...
Ступня, нагло скользящая вниз по каменным кубикам пресса, чуть надавила на выпирающую разгорячённую плоть. Сдавленный стон донёсся из крепко сжатых уст. Несогласие партнёра заводило ещё сильнее. Чуть поёрзав, мужчина с каштановыми волосами, пахнущие цитрусами с древесной ноткой, смущённо отвёл взгляд от пристальных карих глаз, плотоядно осматривающих каждую малейшую реакцию на свои проказы. - Ты знал, что воздержание вызывает импотенцию? - сев на колени, обтянутые дорогой тканью брюк, Мадара принялся жадно впиваться в шею объекта воздыхания. - Поддайся своим мыслям, милый Хаширама. - Хватит шептать, - на выдохе молвил тот, пытаясь отпихнуть лучшего друга. - Я не хочу портить с тобой отношения. - Не будь капризной девочкой. Я тебя, как облупленного знаю, Хаширама, - в темпе вальса расстёгивая белоснежные пуговицы, будущий мафиози втягивал в страстный поцелуй Сенджу. - Мадара, - сквозь пылающие покрасневшие губы стонал сын главы ювелирной компании. Он хотел его, но из-за семейной неприязни к "радужным рядам", как говорил отец, не мог позволить запачкать и оскорбить свой благородный род. Терзающие мысли не давали покоя, но отказать любимому человеку, сидящему не конкретно его коленях, Хаширама тоже не мог. Мужчина лишь решил, что течение времени всё равно унесёт всё с собой, почему отказываться от лучших моментов жизни не стоит. Дав волю накаченным рукам, он водил ими по широкой спине. Чувствуя, как ладонь с силой надавливает на позвонки, Учиха опрокинул оппонента на мягкую кровать, прогибающуюся под двумя. - И кто это у нас говорил, что не хочет иметь дела с мужчинами? - риторический вопрос полный сарказма проходил сквозь сознание и из-за возбуждения он почти в ту же секунду был забыт, а до идеала выглаженная рубашка покинула пределы заправленной постели. Всё больше краснея Сенджу сдавленно выдохнул, вновь отводя взгляд полный смущения. Заметив последующую реакцию на менее напористые действия, Учиха с задержкой в пару секунд слабой хваткой обвил ладонью челюсть. - Смотри только на меня, - приказным тоном велел он, прикусив припухшую нижнюю губу, что так и норовила ускользнуть в любой момент. После множества тех случаев, когда продавец ювелирного магазина просто отмахивался от сначала таких невинных намёков, а после и прямых действий, думалось, что тот как и всегда выбежит из собственной спальни, позабыв об этом казусе раз и навсегда. Но мужчина лишь целовал в ответ, соприкасаясь с языком, наверняка способным завязать бантик из веточки сакуры. Мадаре же было мало. Мало прикосновений, мало чувств, мало Хаширамы. Одним резким движением он проталкивает свой язык чуть ли не в глотку, почти заставляя Хашираму вскрикнуть. Жадный. Сильные руки скользят вдоль по всё ещё мягкой коже, проходя сквозь ткань брюк и до побелевших костяшек сжимая ягодицы. Конечно, в силу своей воспитанности, второй начал отпираться, однако не тогда, когда тепло плоских животов соприкоснулось. Звёзды заплясали в глазах, словно на ясном небосводе, окутанном множеством тайн и легенд. Вслед за рабочей рубашкой пали и устои, навязанные религиозной жизнью. Чувствуя возбуждённую плоть партнёра, выходец из знатного рода застонал в горячие приятельские губы, что доводили до мурашек по коже. Расстегнув заносчивую молнию тесных брюк, открывался обзор на пульсирующий бугорок в боксерах. Сдёрнув лишний предмет одежды и опускаясь ниже, мужчина обдал тёплым дыханием чувствительную головку члена. Мадара без малейшего стыда взглянул в очи, похожие на кору деревьев. С улыбкой и хитрым прищуром мужчина радовался внутри, что именно он оказался на месте первого партнёра любимого товарища со школьных лет. Именно под ним сейчас Хаширама стонет и из-за него так выгибается из-за удовольствия от соприкосновения влажного языка с разгорячённой плотью. - Двадцатитрехлетний девственник, - лизнув головку с источающейся жидкостью, мужчина демонстративно цокнул языком. - Но всё же ты вкусный, - шёпотом глаголил Учиха, расплываясь в похотливой улыбке. - Хватит уже так говорить, - задыхаясь, умолял второй. Прикрывая рот правой