Я никогда не...

Холодно. Пальцы с виднеющимися костяшками сжимают деревянный край стола, в нетерпеливом ритме постукивая по нему второй рукой. В комнате мрак, сырые дрова, уложенные аккуратно в уголке комнаты, шатающаяся лампа, с единственным источником света, старые бумаги, пропахшие вылитым на них когда-то, кофе. Холодно. Форточка стоит открытой в соседней комнате, ведь на замок она не поддавалась, и запереть ее просто-напросто не было возможным. Края мягкой серой толстовки — плюшевой, легко касаются бёдер, что натянуты черными джинсами. Брови нахмуренны, пальцы сжаты, нога топчется, челюсть безотчетно дрожит. Чонгук обещал Тэхену показать звезды. Он сверлит глазами подоконник, старый и неопрятный, с давно увядшими цветами, порой заглядывая в само окно. Чонгук боится увидеть через старое стекло Тэхена, идущего к нему через сугробы, но ещё больше боится не встретить его сегодняшним вечером. Чонгук глядит на свои запястья, чуть приподнимая рукава толстовки, стреляет взглядом на свои недавно оставленные собственноручно шрамы, краснеющие линии. Он просто испугался. После того случая с кафе прошло уже около месяца, а Чон все еще не в силах себя простить, да он и не в силах попросить за это прощение. Он наговорил Тэхену кучку незаслуженных слов, и точно ранил парня своим поведением. Через день после этого события, Чонгук во сне увидел Тэхена, сидящего к нему спиной. Спина была голая, худощавая, ребра уродливо выпирали, на обеих лопатках появлялись огромные красные разрезы. Тэхен повернулся к нему головой, все с такой же бесчувственной натурой посмотрел сновидящему в глаза. Его лицо было в шрамах, по линии скул расположились синяки, будто хозяин тела со всей жестокостью бил себя по лицу. Чонгук опустил свой взгляд и увидел в руках своего друга красные комки волос, сорванные. На шее красовался след после удушения, а дальше — ещё немного синяков. На Киме вдруг появилась пижамная накидка синего цвета, в белую тоненькую полоску. Этот элемент одежды не скрывал торса старшего, и рукава не скрывали его рук, будучи короткими. Один из пальцев опух, возможно, от какого-то ожога, другой был сломан. На животе были следы от порезов лезвием, на груди была чёрная, неровная надпись краской, написанная английскими буквами "i still trust you" ("я все еще доверяю тебе"). Тэхен сидел в темноте на полу, ноги лежали друг на друге, сгибаясь в коленях, что было надето на его ноги нельзя было различить из-за тьмы. Будто бы тьма была повсюду и лишь туловище парня освещали прожекторами. Чонгук кричал во сне, он бежал к Тэхену все ближе, в надежде спасти его и вывести из этой темницы. Чонгук бежал, но ближе не становился. Измерение будто бы сжалось, Чонгук начал всплывать, но никак не мог ухватится за руку Тэхена. И вдруг, он без своей воли начал говорить. Начал звать Тэхена. "И я ведь тебя никак не тронул, верно?" – раздавались эхом ужасающие слова из собственных уст. Чонгук не мог этого остановить, его губы двигались сами по себе, создавая звук. Он плакал и безвольно продолжил: "Верно! Ведь мертвые не чувствуют!". Один миг, и после этих слов у Тэхена, сидящего на полу парня, начали падать на поверхность слезы. Тэхен заплакал. Он не прижимал свое лицо ладонями, закрывая её, как принято у нормальных людей во время плача. А наоборот: он чётче начал изображать плачь, его глаза наполнялись слезами и лицо все больше морщилось. Надпись стёрлась. Тэхен больше не доверял Чонгуку. Чон очнулся от этого сна в холодном поту, с дрожащими коленками и с влажными щеками. Он ужаснулся, как собственный ум мог вообразить настоль кошмарную картину во сне, точно предатель. Чонгук испугался, он ходил по школьному коридору и не замечал никого в округе. Глаза искали Тэхена, чтобы удостовериться что со старшим все впорядке. Однако никак не могли его найти. Тэхена не было неделю, Чон все больше дрожал, перед сном проклинал себя, а ночью сжимал подушку к груди, вообразив что вместо нее – красноволосый. Сны продолжались, с каждым разом красочнее выражая боль. Через неделю