Враги по оружию

— И откуда же ты здесь нарисовался такой красивый, Сэмюэль Вессон? — Лоренс, Канзас. Ты историю Денвера знаешь? Полтора века назад из Лоренса сюда приехали золотодобытчики, в том числе брат моего прадеда, и основали этот город. Который вы превратили в клоаку. Так что теперь сюда из Лоренса приехал я, вычищать от вас наследие прадеда. — Будучи в цепях в моём подвале? Оптимистично. — Цепи ржавеют, подвалы разрушаются, а человек — смертен. И иногда — внезапно смертен. Сэм улыбается одной из тех своих улыбок, от которых у Дина мороз по коже. В такие моменты кажется, что это вообще не Вессон, что в нём сидит какой-то демон, и ему сейчас нужно просто тряхнуть руками, и цепи свалятся сами собой. Дин отходит на пару шагов, стараясь, чтобы это было не сильно заметно. — А ты здешний? — спрашивает Сэм. — Ага. Слышал про такого — Мыльного Смита? — Это который тут в позапрошлом веке весь город держал и всем заправлял? У которого вся полиция была куплена? — Он самый. — Неужели родственник? — Родной прадед. То есть я тут по семейным стопам. Сэм какое-то время молчит, потом осторожно спрашивает: — Дин, ты же в курсе, что это необязательно? — Что необязательно? — Идти по семейным стопам. Ты же хороший человек, я вижу. Тебе нечего делать в этой грязи. — Эта грязь — мой дом и моя семья, мальчик-чистоплюй. — Я не хотел тебя обидеть. — Но обидел. — Дин… Выбор есть всегда. Всегда можно выбрать сделать то, что правильно. — Пошёл ты. — Извини, не могу. Ты меня привязал. *** Аресты продолжаются. Дело Сэма Вессона цветёт и ширится, его молодые коллеги, озверев от известия о его смерти, уже в открытую противостоят своим начальникам. В офисах явно орудуют кроты, и так как ни одного нового сотрудника они за последний месяц не приняли, Вессон должен знать их имена. Дину совершенно не хочется делать то, что он собирается делать. Но деваться некуда, потому что это всё повесили на него, и опять же требуют результат вотпрямщас. Он приносит в подвал пыточный набор деда. У Сэма при виде его изумлённо взлетают брови и открывается рот. — Ты что, решил косплеить инквизитора? Вроде, до Хеллоуина ещё долго. — Откуда ты знаешь? Здесь часов нет. Пленник хмурится, пытаясь просчитать, насколько он может ошибаться со временем. — Не. Даже близко нет. — Ну-ну, успокаивай себя. Сэм снова улыбается этой своей сучьей «Да что ты мне можешь сделать» улыбкой. Дину в такие моменты очень хочется врезать ему по зубам, чтобы затолкать эту улыбку внутрь вместе с осколками зубов. Он больше не оставляет Сэма в одном положении. Каждый день переворачивает либо на живот, либо на спину. Сегодня день спины, и пленник мерзко ему улыбается. Он по-прежнему голый, но теперь Дин постоянно укрывает его одеялом. Рана на плече зарубцевалась, рана на бедре и пролежни тоже в очень неплохом состоянии, лихорадка прошла. Но он всё худеет день ото дня. От выточенных из мрамора мышц скоро останутся одна кожа и кости. Дин садится на стул рядом с каталкой. — Что ж, Сэмми… Взгляд, который на него бросает пленник, предвещает убийство, и Дин поправляется: — Сэм. Он сам себе удивляется, почему в этой мелочи идёт на поводу у копа. Но решает не обращать на это внимание. Есть дела поважнее. — Нам нужны имена кротов. — Нам? — Нам. — Им или тебе, Дин? — А это важно? — Да. — И им, и мне. — Ну, тогда выкуси. — А если бы я сказал, что это нужно мне? — То я бы тебе не поверил. Тебе это не нужно, Дин. Сучка. — Сэм, мне придётся выбить из тебя эту информацию. — Ну попробуй. Он снова улыбается с поджатыми губами, этой своей улыбкой, когда уголки губ не загибаются кверху, а слегка опускаются вниз. Как же Дина бесит эта улыбка. А Сэм лежит, смотрит на него с неприкрытым вызовом в… КАКОГО ЖЕ ЦВЕТА У НЕГО ГЛАЗА?! Дин сейчас просто вырвет их, и больше не будет задаваться этим вопросом. Но сначала что-нибудь попроще. Раскаленные клещи, например. Или вырванные ногти. Время у него пока что есть. *** Дин вторые сутки пробует всё, что находится в наборе его деда. И поначалу пленника