…
Озираясь по сторонам, пациент одаривал медработников ленивым, полным равнодушия взглядом. Им же было не впервой встречаться с заместителем директора: Обито возвращался в палату порядком почти каждый месяц. Он чувствовал лёгкое расслабление и сейчас, выходя на свободу, как из тюрьмы, коем местом считал больницу имени Миками. Гордо, но до сих пор немного вяло после транквилизатора однофамилец братьев Учих подошёл к прибывшему мрачному автомобилю. В полностью затонированном Mitsubishi Lancer 10 открывались такие же ленивые картины, как в самоощущении пассажира: люди слишком медленно куда-то идут; тучи медленно тянутся по небу, чарующему своей скромно-серой натурой; время течёт чересчур плавно, провоцируя тошноту в желудке. Однако, это не мир был медлительным — это Обито не мог отойти от лекарств. — Хитоши, у меня к тебе просьба, — начал сдавленным, хриплым ото сна голосом мужчина, — скажешь Минору и его ебланавтам, чтобы нашли Учиху Саске. Могут заниматься всем, что в голову взбредёт прямо на месте. — Будет сделано, Обито-сан, — беспрекословно выдал водитель. Откидываясь на спинку кожаного сидения, зам ощущал пропасть внутри себя, поглощающую как его органы, так и здравый рассудок. Ещё немного и от него настоящего ничего не останется. Голова кружилась пуще прежнего, словно пассажир потерял слишком много крови. Сил реагировать на пульсирующую боль в висках не оставалось и вовсе. Пришлось лишь принять положение лёжа, наплевав на высокую скорость авто. Перед глазами мимо ускользали высокие строения, парящие в небе птицы и пушистые кусочки ваты. Так сильнее тошнило, но хотя бы боль сходила на нет.…
Сквозь лёгкую тошноту в его туманном сознании появились искорки приятных воспоминаний. Они тлели на подкорке мозга, безжалостно обжигали сердце до слёз в уголках глаз. Всё ещё лениво, но уверенно Учиха смахнул противные капли, а губы потянулись уголками вверх. Конечно, правая рука главы не каменная. Пока что. Ранее болезнь не была такой прогрессивной и выявлялись лишь редкими вспышками. В основном же Обито бредил, вскоре даже стал идти на поправку. — Рин… — он еле слышно шепчет это имя. Такое сладкое, но как настоящее лекарство, отдаёт горечью на губах. «Рин!» Он вспоминает её глаза, похожие на темперированный молочный шоколад; нежную, как зефир, кожу; струящийся тягучим мёдом голос. Синяки под её глазами кричали о почти непосильной, такой хрупкой девушке, работе. Нет, такое чудо не создано для работы. Нохара-сан была создана для любви, которую ей давал Учиха; для создания крепкой, счастливой семьи. Единственную отраду в жизни ученика и племянника Мадары вырвали одним лишь выстрелом в сердце. Не оставили ни единого шанса на выживание. В тот день Акатсуки впервые о чем-то пожалели. Мужчина голыми руками разрывал всех на своём пути, его гневу не было предела. Угли внутри его разума трещали в огне агонии и отчаяния. В один момент площадка, наполненная людьми превратилась в следствие неосторожности в выборе мясорубки: куски человеческого мяса валялись повсюду, противно плюхались на асфальт органы, а в носу стоял отвратительный запах металла. Это всё не было важным в тот момент. Обито точно помнил, как в тот вечер в горле застрял ком, что в итоге ударил по глазам. Тогда он впервые завыл от боли, прижимая уже холодное тело девушки к своей объемной груди. Слёзы бессильно падали на бледнеющие щёки, мёртвые губы тревожились его собственными в бесконечных извинениях. До умершего не докричаться. Спустя восемь лет зам всё ещё помнил этот день, эти чувства, те эмоции. Он бы и сейчас расплакался, честно, но транквилизаторы позволили лишь временно погрузиться в собственные грёзы, где Нохара-сан заботливо будит его по утрам своими мягкими, живыми губами. Не докричаться. Двадцать третий год стал последним в жизни, когда радость заполняла до предела. И когда насилие не оберегало трезвый рассудок.…
Фигура с длинными золотистыми волосами, сидя на краю крыши, свесив одну ногу вниз, а другую прижав к груди, держала телефон. Усмехнувшись, и, набрав номер, он устремил взгляд куда-то вдаль, будто бы являлся птицей, что видела все и всех с высоты птичьего полёта. Гудки не раздражали, наоборот — они раззадорили одного из шишек мафии. — Итак… — когда гудки прекратились и абонент задал весьма логичный вопрос: «кто это?» — делая небольшую паузу, подрывник начал разглагольствование в задорной, слегка пугающей от некой безумной радости, форме, — Помнишь, ты должен был тридцать лимонов йен одному человеку? Так вот, ты их до сих пор не вернул, хотя мы сделали предупреждение: «Не отдашь ему долг — расплата будет горькой». Через две минуты взорвутся все плантации и склады по производству твоего товара. Нашей организации, в принципе, не нравится и не нравилось то, что ты проворачивал это дельце в одного. Однако, теперь это в прошлом… Как я и обещал неделю назад, твоя работа и жизнь закончится в тюрячке. Прощай, дружок, — без каких-либо сожалений Тсукури нажал на красную кнопку на детонаторе. Это не первый случай, когда необходимо предпринять такие меры на миссии. До Акацуки он занимался тем