очки-сердечки

      Усопп полил цветы, закинул вещи из больницы в стиральную машину и сел за стол с искренним желанием начать работать. За время, которое он провëл, прикованный к больничной койке, у него правда появились идеи и далеко не парочка штук, как он сказал Санджи. Усопп пролистал альбом, в котором делал наброски, взял в руки карандаш и замер над бумажным листом, так и не коснувшись грифелем поверхности. — Чëрт возьми, он же не шутил, да?       Усопп застонал от бессилия и уронил голову на стол, пытаясь придумать, что ему делать дальше. Он уже не мог отказаться от работы — это было бы свинством последней степени после всего, что Санджи сделал для него, после такого количества времени, потраченного поваром на Усоппа. Он должен закончить ресторан при любом раскладе — факт.       Закончить работу, получить деньги и раствориться в воздухе? Это звучало как неплохой план — по крайней мере, Усопп бы не нарушил обещание, когда-то данное самому себе. Не влюбляться, не вступать в отношения. Уйти, пока не поздно, было бы правильным вариантом для них обоих. Согекинг разогнулся, откинулся на спинку стула и взглядом зацепился за рисунки на стенах. Рядом с Луффи также ярко улыбался Санджи. — А что я обещал Луффи? — пробормотал в пустоту, сжимая в руках карандаш. — Быть счастливым, — ответил он сам себе и вздохнул, запуская руку в волосы.       С Санджи они знакомы не так давно, Санджи забудет его и, наученный опытом, найдëт себе достойного человека. Больше не вляпается в нездоровые отношения, оставляющие шрамы на коже и сердце, не вляпается в чувства к неуверенному в себе самоубийце с надеждой на отношения. На третий раз ему точно повезëт. Будет ли Усопп счастлив при таком исходе?       Он глубоко задумался, пытаясь понять, что же он почувствовал, что же вызвала эта мысль в его душе. Да, он будет счастлив, если Санджи найдëт настоящую любовь. Нет, замотал головой Усопп, как бы отвечая на свой вопрос — неправда, как бы эгоистично это не звучало. Санджи разбавлял его длинные, тоскливые, почти одинокие дни. Из близких людей у художника был только Чоппер, а все друзья остались в прошлом вместе с Луффи. Усопп сам разорвал все связи, чтобы не чувствовать в чужих голосах постоянное сожаление, а в глазах — напоминания о былом счастье. Это было похоже на ковыряние раны, не позволяющее зажить ей, похоже на кислоту по свежесодранной коже, на хождение по раскалëнным углям, на бесконечную пытку. А новых близких он так и не завëл, боясь привязываться к людям, боясь и предательства, и другой боли, которая идëт в комплекте — знакомых из колледжа и школы рисования он не мог назвать друзьями даже с натяжкой. — Я ведь счастлив с ним? Счастлив драться за кого-то, счастлив был проснуться, чувствуя его ладонь, счастлив слышать слова Чоппера? Я же обрадовался, когда Санджи сказал, что любит меня? Почему?       Почему он едва ли не умер за парня, с которым на тот момент был знаком едва ли месяц? Почему время пролетает незаметно и хочется говорить с ним и слушать часами? Почему чужие раны ощущаются как собственные, на душе так легко, когда они вместе, и тяжело, стоит подумать о расставании? Почему Санджи придаëт ему столько смелости и сил жить дальше? Это не просто дружба — даже Чоппер при всех нежных чувствах со стороны Усоппа не вызывал таких эмоций.       Усопп снова вздохнул и решил делать то, что в совершенстве делал всегда — игнорировать. Игнорировать собственные чувства и любые намëки со стороны Винсмока, мастерски притворяясь идиотом. А там он что-нибудь придумает. Всегда придумывает. Художник вернул внимание к бумаге перед ним, заметив, что пока витал в облаках, его руки выводили львов с солнечными гривами и печальных овец по всему листу. Усопп смял бумагу, метким движением запустил еë в мусорный пакет и достал новую.       Санджи и правда писал каждый раз, когда подходило время пить лекарства. Усопп только удивлялся — сам он постоянно забывал про таблетки, хоть рецепт и висел перед глазами. А Винсмок помнил.

Спасибо, сейчас выпью;) Как дела в ресторане?

Порядок. Старик, хоть и ворчал, многое сделал. Хотя мне всë ещë нужно кое-что доделать.

      Санджи долго набирал сообщение и снова стирал. Он хотел позвать художника куда-нибудь выбраться — в последний раз они виделись неделю назад. Несмотря на обычную манеру письма, Санджи казалось, что Усопп его избегает.       «Конечно, избегает, идиот».       Он подумывал начать разговор с вопроса о том, как успехи с процессом работы художника, но побоялся, что это будет выглядеть, так, будто Винсмок его торопит. Усопп нервный, сразу начнëт спешить, винить себя, что тянет время и мешает Санджи открывать ресторан. Винсмок усмехнулся и подумал, не стоит ли написать, что он не ждëт никакого ответа на признание?