ладонью, Сенджу старался заглушить все те ужасные звуки, перечащие его религиозной жизни. Если хотя бы кто-то узнает о его узах с лучшим другом, то мало того, что он фактически перестанет существовать для своих родителей, так ещё и будет крайне тяжело найти работу. Из-за многочисленных связей отец мог устроить ему настоящий кошмар до конца бытия. - Ты слишком пошлый. - Я? - удивился мужчина между ног. - Уж кто бы говорил, сладкий. Знаешь, у тебя член, как сыр в масле сейчас катается, поэтому будь добр, открой свой чудный ротик и дай мне услышать долгожданную музыку для моих ушей. Всячески отмахиваясь от слов лучшего друга, Хаширама отрицательно повертел головой в разные стороны. Учиха же устал от надоедливых отказов, видимо, поэтому ему и сейчас приходится заставлять того расслабиться в его руках. Настырно вобрав до конца член, он заполучил в кои-то веки то, чего ожидал: пробившийся сквозь потную ладонь сладостный звук. Не в силах больше совладать со своим телом, Сенджу опустил кисти на широкие плечи, то сжимая их, то разжимая, словно мурчащий кот выпускает коготки от удовольствия. Каждое касание отзывалось мурашками по телу. - Снял бы себе девушку на крайний случай, познал бы давным-давно истины удовлетворения, - отстранившись, Мадара вновь навис над мужчиной. Растрепавшиеся по подушке каштановые пряди чуть подрагивали от мелкой дрожи. Укусив золотистую мочку уха, будущий мафиози продолжил, однако голос был едва уловим. Он был, словно лес с шумящей листвой деревьев. - Но зато я знаю, что ты не спидозный и принадлежишь только мне. Поцеловав напоследок ещё раз в губы, мужчина одним лёгким шлепком по бедру с загаром заставил сменить положение. Тихо простонав и шумно выдохнув, Хаширама до сих пор так и не понял, каким образом стоял на трясущихся коленях и остался в том, в чём мать родила. Настолько он был опьянён своим, как привык считать, лучшим другом. Пока партнёр шумно дышал и неудовлетворительно ёрзал бёдрами, будущий член преступного мира стягивал с чуть влажного тела рубашку с лёгкими, почти незаметными, складками. Услышав падение ткани, Сенджу уловил себя на мысли, что хотел бы видеть только эти накаченные мышцы и ничьи больше. От достаточно серьёзного желания, сотрясающего мозг с религиозной закалкой и традиционными ценностями, сын директора ювелирного магазина внезапно притих. Однако, почувствовав, как кто-то прислонился к чувствительной спине, вводя в тугое колечко мышц длинные пальцы, подобные ивовым прутьям, как к уголкам глаз подступали хрустальные жемчуга. Задерживая собственное дыхание, хозяин комнаты сжал в кулаках простынь, аккуратно заправленную до недавнего времени. Мадара же успокаивал поцелуями в ямку за острым ушком, обвивая того левой рукой за пояс. Ладонь с отчётливо выпирающими голубоватыми венками ухватилась за затвердевшую плоть, двигая ей чуть медленнее, явно мучая нижнего. Тот только и успевал одаривать непозволительными звуками помещение, как бы говоря не только Учихе, но и всем остальным, как сильно он сейчас хотел отдаться в почти чужие руки. И он ведь действительно перестал волноваться по поводу этой ситуации. Видимо, поэтому сейчас и позволил, чтобы его член медленно сходил с ума от лёгких соприкосновений. Пальцы протолкнулись глубже, касаясь заветного комочка нервов, посылающий волну мурашек и судорожный вдох. Приятно. Сладко. Тягуче и так чертовски мало! Бёдра боязливо двинулись в ответ, словно мужчину с прямыми волосами увидят, осудят, изобьют розгами. И, пожалуй, это было намного лучше, чем ощущать пустоту после пальцев. Всё изнывало от тоски по чему-то, что отныне стало для него родным. Услышав недовольство со стороны, в качестве награды за выдержку, мужчина вошёл своим стояком в дрожащее тельце ничуть не меньшее по габаритам, чем он сам. Давая привыкнуть к новым ощущениям, он разряжал обстановку своими приторными речами: - Какой ты тугой, Хаширама. Совсем нетронутый... Признайся, для меня сохранил? - и, цокнув языком, звонко шлёпнул по ягодице. Секундный удар и сильное сжимание ягодиц выдавили надолго засидевшееся в пересохшей