***
Усопп навсегда запомнил день, когда в первый раз встретил Луффи. Нет, не так. Чуть позже они узнают, что виделись гораздо-гораздо раньше. Усопп навсегда запомнил день, когда познакомился с Луффи. День был жарким, душным и с самого утра полная ерунда. Два месяца назад Усоппу исполнилось тринадцать, а тринадцатого Дня рождения, мнительный, верящий в высшие силы, приметы, гороскопы, легенды, Усопп очень сильно боялся. Тринадцать ведь несчастливое число, а значит, целый год Усопп будет страдать гораздо больше обычного. Его тогда выцепил Куро с шайкой. Куро — кличка, а имя у него было длинное, сложное и даже если Усопп когда-то его знал, то сразу же забыл, ещë более длинные ногти, которыми тот всегда оставлял неприятные царапины, и сумасшедшая любовь к чëрным кошкам. Куро когда-то обижал Каю, за которую Усопп заступался — но Кая давно уехала, а кошатник подрос, вместе со своей бандой побрился налысо, стал одеваться в чëрное и старых обид не забыл. А с возрастом стал только злее. И сжимаясь в пыли, закрывая голову руками, Усопп проклинал и свои тринадцать лет, и этот мелкий городишко, и бежавшего папашу. Но больше всего себя — слабого, никчëмного, не способного постоять даже за себя, что уж говорить про защиту дорогих людей. Дорогих людей у него не было — вообще людей не было, кроме Дадан, но Усопп верил, что когда-нибудь встретит кого-то. Когда Куро упал рядом, а два брата, с особой жестокостью бьющие его, отвлеклись, Усопп приподнялся, пытаясь отползти. Это было похоже на… фильм, наверное. Замедленное движение, слепящее солнце, висевшее ровно за чужой соломенной шляпой нимбом, сияние и остановившееся сердце. И если так ощущается любовь с первого взгляда — это была именно она. Мальчик улыбался поярче слепящего солнца, подавая Усоппу руку. — Почему сам сдачи не дал? — Боялся. — Так ты трус? Я таких жуть как не люблю, — рассмеялся мальчик, сдвигая потрëпанную соломенную шляпу на затылок. — Меня зовут Монки Ди Луффи. Я тот, кто станет Королëм пиратов. — Усопп. Кто такой Король пиратов? — Ну ты даëшь. Самый крутой среди пиратов. Вот вырасту, соберу команду, куплю корабль и стану пиратом. Присоединяйся к моей команде. — Только если я буду капитаном. — Вот ещë! Чуть позже Луффи рассказал, что они с дедом и братом недавно снова переехали в этот городок. И с Дадан он был знаком — она воспитывала его до первого класса. Усопп поразился тому, как тесен мир, убедился в том, что судьба существует, а Вселенная к нему не так уж и строга, но больше никогда не считал цифру тринадцать несчастливой. Луффи и правда был невероятным. Учился он из рук вон плохо, но почти все учителя души в нëм не чаяли. Как и все их новые знакомые — Луффи, только появившись в новом месте, за пару недель оброс громадным количеством связей и друзей, а Усопп вместе с ним. Соседи угощали его печеньем, все продавцы в магазинах знали паренька в шляпе, все его одноклассники уже были с ним хорошими друзьями, несмотря на то, что были каникулы и просто так встретиться им было негде. Но Луффи умудрялся и всюду за собой таскал Усоппа, решив, что тот будет снайпером в его команде — в стрелянии из рогатки по бутылкам ему не было равных; а раз все знали Луффи, они также знали и Усоппа. А ещë он был смелым и сильным, несмотря на худое тело. Гибким, ловким и никогда не сдающимся. И пока большая часть города громко обожала новенького, остальная тихо его ненавидела, вызывала на драки, которые гордо звали «стрелками» и пыталась насолить. Впрочем, эти хулиганы сильно жить не мешали — все знали, что дед у Луффи военный, да и Луффи драться любил и за себя постоять мог. В крайнем случае, у него был старший брат, которого многие боялись, и куча «опасных» друзей постарше. Например, семнадцатилетний хулиган с жуткой кличкой «Крокодил», — и никто не хотел знать, почему его так звали — который у многих вызывал мурашки по коже и желание перейти на другую сторону улицы. Луффи же звал его просто Кроки, вызывая у того неподдельное по-родительски тëплое