Кошмары наяву

Есть ли у вас любимый предмет? Вопрос всплывал навязчивым облаком раздумий, над школьниками в любые года. Спустя сорок лет, наверняка, кто-нибудь да услышит такую фразу, обращенную к нему. Редко кто задумывается, еще реже знающих ответ. Ведь любить можно несколько, а можно вместо добрых, теплых чувств испытывать лютую ненависть. Любитель математики? Нелюбителей тысячи на одного такого странного. С науками всегда так обстоят дела. А Дейв ничего не любил. Ему не нравилась простая схема, замкнутая вокруг нескольких слов. Он разбирал их на некоторые дополнительные ответы и с удовольствием разъяснял интересующимся. Английский язык — не-ет. Кто ограничивается таким простым ответом, тем более, что в название смысла нет. Он смотрел вглубь и разбирал качества, которые приобретаются в школьном деле. Вместо физической культуры частенько оказывался на месте дворника, но исключение в виде белой вороны везде было. Изложения. Та самая нудятина, которую никто не жаловал, кроме Ли. Конспекты. Вычурные листки бумаги с красивыми вставками разукрашенные девчонками. У тех не хватало нескольких тетрадей на год, а у Дейва иногда и не кончалась. Синяя ручка, малейший размер букв и готов излагаемый краткий текст. Одна четверка среди троек. А не пятерка, потому что «А чем скрасит пятерка тройки?». Руки сжимались в протесте, но учитель пожимал плечами на сию выходку и калякал лишнюю пару четверок. Тот еще засранец! Дейв имел талант избавляться от ненужной информации. Может всё связано с обострившейся ленью в подростковом возрасте. Ведь хотелки резвиться и прыгать прекратились сразу, после поступления в среднюю школу. Ли не беспокоился, родители не парились. Он маялся днями напролет в ленивой слежке букв в учебниках и скрупулёзном выведение слов, завиеватых фраз. Мечта стать кем-то больше, чем обычным излагателем чужой мысли, захаживала в голову несколько раз по дню ровно до момента взросления. Эмоции все перемешанные в экстазе своей неразборчивости, внезапности принимали странный оттенок. Жалость перед брошенными котятами под дождем, убиралась и приходили руки, тянувшие их под одежду. Помощь взбрела в корку мозга, засела семечком. Распустила свои листья и продолжила свой тернистый путь к полиции. Сильная эмоциональность и восприимчивость к эмпатии, часто заставляла Дейва останавливаться на достигнутом результате. А он справится? Не сойдет с ума, разглядывая трупы людей от малого возраста до старости? Когда по протоколу ему говорят стоять на месте и слушать крики по ту сторону телефона. Он стал полицейским, а по итогу был самым первым человеком, который должен нести смерть в руки человека. Давать надежду и также обрывать со смачными гудками в телефонной трубке. — Какого чёрта, — Шептал Дейв среди толпы коллег. Инфографик принципа «Думай» являлся идеальной идеей для вымирания округа Манделы. Как минимум он считал, что создавший его был принципиальным ублюдком, подходивший полностью под работу копа. Меры, которые принимает каждый граждан, буквально не давали ничего полезного. Где гарантии, что окно не выбьют или дверь не снесут? Такой же бред, как единорог затесавшийся среди лошадей. Никто не знает этих существ. Ни на сколько они похожи на людей по интеллекту, ни их возможности. Где они обитают, пока люди хотят днем по улицам, в конце концов?! Пик паники достигает определенной отметки и не сходит. Ли желает очнуться дома и не знать ни одного человека в этом помещение. Кроме тех кто против. Группа протестующих собралась в углу и веяло от них не самой отзывчивой атмосферой. Слава богу, что там были Тэтчер