Стукнутый

— Хорё-ок, — расплывается в улыбке Уизли, стоит Дамблдору исчезнуть за дверью, — ты, никак, снова с метлы навернулся? — Рад, что делаю тебя счастливым, Уизел, — закатываю глаза я. — Погоди-ка, как ты меня назвал? Ты не называл меня так с тех пор, как… Малфой, к тебе что, от удара об землю память вернулась?! — Ну, можно и так сказать, — подтверждаю я. Всё же, идея обставить моё пребывание в Больничном Крыле как последствие падения с метлы оказалась удачной. Теперь этим можно объяснить внезапное возвращение памяти. — Ну, поздравляю, — хмыкает Рональд. — Теперь снова начнёшь ненавидеть Гарри? Видимо, в моём лице появляется что-то такое, что насмешливая улыбка Уизела гаснет, и он смущённо мямлит: — Прости, Малфой, не хотел тебя обидеть. Повисает неловкое молчание, прерываемое громким спором. — У Вас не более пятнадцати минут, — безапелляционным тоном предупреждает кого-то мадам Помфри, и на секунду моё сердце замирает, — уже поздний вечер, время посещений закончилось! В следующий миг мне становится ясна причина сияния, разлившегося по веснушчатому лицу Уизли: в палату входит, точнее, с боем врывается Гермиона Грейнджер. — Рональд, — кидается она к рыжему, — мадам Помфри заверила меня, что завтра утром тебя уже выпишут! Привет, Драко, — оборачивается она ко мне. — Как ты? — Хорёк грохнулся с метлы! — восторженно сообщает ей Уизел. — Пожалуйста, Гермиона, скажи мне, что видела этот феерический, этот судьбоносный момент! — Не видела, — строго отрезает Гермиона. — И вообще, это низко — потешаться над чужим несчастьем! — Тоже мне несчастье! — фыркает Уизел. — Да у него благодаря этому падению мозги на место встали! А вот я… Я и вправду чуть было не отправился на встречу с Мерлином, Годриком и иже с ними. Не проходит и обещанных пятнадцати минут, а мадам Помфри уже уводит Рональда на весьма неприятную процедуру очищения желудка специальными чарами. — Хорошего вечера, мисс Грейнджер! — строго говорит целительница Гермионе, прозрачно намекая, что той пора на выход. И Гермиона действительно послушно направляется к двери, но, стоит мадам Помфри скрыться в крошечной процедурной, как она молнией кидается ко мне. — Я всё знаю, Драко, — заговорщически шепчет Гермиона, косясь на дверь процедурной, — Гарри всё рассказал мне. Он места себе не находит, уверен, что ты ни за что не простишь его. — О, я не… — ужасаюсь я. — Подумать только! — не дав мне вставить и полслова, с жаром продолжает Гермиона. — Использовать непроверенное, неизвестное заклятие из не пойми чьей книжки! А я столько раз говорила ему, предупреждала, что этот учебник Принца-Полукровки до добра не доведёт! — Учебник? — непонимающе моргаю я. — Ну да, этот дурацкий учебник по зельям с пометками, я ещё раз подчёркиваю: с неизвестно чьими пометками, благодаря которому Гарри у нас в одночасье стал «гением зельеварения»! — Гермиона сердито делает пальцами в воздухе кавычки. — А вы с Рональдом, как я вижу, помирились? — меняю тему я. — Ага, — озорно хихикает Гермиона, — нашей Лав-Лав очень не понравилось, что Рон в бреду звал меня, и они… ох, — вдруг осекается она, — Драко, а к тебе действительно вернулась память? Боже мой, а я-то говорю с тобой о таких вещах… Мне вдруг подумалось, мы ведь с тобой вовсе не были друзьями раньше, и теперь, когда ты всё вспомнил… — Мне очень стыдно перед тобой, — заканчиваю я её повисшую в воздухе фразу. — Я был таким засранцем… Мы неловко молчим. Из процедурной доносятся мощные рвотные позывы. — То есть, мы по-прежнему друзья? — смущённо смотрит на меня Гермиона. — Если ты не против, — говорю я. — Я не против, Драко, — Гермиона кладёт ладошку поверх