...
Как красиво сейчас падал бы белоснежный снег, а на него проливалась бы кровь той, что сидит сейчас с аники в дорогущем ресторане где-то в центре города. Скучающим взглядом Саске ласкал виды за простором стекла, но не было никакого снега и пасмурной погоды. По небосводу плыли лишь перистые облачка. Они были такими нежными и наверняка приятными на ощупь, если бы можно было их только почувствовать. Конечно, фантазии противоречили сами себе, однако, когда ты неизлечимый больной с острым психозом, единственное, что тебя так радует после диагноза - невинные фантазии. Даже грустно, что его болезнь никак не лечится. Она только корректируема мозгоправом, чтобы не сойти с катушек ещё сильнее. С одной стороны было бы не так уж и плохо погрузиться с головой в безумие, словно в океан из рубиновой жидкости, а с другой - он больше никогда не сможет адекватно общаться с любимым нии-саном и двумя друзьями, ставшие ему братом и сестрой. Именно поэтому Саске, наверное, и старался следить за приёмом медикаментов все эти дни, что он пробыл в квартире чуть ли не из алмазов. Сейчас нельзя лишаться трезвого рассудка. Только не сейчас. - Когда же ты придёшь, Итачи?.. - не унимался тихий голосок, чуть подрагивая изредка. Сидя на прохладном полу у панорамных окон, гитарист в ожидании побрякивал пальцами неизвестную мелодию. Прошло больше, чем пара часов, как уверял старший Учиха, торопливо собираясь на встречу. Он снова дал непосильное обещание для себя. Он снова лжёт и хочет уйти. На этот раз навечно и это точно. Итачи должен был когда-то уйти. Если все уходят, то и аники уйдёт тоже. Не тот человек, которому стоит доверять. "Я зря открылся...Зря... Это было опрометчиво... Всё было зря... И я зря открылся... Открылся... Зачем?..": строки внутри прерывисто томили голову, и так уставшую от даже самой жизни. Саске замученно вглядывался в свои тигровые полосы, что наползали друг на друга. Они уходили своими глубинами прямиком под серую кожу из листа бумаги, доходя до лазурных ниточек, что так и тянет оборвать с концами. Руки притягивает к себе, словно магнитом, острая бритва, лежащая в ящике в тихой ванной. Однако, острее всего были его слова. Они огромными чёрными крыльями перерезали артерии на тонкой шее. Та же с хрустом откинется назад, сверля стеклянным безжизненным взглядом до дыр в голове этой огромной чёрной птицы. "Птицы... Птицы на могилах так красиво порхают и садятся на могильные плиты, под которыми билось чьё-то сердце когда-то. Так мило думать, что через секунду ты окажешься там, где был всего раз и в прошлой жизни. Тело - это оболочка. Это всего лишь комната для твоей личности. Душа - это ты. Настоящий ты, который думает сейчас о комнате или сосуде. Ты можешь быть свободным, а можешь продолжать быть заключённым в темнице, что так изнуряет. Выбор за тобой.": изредка выдыхая тёплым воздухом, сладостно шептал такой знакомый голос. Тёплый низкий баритон был до безумия знакомым, что из-за него становилось страшно настолько, насколько вообще возможно представить страх и как он проявляется. Желудок сворачивался напополам, а глаза закрывались сами собой. "Ты же знаешь, что ты для меня тот, кто мне и вовсе не нужен был. Это твой звёздный час, мой маленький...": чувствуется, как кто-то с силой сжимает плечи, прижимая к себе. Неизвестность бродит горячими руками по холодному тельцу ощупывая каждую торчащую косточку. Саске так и сидел в напряжённом положении тела, пока в голове или за её пределами звон не зарезал шепоток. Гитарист отсиживался в надежде на уход незваной личности. У Итачи наверняка были ключи от квартиры, почему это и было странным. Настырный гость не унимался. Звон так и продолжал резать просторы комнат, обставленных мебелью. Он ещё больше доводил до сумасшествия, чем внезапные галлюцинации. Тихонько покачиваясь взад-вперёд, парень всё продолжал молиться одному господу богу, дабы этот кто-то проваливал как можно скорее. Так