцуцуки, рождение её детей Хагоморо и Хамуры, и появления на свет родоначальников великих кланов Учиха, Сенджу и Хьюга. И на третьей стене был изображен клан: его формирование, войны, разрастание власти, влияния. Не зря, на одном из фрагментов, где изображена встреча главы клана с Даймё страны Огня, они находятся на одном уровне, в одинаковый рост. Сидя в этой комнате, отец всегда рассказывал об их положении в обществе. О том, что, они, Учиха, прямые наследники богов, дети Индры, им судьбой уготовано править, быть выше других. И Мадара слушал, впитывал в себя эту истину. Ведь это не просто сказки клана, а история. История человечества. И в этой истории, Учиха были не просто связующим звеном с высшими силами, а самим их воплощением. Их глаза уникальны, их способности, кровь, навыки— всё это не просто счастливая случайность, а осознанное, спланированное наследие сил, стоящих у истоков мироздания. Можно ли отрицать своё величие, смотря на эти изображения? Конечно же нет! Уверенность в своих силах и способностях пошатнулась в день, когда совсем юный Мадара столкнулся с Хаширамой Сенджу. Он осознал насколько далек от величия, по крайней мере до того момента, пока он не сможет превзойти наследника Буцумы. И он работал еще усерднее, тренировался с таким фанатизмом, что терял сознание на тренировках. А когда приходил в себя, видел поджатые губы Чоу, и заплаканное лицо матери. Ожоги, порезы, вывихи и переломы стали почти ежедневной рутиной юного воина. Отец же ничего не говорил, что в случае Таджимы, было негласным одобрением. Противный скрип, больше похожий на мимолетный писк, открывшегося сёдзи вырвал мужчину из пучины мыслей, оповещая хозяина о прибытии гостя. — Желали видеть меня, господин? Обладатель шарингана усмехнулся. Мог ли он назвать себя её господином? По статусу крови, положению в обществе — определенно. Но как человек… Несмотря на то, что Таджима временами противоречил сам себе, Мадара находил оправление отцу. Вначале, когда у главы клана всё еще было пятеро детей, а Мадара был совсем зеленым, и без пробужденной силы шарингана, отец все равно возлагал на него большие надежды. Таджима, в то время, всеми способами хотел лишить сына этой тяги к узам, пусть даже семейным, фактически дрессируя ребенка. И на общих тренировках, он часто испытывал, пусть и не старшего, но уже негласно выбранного наследника. Помимо прямых атак, Таджима атаковывал и других сыновей, чтобы проверить, будет ли Мадара открываться лишь для того, чтобы защитить братьев. И он защищал, получая глубокие раны. Однажды, когда Чоу залечивала его травмы, после очередной тренировки, где он в который раз прикрыл старшего брата, отец молча зашел проверить его состояние, а уже через мгновение исчез, она сказала: — Там, откуда я родом, говорят «кровь не становится водой». Никогда не забывай об этом. Ты все сделал правильно. Мадара не забывал. Но он был всего лишь человеком, несмотря на божественную силу, и не менее особую кровь. Он терял близких ему людей слишком часто, и больше потерь он страшился того, что даже шаринган подведет его, стирая из памяти лица, голос, какие-то дорогие ему детали, превращая их в размытые образы, настолько далекие, будто их и вовсе не существовало. Порой его глаза творили с ним жестокие вещи, возрождая в голове сцены, которые он наверняка предпочел бы не помнить вовсе. Но такова судьба Учиха— пробуждать неимоверную силу сильным эмоциональным потрясением. И каждый раз активирую шаринган, каждый Учиха невольно вспоминает тот момент. Таким для Мадары была смерть самого младшего, сводного брата Тэкуми. Ему было семь лет, когда он убежал вслед за старшими братьями на охоту. В какой-то момент он отстал от них, и затерявшись в лесу набрел на людей Сенджу. Они его не пощадили. И когда Учиха прибыли на крики, Мадара не сразу понял, что кровавое месиво, лежащее на земле— его братишка. Он понял это, лишь когда поднял глаза к его лицу. Они были слишком похожи. У них с Мадарой были одинаковая дикая копна волос, и эти учиховские глаза. Он кричал. Ками, он так кричал! Наверное его людям показалось, что он лишился рассудка. Скорее всего так и было. Когда они принесли тело Тэкуми домой, Чоу посмотрела на труп сына, склонила голову вбок, присела на колени рядом. Её тихое мычание заглушилось истошным, диким криком. Прошло немало времени, прежде чем Чоу снова могла смотреть на него. Это случилось после сильного ранения, почти убившего Мадару. Она его выходила. А когда юнец открыл глаза, она расплакалась и сказала: «теперь ты мой сын, и тебя я не потеряю», на что мать Мадары молча кивнула, роняя слезы. По мере того, как он терял своих детей, Таджима становился менее черствым, но более фанатичным в плане безопасности выживших наследников. Он пережил всех своих сыновей кроме Изуны и Мадары, похоронил жену и дочку. И вплоть до своей смерти бредил миром и их безопасностью. А после, они держались втроем: Мадара, Изуна и Чоу. Они нашли в ней мать и поддержку, а она в них— своих детей. И вот, Мадара смотрит на неё и думает «Ну какой я тебе господин?», улыбается уголком губ и вместо этого говорит: — У меня к тебе просьба, хаха-сан Он прекрасно знает, как на неё влияет это обращение. — Чем я могу тебе помочь, мой мальчик?,— Чоу улыбается своей легкой улыбкой и в её глазах, согретых любимым словом, отблеск бесконечной материнской любви. — Ты должна будешь подружиться с моей женой. Мадара встает из-за стола, обходит его и встает прямо напротив пожилой знахарки, складывая руки на груди. Когда он говорит «подружиться», он имеет ввиду «втереться в доверие». Женщина хмурится, пытаясь понять не только какими способами ей подступиться к девушке, но и далеко идущие планы Мадары. — Это будет непросто, но выполнимо. Глава клана довольно хмыкает. — Я дам козырь, который позволит тебе ускорить этот процесс. У меня планы, и мне нужно держать её под контролем.