глотке одно единственное искажённое дрожью слово: - П-пожалуйста... - У тебя достаточно красивый голос, однако постарайся попросить меня, как тому подобает, - Мадара знал, что получит то, чего так страстно желал, однако он любил получить всё удовольствие по максимуму, чем изрядно и грешил из раза в раз. Проведя вдоль спины массивной рукой и выйдя из сжимающейся дырочки, он грозно продолжил, - Я жду. Сенджу протяжно и нетерпеливо замычал. – М-м-мадара, пожалуйста – задыхаясь в собственном грехе, Хаширама оглянулся на лучшего друга. Тот лишь с садистской улыбкой оставил очередной горящий след от ладони на плотной ягодице. – Громче! – прорычал он, невесомо задевая ногтями колечко мышц. На свои действия Учиха получил всхлип и громкий стон, что всё же выбился из глотки сыночка богатенького папы. – Трахни ты меня уже! – изнывая от собственного желания, Хаширама впервые использовал грубое выражение, при этом стелясь под партнёром течной сукой. Вообще он ни разу не выражался непристойными ругательствами при ком-либо, даже при самом себе. Он был образцом для подражания. Ровно до того момента, пока так сильно не опустился перед ним - Учихой Мадарой. И ничто так сильно не улучшало самооценку Мадары, как этот момент. Сенджу, такой правильный и безгрешный в один миг переменился, только под сильными руками товарища. Шлепок по темноватому бедру эхом отлетел от стен, впутываясь в острые концы учиховской гривы. Мадара буквально вжимался – животом и членом – в дрожащего партнёра, с придыханием нашёптывая в ушко: – Сколько лет я добивался тебя, Хаширама... – он шипел змеёй, столкнувшей Еву в пучину греха. – Сколько лет я тебя желал и сколько ночей потратил на мысли о тебе. Это зависимость, Сенджу-сан. – Хаширама мог лишь несвязно мычать, судорожно целовать пока ещё молодые щёки, отрывисто наслаждаться теплом огромного тела. Мадара всегда был больше по любым габаритам. – Я люблю тебя, – единственное, что смог обронить Сенджу перед тем, как полностью стать единым целым с Учиха. Ему уже не было важно, что Бог видит. Бог любит тех, кто любит ближних. Стены толстые - они сохранят маленький секрет парня из религиозной семьи и жертвой психологического домашнего насилия. Они живы, пока любят И любить будут вечно. ... - Ублюдок, - лишь шёпотом выругался Мадара, ища в телефонной книге знакомый состав цифр, из-за которых сердце бьётся в бешенном ритме, готовясь выпрыгнуть. Сколько лет прошло, а он так и не может перестать думать о прошлом, горько доводящем до слёз. Если бы жизнь мужчины была бы фильмом, то наверняка снимался бы в жанре "драма". Перевернув страницу, кожа на подушечках пальцев внезапно больно уколола. Не заметив, как край бумаги оставил тонкую красную нить, Учиха провёл тем же порезанным средним пальцем вдоль аккуратной строки с необходимым номером телефона. Словно красными чернилами, полоса пылала огнём, привлекая к себе всё внимание. Каллиграфическим почерком выведены буквы и цифры, навечно отпечатавшиеся внутри. Беря сотовый телефон в левую руку, мужчину одолевало небывалое волнение. Оно не тревожило его очень давно, что Мадара успел позабыть каково это - волноваться из-за встречи с почти забытым человеком. Гудки доводили до сумасшествия. Они тягуче отзывались эхом в голове. Они же и били по внутренностям. Монотонный голос молвил, разрезав напрочь горло в клочья: "Набранный вами номер не действителен." Хаширама сменил номер телефона и теперь точно вероятность встретиться равнялась нулю или иначе - петле, повязанной, словно галстук. И с помощью той самой петли мужчину тянули к яме, где всем правило отчаяние. Дальше всё зависело только от него, Учихи Мадары: послушно спрыгнуть в прогнившую бездну или своими силами разыскать того, кто заставляет чувствовать его живым и нужным....