продолжалось уже пятнадцать ожесточённых минут, тянувшиеся так же, как автомобиль без топлива. Внезапная тишина. "Промежутки времени между звонками были не более тридцати секунд, а сейчас идёт уже третья минута. Какова причина? Что-то идёт не так, как задумывалось или просто надоело? Может, всё теперь пребывает в спокойствии?": Саске не был глупым, скорее, наоборот, был чересчур умным временами. Это даже пугало со стороны. Наруто и Сакура могут подтвердить. Так в чём же причина ухода неизвестных особ? Гробовую тишину прервал крик входной двери: болгарка доводила до предела и этот много страдательный объект. Она визжала, словно резанный зверёк. Однако, её можно было понять - убивают же. Она с грохотом упала, но не разбившись вдребезги, как хрустальная ваза, а лишь только создавая небольшое облачко пыли. Объявлено поражение в бою с неравными силами. Трое мужчин переговаривались друг с другом и один из них, ликуя от необоснованной радости, начал комментировать их "задание", как выразился первый бас в начале: - И зачем только нашему заму понадобилось всё это? Неужели нельзя было самому явиться сюда и разобраться с дверью? - было неясно - радуется он или нет, однако было понятно, для кого они устроили такое представление с дверью. - Ого, смотри, Тео-Тео, там какой-то шизик качается! Это он, Тео-Тео? - Понятное дело, что не Депрессия на ножках, - ворчливо огрызнулся первый, лицезрев картину, открывшуюся с самого порога. Холст вёл в небольшую гостиную, совмещённую с кухней, которую пока не было видно из-за стены в коридоре. Саске не слышал приближающихся шагов в его сторону, почему дёрнулся, когда почувствовал новое соприкосновение. То был не аники. - Эй, мы, конечно, понимаем, что у тебя там не все дома, но ты до жути пугаешь, мелочь учиховская, - с презрением глаголил незваный гость. - Ты какой-то мягкий сегодня, Тео-Тео. Неужели сестричка дала? - не видя явно выставленных границ, блондинчик снова переходил дорогу напарнику. Ничему-то жизнь не учит. - А ты до сих пор в пидорских войсках состоишь, да? - скалясь в его сторону, "Тео-Тео" сильнее сжимал застиранную водолазку. Он подцепил попутно ещё и кожу на плече. Она и без того не была рада постоянным синим отметинам по всему телу, а тут ещё какой-то чувак вылез из-за тени, вероятно, "любимой" работы Итачи. Всё шло, как никогда лучше. Ты не осознаешь действительность, сжимающую до боли плечо, и то, что от неё осталось в глубине воспоминаний. Дозировка таблеток была неверной? Черт. Парень с океаном непосредственности резал своей улыбкой, говоря что-то неразборчиво. А вот что-то непонятное или на неизвестном языке сказал третий голос, похожий на голос аники. Не тот, слишком грубый и не так много ругается. Красивый, но не тот. Вот один из троицы - самый спокойный, но до непредсказуемости больной на голову, как и Саске, почти за шкирку потащил бедолагу и фактически закинул, как провинившегося котёнка, на кухонный стул. Обивка стула мягкая, однако удар чувствуется и то презрение, что вложил незнакомец в перетаскивание малолетнего ничтожного отродья, коим считал его Теруо. Что-то больно впивается в запястья. Тугой узел верёвки: не развязать. Этот день закончится, вероятно, наипрекраснейшим образом. Голова трещала по швам и, сделанная из весомого чугуна, упала бы на колени, если бы не физиология, из-за которой со связанными за спинкой кухонного предмета мебели это было бы очень тяжело сделать. Кристально чистая вода с брызгами полетела прямиком в слегка миловидное личико. Второй стакан. Третий стакан стал решающим. - Чего, блять, надобно?! - не вытерпел, даже будучи в таком душевном состоянии, мальчишка, продолжающий смотреть на собственные голые коленки. Темные шорты не было видно под длинным промокшим насквозь верхом. Ломкие пряди наползали на лицо и прилипали к плечам. Кто-то схватил за секущиеся концы, наматывая те на кулак и поднимая вместе с чугуном на уровень своего, казалось, не