Тэхен, конечно, вернулся в школу, но Чонгук не мог удержаться рядом с ним даже минуту, ведь в голову при встрече старшего всплывали сохраненные в памяти сны. С Тэхеном все в полном порядке, Чонгук это понимал, но картины измученного жизнью парня, человека, которому сказали, что мертвые ничего не чувствуют, это приносило боль. Неделю назад, Чонгук все же попросил у Кима прощение, подарил ему шоколад, да что он захочет! А старший лишь ответил в своем репертуаре: "Я не обижался на тебя, Чон", в безликом положении. Возможно, брюнету стоило ждать утешающие слова или такое же прощение со стороны старшего, ведь Чон сам по себе настрадался. Но единственное предложение, вышедшее из уст Кима в тот день, одарило его огромной волной чувств. Чонгук тогда чуть ли не подпрыгнул на месте от счастья. Да. Счастье! Чонгук был счастлив от вида Тэхена, от его взгляда, направленного именно на него, от его голоса, и когда старший обращался к нему. Чон был самым счастливым в мире человеком, когда Тэхен смотрел на него, хоть и бездушными глазами. Только вчера брюнет пригласил Тэхена посмотреть на звезды. Зимой, в сугроб, в холодный ветер Чон пригласил Тэхена в дом своего деда – туда, куда недавно перенесли телескоп. И Чон совсем не ожидал, что Тэ согласится идти к нему, в домик, затерянный в лесу, да еще и зимой. Но тот кивнул ему, шепнул на ушко: "хорошо, отправь мне адрес", так что Чонгуку ничего не остается делать, кроме как ждать, поглядывая в окно. Гость приходит с опозданием. Сегодня вечер субботы, завтра воскресенье – два выходных дня, когда обоим никуда не надо. – Прости за опоздание, таксист не сразу нашел это место, – запинаясь на пороге, говорит Тэхен. Красноволосый стряхивает снег с капюшона своей куртки, прежде, как отдать его Чонгуку, открывает вид на свой аутфит: бежевая рубашка с коричневыми, немного свободными штанами. Он разул свои ботинки и прошел внутрь, уверенно шагая. Его одежда, его теплые носочки, весь его вид – сплошной комфорт и уют, а Чон дергает свои рукава, пряча все шрамы. – Все хорошо, спасибо, что пришел, – улыбнулся брюнет. Тэхен вручил ему пакет в качестве подарка, с какао и шоколадом, точно сладкоежка. – Не стоило, я и так взял нам покушать. Ты ведь с ночевкой? – с украдкой спросил Чон, получая в ответ кивок. – Уже поздно, не хочу ехать обратно в город спустя несколько часов. Так что, с твоего позволения, я останусь. – Хорошо... Кстати, заходи в комнату напротив, это офис моего деда. Там стоит телескоп, – тараторит Чонгук, указывая на ту дверь, за которой только недавно сам сидел. – Сейчас, но где здесь ванная? – Ох, точно! Она прямо по коридору. Через несколько минут они оба сидели в комнате дедушки Чона в неловкой тишине. На самом деле, брюнет успел сто раз пожалеть о своем приглашении, ведь здесь им нечем заняться, ничего интересного, да и Тэхен, возможно, хотел бы провести свои выходные с друзьями или с родными, но не с ним же. Чонгук сто раз пожалел и верил, что после этого вечера Тэхен не захочет с ним общаться, может, примет за чудака, может, примет за назойливую муху. Однако сейчас, когда оба сидят в этой тишине, и Чонгук смотрит на это лицо старшего, когда он любуется им, осознавая насколько он прекрасен, все уходит на второй план. Чонгуку кажется, что Тэхен и мрачные места – хорошее сочетание, идеальная комбинация, ведь и в библиотеке и в этом старом офисе его дедушки он выглядит как Бог, как элемент пазла, без которого место окажется скучным. Чонгук все еще не верит в то, как они сейчас сидят в этом загородном домике, только они и никто больше! Нельзя в такое поверить. – Будем ждать ночи? Ты только не усни, – обращается к нему Тэхен. – Я сам не знаю как пользоваться телескопом.. – Хорошо, если засну – то разбудишь, договорились? – Договорились. – Кстати, – усаживаясь рядом с Тэхеном на кожаный диван, начинает Гук, – чем ты занимался все это время? – В смысле, эту неделю? – вскидывает брови Тэхен. – Да, эту. – Ну... – и Тэхен рассказал ему абсолютно все. Он говорил как ему было сложно на физике, как его