🔗🔗🔗
Чонгук с самого утра напряжён и взволнован; второе чувство в контексте ситуации ему не нравится совсем, оттого и злится ещё сильнее, наматывая круги по комнате. Тэхён, всё ещё спящий в тёплой кровати, вздыхает тихо, привлекая к себе внимание, и машинально ищет родное тепло, шарит рукой в поисках по кровати. Не находит Чонгука рядом и просыпается сразу, пока тот наблюдает со стороны за его пробуждением, не скрывая улыбку на губах. Так по-родному. С лёгким вздохом Тэхён приподнялся на локтях и повернул голову, приоткрыв один глаз; на голове разворошённое гнездо, лицо немного помято после сна, на щеке отпечатался след от подушки — Чонгук ещё никогда прежде не видел парня более уютным, чем в это утро. Смотреть на такого Тэхёна было одно сплошное удовольствие, и именно рядом с ним вдруг забывалась вся боль, все события, принесшие с собой разочарование и горечь — он словно обладал даром исцелять, латать дыры в чонгуковой душе, просто оставаясь рядом. — Ты чего проснулся в такую рань? — скосив глаз на часы, промурчал сонным голосом Ким. У Чонгука по лопаткам рассыпались мурашки. — Да я вообще почти не спал, — признался Гук, по-прежнему рассматривая своего бойфренда. Хотелось перестать думать; перестать заботиться о будущем и болеть прошлым, а просто лечь рядом, сгрести Тэ в охапку, и никуда не выбираться из постели в ближайшее никогда. Умом Чонгук понимал, что его прошлое уже прошло, всё случившееся никак не исправить, нет смысла задавать себе этот бессмысленный вопрос «А что было бы, если бы...» и злиться на людей, которые никогда больше в его жизнь не вернутся. Просто жить в настоящем, наслаждаться человеком, который играючи делал его счастливым, и быть благодарным за то, что он имеет вопреки всем перипетиям. Словно услышав его мысли, Тэхён откидывает уголок одеяла. — Возвращайся ко мне. И это то, что делает Чонгук: тихо выдохнув от всплеснувших внезапно в животе крыльями бабочек, стягивает футболку, отшвыривая ту в сторону, и заползает к Тэхёну. Его тут же оплетают конечностями, укладывают голову на плечо и лезут носом к шее, где спокойно бьётся жилка — так по-хозяйски и уже привычно, что Чонгук довольно прикрывает глаза, обнимая своего принца. Мог бы — непременно бы замурчал от удовольствия. — Ты такой тёплый, — шепчут ему в кожу, которая отзывается мурашками. — Всегда тёплый, и я совсем не про температуру тела. Чон прекрасно понимает, что тот имеет в виду: ему рядом с Тэхёном тоже невероятно тепло. За все предыдущие недели он ни разу не разочаровался в нём и не пожалел, что подпустил этого прекрасного парня так близко к своему сердцу — теперь казалось, что без него даже дышать нормально не получится. Только рядом со своим человеком ты чувствуешь себя вот так — комфортно и дома, — чувствуешь себя нужным и любимым, и лишь когда в его жизни появился Тэхён, Чонгук понял, что Хичжэ никогда его человеком не был. Да, пока они встречались, казалось, что он свой выбор сделал правильно, и Чжэ — его вторая половинка, но только потому, что не с чем было сравнивать: то ведь были его первые отношения. Сейчас он ни в коем случае не сравнивал Кима с Ли, это глупо, но сравнивал свои ощущения от этих двух отношений. С Хичжэ не чувствовалось такого же тепла, которое исходит от Тэхёна; тот не заботился о его душе, уговаривая простить всех, кто причинил ему боль, не ради них, а ради себя самого, потому что только так можно было отпустить своё прошлое. Даже сейчас Чжэ говорил, что он правильно делает, не прощая, в то время как Тэ рискнул их спокойными отношениями, чтобы достучаться. Когда ты забываешь о самом себе и заботишься только о счастье