одеяла, туда, где под магическими бинтами скрыты шрамы от Сектумсемпры. — Очень болит? — Уже гораздо лучше, — напропалую вру я. Даже крошечное движение по-прежнему отдаётся острой, режущей болью. — Что мне передать Гарри? — спрашивает Гермиона. — Пусть он придёт, — шепчу я. — Скажи ему, пусть он придёт ко мне, Гермиона! ***** Гарри появляется почти ночью, когда мадам Помфри уже удаляется в свою комнату, предварительно напичкав меня укрепляющими и поставив на тумбочки передо мной и Рональдом по пузырьку с «Зельем Сна без Сновидений». — Спокойной ночи, Хорёчище! — весело желает мне окрылённый перспективой завтрашней выписки Уизел и опрокидывает в рот содержимое своего пузырька. Как только с Роновой кровати доносятся первые рулады, выводимые его длинным носом, Гарри материализуется передо мной, снимая эту свою чёртову Мантию-Невидимку, которую теперь я, конечно же, вспомнил. Меня передёргивает при воспоминании о том, как я наношу удар по его лицу и, накрыв его, обездвиженного и беззащитного этой мантией, выхожу из купе Хогвартс-Экспресса. А ещё меня осеняет внезапная догадка — вот как Гарри смог незаметно появиться в ванне старост, когда… Ох, Салазар, эта мысль заставляет меня вновь услышать его исполненный гнева и горечи крик: «Так это был фарс, да? Всё это с самого начала было инсценировкой?». — Гарри, — горячо шепчу я, — Гарри, клянусь тебе, я ничего не подстраивал тогда, в ванне старост, я…  На лице Гарри появляется страдальческое выражение: — Тише, тише, конечно нет, я и не думаю… Прости, Драко, прости, что наговорил тебе все эти глупости, все эти жестокие слова. Я просто… Ох, я настоящий кретин, Драко! «А я всегда говорил тебе это, Поттер!» — вьётся в моём всё вспомнившем мозгу вредная мыслишка. Именно так я и ответил бы ему. Раньше. Целую жизнь тому назад. — Ты всегда говорил мне это, да? Это ты хочешь сказать? — внезапно читает мои мысли Гарри. — Откуда ты… — Я долгих шесть лет знаю тебя, Драко Малфой! — наконец-то на его лице расцветает робкая улыбка. И я улыбаюсь тоже. — И все эти годы мы дрались с тобой, Поттер! — Я снова «Поттер»? — вновь страдальчески кривится Гарри. — Гарри, — уступаю я. Мне больше не хочется, как в детстве, видеть страдание на его лице. Это имя так легко слетало с моих губ, когда я не был обременён своим прошлым. Я смогу и сейчас: — Гарри… — Я так боялся, — шепчет он, — так боялся, что ты не захочешь видеть меня, говорить со мной, после того, как… — его взгляд падает на мою грудь, и он давится воздухом. Неловкое молчание, кажется, повадилось с завидной регулярностью повисать в этой палате. — Теперь, когда ты всё вспомнил, — наконец, словно на что-то решившись, говорит Гарри, — я должен снова спросить тебя, как тогда, в ванне старост… — О чём? — Можно я поцелую тебя, Драко? С моих губ срывается такое поспешное, такое горячее и нетерпеливое «да», что краска стыда заливает мои щёки. Гарри наклоняется и легонько касается моих губ. Мне мало, отчаянно мало этого, я пытаюсь притянуть его к себе для более глубокого поцелуя, но невольно морщусь от слишком резкого движения. Гарри испуганно отстраняется: — Я сделал тебе больно? — Как ты мог сделать мне больно, ты даже не дотронулся до меня? — досадуя больше на самого себя, ворчу я. — Какого боггарта было спрашивать разрешения, если не собираешься, как следует, целовать меня? — Узнаю Его Высочество принца Слизеринского, — цокает языком Гарри и, опустившись на колени у изголовья моей кровати, вновь наклоняется ко мне, уже смелее лаская мои губы и настойчиво толкаясь языком в рот. Я издаю задушенный стон, и Гарри опять чуть ли не отпрыгивает от меня: — Что, Драко? — Это стон