желание защищать, обрабатывать ранки и лупить тех, кто просто криво посмотрел. В общем, качеств положительных у Луффи было много — Усопп бы и в жизнь их не перечислил. Сам же Усопп умел только рисовать и прятаться за его спиной. Луффи по какой-то причине никогда не был против, не называл слабым или бесполезным. Он восхищался его меткостью, рисунками, пением, изобретениями. Искренне. И также искренне стремился защищать Усоппа. И они оба знали — Усопп для Луффи не был одним из сотни друзей. Он был особенным. А почему? Усопп не знал. — Как почему? Потому что ты в моей команде. А я за команду убью. Или умру. Команда — это ближе, чем друзья, ближе, чем семья. Усопп не совсем понимал одержимость Луффи пиратами и командами, но ему нравилось называть Луффи капитаном. Потому что ему казалось, что настоящий Капитан должен быть именно таким — сияющим, тëплым, таким, что хочется идти за ним, даже если ты последний трус или гад. Чуть позже Луффи рассказал о Рыжем Шанксе, который останавливался в его старом городе. Рыжего Шанкса Усопп помнил — как-никак именно на него Ясопп променял семью. Когда-то отец сажал его на заднее кресло старенького автомобиля, и они целый час ехали в соседний городок, где остановился Рыжий с бандой. Ясопп всегда подталкивал сына к другим мальчишкам, возившимся в той забегаловке. Среди них был и Луффи, но Усопп никогда не заговаривал с детьми. Он восхищëнно смотрел на шрамы Шанкса и говорил, что станет храбрым воином и заработает сотню своих. И правда ведь заработал. Не в битвах, не в море, не от врагов, а от собственных рук, но это же не так важно? А ещë Луффи был чрезвычайно тактильным. Он нарушал чужие личные пространства постоянно и, что интересно, никто никогда не был против. Некоторые наоборот были в восторге, например, Бартоломео — он был на пару лет старше, но почему-то восхищался ими. Усопп мог понять восхищение Луффи, но Бартоломео почему-то обожал и самого Усоппа всей душой. Например, тактильность Луффи приводила в восторг и Усоппа. Ему нравилось, как на ночëвках Луффи закидывал на него руки и ноги, а утром оказывался то на полу, то просто переворачивал всю кровать. Ему нравилось, как Луффи обнимал его со спины так крепко, что трещали кости, утыкался носом куда-то в шею и дул туда же — у Усоппа по спине бежали мурашки, и он хохотал, пытаясь выбраться из мëртвой хватки. Нравилось, как Луффи клал голову ему на колени, когда тот был чем-то занят и ныл, что ему скучно. Когда Усопп, справивший четырнадцатый День рождения, решил жить в родительской квартире отдельно от Дадан, и нашëл пластинки и кассеты, Луффи, почти прописавшийся в его жилище, горланил песни и танцевал, прижимая Усоппа к себе — и это тоже ему нравилось. Ему много что нравилось в Луффи. Потому что иначе было невозможно. Потому что ты волей-неволей любишь Солнце, любишь воздух — а Луффи был и тем, и тем одновременно. И ещë кучей других вещей. И долгие-долгие печальные дни Усоппа перестали тянуться — они мчались, едва поспевая за скоростью Капитана. Вскоре они оба справили пятнадцатый День рождения. Этот день Усопп тоже запомнил навсегда. Луффи написал на полях его тетради корявым почерком: «Отпросись в туалет, когда я выйду». Усопп так и сделал, не зная, что задумал его друг, но это было точно что-то крышесносное, насколько будущий художник знал Луффи. Он вошëл в туалет и оказался втянутым в одну из кабинок, не успев даже вскрикнуть. Луффи прижимался к нему грудью, хотя в этом не было нужды — в кабинке спокойно могли поместиться несколько человек. — Эйс сказал, что это нужно рассказать тебе, — быстро прошептал Луффи, и его нервный шëпот испугал Усоппа. — Что это? — Тихо, — шикнул парень и прижал чужую ладонь к своей груди. — Слышишь? Оно всегда такое, когда я с тобой. Когда думаю о тебе. Вот-вот вырвется будто, прямо врезается в рëбра. И жарко, и хочется тебя прижать к себе и не отпускать никогда. Висеть на тебе рюкзаком. Я бы хотел резиновые руки, чтобы обхватить тебя всего, понимаешь? Луффи уткнулся