существующего в действительности. - Смейся, - приказал Минору глубоким голосом. Он открывал всего себя для этого мальца, дабы тот визжал от увиденного. Чтобы тот в истерическом припадке бился об любую поверхность, самоуничтожая себя и свое "я". Чтобы вся чернь полезла из ушей и он ей задохнулся. - Хуйню несёшь или тортик? - немного продолжал бредить гитарист. Ему было бесконечно плохо так же, как и тот, кто бесконечно... Бред. - Глухой или прикидываешься? - ударяя пару раз об ненавистную спинку стула в половину силы. Обивка мягкая, но она почти железная под налётом таких рук. Они тощие или, напротив - накаченные хуже, чем у брата? Почему всё живёт? Почему всё цветёт? Запах едкой сирени сводил с ума и из-за него проступали мокрые дорожки. Почему такой родной и в то же время чужой голос? Почему они смешиваются в одно единое? Они сплетаются манерой речи и похожими нотками. Птицы. - Итачи, почему ты для меня птица, что я не могу услышать и увидеть вблизи? - Саске не слышит. Он действительно не слышит тот мир, что реален. Тот мир, что сейчас безжалостно ломится под его черепушкой. Тихие всхлипы ножом срезали кожу с маленькой шейки котёночка, что задыхался сейчас от всего, что задевало хрупкую личину. - Теруо, Хикэру... - Да он псих законченный, - пропел Хикэру, крутясь у замученного и без того Теруо. - Минору-сан, что будем делать с... этим? - пожалев незнакомую, но известную нынче личность, мафиози не стал называть его отродьем, явно сочувствуя его старшему брату. Он знал, как тяжко приходится с замом, потому и вошёл в положение Учихи-старшего, хоть и до сих пор питает к нему липкую ненависть, обволакивающую подобно кокону. - Так не очень интересно, поэтому подождём часик другой, а если башка не просияет, то работу всё равно придётся выполнить, - план следующих действий предельно ясен. Пока что можно и элементарно немного отдохнуть физически. Совсем немного, пока поехавший мальчишка не успокоится. Для интереса. Это всё только исключительно ради интереса, ведь давать перерыв и только затем добивать до конца - самое интересное....
Почему в ушах всё так шумит? Шум горной реки сводил с протоптанной кем-то или чем-то тропы, проходящей мимо устремившихся в небо японских лиственниц. Они плотными рядами справляли своё существование средь звуков недалёких вод. Тихими шагами парень пробирался всё дальше и дальше, а, завидев узкую дорожку, ведущую к достаточно реалистичным звукам, он свернул на неё. Осенние кленовые листья увенчали её в свои оковы, приобретя новый дом. Дом, куда они могут вернуться. Выйдя из лесочка прямиком к губительнице трезвого подсознания, мальчишку облепила влага водопада, чьи струи разбиваются о глубь бесконечности. Хлынувшая кровь из носа стекала прямиком к губам. - Я уже заебался ждать, когда ты очнёшься, спящая красавица, - потирая кулак после удара, Теруо передал эстафету таинственному кролику, в котором внутри наверняка сидел хитрый лицемерный лис. Облепив руками румяные щёки, улыбающийся то ли мужчина, то ли парнишка семнадцати лет со светлыми волосами впился губами в белёсые, как халат черной вороны в больнице. Обустроившись на бёдрах пленного, Хикэру спустил руки с цветами на пальцах к хрупкой шее с выступающим кадыком. Проникая распалённым языком к тому, кто едва соображает, он лишал его главного на данный момент - душного воздуха в квартире. Мафиози пускал свои молниеносно растущие шипованные лозы роз вокруг кожи оттенка листа бумаги. Лис пускал пыль в глаза, как и прекрасная роза на первый взгляд. Они высасывали из Саске всю душу и его сбрендившую натуру. - Вот пидор даёт, однако, Минору-сан, - Теруо прекраснейше знал, как Хикэру обращается со своими "друзьями" в списке с красными крестами. Многого он себе позволял: то силой возьмёт и одной ладонью зажимает рот и нос, вбиваясь в кого бы то ни было, ожидая, когда нижний покинет мир грязной смертью без кислорода; или же принципиально поочерёдно будет накачивать