было жалко до слёз. Но Сэм молчит. Точнее, он не молчит. Смеётся над Дином, скрипит зубами, кусает губы до крови, впивается зубами в плечо, чтобы не орать, но всё равно периодически не выдерживает и кричит. Но кричит совсем не то, что хотел бы услышать Дин. И каждый раз, когда он отступает с очередной игрушкой, он видит эту сучью ухмылку: «Да что ты мне можешь сделать, смертный?» — Имена, Сэм. — Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его. Ты никогда не задумывался, что медицина в древнем мире была куда более продвинутая, чем сейчас? Там мужики рожать умели… — Кто крысятничает в офисах? — Подозреваю, что крысы. У тебя есть другие варианты? — Как ты вычислил Олбриджа? — О, а на это я отвечу. Ты заслужил маленький подарок своим прилежанием. Он неприятно смеётся. — Это ты его сдал, Дин, и мы очень тебе за это благодарны. — О чём ты? — Одна маленькая птичка напела мне, что по мою душу из Швейцарии выписали самого Дина Лучшего-в-Мире-Киллера Смита. Я не в первый раз в твоём доме, Дин. Я видел плимут в гараже и фотки машин на компьютере. Знаешь, какая модель там встречается чаще всего? — Импала, — шепчет Дин. — Верно, Шевроле Импала. Наш Дин Смит — большой любитель маслкаров. И у него есть тайная любовь. Мы нашли импалу 67-го года. Уговорили мальчишку продать её. И я поехал встречать тебя в аэропорт. — Это был ты?! — Я молодец, скажи, нет? — в его голосе появляется отчётливый итальянский акцент и явная насмешка. — В банк, правда, ходил уже сам Паоло. Там должны были проверить документы, и рисковать было нельзя. Я вёл тебя как рыбку на крючке, Дин. Подпалить сцепление, чтобы выбесить тебя. Кинуть фразу о том, что это старьё и развалюха. Ты заглотил крючок целиком. А в импале вместо одного из винтов в диске колеса — передатчик, который работает только от движения. Машина едет, колесо крутится — передатчик передаёт расположение. Машина стоит — сканер его не видит. Ты привёл меня прямиком к боссу, Дин. Огромное тебе за это спасибо. Дин не выдерживает. Он не каменный, такого вызова его профессиональному мастерству не было ещё никогда. Сучья ухмылка Вессона каждый раз что-то скручивает в его мозгу, доводя до белого каления. А теперь ещё и это… Его детка и его босс. Он держался. Видит бог, он держался. Почти двое суток он держался вместе со своим пленником, но это уже слишком. Его так просто просчитали и обвели вокруг пальца. Он ещё никогда не чувствовал себя настолько беспомощным. И никогда не чувствовал такую всепоглощающую ярость. У Дина отключаются все предохранители. Сэм сегодня привязан вниз лицом. На нём вторые сутки нет одеяла, и он опять же вторые сутки без еды. Правда, воды Дин даёт ему предостаточно. Исхудавшая спина. Ребра можно пересчитать, не касаясь их. Лопатки торчат крыльями. Тазовые кости выпирают так, словно проткнут сейчас кожу. У Дина срывает крышу от контраста. От той картинки, которая стоит перед его глазами с того момента, когда он впервые срезал с пленника окровавленную одежду, и той, которую он видит сейчас. Срывает крышу от беззащитности. От полного подчинения ему. От того, что он может сделать что угодно с этим человеком, который всё это время только и делал, что смеялся над его профессионализмом. Из-за которого сейчас у его семьи проблемы. Из-за которого ему пришлось выдержать одиннадцатичасовой перелёт. Он кладёт руку на исхудавшие ягодицы, и Сэм вздрагивает. Впервые за всё время в его голосе появляется тревога. — Что ты собираешься делать? — Увидишь, — говорит Дин. Остатков мозга хватает на то, чтобы сообразить, что смазка нужна в любом случае, иначе и самому будет больно насухую. Дин раздевается. Медленно, не торопясь. Аккуратно складывая каждую вещь и вешая её на стул. Сэм пару раз оборачивается, чтобы взглянуть на него, после чего начинает изо всех сил дёргать цепи. Без толку, малыш Сэмми. Ничего у тебя не выйдет. Сэм, похоже, и сам приходит к такому выводу, потому что затихает на каталке. — Дин, — говорит он. — Не делай этого. И это последнее, что Дин от