своей половинки — что это, если не истинное проявление любви? — Ты тоже, — зарываясь лицом ему в макушку, отвечает тихо. — Знаешь, я подумал над тем, что ты сказал мне… Я поговорю с Суджон, когда она снова появится здесь. Чувствует, как Тэхён перестаёт дышать, вскидывая затем голову, и видит счастливый блеск в глазах перед тем, как тот принимается покрывать его лицо поцелуями. — Горжусь тобой, Чонгуки, — шепчет на ухо, несильно прикусывая то, и звонко целует, заставив Чона засмеяться. — Это очень взрослое решение. Через время, а может, уже сегодня, ты и сам поймёшь, как тебе это было нужно. — Я и так это знаю, просто был слишком зол, чтобы допустить даже мысль об этом. Прощать очень сложно. Ещё сложнее забыть и отпустить собственную обиду. Но знаешь, сейчас я могу думать лишь о том, что чертовски устал носить у себя за спиной весь этот багаж. — Ты очень сексуален, когда говоришь такие умные вещи, — мурлычет ему в шею Тэхён; Чонгук мог бы обидеться, что с ним бессовестно флиртуют вместо того, чтобы отнестись серьёзно, но это наоборот окончательно расслабляет и заставляет засмеяться уже громче. — Если так пойдёт и дальше, я влюблюсь в тебя окончательно. Теперь настала очередь Чонгука замереть. — А ты разве ещё не? — наигранно возмущённо пробубнил. — Ты уже должен любить меня без памяти, болеть мной и никого кроме меня не видеть! Тэхён хрипло рассмеялся и поцеловал Гука в солнечное сплетение, после уткнувшись туда лицом. — Люблю тебя без памяти, милый, — хрипит, чуть вскинув голову, чтобы одарить Чонгука взглядом, который просто затопил волнами эмоций. — Неизлечимо болен тобой и не вижу никого кроме тебя. Честно говоря, я не был уверен, что когда-то смогу влюбиться, но ты изменил для меня буквально всё. Конечно, поначалу я решил, что ты тот ещё засранец с золотой ложкой в заднице, но ты меня приятно удивил. — Слышал, что обо мне говорят в универе? — понимающе хмыкнул Чон. — Первая наша встреча тоже производила не совсем приятное впечатление: я не привык, чтобы меня лапали вот так нагло, не спросив разрешения, не добившись ответного интереса. А потом я позволил себе узнать тебя и ничуть об этом не жалею. — Я поеду в Тэгу с тобой после сессии, — огорошивает. — Поговорим с твоими родителями вместе, покажешь мне свой город. А потом я помогу тебе собрать вещи. — Моё солнце, — сияет в ответ Тэ. — Мой принц, — выдыхает Чонгук перед тем, как подтянуть парня к себе и слиться в поцелуе, в который вложил всю палитру своих чувств к этому человеку. Из постели они выбираются ближе к обеду — сказалась бессонная ночь. Сегодня суббота, которая позволила подобную роскошь, но отсидеться вечность в комнате не получится, как бы сильно Чонгуку этого не хотелось. Суджон обычно появлялась у них на пороге около двух часов дня — после того, как пройдёт все обследования и процедуры, и как только появится свободное окошко для встречи с сыном. Пальцы дрожали, пока он застёгивал пуговицы на любимой чёрной рубашке — так заметно, что Тэхён, не выдержав, убрал его руки в сторону, успокаивающе поцеловав тыльные стороны ладоней, и сам застегнул рубашку, разгладив невидимые складки на плечах и груди. — Нервничаешь? — без издёвки, участливо спросил. — Да, и это бесит, — проворчал Чонгук. — Она должна всё это чувствовать, не я. И я не понимаю, какого хрена... — Ты собираешься сделать важный для себя шаг, — со знанием дела кивают ему. — Страшнее всего нам становится именно в тот момент, когда мы сворачиваем с колеи ошибок на правильный путь. Ты сейчас, условно говоря, выходишь из зоны своего комфорта. Привык за жизнь ненавидеть всех своих обидчиков, и потому