Нашëл сегодня старый виниловый проигрыватель. Приходи, послушаем пластинки. То есть, если тебе такое нравится. А я заеду за тобой.

      Ответ пришëл быстро, заставляя Санджи расслаблено выдохнуть — на самом деле он сидел как на иголках, тревожась, что Усопп откажется, выдумает невероятную отмазку или просто скажет, что до сих пор не очень хорошо себя чувствует. И Винсмоку ведь нечего было бы возразить, потому что эти ранения лежат на совести повара, как бы Усопп не пытался убедить его в обратном.

Я с радостью! У меня даже есть парочка своих, принесу. Битлз, Моррисси и кто-то ещë…

      За целую неделю общения онлайн Санджи не поднимал неловкую для Усоппа тему, поэтому он старался не думать, что мужчина заведëт этот разговор сейчас. В конце концов, Санджи казался человеком довольно тактичным и точно не был тем, кто будет принуждать к какому-то ответу. С другой стороны, и мучить друга неизвестностью не очень хотелось — это какой стресс, наверное, для него. Усопп мысленно вернулся к обнадëживающей идее, которая преследовала его ещë с того злополучного дня. Может быть, Санджи… пошутил? Или всë-таки сказал что-то другое, а мозг Усоппа выдал желаемое за действительное? А может быть, Винсмок запутался в себе — у него, почти одинокого, вдруг появился человек, который может заступиться за него? Мысли роились в голове, жужжали, как сотня пчëл, но никакого решения и вывода не приходило, сколько бы Усопп не пытался что-то придумать. Он даже не до конца знал, к чему конкретно он пытается прийти — к тактичному отказу, таинственному исчезновению, резкому разрыву?       Взаимности?       Усопп достал отцовские виниловые пластинки — одно из крошечных напоминаний, что когда-то у него был папа, славный и сильный, учивший стрелять его за гаражами из пневматического оружия по бутылкам из-под пива и катавший на плечах. Славный отец, связавшийся с бандитами и бежавший в моря, и о том, где он сейчас, Усопп уже не хотел знать — жив он или нет, до сих пор занимается незаконными делами с тем рыжим, несмотря на то, что времена сменились? Столкнись они на улице, художник, наверное, просто прошëл бы мимо, даже узнав. Отец ему нужен был, когда болела и умирала мама, когда злые дети кричали вслед ему обзывательства, а став взрослее и обрив себе головы, стали регулярно бить за школой и во дворе. Отец ему был нужен, когда Дофламинго устроил ему ад в их родном городке.       Коробка с пластинками покоилась под кроватью за старым этюдником, неудачными изобретениями и другими ненужными вещами. Усопп протëр крышку от толстого слоя пыли и достал небольшую стопку картонных тонких упаковок. Проигрыватель у него тоже когда-то был, но остался он в том городе, в родительской квартире. Хотя, скорее всего, уже нет, и новые хозяева продали его ценителям или вовсе выкинули. Жаль, но Усоппу тогда было не до лишних предметов в сумках. Художник покрутил в руках одну из пластинок, вспоминая, как часто ставил их дома.       Луффи танцевать совсем не умел в нормальном значении этого слова, да и пел он чуть лучше, чем ужасно. Слуха не было отродясь, да ещë и медведь сплясал румбу на его ушах — в ноты не попадал даже близко. Но ритм чувствовал и всегда отдавался музыке, как в последний раз. Танцевать он обожал и делал это с особой страстью, огнëм — вскидывал руки и ноги в своей особенной непонятной манере, извивался червëм, и порой казалось, что костей у него вовсе нет. И драть горло под каждую понравившуюся песню обожал. Усопп иногда пытался заставить его немного послушать ноты, которые Луффи не пел, но скоро смирился с его завывающими интонациями.       Усопп улыбнулся воспоминаниям и положил пластинки в сумку, выпил таблетку. К тому времени Санджи отправил голосовое сообщение, что почти подъехал к его дому. Неделю назад пожилая соседка настойчиво интересовалась личностью «красивого юноши», тем, где Усопп пропадал так долго и что случилось с его лицом. Художник заверил женщину, что это его друг, на что она одобрительно закивала. — Хороший мальчик он. Сумки мне донëс, дверь придержал, — хихикнула женщина. — Не то, что тот твой мелкий. Грубиян. И спешит всë время. Знаю же, что он врач, разве сложно ему сказать, какие лекарства мне пить?       