носом в сгиб между шеей плечом, провел им до самого уха, шумно-шумно дыша и ероша волосы. — И ты пахнешь как-то… не так, как все. Будто что-то вкусное и во рту слюна скапливается. Я всë время думаю, какой ты на вкус. Губы, руки, живот. Мне кажется, такой сладкий, что у меня заболят зубы. И… Ты понимаешь? Понимаешь? — лихорадочно шептал Луффи, иногда срываясь на тихую речь, снова понижал голос до шëпота и гладил Усоппа везде, где доставали его руки, тëрся щекой о чужие волосы, будто был котом. Усопп молчал, чувствуя, что у него всë тело горит, и он даже думал, что Луффи шутит. Но он не шутил, потому что Луффи с таким никогда не шутит, потому что его сердце под ладонью бьëтся, как пойманная птица, и в его глазах безграничное обожание. Усопп глубоко вдохнул, а его сердце тоже билось лихорадочно, тяжело и сразу везде. Луффи говорил что-то ещë, тëрся всем телом, будто смелел, не встречая сопротивления, и всë время спрашивал: «Понимаешь? Усопп, ты меня понимаешь? Понимаешь?» Усопп понимал. И одновременно не понимал. Усопп был трусом, а Луффи трусов не любит, Усопп был слабым, некрасивым, большеносым и слишком смуглым, Усопп был, в конце концов, лжецом. Но Усопп понимал, потому что знал, о чëм говорит Луффи, потому что хотел того же. Ну не совсем. Луффи ушëл совсем в дебри, говоря о таком, что у Усоппа уши сворачивались и лицо горело, хотя казалось бы, сильнее невозможно. Такого Усопп не хотел… до этого момента, наверное. Раньше он просто запрещал себе думать о чëм-то, что не вписывалось в его понятие дружбы. — Можно я поцелую тебя? — спросил Луффи, втискивая колено между чужих ног. Усопп сделал едва заметное движение головой, потому что всë было слишком для него. Вся эта ситуация. Бредовая, странная, невероятная. В школьном туалете с лучшим другом. Целовался Луффи также, как делал всë — с бешеной страстью. Он кусал Усоппу губы, исследовал языком каждый уголок чужого рта чуть ли не до горла, снова кусал и делал это так влажно, что по подбородку текла слюна. Луффи умудрился обхватить губами чужой язык и будто втянуть в себя. Усопп задрожал, замычал и стукнулся головой о стенку кабинки, чувствуя как глаза закрываются, а по телу разливается тепло. На штаны он смотреть даже не хотел, лишь надеясь, что на тëмной ткани не будет что-то заметно. Луффи ещë пару раз потëрся пахом и грудью об Усоппа, уткнулся влажным лбом в его плечо и обмяк, выдыхая его имя. Они рассмеялись почти синхронно, пытаясь отдышаться, так и не отлипая друг от друга. На синих спортивках Луффи проступила влага — тот засунул руку с туалетной бумагой за пояс и, совершенно не стесняясь, вытерся. Усопп последовал его примеру, не зная, должен ли он что-то говорить, но решил, что всë-таки не стоит. Было всë и так понятно без слов. Луффи сказал всë за двоих. Парень набрал на маленьком кнопочном телефоне номер брата. — Эйс, я всë сказал. — Дурак, нафига ты мне на уроке звонишь? Усопп стал шептать, чтобы Луффи сказал как-то завуалированно, что им нужна помощь, и Луффи кивнув с умным видом прокашлялся. — Эйс, мы кончили от поцелуя и теперь нам нужно что-то делать, потому что на штанах всë видно. Эйс в трубке расхохотался так громко, что было слышно без громкой связи. — Луффи, прекрати, — парень снова рассмеялся, — посвящать меня во все подробности своей интимной жизни. Вы на третьем этаже? Сейчас приду. — Ты придурок что ли? Я же попросил помягче. Луффи рассмеялся. — Эйс мой брат. Он всë понимает. Дверь хлопнула, и Усопп вздрогнул, но тут же раздался голос брата Луффи. — Идиоты, вы здесь? В общем, закончилось всë хорошо. Эйс притащил им рюкзаки, сказав учительнице, что они чего-то нажрались и сейчас их разрывает на соседних унитазах, и спортивные штаны свои и Сабо. Усопп ещë долго не мог смотреть в глаза им обоим — а они, издеваясь, ещë долго говорили им с Луффи при встрече что-то типа: «такие радостные, счастья полные штаны прям». Усопп ещë не знал, что за самые счастливые года в его жизни придëтся кому-то платить.город золотой.