пригласили выступать в школьном мероприятии (из-за внешности, ему так кажется), как он сидел дома, ничего не делая. Также он рассказал о новых знакомых, о таких надоедливых, но очень милых. Он объяснял, какие интересные на планете люди, и о том, как он пришёл к этой мысли. А Чонгук лишь сидел, ладошкой держа подбородок, и слушал. Слушал внимательно, будто боится пропустить хоть единый момент из речи. – А еще эта Соми всегда мне на ногу наступала на репетициях, – повествует Ким, – Она долго учила вальс, и всегда спотыкалась. – Вальс? Вы ставите вальс? – растерянно произнес брюнет, мысленно давая себе подзатыльник. «Как я мог упустить такую деталь?!» – Я забыл тебе сказать об этом. Да, мы ставим вальс и уже скоро должны выступить. Все хорошо, ведь я буду стоять сзади. – Ты умеешь танцевать вальс? – шёпотом спрашивает Чон. – Поражает... А ещё поражает, как эта красная макушка со всем своим грозным видом может проговорить весь вечер, не закрывая рта. Настолько он разговорчив. – Я в детстве ходил на танцы и давно уже как практикую вальс, – поясняет старший. – А я совсем не умею его танцевать. Все виды танцев учил, но вальс слишком запутанный для меня, – сжимая ладошки, краснеет Чон. – Но в этом нет ничего сложного! Встань, я тебе покажу. Или мне стоит поклониться и пригласить тебя на танец формально? – Не стоит, я уже встал. – Встань прямо, ноги вот та- – Стой! – вскрикнул Гук, моментально опустив неловко голову. – Прости что перебил, но просто... Просто у дедушки радио есть, и там такая красивая мелодия играет! И я подумал, что... – Хорошая идея, но давай сперва обучим тебя шагам, чтоб не просто плясать под мелодию. – Прости, да, ты прав, – топчась на месте, стыдливо прячет глаза Чон. Не надо было его перебивать, и как ему смотреть в глаза старшему? – Просто попробуем маленький квадрат, – заглядывает в глаза Ким, – твоя правая нога вперёд, а потом левой налево и собираешь ноги, – указывает он, а Чонгук повторяет, – Да правильно. А теперь левой ногой назад и правой направо. Молодец! – Это было легко. Просто повторять это движение? – Да, а теперь попробуй это в паре, – проговаривает Ким, вставая напротив и очень близко, хватая руку Чонгука, сжимая её в своей, а вторую устанавливая на плече. Чонгук тихо ложит ладонь на талию Кима, боясь быть отвергнутым. – Будь смелее, Чон, чуточку смелее. – Я просто боюсь быть отвергнутым, – признается, улыбаясь, брюнет. – Если отвергать, то ещё во время приглашения на танец. Когда вы уже стоите на танцполе, будь смелее. – Вы? Ты о ком? – О тебе и о любой девушке. Вальс принято танцевать разнополым людям. Наплевал Чонгук на это "принято", не хочет он танцевать "маленький квадрат", которому его обучил Тэхен, с какой-то девушкой. Он хочет танцевать его только с Кимом. – Повторяй шаги: правая вперёд и левой налево, чего застыл? – произносит его партнёр, заставляя брюнета слегка растеряться и в ту же минуту собраться. – Я правильно делаю? – Как видишь, танцуем мы гармонично. Ты молодец, Гуки, – говорит старший. – Называй меня только так, – смущаясь, шепчет Чон. – Называй меня Гуки. – Окей, а теперь принеси свое радио, послушаем, какая там мелодия играет. Чонгук выходит из комнаты и возвращается со старым и огромным радио. Однако на устройстве не было ни одной пылинки. Как только его ставят на стол, Тэхен ловко нажимает на кнопку "play", включая проигрыватель. Из радио издается короткий шум, прежде чем включается сама песня. Очень мягкая и ласковая, мелодия тут же заполняет их пространство. Пространство Тэхена и Чонгука. Тихое пение заостряет уши парней, и они становятся прямо в центр комнаты. – Фицджеральд? – прислушивается Тэхен. – Да, это Элла Фицджеральд! – Кто-кто? – Певица. И песня эта тоже знакома, как же называлась..? Точно! Давай сделаем это! – Давай, что? – Чонгук, давай влюбимся, точно! – загорается Тэхен и Чон впервые видит его настолько счастливым. Его глаза сияют и вид такой, будто он сейчас подпрыгнет. «Удивительно», — думает брюнет, — «Тэхен такой красивый, когда чем-то интересуется... Видимо, он