В неоновых помещениях всегда интересно спорить с кем-то, особенно если это твой товарищ, выступающий против наркотической и алкоголической зависимостей. Всё потому, что у него где-то вдали осталась семья. "Ничего такого грандиозного": посчитал когда-то седоволосый торчок. У него же не было кого-то, кем можно было бы дорожить. Были лишь те, кому хотелось закинуть на голову чёрный мешок и подвесить на крюк вверх тормашками. Доставая полиэтиленовый пакетик небольшого размера, мужчина хлопнул дверью в кабинку, радуясь, что рядом нет никого, кроме противника и в то же время приятеля с давних времён. - Может, хватит торчать и тратить моё ценное время на себя? - пожаловался широкоплечий мафиози, проверяя закрыта ли дверь в уборной строения с шумной толпой. - Ты в курсе сколько денег уходит на твою дурь? - Да знаю я, Какузу! - как подросток, завопил Хидан, подставив руку под падающую таблетку с незаурядными узорами. - Что ты привязался ко мне? - А кто это из нас просил пять минут назад быть на стрёме в случае, если кто-то обнаружит тебя под твоими порошками или что там у тебя? - не унимался Анимиру. Смуглая кожа контрастировала на фоне салатовых неонов, замыкающих бушующую тьму в оковы. Она вырывалась из своей темницы, однако стражники снова и снова ловили заключённого. - Короче, не еби мне мозг, пока я занимаюсь тем, чем занимаюсь, - только хотел было принять экстази язвительный мужчина, как его вновь отвлекли. - Дохуя ты борзый, однако. Остаться без средств не боишься? - словно раскаты грома, с силой давил на мозг баритон под грузом гнева. - Хватит причитать там, - кладя наркотик на влажный после горячительного язык, Мацураси передразнил оппонента высоким наигранным голоском, как в сейю из какого-то хентайного аниме, - Ты мне не жена-шлюшка из далёких земель, поэтому иди нахуй. С Хиданом никогда не было установлено какого-либо адекватного контакта на эту тему. Любой мост, только-только начавший зарождаться с элементарного чертежа, тут же сгорал раз за разом, не давая и жалкой попытки подобраться к зависимому. Как бы сильно не хотелось поладить Какузу, выходило это из ряда вон чем-то выходящим в глазах товарища. Сколько времени прошло с тех самых времён, когда они познакомились, но ни разу так ничего и не вышло, лишь косвенно затрагивали тему зависимостей. Проникнутый внутрь синтетический наркотик подавал величайшие надежды пробудить безумную сторону в скором времени. Осталось только подождать. Всего тридцать-сорок пять минут и зависимый получит тот самый кайф, которого ожидал с минувшей бессонной ночи. Раздвинув ноги пошире, Мацураси откинулся на прохладный мраморный бачок. То закрывая глаза, то таращась ими на расслабляющий неон цвета мудрости и здорового духа, он нервно кусал губу со свежим порезом. Теребя припухшую поверхность, проворный язычок надавливал и слизывал выступающие капельки на зелёном свету, что были коричневого цвета. В действительности седоволосый волк видел конкретно этот оттенок, пожалуй, больше всех остальных. Его ни с чем не перепутаешь. Он приятно раздражал слизистую носа и въедался в ткань, попади он на неё. Расхаживая взад-вперёд, Анимиру тревожно взглянул на своего второго близнеца через плоскость, за которой таилась сказка, как в "Алисе в стране чудес". Мешки под глазами настораживали о недостатке жидкости в организме, а синяки под глазами кричали о ночах без здорового сна. Работа выматывала и даже слишком. Какузу и был той самой лошадью, которая тащит без перерыва эту изнуряющую, бессмысленную и безжалостную ношу. Нужно подать заявление об отставке и теперь точно. Участившиеся сердечные приступы от постоянного стресса, перемытого больными воспоминаниями с терзающим прошлым, явно не дадут покоя и дальше. Ему требуется отдых длинною во всю оставшуюся жизнь. Ни что не стерпит больше тех потерянных лет, которые мафиози мог провести в кругу близких. Пора кончать со всей бумажной волокитой и со всеми кровавыми океанами, которые нередко приходилось устраивать для порой таких же ни в чём неповинных людей, как и его семья. Да, действительно стоит уходить из этого порочного ада. - Ты глухой там или как? Я с унитазом разговариваю, что ли, или ты действительно в одну секунду оглох, запихав ватные палочки до ушных перепонок? - выдернул из своих размышлений вновь этот противный, нервозный писк из неоткуда. С таким напарником, как Хидан Мацураси, было легко выйти