16 июля 2022 г. в 15:31
Примечания:
Аквариум — "Город"
— Это было потрясающе! А как они пели! Вживую это невероятно звучит. Французский такой красивый язык. А тот момент… — Усопп задумывался, пытаясь придумать, как описать ту песню, которая сейчас играла у него в голове.
— Nous on fait l'amour on vit la vie, jour après jour nuit après nuit, — напел Санджи. — Ты про это?
— Да, да, у меня просто мурашки по коже. Ох. А что это значит?
— Мы занимаемся любовью, проживаем жизнь, день за днем, ночь за ночью. Для чего же жить на этой земле, если приходится жить на коленях?
— Вау… Красиво сказано. Спасибо. За то, что сводил сюда.
— Тебе спасибо, — Санджи завëл машину и стал выезжать со стоянки. Это удалось с трудом — все люди из театра также сейчас садились в автомобили и покидали стоянку. — Ко мне? С меня ещë ужин и обещанный вечер гитарной музыки. Спать не хочешь? Ты же плохо спал сегодня.
Усопп бросил удивлëнный взгляд на собеседника и тут же вспомнил, что мимоходом упомянул это утром, когда звонил. «Какой он милый!»
— Нет, спасибо, — замотал головой художник. — Я всë равно выспался.
На улице было уже темно. Санджи бросил взгляд на часы и убедился в том, что ещë не очень поздно, просто темнеет с каждым днëм всë раньше и раньше. В любом случае, у них было ещë часа два-три точно — Винсмок не хотел держать Усоппа допоздна, даже если тот сказал, что выспался и не хочет спать. Повар ускорился, выехал на главную улицу — других машин на ней было не очень много, так что они ехали быстро, попутно обсуждая мюзикл.
— Прошу, — Винсмок открыл дверь перед Усоппом, галантно склонившись в поклоне, и художник вспомнил, как блондин также открывал ему дверь в кафе. Кажется, это был третий день их знакомства — тогда они в первый раз поехали выпить кофе и обсудить проект ресторана. Усопп ещë решил, что Винсмок над ним издевается, но теперь ему так не казалось.
Ответив лëгким реверансом, Усопп прошëл внутрь, здороваясь с охранником. И по привычке направился в сторону кухни. Санджи догнал его, придержал вторую дверь.
— Как насчëт пасты с грибами? Если сильно голоден, можно ещë грибной суп-пюре.
— Санджи, — фыркнул Усопп. — Как насчëт «никаких грибов»?
— Шучу-шучу, — поднял руки Санджи в примирительном жесте. — Дай мне пятнадцать минут и всë будет готово.
— Не торопись, — Усопп поставил чехол с гитарой возле стены, убедился, что она стоит устойчиво, и снял куртку с шапкой. И пока Винсмок радостно порхал по кухне, художник что-то рассказывал.
— Готово. Подождëшь здесь? Поднимайся через пять минут, — Санджи разложил пасту по тарелкам и ловко выскочил за дверь. Усопп глянул на всякий случай глянул на часы, засекая время, и начал мерять кухню шагами. Вчера они здесь…
Он смутился, взял в руки куртку и гитару, и вышел, решив подождать возле лестницы. Вскоре Усопп начал медленно подниматься и зашëл в прихожую, где снял обувь и повесил одежду на крючок. Гостиная встретила его неярким тëплым светом от свечей, горящих на столе, покрытом скатертью. Там же стояло ведëрко со льдом и торчащим горлышком бутылки вина, бокалы и тарелки. Из динамиков доносилась тихая-тихая музыка.
— Ого. Выглядит романтично.
Санджи, кажущийся красным в дрожащем свете, отодвинул стул, предлагая смущëнному Усоппу садиться за стол. Тот кивнул в знак благодарности, оставляя чехол недалеко, и сел. Первые несколько минут они неловко молчали, Винсмок налил вина в оба бокала и тут же отпил, а Усопп крутил в руках вилку. Но скоро всë вернулось на место — они начали говорить одновременно, рассмеялись, чувствуя, как нервное смущение наконец отпускает их.
Примерно через полчаса Санджи взял в руки гитару, нежно обнял еë, положив ногу на ногу, и на пробу провëл пальцами по струнам.
— Новые?
— Ага, я с утра поменял.
— Хорошо, — Санджи сделал несколько переборов для разминки и заиграл что-то очень похожее на аргентинское танго. И наблюдая за тем, как его пальцы быстро порхают между ладами и незаметно для глаз цепляют струны, Усопп не мог произнести ни слова. Сердце его ускорило свой ход, перешло на бег, заплясало галопом.