сначала наркотиками, а позже виагрой, и так до той минуты, пока не остановится сердце. - Заканчивай, - если бы старший не приказал остановиться, то так никому удовлетворения и не досталось бы, кроме блондина в овечьей шкуре. Слезая с запыхавшегося Учихи, блондин игриво облизнулся. Столь раздражающее действие заставило дёрнуть ногой в сторону объекта, стоящего по левую руку у старухи с косой. Даже чуть отойдя от мира, окутанного бредовыми лисичками да розами с водопадами, Саске не мог выдержать подобного унижения со стороны какого-то там напичканного оружием сверстника, как он ошибочно понял. Хотелось вырваться и начистить миловидную мордочку так, что "зам" не узнал бы, ни то что мать родная. Зверские ониксы раздирали в клочья каждого, кто стоял рядом. Больше всего они зацепились за мнимого Итачи. - Что? Тебе понравилась забава от спиздозного хохотушки, челкастый? - подойдя ближе к "челкастому", мафиози вновь ударил, как часами раннее, но сильнее в разы. - Где околачивается старший? - Мне-то почём знать, блять. Не я его собака, - саркастично оскалился Саске. - Я не спрашивал знаешь ты или нет. Я спросил спросил, где он, - всё больше злилась овчарка, будто бы выпытывая, где хранятся наркотики или заряд бомбы. - М-да... Ты либо слишком крутой, либо очень тупой, - плевался ядом малец, цокая языком. - Теруо, здесь уже по твоей части, - и он понимает что конкретно необходимо превратить в жизнь. Предвкушая острые ощущения, Саске выпалил с приукрашенным любопытством: - Ой, все тузы выпали, что ли? - А ты сам как думаешь, милашка? - с той же маниакальной речью вмешался Хикэру. Подрагивающие уголки улыбки не сулили ничего хорошего. Они как бы и выдавали, что он такой же сумасшедший ребёнок, что заплутал где-то у скал без возможности вернуться в родные края. Заходя за спину и взяв с кухонного гарнитура стандартный нож, мужчина под два метра ростом внезапно от чего-то загадочно зашептал: - Это, безусловно не мои методы, ну да и пусть, - огладив оголённое бедро сверкающим концом, даже не сделав замаха, его рука омылась кровавыми реками. Рефлекторно напрягая живот, музыкант захватил воздух, подобно рыбе на суше. Однако, та несчастно шлёпала своими губёшками в отличие от человека, скулящего от боли, но и Саске не промах. - Вот, паразит! Даже не крикнет! Не слабак оказывается, - то ли с укоризной, то ли с восхищением лепетал солнечный человек, ослепляющий одним своим явлением, - А чего в ножку его бедненькую? - Думал, что я так же подло въёбу ему в пах, как ты когда-то, что ли? Лярва недотраханная. Ко всем в штаны лезешь, - на последующие ругательства тот и вовсе пуще прежнего расплылся в шкодливой улыбке во весь рот. Внутренние органы, торчащие наружу, жаждали высвободиться из клетки, когда-то ходившей прямо по земле. Рёбра, походившие на венерину мухоловку, сдерживали в себе лёгкие, не давая покинуть или же разлететься по всему простору гостиной, как кровь, связанная узами брака. Что ж, именно узы и стекали по дорогим обоям. И этот терпкий, чуть кисловатый запах, исходящий из помещения, распространялся по всей квартире, чьи стены запомнили звуки и сцены минувшей кровавой бани. Стены всегда всё помнят. Они помнят детский смех и счастье, семейные завтраки под гулкое пение птиц за окном, первый сбор в школу, радостные, а порой и самые ужасные моменты жизни. Они знают больше, чем остальные. Вот бы дождь резко проронил свои мокрые, блистательные грёзы и омыл ужас на окнах и подоконниках. " - У меня такое ощущение, будто сюда ворвался дикий зверь и в бешенстве не оставил ни одного живого места от первой попавшейся на глаза жертвы." Кровь стекала по тонкой, больше похожей на детскую по массе, конечности. Если бы парень сидел в кедах, то они молниеносно пришли бы в негодность. Ходить в них значило бы попасть в ближайший полицейский участок с расспросами об этой весёлой сценке в спектакле на мероприятии университете. С одной стороны