с Рут, иначе случилась самая настоящая катастрофа и, возможно, Дейв впервый раз подрался бы с другом. Инструкция периодически мигала слайдами, — Кто этим занимался, вашу ж мать? — Начальник, — Рут деловито крутит пальцем и опирается ногой о стену. Брови жались к носу. Самой разозленной здесь казалась она, — Обычно этим занимаешься ты. Но почуяв, что дело пахнет жареным, решили делать всё сами. Дейв задумался. Объявления с предложением работы в полиции в своем количестве возрастали, а работники уменьшались. Никто не захочет устраивать лишнюю драму на и так пустеющем месте. Тем более, ими дорожили как драгоценностями, реликвиями из-за огромных потерь бюджета. Так что предсказуемость их выбора очевидна. — Все равно херь какая-то, — Дейв по забытой давностью привычки сжимает переносицу, — Посоветовались бы… — Ты не видел инструкцию при связи человека с Альтернативом, — Тэтчер стоит тенью былого активного парня и Дейву не по себе. Тот утверждает, уверенный в том, что худшее для Ли не настало. Переминается с ноги на ногу, оглядывает всех и фыркает не от смеха. От чего-то более глубинного, что даже он не поймет, — Тогда я готов был застрелиться, — Дейв нащупывает в заднем кармане пистолет. Щелкает на всякий случай предохранителем. Больной разум плыл по течению событий без дум. Съедал информацию одним куском и выплёвывал при переработке. Ли не мял, не жевал до исчезновения в мысленных ямах. Он обеспокоился, но не до конца. Как и у любого человека, пытающийся уйти от проблемы мыслями, не разбирал тот ужасающий сценарий проявление, которого для него казалось чушью. Для всех казался несусветным бредом. Копирщики — таких на улице тысячи. Чего тут мямлить? А когда он слышит столько же звонков к ним. Столько отчаянных голосов в трубке. И один единственный ответ выскакивает перед глазами. — Мы скоро будем. И сброс, после него человек теряется в нирване. Дейв терпит, стоически царапает ладони ногтями, насупливает брови, но молчит. Он на удивление рад, что за ним никто не следит. Разорванные в ключья бумаги. Треснутые пополам ручки и дикий загнанный взгляд. Кабинет смахивает на ленивую мусорку по количеству разбросанных вещей. Любимое местечко Ли, чтобы порассуждать какие здесь обитают козлы. Похоже на комнату психбольного, не хватает только смирительной рубашки и мягких стен. Полная изоляция от людей не помешала бы. Дейв смеется с горькостью, чувствует вкус слёз и ложится в усталости на стол. Стул вздрагивает, молчит, не прерывает водопад слов, вырывающихся из рта. И молчит. Отличный слушатель у Ли. Страх разрастается. Он вспоминает о своем племяннике спустя неделю. Дейв позабыл о настоятельной просьбе посещать его, как можно чаще. И получает отличное напоминание от Тэтчера. — Дейв, — Тэтчер врывается в комнатку, ничего не говорит про внешний вид ни кабинета, ни друга. Синяки под глазами выражают всю степень усталости. Вопросов нет. Ли отрывает голову, но не поворачивается. Показывает, что слушает кивком, — Марк Хитклифф мертв. М-мне, — Впервый раз Дейв слышит прорезь в его речи, — нужно, чтобы ты восстановил данные с кассет. И он уходит. Не хлопает по плечу в поддержке. Ни ждет пока на него посмотрят. Хлопает дверью. Оставляет целый склад кассет и Дейв кричит. Нещадно бьет стену. Он копается в сокровище своего племянника. Всматривается в названия и понимает, что не выдержит больше двух минут работы. Руки оттягивают волосы, находят седину среди младых локонов и Дейв рыдает. Плачет, падая на грязный пол, сжимает плечи и рушится. Жужжание лампочки. Шелушение бумаги. И капанье проточной воды терпения Ли.