— Это невероятно. Правда. Сыграй ещë что-нибудь, пожалуйста.
Санджи улыбнулся и прикрыл глаза, вспоминая ноты, и снова заиграл. Он играл долго, вкладывая душу, и находил в чужих глазах бескрайнее восхищение.
— Всë, из своего я больше ничего не помню. Итак уже шоу импровизация.
— Так это… ты всë сам написал?
— Можно сказать и так. В основном, импровизировал. Старик научил. Но я знаю кое-что ещë. Ты, наверное, тоже знаешь.
Санджи положил пальцы на струны и, глубоко вздохнув, начал играть знакомую мелодию. Усопп вздрогнул — конечно, он знал эту песню, и когда вступление закончилось, он подал голос.
— Под небом голубым есть город золотой,
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад, все травы да цветы;
Гуляют там животные невиданной красы.
Санджи поднял глаза на Усоппа, встретился с ним взглядами, но играть не перестал. Как и второй мужчина не прекратил петь, — наоборот, он стал петь громче и увереннее, но с такой же болезненной нежностью. У Винсмок перехватило дыхание от сладкой теплоты в чужих глазах, и он вернул внимание на собственные пальцы, боясь, что начнëт мазать. Было что-то до боли символичное в этой песне, в этих чувственных интонациях, и Санджи вдруг понял — Усопп и есть тот, кто открыл врата ему в тот золотой город, тот, кто раскрыл руки для объятий, тот, кто спас его.
— А в небе голубом горит одна звезда;
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят;
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.
Они оба немного помолчали, когда песня закончилась, понимая, что слова здесь не нужны.
— Я, кажется, не говорил, но ты прекрасно поëшь. У тебя красивый голос. Давай ещë что-нибудь?
— Конечно.
Санджи начал наигрывать мелодию, пришедшую на ум вместе с «Городом», раз уж они начали с Аквариума. Поняв, что Усопп узнал песню, он продолжил играть.
— Я пытался уйти от любви,
Я брал острую бритву
И правил себя.
Внезапно Санджи вздрогнул, осознавая, что допустил ошибку. Не та песня. Чëрт. Но Усопп пел, не выдавая никаких эмоций. Винсмок перевëл взгляд на чужие открытые запястья, скользнул взглядом по светлым шрамам и проклял себя, не зная, что ему делать. Закончить ли играть или продолжить, чтобы Усопп не понял, о чëм подумал блондин.
— Глаза навсегда
Потеряли свой цвет,
Пьяный врач мне сказал,
Тебя больше нет, — голос задрожал, сорвался, и они замолчали.
— Прости, — пробормотал Усопп. — Испортил песню.
— Ой, ничего страшного. Я сам сорвался, — попытался улыбнуться Винсмок, а в голове лихорадочно билась мысль: «что-то не так, что-то не так».
Усопп молчал несколько минут, изучая узор на скатерти.
— Знаешь, мою первую любовь, — Усопп замотал головой, улыбнувшись. — Нет, нечестно говорить так, всë-таки моей первой любовью была моя одноклассница Кая. Мы вместе пошли в первый класс, а знакомы были ещë раньше. Она жила в большом доме загородом, но я часто бегал туда пешком. Правда она уехала к концу первого класса, и мои чувства так и не успели развиться.
Санджи тихо отставил гитару, не совсем понимая, что хочет этим сказать Усопп. Просто поделиться прошлым? Рассказать, что он любит женщин, поэтому не может ответить Винсмоку взаимностью? Санджи ломал голову, а Усопп продолжил.
— А мою вторую — самую большую — любовь убили, — Винсмок вздрогнул, перевëл взгляд на своего собеседника — тот всë также печально улыбался, не поднимая головы.
Санджи с надеждой ждал, когда Усопп начнëт говорить какие-нибудь невероятные истории, расскажет, как он был подростком главой мафии и была война кланов, или пошутит про то, что кто-то залил его любимый цветок, или хоть что-нибудь, пожалуйста! Только чтобы это не было правдой. Но Усопп молчал, и губы его начали дрожать.
«Господи, он серьëзно».
— Наверное, она была замечательной девушкой, — робко подал голос Винсмок, не зная, что сказать ещë.
— Она… — протянул Усопп. — Да, она была невероятной…
Усопп снова замолчал, а Санджи терпеливо ждал, пока его собеседник соберëтся с мыслями.
— Это был мой одноклассник. Его звали Луффи. Мы познакомились, когда мне было тринадцать.