него слышит. Больше ни стона, ни слова, ничего. Дин раздевается до конца. Единственный крем, который у него тут есть — от пролежней. Тем лучше. Если он порвёт Сэма, заодно сразу обработает раны. Его член дёргается от этой мысли. Он стоит колом уже несколько минут, с тех самых пор, как Дин положил ладонь на задницу Сэма. Он не знает сомнений, в отличие от хозяина. Дин смазывает его полностью и забирается на каталку. Он с удивлением понимает, что ему очень хочется растянуть Сэма, подготовить, добиться от него совершенно другой реакции. Хочется, чтобы этот акт стал не наказанием, а… чем? Он не знает. И он не будет подслащивать пилюлю. Он разводит ладонями ягодицы Сэма, обнажая его анус. Пленник дёргается, но потом просто замирает, вцепившись в свои оковы и уткнувшись лицом в каталку. Дин усаживается поудобнее, пристраивается головкой ко входу и берёт его за бёдра, по-прежнему разводя ягодицы большими пальцами, чтобы видеть все подробности. — У тебя всё ещё есть возможность этого избежать, Сэмми. Просто назови имена. Он не получает никакой реакции, и нажимает головкой на колечко мышц. Боже, как туго. Он смотрит, как головка постепенно исчезает в теле пленника, и так же постепенно сходит с ума — от этой картины, от того, насколько Сэм тесный и горячий. Дин с трудом продвигается вперёд в его теле, не выдерживая, закрывая глаза, откидывая голову. Он кусает губы, чтобы не застонать, когда входит до конца. Это слишком. Слишком туго. Слишком ярко. Слишком горячо. Слишком рвёт голову то, что Сэм сейчас совершенно беззащитен, полностью в его власти. Что сейчас он сполна получит за все свои насмешки, за обман, за детку, за босса. Он медленно выходит и снова двигается вперёд. И ещё. И ещё. Сэм поворачивает голову набок и впивается зубами в плечо. Этот жест что-то ломает в Дине. Месть? Он больше не думает о мести. Он отдал бы всё на свете, чтобы увидеть это при других обстоятельствах. Чтобы Сэм кусал руки, плечи, губы не от боли, а от невозможности сдерживаться, от чрезмерной яркости ощущений. Чтобы этот упрямый засранец выстанывал с закрытыми глазами его имя, прося, умоляя, требуя ещё. Но пока Дин может только смотреть на его напряженную спину и мокрые от холодного пота завитки волос и думать, где же он свернул не туда. С каждым толчком двигаться становится легче, и он наращивает скорость и амплитуду. Боже. Да. Он отпускает бёдра Сэма, опирается на руки, чтобы немного поменять угол, входить глубже, но руки вскоре его не выдерживают, и он устраивается на локтях, почти лёжа на спине Вессона, продолжая трахать его так, словно от этого зависит его рассудок. Ещё немного, и он взрывается самым ярким оргазмом за всю свою жизнь. Так и не выйдя из пленника, он полностью ложится ему на спину, прижимаясь щекой к шее. Если бы его сейчас пристрелили в таком положении, он бы посчитал это за дар божий — умереть, по-прежнему находясь внутри Сэма. Он чувствует, насколько напряжён под ним пленник. Как тяжело он дышит, как сильно и быстро колотится его сердце, как мелкая дрожь распространяется по всему телу, покрытому холодным потом. Сэм отпускает плечо и снова утыкается лицом в каталку. Дин приподнимает голову. Так и есть — на плече, там, где Вессон вцепился зубами, сейчас огромный кровоподтёк. Он прокусил кожу до мяса по всей окружности отпечатка. Ох, Сэмми. Он поднимается, выскальзывает из Вессона. Смотрит, как сперма вытекает из его заднего прохода. Белёсое смешивается с красным, красного больше. Он всё-таки его порвал. Дин протирает себя мокрым полотенцем. Одевается, протирает Сэма, смывает с него сперму, кровь и пот, снова укрывает одеялом. Сэм едва заметно дёргается от каждого прикосновения. Желудок Дина дёргается вместе с ним. Он подходит к изголовью каталки и присаживается на корточки, чтобы посмотреть Сэму в глаза. И видит в них тень отчаяния и паники. Он всё-таки сломал Сэма Вессона. Осталось только немного дожать. Он сломал Сэма Вессона. Дин поднимается в дом и напивается до беспамятства второй раз за этот месяц.