из себя, раздробив его черепушку об бетонную стену с крошащейся штукатуркой или об асфальт, протоптанный миллионами жителями Токио. - Надоедливый... - только и выдавил из себя человек за тонкими стенами. - Не, сколько раз ты мне втираешь, что я скоро коньки отброшу, а такое чувство, будто ты там подох, - с силой стукнув самими костяшками по дверце, многолетний торчок гневался всё больше, невольно напоминая Зевса. - Скорее тебе недолго петь осталось, - спустя десять минут своего гробового молчания, Какузу только в который раз убеждался в своих словах при первой встрече с безумцем: "Тебе минута тишины на голову давит сильнее, чем на мою - твои проповеди о божках." - Ну-ка повтори чё вякнул, - возёканье внутри кабинки настораживало, ведь действие дури наверняка скоро должно начаться. Сколько там прошло? Минут пятнадцать или двадцать? В таком случае, прилив сил и адреналин скоро захлестнёт с головой в омут бездумных действий. Агрессия явно присуща характеру употребляемого и до столкновения с наркотиками на краю земли. Стоит в начале обезоружить противника, а дальше - как дело пойдёт, если не побежит сломя голову. А оно побежит. Обязательно побежит и снесёт с ног. Падая на спину, можно будет услышать отчётливый хруст в позвоночнике под таким-то грузом, как взрослый мужчина с достаточно неплохим рядом накаченных мышц. Вошканье на полу продолжится уже под уставшее тяжёлое дыханье. Так происходило не раз и не два сначала. Со временем контролировать поведение наркозависимого приятеля стало намного проще с опытом. - Полетишь сразу или пару секунд отдохнёшь? - равнодушно занимался прелюдией Анимиру, прислушиваясь к каждому шороху со стороны оппонента. - Да хоть ножом тя пырну, - достав из внутреннего кармана, спрятанного от лишних глаз, нож-бабочку с высохшими маленькими пятнышками на рукоятках и чуть более свежей тоненькой полосой вдоль самого лезвия, Хидан и не думал отступать. Внутри лопнуло терпение уже давно. - Ого, а ты сегодня серьёзный такой, дружочек, - продолжая доводить до истерии и жажды крови, Какузу всё так же игрался с ним. С каждым разом становилось неинтересно без риска останавливать и давать по щщам лучшему другу. Поэтому и выводил того на безрассудные поступки. Последние два года так и шла их сценка друг для друга "я тебя убью" и "ты ничего мне не сделаешь". Безусловно мужчина приносил несколько раз вред его телу, но всё, зачастую, обходилось без последствий. Весьма вероятно, через пару таких промахов у зачинщика данной драм-постановки не останется ничего: ни почек, ни печени, ни желудка, ни сердца. Хидан всегда целится на эти органы, почему легче лёгкого отбить его удары из-за предсказуемости. Опыт многому его научил. К примеру, каким образом сохранить себе жизнь. - Как бы не хотелось этого признавать, но ты мой лучший друг, Хидан. И сейчас я жалеть тебя не намерен. Это не в моей компетенции. - Как будто в моей компетенции оставить всё так, как есть, - дикий взгляд не устрашал. Он лишь только слегка напрягал и ни более. Какузу давно привык к выходкам товарища, почти ставшего родным младшим братом. - Что изволишь отдать? - Попробуй перерезать артерии на шее, - хмыкнув, предложил оппонент чуть выше ростом с более крепким телосложением. - Однако, можешь попробовать снова вырезать почки. Они тебе понравились вроде. - Не оттягивай момент своей хреновой речью, - не вытерпев и секунды, тот набросился на противника вперёд блестящим лезвием, отражающим болезненно зелёный свет. Этот свет лился откуда-то сверху. Непонятно откуда. Теперь непонятно. Под действием таблетки всё уходило из-под ног. Они сами уже не ощущали ничего, словно вместо мяса и костей были набиты пушистой ватой. Голова же будто разбухла, как вчерашний удон на завтрак. Мужчина не мог до конца сообразить тогда, как именно с ним стоит поступить: съесть или оставить на несколько дней. За последние два дня без еды он до того не мог ни о чём думать, что молча смотрел в неизвестный потолок с облупленной штукатуркой. Просто смотрел, как тот рушится и его частички улетают в том же неизвестном направлении, что