хорошо, что сидел он максимально легко и в не таких дорогих тряпках, которые было бы жалко выбросить или сжечь в костре за городом, походившем на обряд в честь Сатаны. Однако, одна дорогая "тряпка" на нём всё же висела и так безжизненно на этом худеньком тельце, что неосознанно пробирает леденящий сердце страх. Будучи изнеможденным событиями прошлого, скитаясь по собственным мыслям, когда-то утерянным в детстве, он не мог поверить в действительность. Неужели то, что парень поклялся забыть после похода к безбашенному врачу, вновь и вновь будет навещать, добивая раз за разом сильнее и сильнее. Закончится ли это вообще когда-нибудь? - Если бы твой брат действительно любил тебя, то он не покинул бы тебя, - словно читая мысли, подобно открытой книге, Минору твердил нарочито нерасторопным тоном. В той же манере вечный раб Обито, сев на мягкую обивку лицом к лицу своему юному противнику, придвинулся поближе. Тот, напротив, повис чугуном к коленям. Он молчал. Молчал и достаточно долго, не обращая никакого внимания на окружающее пространство мира. - И чего молчишь, мой милостивый друг? Конечно, больно слышать, что ты никому и даром не нужен. Вот только от правды не убежать. Как бы силён ты ни был, он никогда не обратил бы свой взор на тебя, такого... психованного и прозрачного, как молекула для невооружённого глаза. - Минору-сан, вам секрет язык жжёт? - горячо спросило мечущееся из угла в угол солнышко, которое нежданно-негаданно язвило начальству. - А ты знаешь знаешь, чем твой любимый братишка занимается? Наверняка в точности тем же, чем и мы с тобой сейчас, - будто не слыша потешной фразы, после которой начальник с болотно-зелёного оттенка волосами волосами, аккуратно уложенными на бок бок, в лёгкую прихлопнул бы и шута следом за парнем с анорексической худобой. - И ведь дело-то даже не в тебе. Он такой, как и я. Убивает и получает за это кругленькую сумму. После идёт на улицу с увеселительными названиями заведений. Для потехи ради... Его не слушали. Дешёвая речь Саске тоже не нужна была бы, как и Итачи, не нуждающийся в нем. Ему сейчас и не до него было. Он бренно, свесив нос к паркету, бродил в наполненной мрачной тушью обители. Истошный крик раздался по всему зданию с неясным эхом, больно ударяя по барабанным перепонкам и сокрушая своей внезапностью. Казалось, они вот-вот лопнут. Горло не выдерживало такой нагрузки. Обжигающая боль сжимала гланды и те места, где была нанесена рана не столь тяжёлого характера. Металлический запах смешивался с картинами прошлого. В голове вновь шепчут и кричат голоса. Эти голоса... Они периодически разговаривали с парнем, нашёптывая на ухо: "Мы тебя любим. Пойдём с нами... Здесь тихо и спокойно... Ты всегда любил тишину..." Рядом стоящий человек, а не нечто, что активно вело беседу, и пальцем не притронулся к нему. Он был единственным, кто понял бы его чувства и боль, похороненную в океане души. Последовавшие очередные режущие, как и то остриё ножа, звуки, исходящие от челкастого гитариста, связанного одной лишь верёвкой за спиной, волнами накрывали друг друга. Обстановку накалял факт для мафиози: больной на голову. - Ебаный псих, блять! Разорался пидор. Поди заткни его сейчас, - прикрывая уши ладонями, высокий, подобно горе, мужчина ругался наперекор мученику. - Все благодарности достаются главным призом... Минору-сану! - продолжая бегать по кругу, как резвая собачка за хвостиком вокруг горящего ада, тявкал Хикэру, нарываясь на тяжёлую руку босса и без того раздражительного по поводу ситуации. - Забери меня домой!!! - бред сводил с ума уже не только зачинщика, но и остальных. Порог без хранительницы очага. Опустевший дом без мамы. Опустевший дом без папы. Опустевший дом без брата. Три патрона полетевшие из дула в Минору со свистом распороли завесу, что нарушила светлую домашнюю атмосферу. - Надо же... Только порог переступил домой, а уже словно в ад смотался, - тяжело дышал Итачи с