На телефон пришло сообщение, что если Усопп сейчас не выйдет, услышит, как Санджи сигналит на весь двор и привлекает внимание. Согекинг фыркнул, уже закрывая входную дверь, и спустился. Санджи курил, прислонившись спиной к машине, и смотрел куда-то вверх, не сразу замечая застывшего на крыльце брюнета — тот сжимал края длинной куртки, пытаясь успокоить сердце. Был ли Санджи всегда… таким? Усопп проследил, как длинные тонкие пальцы постукивали по сигарете, сбрасывая с неë лишний пепел, и наткнулся на хитрый прищур голубых глаз. — Чего замер? Забыл, какой я красавчик? Садись, — Санджи элегантно склонился в реверансе, открывая пассажирскую дверь.       Усопп вздрогнул, суетливо поблагодарил и сел. Он и правда забыл. Когда видишься с человеком каждый день, наверное, привыкаешь, но после недельной разлуки ощущения были… какими-то новыми. Усопп нахмурился, отвернувшись к окну, раздумывая, уж не дело ли в признании Санджи. Брюнет небезосновательно считал себя слишком внушаемым человеком, и ему страсть как не хотелось, чтобы у него зародились неискренние ответные чувства, как плод чужих слов и собственной вины.       Усопп снова перевëл взгляд на пальцы Санджи, еще сжимающие догорающую сигарету, потом на чужой профиль, подумывая напомнить, что Чоппер говорил про курение. — М? — улыбнулся Винсмок, слегка повернувшись к парню. — Нет, ничего. Санджи рассмеялся, возвращаясь к дороге. — Навевает воспоминания, — и на удивленный взгляд Усоппа Санджи пояснил. — В нашу третью встречу ты также косился на меня, не решаясь задать вопрос. Даже ответил точно также: «нет, ничего».       Усопп внимательно посмотрел на улыбающегося собеседника и почувствовал, как сердце заныло. С губ непроизвольно сорвался вопрос, который он не хотел задавать как минимум до готовности ресторана. — Ты и правда любишь меня? — прошептал Усопп, и вопрос прозвучал скорее как риторический — почти утверждение.       Санджи повернул голову и, изогнув губы в нежно-печальной улыбке, кивнул. — Да. — Ты так спокойно об этом говоришь, — нервно усмехнулся Усопп, отворачиваясь к окну. Санджи говорил серьëзно. — У меня было много бессонных ночей, чтобы прийти к этому. Я много думал и всë такое. Ещë до того, как… ты сделал это и лежал без сознания, — Винсмок достал ещë одну сигарету и ловко поджëг еë. — Я не хотел… не знаю, признавать или верить в то, что нарушил собственное обещание. После Зоро я решил, что никогда даже не подумаю об отношениях с мужчиной. И я искал среди дам, флиртовал буквально с каждой встречной, был готов на всë ради той, кто обращала хоть немного внимания на меня. Но это всë… не то. Я до сих пор, конечно, люблю всех женщин, но тебя по-особенному. Так, как никого раньше не любил.       Санджи выдохнул, облизнул губы после монолога и затянулся, а Усопп ничего не отвечал, уткнувшись носом в окно, и было непонятно, о чëм тот думал. — И я не принуждаю тебя к какому-то ответу. Я счастлив просто от того, что встретил тебя, могу видеть и слышать тебя. Спасибо, что не оттолкнул меня и тебе не противно. Не противно же?       Усопп отрицательно замотал головой, но всë ещë не поворачивался, оставляя на холодном стекле влажные отпечатки. Наверное, думая о том, что не достоин Санджи на самом деле. — Ты чудесный, — произнëс Усопп, украдкой утирая выступившие слëзы — от чего, Усопп и сам не знал. От щемящей ли нежности, сквозящей в голосе собеседника, от собственных ли непонятных чувств, разрывающих грудь.       Санджи затормозил возле ресторана и вышел, Усопп выскочил следом, поëжившись от морозного воздуха. Вроде бы ещë кое-где даже бурая листва виднелась, а холод уже по-зимнему пронзающий. Винсмок открыл дверь, пропуская брюнета вперëд, и прошëл следом. Усопп удивлëнно выдохнул. — Твой отец многое сделал. Прости, я про Зеффа. — Ага. Окно, например, поменял, которое пало смертью храбрых от рук одного героя.       Усопп хихикнул, вытаскивая из сумки небольшую стопку пластинок в потрëпанных картонных упаковках. — Герой очень сожалеет. — Вот уж не думаю. Голоден? Можешь пока подниматься, я что-нибудь быстренько приготовлю и приду.       