I come with knives

Подлетая к ферме, Икарис видит сидящего на крыше Гильгамеша с биноклем у глаз. Тот, заметив его, ловко съезжает по покатой крыше во двор и скрывается в доме. К моменту как Икарис приземляется, Гильгамеш вытаскивает наружу кресло-качалку, в которую они бережно укладывают все еще пребывающую без сознания Серси. — Что случилось? Где остальные? — спрашивает Гильгамеш, но выражение его лица — напряженное, горестное — подсказывает Икарису, что ответ он уже знает. — Это была засада. Девиантов было четверо, троих мы одолели, — Икарис находит в себе силы взглянуть прямо в глаза старого товарища и сказать, — Кинго и Спрайт погибли. Последний из девиантов, убив их, забрал не только их жизни, но и способности. Лицо Гильгамеша приобретает мраморный оттенок. Он вновь скрывается в доме, не проронив ни слова, и возвращается оттуда через полминуты с Маккари, потирающей глаза. Быстрейшая все также одета в джинсы и футболку, и Икарис думает, что она дремала после дежурства прямо за кухонным столом, положив голову на руки. — Маккари, — Гильгамеш кладет свои большие ладони ей на плечи, — Прости, что взваливаю это на тебя. Она настороженно оглядывается, замечает Серси и Икариса — в пыли и крови, снова смотрит на Гила. — Где это случилось? — спрашивает тот. Икарис напрягает память и вспоминает дорожный знак на въезде в городок. «Литтл Рок». Гильгамеш объясняет Маккари задачу и еще раз просит прощения за то, что именно ей выпало ее исполнить. — Помнишь, римляне считали Маккари проводником в царство мертвых?— отстраненно спрашивает Гильгамеш и в третий раз скрывается в доме, чтобы вынести во двор огромное лоскутное одеяло. Первой Маккари приносит Спрайт и с осторожностью кладет ее хрупкое тело на указанное Гилом место на одеяле. Во второй раз возвращается с Кинго. — Там был кто-нибудь? — спрашивает ее Икарис. «Пара до смерти перепуганных полицейских», — показывает Маккари и опускается на колени рядом с телом друга. — Нужно разбудить остальных, — голос у Икариса сухой, безжизненный. — Последний Девиант… Он очень силен. Он отнял силы Аяк, Кинго и Спрайт. И он придет, потому что хочет забрать Домо. Маккари, закрыв лицо ладонями, сотрясается в безмолвных рыданиях. Икарис глотает комок, застрявший в горле, и отворачивается. Это он, он породил чудовище, которое убило его друзей. Он не имеет права утешать Маккари, даже касаться ее своими руками, что по локоть в крови. Каждый, кто выходит из дома, реагирует по-разному. Друиг прежде всего бросается к плачущей Маккари и только после этого замечает тела бывших товарищей и бледнеет до синевы. Фастос срывает с натянутой во дворе веревки чистое полотенце и, промочив его водой из кувшина, стирает с лица Спрайт кровь и ржавую — в цвет ее волос — пыль. По щекам его текут слезы. Тена, едва взглянув на павших, пронзает Икариса свирепым взглядом, в котором читается гневное: «Как ты мог это допустить?». Икарис повторяет свою историю не меньше трех раз. Ее подтверждает очнувшаяся Серси, перепуганная и слабая. За исключением диалога между Девиантом и Икарисом, который последний подал в сокращенном виде. — Он опасен. И, возможно, он уже здесь, — Икарис вспоминает, как быстро девианты добрались с Аляски до деревни Друига, — затаился и ждет, пока мы приведем Домо в видимый режим, чтобы напасть. — Икарис, — мягко зовет его Гильгамеш, — Там, в бою, он застал тебя врасплох. Ты был ослеплен гневом и болью. Но мы знаем, как выглядят иллюзии Спрайт. Нас так просто не обмануть. — Более того, мы можем лишить его этого преимущества, — говорит Фастос. Он все еще сидит рядом с телом Спрайт. — Я попробую оградить ферму чем-то вроде… колючей проволоки. Он проникновения не защитит, но сдернет иллюзию и предупредит, когда он ступит на нашу территорию. Аяк никогда не поощряла создание изобретений, который могли бы защитить людей от девиантов. Говорила, что для этого есть вы, воины. Посмотрела бы она на нас сейчас. У них завязывается небольшой спор о том, как следует поступить с телами Кинго и Спрайт. Фастос, вспомнив о саркофаге из коллекции