любит джаз. Если прибавится улыбка, то мне точно не жить, он станет слишком прекрасным в моих глазах. Нет, я не заслуживаю его улыбку», — думает он, — «Но вот бы мельком увидеть», —мечтает. – Д-дава- – Песня такая "Давай влюбимся", давай сделаем это, давай влюбимся, – вот что поется. А ты что-то говорил? – Нет, ничего, – отрезает младший. – Я услышал "давай". Чонгук, ты ведь знаешь, что я аромантик, так? – Так. – И ты знаешь, что я не смогу тебя полюбить, так? – Так. – И тебе тоже не стоит в меня влюбляться, так? – Так... – Но и мне не стоит обольщаться. Кто я такой, что ты в меня влюбишься, так? –Давай лучше станцуем, мистер Так, – поддакивает брюнет, глотая внутри все свои отрицательные крики и оправдания, не произносит это желанное: "Это не так, хен!". Музыка убаюкивает, они танцует, все продолжая повторять одно и то же движение, — единственное, что Чонгук знает. Тэхен стоит к нему лицом к лицу. Чону хочется крикнуть во весь голос, хочется закопать себя под землю, хочется кинуться на этого красавца, что перед собой и хочется убежать, – и все одновременно. У Тэхена родинка на носу, родинка на губе, родинки везде, даже под глазом. В детстве мама говорила о родинках, о том, как они украшают человека. И чем больше родинок на лице человека, тем красивее он является. Тэхен, — по мнению Чонгука, — самый красивый человек в этом мире. На самом деле, Чонгук встречал множество красивых лиц в своем округе. Их школа будто выбирает учеников по внешности. Он и себя может считать красавцем, но никак не соперником Тэхену. Чонгук всего лишь красивый кусок металла: его друзья называют его "золотым младшим", но Чонгук не видит в этом комплимента. Если Намджун – мрамор, а Чимин, признанный таким же красивым, – агат, Джин у всех ассоциируется с бриллиантом, то Тэхен... Тэхен – хрусталь. Самый хрупкий хрусталь из всех, которые Чон мог повидать за всю свою короткую жизнь. Вначале, еще на вечеринке, ему Тэхен показался рубином — таким же красным, как голова этого парня. А после, при общении с ним, Тэхен был похож на жемчуг: такой же перламутровый, такой же блестящий и такой же правильный, – как стиль и манера Кима. Но сейчас... Именно в этот момент, когда Чон притягивает Тэхена ближе к себе, Тэхен в его руках — хрусталь, самый хрупкий хрусталь, которые Чон мог повидать за свою короткую жизнь. Тэхен хрусталь, но не как посуда, не как стекло, а как самый в мире дорогой камень, драгоценность, сокровище. И ни один мрамор, золото или бриллиант не стоит рядом с таким хрусталем. Сердце предательски бьется слишком громко, дыхание становится шумным, Чонгук все дольше смотрит в глаза напротив, а сглатывать стало на миг его хобби. Его лицо так близко, прямо в паре миллиметрах. Они танцуют, Чонгук дуется от усталости, не понимая, почему бы им просто не "плясать" под мелодию, как говорил Тэхен, лампа шатается, радио играет, свет тускнеет. Становится холоднее, но им тепло. Это то самое воспоминание, о котором припоминать они будут с уютом на душе. – Представляешь, дождь начался, – прерывает их Тэхен. – Как мы сейчас выйдем на улицу? – Не волнуйся, мы можем и завтра увидеть звезды, – утешает его младший. – Не думаю, что через мокрое стекло телескопа мы что-либо увидем. Останемся дома. – Если ты предлагаешь, то соглашусь. Завтра будет гололёд; не могу поверить, — зимой начался дождь! Представляешь? – Представлять и не надо, Тэ, мы это видим через окно. Ты проголодался? Может покушаем? – шепчет младший в самое ушко. – Ужасно проголодался, Гуки, мы уже танцуем полчаса, если не час. – Да ладно? Я и не заметил. Давай тогда покушаем. – Я разогрею для какао молоко, у вас есть микроволновка? – В этом домике её нет, придётся на плите. – Я сделаю это. – А я тогда посмотрю, как там камин, что-то холодно стало. – Да. Иди. – Пойду, – напоследок говорит брюнет и удаляется из комнаты, захватив с собой дрова. Дверь закрывается, и Тэхен больше не может сдержать свои эмоции. Чонгук не видит, но Тэхен улыбается все шире, на все тридцать два, не в силах перестать.