же, что и сейчас. Только теперь руководит целым отрядом таких же партизанов, как и он сам. Вот только раньше его могли в лёгкую упечь за решётку, а в организации его шкуре не угрожает почти никакая угроза, кроме вылета за невыполнение своих обязанностей. Поднявшись с тёплой от солнца крыши, блондин вполоборота развернулся. Дейдара, будто был рождён птицей для высоких полётов. Наверное, из-за этого убеждения он не боялся потерять сейчас случайно жизнь. — Не боишься упасть, как… в прошлом месяце? Не боишься упасть, — хватая за плечо и оттаскивая от крыши, прошептал на самое ухо молодой человек. Он беспокоился за своего напарника, хоть и не подавал вида. С силой сминая тёплой ладонью пиджак и белую рубашку, пересохшим от жары грубым басом он добавил, — когда крылья туго свяжут верёвкой, которая будет до крови впиваться в конечности? Что думаешь, Дейдара-чан? , — обдав горячим дыханием кожу уха, что буквально плавилась, как в пустыне, коллега невольно ухмыльнулся, небрежно протягивая имя товарища. — Сасори-дано, я артист! — воскликнул тот, отодвинувшись с румянцем на щеках. — Да ты что? Серьёзно, что ли? — наигранно сомневаясь в словах Тсукури, Сасори схватил собеседника за запястья, больно кусая за кожу на мраморной ладони. — Ты скорее артист с погорелого театра, малыш. — Эй, больно, Сасори-дано, — вскрикнул блондин, но позже спуская свой гнев на милость сказал, — Вечно вы пытаетесь принизить меня. — Кто-то же должен спускать тебя с небес на гадкую землю, — плотоядно глядя на свой объект вожделений, Сасори облизнул свои губы, ненароком касаясь ряда зубов. — А теперь ты идёшь со мной. Продолжим в другом месте. Мне уже в штанах тесно.…
Сидя в одинокой квартире, хотелось сбежать куда-подальше от этой атмосферы, впитавшей в себя дороговизну объектов. Все окружающие предметы с каждой секундой давили рутиной и с каждой секундой ненависть к ним только стремительно росла. От братских напутствий о временном жилье в этом чудовищно-скучном месте, что только становилось хуже. Всё, что не разрешено, тянуло воплотить в жизнь: увидеться с друзьями, прогуляться с ними где-нибудь в центре шумного Токио. Итачи настоял, что сейчас до Саске и его знакомых могут докопаться люди из мафии, утопив на дне океана. Однако, делать нечего было. Оставалось лишь ждать возвращения братца с занимательной работы. Сидя у огромного, как великан из сказок, окна, парень скучающе наблюдал за дневным пейзажем: множество зеленеющих деревьев, отражающие солнечные лучи высотки вдали, небольшое количество проходящих мимо людей. В основном, школьников и пенсионеров было намного больше, чем обычных работяг, идущих к себе домой. Шелест листьев слышался даже сквозь толстые стены. Потрогать древесную поверхность; сделать глоток свежего воздуха — всё казалось непосильной задачей. Медленно ещё больше сходя с ума, Саске начинал мечтать хотя бы ещё раз съездить к Орочимару на приём. Это был бы четвёртый. Психиатр ещё раз поинтересовался бы самочувствием. Жаль, что следующая встреча будет только через пару дней. Через умопомрачительных пару дней, проведённые в захолустье старшего брата под замком. Задумавшись, Саске и не заметил, как просидел без единого движения около получаса. Об этом сообщила ноющая боль в суставах. Переваливаясь с левого бока на правый, он поднялся, проходя до стереосистемы. Сдержанный стиль, но подходящий под цветовую гамму всей комнату — Модник — цыкнув и закатив глаза, младший Учиха улыбнулся, инстинктивно тыкая кнопки. Наконец из динамиков послышалась достаточно бодрая симфония, а за ней и слова. С первых нот парень узнал заезженную «Nirvana — Smells Like Teen Spirit», которую он мог сыграть даже с закрытыми глазами. Зрачки вдруг метнулись на мозолистые подушечки пальцев, а внутри что-то болезненно аукнулось. «Наруто, Сакура, как вы там? Починили ли крышу? Что ели на завтрак? Если, конечно, Наруто не поленился принести что-то помимо рамена.» Горечь была на удивление приятной. Младший Учиха даже усмехнулся этому. Он больше не может сидеть, а дома стало как-то пыльно. Ползунок громкости с уверенностью летит вверх, а тонкие пальцы юноши хватают швабру, тряпки, вёдра. Злосчастная пыль ловко смахивается с полок в весёлом танце, пока из глотки умело вырывались ноты песен Бейонсе. Саске, конечно, подозревал, что у его брата неопределенный вкус в музыке, но Бейонсе после Нирваны, а следом и Бритни Спирс? — Ха-ха! Итачи, ну ты даёшь! — почти счастливо воскликнул он, заслышав начало «Lady Gaga — Bad Romance». Вечер. Смеркалось. Вся квартира вычищена до блеска, а на кухне по-семейному пахнет домашней едой. Как же давно младший Учиха не ощущал такого уюта. Осталось лишь дождаться нии-сана. Парень с непослушными волосами сел у окна, с надеждой вглядываясь в огни проезжающих автомобилей. Надежда терялась со скоростью стрелок на часах. Третий час ночи. — Может, утром вернётся — предположил младший брат, укладываясь в кровать старшего. Ему даже одиноко стало. Снова. Лишь запах аники отгонял тревогу, боязливо окутывая каждый сантиметр лёгких юноши. Запах человека пропадает с его вещей в день смерти.