Маккари, робко предлагает положить их туда, чтобы, когда придет час, отправить погибших героев Олимпии на родину. Почему-то от этого разумного в целом предложения всех пробирает неуютная дрожь. — Кинго всегда нравились обряды Асгарда, — говорит Серси. После битвы под Тонсбергом Вечные присутствовали на похоронах павших асов. — Похороним их в пустыне, — разводит руками Гильгамеш, — дров, что я держу для печи, на погребальный костер не хватит. «Нет, как раз горючего материала у нас полно», — встревает вдруг Маккари, и лицо ее из печального становится решительным, — «деревянная мебель, книги, картины». — Маккари, милая, это необязательно, — пытается остановить ее Друиг. Но она не дает ему возразить, открытой ладонью показывая, что не собирается принимать аргументы «против». Пока Фастос чертит на песке какие-то формулы, Серси, вооруженная биноклем Гила, следит за границами фермы с одной стороны, а Гильгамеш — с другой, остальные складывают костер. В ход идет все, что перечислила Маккари: и деревянный трон, по виду украденный из средневекового замка или монастыря, и книги, и даже изящная скрипка, которая жалобно звякает, когда один из них бросает ее поверх всей этой конструкции. «Погребальный костер из произведений искусства. Кинго бы оценил», — думает Икарис, и в груди у него вдруг зарождается нервный смешок. Он сжимает губы, пытается сдержаться, но смех поднимается к горлу, точно тошнота. Икарис резко разворачивается и, едва соображая, что делает, идет в дом, мимо кухни — в лабиринт коридоров и комнат. Толкает одну из дверей и, прижавшись предплечьями к стене, наконец выпускает на волю истерический смех, который скоро обращается плачем. Он не знает, сколько стоит так, когда чья-то рука касается спины и несколько раз успокаивающе проходится от плеч до поясницы. Слезы начинают высыхать. Икарис восстанавливает дыхание, и, понимая, что вот репутацию уже вернуть не получится, медленно оборачивается. Он ожидал увидеть Серси. Или может Маккари. Тена проходит вглубь комнаты и наливает воды в глиняную кружку. Протягивает ему. Икарис послушно опустошает сосуд и позволяет себе оглядеться. Незаправленная кровать. Столик, заваленный бумагой, огрызками цветных карандашей и мелков. За раму настенного зеркала заткнуто несколько выцветших от времени открыток с надписью «Parque Nacional del Manú». Тюлевые занавески колышутся от сквозняка. — Прости, я не хотел вламываться в твою комнату, — говорит Икарис, отдавая кружку хозяйке. — Я знаю, чувство вины бывает невыносимым, — отвечает на это Тена. — Оставайся здесь столько, сколько нужно. Но постарайся не скатиться в самоуничижение и бессилие. И когда выйдешь за порог, будь тем, кто нужен своей команде, — Вечная поворачивается, чтобы уйти. — Тена, — на мгновение у Икариса мелькает безумная мысль: рассказать ей все. Но богиня войны уходит, не обернувшись. Лишь мягко притворив дверь. У сложенного костра они собираются, когда Фастос облачает в материальную форму свою новую задумку. Они с Маккари опоясывают долину нитью тонкой, как паутина, что натянута у самой земли. Изобретатель упоминает непонятное Икарису слово «растяжка», когда снова поясняет принцип действия: если Девиант заденет нить, сработает не только сигнализация, но и особый механизм, на время разрушающий иллюзию. Перед тем как поджечь последнее пристанище Кинго и Спрайт, тела которых завернуты в то же лоскутное одеяло, Гильгамеш пускает по кругу пыльную бутылку и поясняет: — Напиток асов, выдерживается тысячелетиями в особых бочках, сделанных из обломков флота Грунеля, — голос его срывается, когда он добавляет: — Хранил на особый случай. Икарис делает мелкий глоток напитка, но и этого хватает, чтобы в голове на мгновение помутнело, а потом наоборот — все стало кристально чистым и ясным. Он чувствует себя исцеленным. Чувствует себя сильным. Гильгамеш произносит прощальную речь, которую Икарис упускает. Он мысленно просит у Кинго и Спрайт прощения. И обещает отомстить. Серси выливает остатки напитка асов в основание костра, и Друиг бросает туда горящую спичку.