и сам потолок. Он был прахом, что развевается на ветру женщиной низкого роста с чёрной фатой. Она глотала собственные слёзы и скорбь по любимому человеку. Она не могла поверить, что тот умер так рано при каком-то неверном, невообразимо нереальном случае. Казалось, смерть не настигнет жениха в чёрном фраке так скоро. Но коса уже была заведена за шею молодожёна, срывая голову с невероятно красивой внешностью, подобно вишне, что собирает фермер. Его собственный бред после передоза точно когда-то сведёт в могилу. - Какой ты медленный и невежда. Никогда не слушаешь, что говорят старшие, - пригнувшись, Анимиру перехватил руку, которая казалось, растает от недостатка массы. Со звоном упавшая бабочка отрезвила разум нападавшего. А пришедший в солнечное сплетение удар поставил точку в сегодняшней стычке между наркотиками и мужчиной, что так жаждет сбежать куда-то вдаль от мирской суеты. Суеты, где обязательно будет тот рассвет, не давший обещанной тишины. - Уёбок, - шипел седоволосый мафиози снова и снова, прокручивая в голове всё известные способы убийства. В конце концов, под наркотиками ему легче убить хоть целый взвод террористов. Опять же, так говорил только исключительно он сам. Вряд ли станешь доверять противоречивому человеку, который местами не помнит собственных слов через пару дней и торчит который год подряд. Похлопывание по плечу не дало и капли успокоения для заблудшей души в дурманящей чаще. Оставлять её нельзя было, как когда-то уже оставили, будучи маленьким беспризорником без родных. Уведя мужчину, кривящегося от боли, в опьянённом состоянии с бабочками внутри головы прочь от клубного переполоха, Какузу лишь только вновь мысленно ругал того за растраты на воздух. Воздух, который погубит своим витающим в нем угарным газом....
Бешенный темп сердцебиения сводил с ума сильнее прежнего. От него хотелось сбежать, скрыться за углом зданий, засесть в каком-нибудь подвале и до конца жизни не появляться в людных местах. Только проснувшись ото сна, разъедающего как плоть, так и кости, Саске разил глаза яркий свет. Утренние переживания превратились в настоящую паническую атаку. Всё содрогалось внутри, как из-за землетрясения, пожирающее постройки и всех, кто оказался рядом. Однако, кто-то всё равно смог избежать неминуемой гибели. Кожа покрывалась мурашками и казалось, будто сейчас в помещении царил мороз в минус двадцать или, быть может, тридцать градусов. Оттенков для полной картины добавляли торчащие косточки и судорожно вздымающаяся грудь. Всё шло к тоненьким тропам, покрытым морской солью. Тропы берут начало из черноты ночного неба и белёсых звёзд. Заканчиваться дорожки могут где угодно: на просторах прямоугольной горы с оболочкой из тканевого поля; на бледном и бархатистом холсте, на котором иногда присутствует румянец; или же у границ между небесной мглой и белоснежным холстом. Подумав о том единственном, кто, возможно, и понимал почти полностью, парень съёживал пальцы и винил себя за слабость, ведь так и не смог сдержать слёз. Они катились по чуть порозовевшим от чего-то щекам и падали на наволочку, превращая ту в мокрую тряпочку. - А-аники, - не унимающаяся дрожь в голосе искажала то слово, которое навечно выпаяно паяльником на рёбрах или же на самом сердце. Участившееся сердцебиение было слышно прямиком в голове. Этот набор букв, ласкающий тонкий слух, вызвал бурю эмоций. Последний раз он плакал, скучая по старшему Учихе, после его ухода в неизвестность. Тихие шаги по дорогому паркету сопровождались поскрипыванием. Итачи в домашнем чёрном пушистом халате показался в проёме, а после и на краю кровати. Горячая ладонь, обтянутая молочной кожей, осторожно обогнула скулы младшего брата, задерживаясь всего на несколько секунд. Саске же, разомлевший под прикосновениями, потянулся в ответ на тепло, тихо всхлипывая. – Аники...