одышкой. Предчувствие, закравшееся ещё с того момента, как покинул жилище, было не напрасно. Минору и глазом не повёл, когда мимо него метнулись миниатюрные убийцы. Безразлично окинув взглядом хозяина квартиры, он усмехнулся и с издёвкой вступил в разговор: - Мы тебя заждались, Итачи-сан. - Зря времени не теряете, - заметил длинноволосый и растрёпанный от бега лик, всё так же держа ровна в руках оружие. Его охватывало беспокойство внутри из-за неадекватного поведения брата и лужи крови, что едким запахом впивалась в ноздри, под стулом. Она принадлежала явно не нежданным гостям. Ещё больше он волновался, что из-за громких выстрелов Саске утих под влиянием страха в приступе. Неизвестно, что именно тот видел, но это "что-то" малыша и пугало. - Итачи-Итачи, это Минору-сан такое с вашим родственником сделал!!! - Сделав акцент на "такое", Хикэру принялся предательски прыгать вокруг нового персонажа на сцене. Хикэру - собачка, готовая предать любого, кто терял всякую ценность в глазах псины или достиг её определённой цели. Однако Учихе-старшему безразличен шаловливый лжец. Твёрдые в своих помыслах камни летели в сторону всей троицы, а будь здесь и сам Обито, то стило бы и его пристрелить на всякий случай... - Ну чего ты так растерялся передо мной, Итачи-кун? - в глазах Минору, он был очередным мальчишкой, хоть этот мальчишка почти его ровесник. Всего лишь доверенное лицо Обито, которое исполняет на высшую оценку все прихоти зама. - Коли достал пистолет, чего не бьёшь по своим? Смелости не хватает или устал видеть то, как корчится человек от боли? Учитывая мысленно сколько проблем коллега успел учинить и каковы будут последствия за его убийство, под покровом ледяного спокойствия Итачи сдался. Риски выжить слишком низки, если убить того. После будет разбираться начальство, а приметив диверсионные наклонности по отношению к "Акацуки" и вовсе лишат у Саске брата, а заодно и его жизнь тоже. Убрав оружие за ремень, последний старший Учиха почувствовал легкий ветерок от людей, что прошли мимо. Они, как стая котов: нашкодили и ушли. Будь Итачи младше на пять или семь лет, он бы хотя поджал губы от обиды, что справедливость не всегда имеет место быть. Он лишь пустым взглядом сверлил Саске, пока последний уходящий коснулся плеча со словами, которые обмакнули в грязь с головой: - С тобой босс хочет поболтать. По поводу ваших потрахушек в прошлом. Теруо ознобил своей прямолинейностью даже непоколебимого самого "Депрессию на ножках"! Покинув братьев, после них всё равно осталось это премерзкое предчувствие тошноты вперемешку с плотью в зубах. Это чувство буквально подступило к горлу, что пытаться пересилить было абсолютно бесполезно. Придерживая себя за плечо, с судорогой образовалась похожая на зама директора многоцветная кашица. Выступившие слезы на глазах моментально были подавлены. Не комментируя данную ситуацию, ворон мигом метнулся в ванную прочищать клюв. Спустя пять минут взялся и за птенчика. Он почти не реагировал на братишку. Затуманено вглядывался вдаль и ничего больше. Не заметил и, как перерезали верёвку, впившуюся до ярких отметин запястья, и подняли на руки, прижимая к груди. Лишь оказавшись в ванне, более или менее Саске вымотано взглянул на аники. Не сказав и слова, Итачи стянул с того короткие шорты. Аккуратно сложено они стали покоиться на тумбе рядом с изголовьем. Учиха-старший встал на колени у бортика небольшого барьера. В руках же были медицинские инструменты. Обработав глубокую рану тампоном с раствором, старший удобно устроился рядом и принялся после короткого предупреждения сшивать небольшую пропасть из плоти. Со стороны слышалось неровное дыхание и шипение, однако боль с мужеством принималась как должное. После она поутихла и Итачи не смел тревожить бедолагу. Лишь отнёс отдыхать в спальню, пока бесстрастная первая половина от братских ониксов взирала в невидимую точку....