Кивнув, парень быстро преодолел ступеньки. На столике стоял проигрыватель, а рядом лежали виниловые пластинки. Усопп снял верхнюю одежду и взял одну из них в руки — Луи Армстронг. Художник просмотрел все, удовлетворённо хмыкнул, сложил всë обратно в стопку и поднял вместе с проигрывателем. — Ты не против, что я принëс это сюда?       Санджи счастливо улыбнулся, развернувшись от плиты к выходу, будто надеялся, что Усопп так и сделает. — Нет. Включай что-нибудь на свой вкус, — довольно ответил Винсмок и перемешал что-то аппетитно пахнущее на сковороде.       Усопп вытащил бело-красную обложку с красивой женщиной и названием, вероятно, на французском. И большая, почти пустая кухня наполнилась слегка шипящими звуками пения. — О, хороший выбор, — одобрительно кивнул Санджи, начал подпевать играющей песне, и у его движений от плиты к холодильнику и обратно сменился ритм.       Усопп достал свой альбом с рисунками и десятками вырезок из журналов и, жестикулируя, начал рассказывать о своих идеях, попутно нахваливая еду. К концу вечера примерный проект был утверждëн — когда сменилась не одна пластинка, тарелки были помыты и убраны по местам, а на столике появились бокалы с вином. — О, люблю эту песню. Потанцуем? — склонил голову Санджи, подавая руку Усоппу. Тот рассмеялся и вложил ладонь в чужую. — Я затанцую тебя до бессилия, — Санджи рассмеялся, а Усопп наигранно оскорбился. — Ты не знал? Вообще-то именно я был причиной танцевальной чумы в 1518 году.       Санджи положил руку на талию Усоппа и закружил. — Конечно, знал. А ещë ранее про тебя складывали легенды греки, называя Терпсихорой. Глупые, были очарованы твоей красотой и не поняли, что ты вовсе не муза.       Усопп засмеялся, легко упираясь ладонью в чужую грудь, пока их ноги уверенно выводили дорожку шагов. — Вы льстец, сударь. Ты хорошо танцуешь. — Ты тоже, — Санджи закрутил Усоппа, прижался со спины и тут же, оттолкнувшись, вернулся в исходную позицию. — Где-то учился? — Я подростком обожал танцевать. Поэтому в колледже начал почти серьëзно учиться. А ты? — Усопп неосознанно поменялся ролями с партнëром и низко наклонил, поддерживая рукой за поясницу. Санджи изящно выгнулся, почти касаясь волосами пола, резко поднялся. — Старик говорил, что даму нужно впечатлять танцами и игрой на гитаре, так что я умею и то, и то. Оказывается, тело ещë помнит, — Винсмок обхватил ногой колено Усоппа. Музыка закончилась. — Так ты умеешь играть на гитаре? — Ага, и без лишней скромности очень недурно. Дальше будет вальс, — протянул Санджи. Усопп тряхнул волосами, не размыкая их рук. — Я готов. А ты устал, старичок?       Санджи сверкнул глазами, откинул чëлку и встал в позицию. Вальсировать между плитами на кухне ресторана под старую песню на такой же старой пластинке, что могло быть лучше? Хоть и вальсом это было лишь условно — слишком близко к друг другу они находились, слишком отдавались танцу, будто это продолжалось танго. Усопп, разгорячëнный активными движениями и вином, в неверном свете одной лампы казался… невероятным. Даже с болезненными отëками под глазами и пластырем на носу.       Винсмок переложил одну из рук на чужую щëку и прижался губами к приоткрытому рту Усоппа. Тот ответил, позволил языку проникнуть внутрь, ладоням блуждать по его лицу, а сам запустил пальцы в светлые волосы, пока до него не дошло, что происходит. Художник окаменел и твëрдо оттолкнулся ладонью от чужой груди. На Санджи это подействовало отрезвляюще — он мгновенно остановился и отскочил, словно облитый холодной водой. — Извини. — Я думаю, что уже поздно. Мне пора пить лекарства. — Я отвезу тебя.       Всю дорогу они молчали. Санджи время от времени поворачивал голову к Усоппу, но тот делал вид, что за окном что-то невероятно важное. Заговорить Винсмок даже не пытался, пока они не остановились возле нужного подъезда. — Усопп…       Усопп нервно повернулся к собеседнику, одновременно с этим суетливо пытаясь открыть дверь. — Потом поговорим, хо-хорошо? У меня… живот резко разболелся, побочное действие тех таблеток.       Усопп выскочил и скрылся в подъезде. Санджи проследил, как загорелся свет на его этаже, как замелькал чужой силуэт, мечущийся из угла в угол. Винсмок прождал несколько минут, пока не понял — в этот раз Усопп не выглянет.