***

Конечно Дейв помог Тэтчеру. Он не зациклился на своих страданиях, не померк в пространстве раздумий о своей дурости. Проведать за три чертовых дня парня мог в любое время. Отдался весь в работу и забыл, что такое мыслить. В голове вертелись записи, названия, несостыковки в видео. И Ли тихо сходил с ума в маленьком темном кабинете в конце коридора. Пока всё не закончилось спустя несколько часов. Благодарность Тэтчера пролетела мимо ушей. Дейв оставил ему пленки. И ушел. Ходил по призрачным коридорам полиции, которая пустовала вечером. Смотрел на рабочие столы, оставленные работниками. Тупым взглядом проследил в сторону прожектора и хмыкал. Сколько он здесь пробыл. День? Такое чувство, словно прошла еще одна рабочая неделя и все поспешили на пятничные пьянки. А была среда. Любимый день племянника. Он морщится, как от запаха перегара случайного прохожего. Массирует висок, пытается выдавить навязчивые воспоминания, связанные с уже мертвецом. Прозрачная дверь трется о стену и Дейв проклинает все звуки произносимые этими чудовищами. Мозги кипели, бушевали разозлённые недавней работой. Он решает, что самое время побыть слабым. Дом принимает холостяцкой тишиной. Свет включается с опозданием и Дейв шарахается каждый раз в сторону от миганий. Диван протягивается по всей прихожей. Приветливо подмигивает своими кучами подушек и Ли заваливается. Глаза сухие, болят, но он расскрывает их шире. Вспоминает о редких свиданиях с Марком и рыдает навзрыд. Тело трясет. Лихорадка забирает здравый смысл в словах Дейва. Выкрикивает несвязные слова, фразы и утопает в редких солнечных днях с маленьким парнем. В те редкие моменты счастья в его жизни. Мальчик хохочет, а дядя щекочет и грозится не дать ему мороженное за тот рисунок на асфальте. Первое ощущение единства с семьей, которое у него было. Очки валяются у прихожей, чудом не разбитые. Черные круги мотыляются перед глазами и Ли закрывает взор. Он думает об инструкции, о той чёртовом инфографике и своем эгоцентризме. Будь он хорошим родственником, то что он бы сделал за те три дня? Спас бы мелкого Альтернатива. В плохом случае оставил свою душу там же. Не оставил в одиночной беде. Но прошло время. И никто не пришел. Подушка мокрая. Пальцы перебирают в дрожи ее уголки и Дейв усиленно думает. Как побороть вину? Как сделать хоть что-то полезное перед невиноватым в случившемся парнем. Которому все равно на мир под небесами. На жалкого мужчину, зарывшегося в работе без надобности. Окна светлели. Свет проникал в тьму. Дейв не спал до утра. Ли видит церковь. Ту самую церковь из кассеты Марка. Внутри при упоминании дергается сердце, но сразу застывает в куске льда. Чего он ожидал от их городишка? Естественно одно здание на всю округу. Он фыркает и на него оглядываются. Видят перед собой сумашедшего. Дейв на удивление согласен, желание повернуть любопытные взгляды силой пропадает, когда он доходит до кладбища. Деревья застыли. Птицы позируют в тишине кроны и не звенят голосами. Трава под ногами притаптывается с послушанием, сами склоняют голову под грязными ботинками. Фасад не привлекает Дейва своей мрачностью, будто здание хранит секретов больше чем все люди на свете. А задний двор на удивление белее, чем покрывшееся желтизной стены спереди. Забор утонченный на концах, готический, обнимал могилы безопасностью. Калитка поддается без визга несмазанного металла. Ли, оглушенный обстановкой спокойствия, склонялся под крестами. Искал за пылью земли знакомое имя. Опирался руками на землю в удушение. Каждая похожая буковка. Каждое похожее имя. То же выражение лица. Серьезное, хмурое, хотя Марк не был перед ним грустным. Тот веселился обычным ребенком с другими детьми и боялся темноты. Глаза склоняются к носу. Надгробие. Солнце осветляет тонкие губы на фотографии и Дейв злится на того, кто оставил этот портрет. Раскосые глаза, глядящие в душу. Ли вздрагивает и встает. М-а-р-к Х-и-т-к-л-и-ф-ф. Хоть тут не напортачили. Он склоняет голову в трауре и крестится. Не верующий молится богу. Усмешка лезет на лицо сама. Карман хранит в себе алую розу, ту любимую отражавшуюся в детских глазах. Марк не любил выпрашивать подарки, так что Дейв понимал всё с полуслова. Давно обещанный подарок ложится рядом с гробом. Дейв пытался быть хорошим дядей для хорошего мальчика. И в конце концов желает счастья на небесах Хитклиффу. Ведь он так гордится им и его терпением в нечестном бою. Он уходит с работы полицейского. Дейв и без этого на волоске увольнения, так что добровольный уход был лучшим для него вариантом. Перед ним мелькает счастливое лицо Марка и он думает, что утолил свою вину перед холодным телом парня.