Сидя за фортепиано, мужчина уже не думал ни о чем, кроме ситуации, мельтешащей в голове обрывками. Бутылка с тёмно-золотистым виски и стеклянный стакан отражали приглушённый свет от лампы, стоящей неподалёку возле окна. Тонкая мелодия каждой из нот проникала под кожу прямиком к центру души или же мучительно сдирала верхний слой тела. Хотелось слушать её вечно и одновременно избавиться, вырвав из нетрезвой памяти воспоминания о ней. Всё пело и дрожало в хромом танце. И этот танец был нескончаем. Помимо кухни и гостиной без единой капельки алых рек и пыли от ботинок, в спальню тоже проникал душетрепещущий отголосок от переживаний. Проникая в чужой сон, он легонько тянул за плечо, заставляя проснуться и выйти из комнаты. Стоя за углом в коридоре, что сплошь был скрыт в тени, Саске боялся выйти к брату "в свет". Лишь подсматривал, как братские руки, пропитанные изяществом, расслабленно бегают по клавишам. Миноры достигали такого предела, что хотелось плакать навзрыд. Во всём виноват он сам и даже во времена, когда рос и жил на улице. Если бы не он, то ничего бы того не случилось и брату не пришлось бы так отдуваться за него. - Проходи. Тут никого нет больше, - парню показалось, что сказано было с каким-то укором. Однако и того не было в тревожной речи. Неслышными хромыми шагами тот подсел к брату на банкетку, кладя голову на плечо. Худенькие руки сбоку обвились вокруг талии. Мыслей никаких не возникало. Даже бредовые покинули до неопределенного момента. Не было никаких: "Где твоё лицо? Почему оно лежит в корзине для белья? Ты забыл его натянуть, как маску." Или же: "Твоя нормальная температура достигает сорока пяти градусов. Тогда почему у тебя сейчас пятьдесят восемь?" Тишь внутри простора, созданного из безумия, взяла всё под своё крылышко. Потому и ничего вообще не было, как и границ что говорить можно, а что - нет. - Я тебя люблю, - шёпотом вырвалось и врезалось в стакан, что стоял на крышке черного лакированного фортепиано. Золотистое море будто взбудоражилось и качнулось в сторону. Ответ последовал незамедлительно, но без такого яркого равнодушия, каким провожал Итачи коллег: - Я тебя тоже, отото. Мелодия окончила своё биение о тонкие стены. Вновь вернулось ощущение более или менее спокойной жизни без криков и возгласов, что сводят с ума даже человека без психического диагноза. Однако лежащая на крышке бумажка предстала перед гитаристом. Она мягко легла в ладонь больше похожую на обглоданный скелет. Письмена же молчаливо, но с грохотом пробили черепушку выстрелом. Торчащее мясо никак не хотело собираться воедино, а непонимание продолжило разрушать и остатки мозга. "Они доберутся и до тебя." Виски, разлитый по ладам, не давал полной свободы, как у птиц, парящих над главами людских суматох....
Думы о старшем Сенджу не покинули почти седую голову и через неделю после появления. Нечто внутри в один вечер просто взяло и потянуло Мадару на улицу в восемь часов вечера. Он, конечно, сопротивлялся внезапному желанию пройтись и вдохнуть свежий воздух сумеречного Токио, но успехом это не увенчалось. И вот, дорогая обувь на небольшом каблуке постукивает по тратуару. Учиха решил именно пройтись пешком. В его возрасте это полезно. "Хаширама. О, Хаширама, как же ты прекрасен" – с дрожью в теле повторял в мыслях мужчина. Он вспоминал длинные, ухоженные волосы цветом тающего молочного шоколада; глаза цветом коры дерева; тонкую шею с аккуратным кадыком; его мудрое, спокойное и тёплое личико. Интересно, оно всё такое же щекастое? В памяти всплыли руки с серебряным перстнем на большом пальце. Сенджу так и не объяснил зачем носил его именно там, сколько бы Мадара не просил. Ему нужен этот перстень. К своему счастью, мужчина знал нашумевшее своим креативом место. Ювелирная сеть магазинов "Древо Будды". Тонкие пальцы быстро вбивают в поисковую строку название и в следующую секунду Мадара получает адрес ближайшего филиала. Скоро закроются, потому Учиха поторопился, дабы запрыгнуть в последний вагон.