– он звал совсем по-детски, как в грозовые ночи, как если бы он остался один во всём мире. – Я тут, Саске. Я здесь. – лоб ко лбу, ладонь к ладони и слёзы медленно оседают на лёгкой ткани. Итачи его не бросит, нет. Он его любит. Не даст в обиду, не оставит. Он любит Саске. Кровать проседает, когда Итачи забирается, чтобы быть ближе к брату. Куда уж ближе? Он крепко обнимает своего отото, смахивает влагу с его скул, нездорово бледной кожи. Чуть суховатые губы оставляют робкие поцелуи на лбу, брови, верхнем веке. Он бесконечно любит. Парень не мог задать вопрос, терзающий душу всю эту одинокую неделю. Застрявший ком в горле не давал и спокойно вдохнуть того же воздуха, что и родной человек, не говоря уже о речи. Тёплые ладони успокаивали и в то же время беспокоили. Они так же бесконечно бродили по дрожащему тельцу в попытке успокоить. Итачи навечно привязался к нему и не сможет покинуть его. Не из-за совести, скорее, из-за тяги быть с любимым братом. И в радости, и в печали, как многие говорят. Всхлипывая, Саске чуть ли не давился собственными слезами, вжимаясь в дорогие для него плечи. Тропы всё бежали и бежали, пачкая теперь не просторы мягких гор, а уютный лес. - Я рядом, - повторял Итачи, гладя по голове изящной ладонью, повидавшей настоящий кошмар. - Я тебя не брошу, маленький ты мой. Крепче прижимая к себе, старший Учиха с ужасом вспоминал через что нужно было пройти, чтобы просто побыть рядом со своим отото. Моменты прошлого чертили крест на подкорке черепа, который вряд ли искупит все грехи. Едва видно дрогнувшие губы вновь и вновь успокаивающе касались кожи, как это делала когда-то в детстве их мать. Итачи не заменит её, однако он всё ещё является братом. Тишина рвала всё внутри на части. Так не хотелось отпускать никуда брата. Однако, именно в расставаниях и состояла его работа. Лучше бы он вообще никогда не попадал в окровавленные ряды людей с безумной натурой. Нет, здесь лучше подойдут утопленные монстры в океане крови. Конечно, сейчас стоило отпустить Итачи и не держаться за края его пиджака. Но так не хотелось... - Саске, я скоро вернусь. Обещаю, - тыкнул Итачи младшего братца в порозовевший носик, словно на колком морозе. - Это всего на пару часов и не более. - Но ты только недавно клялся, что не бросишь меня, а теперь снова уходишь куда-то, - было слишком обидно, что Саске снова бросают. Ему порой казалось, что он для Итачи не более, чем игрушка, которую можно защищать и кинуть в любой момент. - В тот раз я задержался. Извини за это, если сможешь. Сейчас всего на пару часов. Не больше, - Учиха-старший пытался успокоить его, как мог. Ему действительно нужно было явиться на эту встречу. Безусловно, это не встреча выпускников со школы, а некое иное собрание. О нём не стоило болтать налево-направо, ведь тайные собрания на то и называются тайными, чтобы о них ничего не говорить. - Куда хоть? - с обидой бубнил под нос Саске. - Милый мой братик, поверь, тебе не стоит знать этого, - гладя порозовевшую щёку, он видел, как его отото был на грани ещё одной партии жемчуга. Заботливо поцеловав в лобик, Итачи продолжил, - Пока что не знай всего этого. Покинутая постель снова сковывала одинокими объятиями. Она не хотела отпускать маленького поселенца в надежде на вечную совместную жизнь. Её воротило от одной только мысли об одиноких днях и ночах, сменяющиеся месяцами и годами. Этот страх покинутости и повелевает её разумом. Саске же, словно прибитый гвоздями к ней, тихо всхлипывал раз за разом после этого "я скоро вернусь". На его невероятно хрупких, костлявых плечиках непосильным грузом лежали всё обещания, которыми его кормил старший брат. С самого детства и, вероятно, до самого конца будут копиться все эти "клянусь" и "обещаю". Почти каждый божий день он слышал от него одно и то же. Ничего не изменилось. Всё в точности так же, как и было когда-то и будет всегда. Одни и те же "обещаю не бросить". Обнимая себя за плечи, Учиха-младший размышлял на кого его променял старший брат. "Может, девушка появилась?": промелькнуло в голове, что дурманит с детства безумие. "Нет, он не стал бы скрывать. Что в этом такого? Странно было бы, если парень. Вот это точно странно. Тогда, что за человек, с которым встречается Итачи?": нервно покусывая кожу на указательном пальце расслабленной кисти, парень не мог понять ничего