удовольствия, Поттер, — досадливо закатываю я глаза, — неужели ты не способен отличить его от стона боли? Внезапно Гарри начинает хохотать так, что я опасаюсь, как бы он не разбудил храпящего на все лады Уизли. — Что? — сердито вопрошаю я. — Ты вернулся, Драко, Мерлин, ты вернулся! Я так люблю тебя! Мы целуемся нежно, медленно и сладко, совсем не так, как перед отъездом Гарри в Нору на рождественские каникулы, когда мы терзали губы друг друга в надежде насытиться впрок. Сейчас он боится сделать лишнее движение, чтобы ненароком не задеть мои раны. Но меня мучает один вопрос и наконец, разорвав очередной тягучий поцелуй, я задаю его: — Гарри! (О, мне нравится, как он плавится от звуков своего имени, это гораздо приятнее, чем видеть, как он кривится от моего едкого «По-оттер». Никогда больше не назову его по фамилии!). — Что? — Скажи, а как ты всегда так быстро находишь меня? Тогда, в ванне старост, сегодня, в этом чёртовом туалете? Вместо ответа Гарри достаёт из кармана старую потрёпанную карту, уже изрядно пожелтевшую от времени, стучит по ней палочкой и бормочет какую-то чепуху про планирующиеся шалости. Внезапно на карте появляются точки. Много точек, подписанных именами учителей и студентов Хогвартса. Я вижу точку с именем Дамблдора в директорском кабинете, скопища точек в факультетских спальнях, и точки с нашими именами в Больничном Крыле. — Ого, выходит, ты следил за мной с помощью этой карты? Это довольно жутко, знаешь ли! — Сначала я был уверен, что ты что-то замышляешь… — И оказался прав, — мрачнею я. — Ну, а потом, после этого происшествия с Уоррингтоном и Ургхартом, я всё время боялся, как бы с тобой чего не случилось. — Тоже мне, нашёл Принцессу-в-беде, — фыркаю я. — Мой Герой! Но, если честно, всё это довольно разочаровывающе! — Почему? — изумляется Гарри. — Ну, я-то думал, что ты находишь меня при помощи магии истинной любви, — признаюсь я. — Рассуждаешь, как принцесса, — смеётся Гарри, за что получает тычок в бок, а я снова болезненно морщусь от резкого движения рукой. — Тебе пора отдыхать, уже очень поздно, — наконец говорит Гарри. — Смотри-ка, ты до сих пор не выпил зелье, которое оставила тебе мадам Помфри. Я послушно подношу пузырёк к губам. Вскоре мои глаза начинают слипаться. — А знаешь, — борясь с подступающим сном, говорю я, — в прошлый раз, когда я валялся здесь, мне приснился сон, в котором ты… — В котором я — что? — выжидательно смотрит на меня Гарри. Я прикипаю взглядом к его губам. Внезапно до него доходит, и он вспыхивает: — Драко, ты хочешь, чтобы я сейчас, но… ты же ранен, ох, Мерлин… — Там я абсолютно цел и невредим, — сквозь окутывающий меня сон бормочу я. — Хорошо, что твоя Сектумсемпра не попала туда, — с этими словами я проваливаюсь в сон без сновидений, увы! — даже во сне не испытав того, о чём уже успел намечтать. ***** На следующее утро Уизли действительно выписывают, но мне не приходится скучать, так как у меня просто отбою нет от посетителей. Первой, ещё до завтрака, забегает Кэти Белл. — Драко, как же так? Я слышала, ты упал с метлы! Почему пошёл на стадион один? Если Гарри был занят, ты мог попросить меня пойти с тобой! — Спасибо, Кэти! Кто бы мне раньше сказал, что оборотная сторона шумности и навязчивости гриффиндорцев — это их бескорыстное стремление помогать всем и каждому, включая бывшего врага. Стоит Кэти уйти, как в палату проскальзывает Панси. — О, Драко, дорогой, — кидается она ко мне, — все говорят, что ты упал с метлы, но моё сердечко чует, что ты что-то скрываешь! Я просто цепенею. Как же я мог упустить из виду, что Панси практически невозможно обмануть? — Так я и знала! — торжествующе