Инструкции ищите в Библии

Чанбин признаёт: это открытие о Джисоне поражает воображение. Возможно, даже больше, чем тот факт, что Джисон является ангелом. Скорее всего это просто потому, что шок и удивление от первого успели подстереться из памяти, новость стала частью обыденности, столь частой, что к ней просто не получается относиться как к чему-то особенному. Как Чанбин любил Джисона-человека, так же продолжает любить Джисона-ангела. Эта святая часть сущности не многое меняет в Хане. Он все такой же шебутной, громкий и весёлый. Только теперь ещё периодически оставляет после себя ворох перьев и сносит вещи с полок и столов выпущенными наружу крыльями. Крылья. Они у Джисона яркие, кристально-белые, возможно, Чанбину не кажется, и они правда излучают легкое сияние, а еще невероятно мягкие. К тому же они большие. За спиной Хана даже в сложенном состоянии образуют немаленькое полотно, на фоне которого сам Джисон кажется очень хрупким и маленьким. Чанбину помнится, что впервые дав к ним прикоснуться, Джисон был смущен. Он тогда не понял причину, да и не думал над ней долго, увлёкшись шелковистостью перышек. Маленькие, мягонькие и пушистые ближе к основанию, они становились просто гигантскими на концах, но не менее приятными на ощупь. Джисон со временем к прикосновениям привыкает, постепенно все чаще и чаще выпуская крылья на свободу дома, как и привыкает к тому, что их используют в качестве удобной подушки и Чанбин, и Чан. А заодно приобретает дурную привычку ходить по квартире топлес, так как ни одна широкая футболка крыльев за спиной не выдерживает и трещит по швам. Своего изначального смущения он не объясняет, а Чанбин и не допытывается. Спрашивает только раз у Чана, нет ли в этом какого-то сакрального смысла, но тот только пожимает плечами, мол ему это не ведомо. Ответ Чанбин все же узнает, совершенно случайно и неосознанно. Даже не сразу понимает, что случилось. Но когда понимает, крышу срывает окончательно. Оказывается, существует очень простой способ угомонить порой гиперактивного Джисона. И этот способ приводит в восторг, да.

***

Пара мягких, но ощутимых прикосновений. Джисон сильнее утыкается лицом в подушку, стараясь хоть как-то заглушить рвущиеся наружу звуки, раз уж сдерживать их совсем не получается. Он комкает одеяло в пальцах, сжимая его до побелевших костяшек, и плаксиво хнычет. Крылья Джисона, если к ним правильно прикасаться, ужасно чувствительные. Чанбин поудобнее усаживается на его бедрах, только сильнее прижимая его к кровати, и с нажимом проводит сначала по спине, от шеи к лопаткам, что уже приятно. Это похоже на массаж, но после руки движутся к основанию белых крыльев, что сейчас распластаны по матрасу и кончиками свисают на пол. Проводит по шелковистым перышкам у спины чуть надавливая, движется вниз, к пояснице снова переходя на горячую кожу. Джисон дышит тяжело и загнанно. Потому что понимает, что будет дальше, но даже с этим знанием он не готов. Чанбин улыбается картине перед собой, замирая на минуту. Джисон весь напрягся, голову от подушки отвернул, чтобы иметь хоть какую-то возможность дышать, мокрая челка липнет ко лбу, глаза широко распахнуты. Замирает в ожидании и предвкушении. Чанбин пробирается ладонями под крылья и пробегается пальцами по внутренней стороне у самой кожи, словно по клавишам пианино. Джисона подбрасывает. Он негромко, задушено стонет и толкается бедрами. Тело пронзает электрическими искрами. Крылья чуть приподнимаются над кроватью, предоставляя лучший доступ для ласки. — Бинни, — слабо хнычет он. Чанбин без уточнений понимает, о чем хочет попросить Джисон, но он не уверен, что хочет дать это так просто. — Пожалуйста, — Хан просит самой плаксивой интонацией. Он как может двигает бедрами, но Чанбин зажимает его слишком сильно, поэтому это слабое трение совсем не облегчает его состояние. Возбуждение скручивается в паху тугим, почти болезненным узлом, а всё, что он получает за это время, из-за чего и заводится всё сильнее — это ласка на крыльях. Чанбин их мнет в руках, словно пластилин, гладит, почесывает меж перышек. И от этого так хорошо. Сам Джисон никогда бы не смог провернуть такое. Просто бы не дотянулся. Поэтому сейчас его на кусочки разбивает от таких нехитрых действий. — Милый, как ты? — ласково спрашивает Чанбин, а Джисон ничем кроме хныканья и зажмуренных глаз ответить не может. — Хочу кончить, пожалуйста, позволь кончить, — взмаливается он, собравшись с силами. Нет, вообще, Джисон намного сильнее, он с лёгкостью может Чанбина с себя сбросить, но… Какой тогда смысл? Чанбин ничего не отвечает. Джисон только чувствует, как тяжесть чужого веса пропадает, а кровать рядом продавливается. А еще губы на основании крыла. Он поцелуй, даже такой лёгкий и почти невесомый, ни с чем не спутает. — Милый, приподнимись немного, — просит Чанбин и в этот раз шепчет в самое ухо, обжигая мочку горячим, влажным дыханием и ладонью пробираясь под талию, указывая, как именно нужно подняться. Джисон послушно приподнимает таз, чтобы с него одним быстрым движением стянули легкие домашние штаны вместе с бельем. Воздух, ударивший по горячей коже, кажется невероятно холодным. Джисон чувствует, как по телу пробегает дрожь от такого контраста температур вместе с еще одной волной возбуждения. Он непроизвольно подаётся бедрами вперёд, потираясь твердым членом о постель. Скольжение о ткань не слишком приятное, а естественная смазка марает постель. Где-то на периферии сознания он слышит смешок Чанбина, который сейчас мало заботит. Он увлечен погоней за собственным удовольствием. Теплая рука гладит по пояснице, и для Джисона правда оказывается неожиданностью то, что второй Чанбин обхватывает его член, пальцами невесомо поглаживая головку, собирая капли смазки, выкатывающиеся из дырочки уретры, и распределяя их по всей длине. Он подаётся прикосновениям, оказываясь лежать грудью и головой на кровати, с поднятым тазом. Бедра подрагивают от неудобного положения и в ожидании разрядки. Джисон словно в бреду начинает умолять, бормоча про себя тихое: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Слова порой неразборчивые, прерываемые звонкими стонами и всхлипами. Чанбин, повинуясь, крепче сжимает кулак и ускоряется, надрачивая ему в новом, быстром темпе. Джисона начинает потряхивать. Колени разъезжаются. Картинка перед глазами размывается из-за выступивших слезинок. Он слабо осознаёт какое-то шевеление позади, — оно его не сильно заботит в момент, когда он так близок к разрядке, — но уже в следующую минуту из горла рвётся вскрик. На основании крыла смыкаются зубы. Джисон красиво выгибается в спине, сам не понимающий: уйти от прикосновения или податься навстречу. Сперма выстреливает из члена тугой струей, пачкая постельное под ним. Вскрик переходит в громкий гортанный стон. Джисон закатывает глаза, пока тело сотрясает от удовольствия. Чанбин руку не убирает до момента, пока не становится почти больно. Оргазм вышибает все мысли из головы, оставляя только чистое блаженство и миллионы маленьких разрядов удовольствия, носящихся по телу в течение следующих секунд. Джисон обессиленно валится на кровать, расслабляясь под мягкими поглаживаниями на спине, легкими поцелуями на плечах и негромким шепотом, которым Чанбин говорит ему что-то невероятно хорошее.