из того, что шло на ум. То же самое, что и в лечебнице произошло. Ничего не понятно. Кто и куда? Что за боги? Что за встреча и с кем? А главный вопрос: Зачем? Саске до сих пор оставался в неведении. Он путался во всех догадках и чувствах внутри. Почему он так беспокоится за кого-то, кого ненавидел полные шесть лет? Спустя пару минут отметины от зубов неприятно отзывались болью и жутко чесались. Раздражение и все отметины скроет одежда. Ничего страшного. Надев белую водолазку на несколько размеров больше, парню показалось, что он в ней буквально почти тонет. Она свисала с него, будто бы желая скатиться, как капельки тающего мороженого. Горловина обнажала острые ключицы, а рукава полностью прикрывали ладони. Братский запах тонко вился кружевами у ноздрей, щекоча их. Почти прокусанная кожа горела, как щёки. Укусы - понятное дело, но вот щёки - неизвестно. Что-то разрасталось внутри, тепло грея ледяную душу. То было похоже на солнышко, поселившееся в связанных внутренностях, под кожей, в крови. Маленькое чудо было везде. Оно обнимало, прижимая к себе, как мама. Оно щекотало и целовало в лобик. Оно было тёплым, в конце концов. И настолько, насколько это было возможным. Лучезарно улыбаясь, гитарист тёр от слёзок щёки. Ему до сих пор было обидно, но в то же время он не держал зла на самого доброго, любящего его человека - на Итачи. Он так же бесконечно любит его, как и он сам его. Сколько не ломай голову, а одно становилось понятным и неизменным - то была искренняя любовь к брату. Даже ближе, чем к просто брату. Он любил его любым и за всё. Какую глупость Итачи не допустил бы - Саске его не отвергнет. Какие бы обидные слова тот не сказал - всё равно любит. Что бы ни случилось, он будет рядом. Если и прошло шесть лет, то отпускать ещё на двенадцать Саске не намерен. Вероятно, сама судьба молвила, что им порознь жить никак нельзя. Теперь уж точно. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе. Молчание стен трепетно доносило приятный терпкий аромат. Он так же приятно вился вокруг, как и призрачное братское присутствие. Он сварил то кофе, он спал в той одинокой спальне, он дышал тем же воздухом, он начал жить вместе с Саске в этой до безумия странной квартире, где творились нескончаемые чудеса в жизни юноши. Всё здесь было напрямую связано с ним - с Итачи. Непривычно сильно сжимался маленький камушек внутри, с тяжестью давя на лёгкие и пищеварение. Тремор рук, нарастающий с каждой минутой, требовал только единственного - игры на инструменте, что спасал в особо тяжкие периоды жизни. Туда же входили и панические атаки. Они начинались с всегда с одного и того же - воспоминания, плотно закрывающие глаза от всего мира, не видя ни правды, ни лжи. Жадно глотая воздух, парень быстрым шагом миновал коридор, оказавшись около уже одинокого кухонного гарнитура. Аники успел уйти намного раньше. Трясущимися руками Саске открывал фактически все шкафчики в поисках таблеток, прописанных психиатром. Из-за ослабления памяти тот лишь молился одному господу в надежде, что бесконечный страх скоро закончится и он найдёт эти гребаные препараты. Длинные ресницы дрожали, а, увидев свою маленькую, но такую значимую цель, замерли. Запив этот спасательный круг водой из-под крана, младший из жителей квартиры скатился на пол, чувствуя, как со спины ручка шкафчика содрала кусочек кожицы. Его юношеские крылья вновь истекали алым, пачкая ткани то маек, то зимних кофт, спасавших тельце, состоящее почти из одних костей даже летом. Прикрывая ладонями, обтянутыми сероватым тоном, заплаканное личико, вновь потекли ручьём маленькие дорожки. "Когда это всё закончится?": вертелась лишь одна мысль в пустой головушке, словно переполненной белой и красной ватой. Парень цеплялся за ломкие волосы, снова и снова глотая уже который раз слёзы. Его глазки с тёмными омутами покраснели, словно их залили пёстрой гуашью. Спустя пару минут Саске гладил себя по голове, как это сделала бы его родная любимая мама. Саске так и остался сидеть в той же позе, дожидаясь прихода брата. Больно. Очень больно, когда тебя нет рядом.