говорит она, прочитав на моём побледневшем лице подтверждение своих умозаключений. — В деле замешан Поттер, да? Вы подрались? Он приревновал тебя? Или ты его? Вы расстались?! — Угомонись, Панс! — закатываю я глаза. — Ну да, дело в Поттере. Я хотел доказать ему, что не разучился летать, вот и переусердствовал с тренировкой. — Ну, раз ты так говоришь, — с сомнением тянет Панси. Я решаю огорошить её новостью, которая заставит её напрочь забыть обо всех закравшихся в её прелестную головку подозрениях: — Знаешь, Панс, когда я свалился с метлы и ударился башкой об землю, ко мне вернулась память! Панси радостно визжит, но её, к сожалению, не так-то просто сбить с толку. И со следа. — Хм, — с сомнением оглядывает она меня, — странно это всё. Ударился головой, а перебинтована грудь… — Ох, ну… это… грудью я тоже ударился. — Ударился грудью и головой, — продолжает рассуждать Панси, — а лицо — без единой царапинки. Чего-то ты не договариваешь, дорогой. Ну, да ладно. Мучить расспросами не буду. Захочешь — сам расскажешь. Она легко чмокает меня в щёку, окутав запахом цветочных духов, и убегает, оставив на тумбочке коробку шоколадных лягушек. Которых задумчиво сжёвывают одну за другой пришедшие вслед за ней Винс и Грег. Далее ко мне по очереди наведываются Гарри, Блейз, Гермиона, малыш Стивен Сэмюэлс и снова Гарри. Он сидит у меня до самого обеда, пока мадам Помфри не прогоняет его, сердито объясняя, что мне необходим дневной сон. Проснувшись, я обнаруживаю у своей кровати Луну Лавгуд. — Хорошо спал, Драко? — мелодичным голосом интересуется она. — Я слышала, к тебе вернулась память. Это прекрасно, я думаю. Теперь, когда ты нашёл себя настоящего, можно не бояться, что призраки прошлого навредят тебе и собьют с пути. У меня, как всегда, начинает кружиться голова от хитросплетений её логики. — Однако теперь тебе, как никогда прежде, стоит остерегаться пухлых заглотов, — продолжает Луна. — Но не волнуйся, смотри, что я принесла тебе, — она достаёт из сумки и раскладывает на моём одеяле большую пятнистую поганку, нечто, смахивающее на высохший кошачий помёт и, наконец, крупную зелёную луковицу. — Вот, — радостно вручает она мне эту луковицу, — возьми, Драко. Это лирный корень. Он отлично отпугивает пухлых заглотов! — Э-э, спасибо, Луна, — благодарю я. Пританцовывая и напевая что-то о весёлых нарглах, Луна уходит, а я со страхом ожидаю визита другой рейвенкловки — маленькой Рионы Пиквери. Я не знаю, как смогу взглянуть ей в глаза после того, как из-за меня погибла одна из её птичек. — Ты такой печальный, Драко, — едва войдя в палату, замечает неладное Риона. — Тебе так больно, да? — Да, — соглашаюсь я. Мне действительно больно от того, что я натворил, и от того, что прямо сейчас придётся сделать больно самой Рионе. — Риона, знаешь, — (ну, отступать мне некуда!), — я очень виноват перед тобой. — Ты? — удивляется малышка. — Я сделал нечто ужасное, — (я не знаю, как объяснить ей!), — понимаешь, плохие люди хотели посмотреть на твоих фениксов, но я не знал, что они плохие, не помнил… Она смотрит на меня во все глаза. — Я показал им одного феникса… Я очень, очень виноват, я взял его без твоего разрешения… — Они не хотят возвращать его? — тихо спрашивает Риона. — Хуже. Они… они убили его. Я закрываю глаза, не в силах смотреть на Риону. Она молчит, и мне кажется, что проходят долгие часы, прежде, чем она ласково касается моей руки. Я открываю глаза. Я и не подозревал, что под веками скопилось столько слёз, и теперь они дорожками стекают по щекам. — Драко, не плачь, не надо, — говорит Риона. — Это же феникс. Разве ты забыл — фениксы никогда по-настоящему не умирают.