перемены подобного рода так в тебе отзываются. — Оу, и кто из нас теперь сексуальный, когда говорит умные вещи? — игриво улыбается, настроение меняется сразу в другую сторону. Тэхён смеётся тихо и шутливо ударяет ладонью ему по груди; Чонгук его руку не отпускает — ловит своей, на пару мгновений к сердцу прижимает, а после подносит к своим губам, чтобы нежно прижаться ими к пальцам. У Кима, что за этим нехитрым действием наблюдает, не отрывая глаз, дыхание слегка учащается, становится немного поверхностным, но руку свою тот, пусть и нехотя, отнимает. — Соберись, Чонгук, Суджон скоро будет здесь, мы не можем сейчас отвлекаться. Вскинув бровь, Чонгук лукаво усмехнулся и всё же урвал быстрый крепкий чмок перед тем, как зачесать волосы назад и покинуть комнату. Да, после слов Тэ стало чуть легче, но волнение не отпускало до конца, всё равно заставляло сердце биться в груди не в нормальном ритме, но теперь он, по крайней мере, принимал это спокойно. Единственным одновременно грустным и приятным событием за первую половину дня стала новость об отъезде Дэгона с Херим — а значит, и Хичжэ тоже. Старшему брату Чонгука предстояло вернуться на работу, так как его отпуск уже подходил к концу, а без Херим Чжэ ничто здесь не держало, потому Чон был одновременно немного расстроен и счастлив. Тот, правда, ещё пытался что-то доказать или показать, Гук просто чудом не послал его нахрен в присутствии Херим, но пообещал себе открыть своей невестке глаза, когда та родит, чтобы этот упёртый мудак перестал мельтешить перед глазами. Хотя бы на одну проблему станет меньше. После того, как в доме стало на порядок тише, а время приблизилось к обеду, Чонгук с Тэхёном вошёл в столовую, где их обоих уже ждала Мунбёль, встретившая одобрительным и одновременно гордым взглядом сына, словно знала, на что тот решился; такой взор парня немного смутил и преобразовался в комок, застрявший в горле — пришлось прокашляться. Кусок в рот не лез решительно, хотя Чонгук не ел уже почти сутки: сначала из-за волнения после ссоры с Тэхёном, а после было не до того, мирились. И вот снова. Тэхён понимал, в чём дело, и всё же упрямо не хотел оставлять его в покое — подцеплял палочками кусочки сочной свинины и сам кормил парня. От такого Чонгук просто не нашёл в себе сил отказаться, ведь с рук Тэхёна даже еда казалась вкуснее, чем когда-либо, да и забота эта была приятна, грела душу. Но когда стрелки часов показали нужное время, резко выдохнул и бегло облизал губы; Мунбёль, которая ещё не знала, что именно собирается сделать её сын, переводила непонимающий взгляд с одного парня на другого. Тэхён на немой вопрос, горящий в её глазах, покачал головой: та всё поймёт, когда придёт время. Но именно сегодня нужное время почему-то не наступало. С обедом давно было покончено, на часах стукнуло почти шесть вечера, а его биологическая мать так и не постучалась в двери семьи Чон. Чонгук вновь не понимал того, что чувствует: вроде уговаривал себя радоваться — женщина от него, похоже, наконец-то отстала, — но радоваться не получалось. Внутри наоборот поселилась какая-то непонятная тревога, что колыхала душу и не позволяла расслабиться. — Видимо, ты ошибся, — нахмурившись, бросил Тэхёну Гук. — Не настолько сильно оно ей было нужно — её хватило совсем ненадолго. — Я думаю, что-то случилось, — не согласился тот, не обратив внимания на иголки своего бойфренда. — Она ни разу за эти дни не пропустила время визита, всегда приезжала в одно и то же время. — Ну, как видишь, её здесь нет. — Она же не студентка-спортсменка, вымаливающая прощения за то, что поцарапала твою машину. Суджон — женщина, болеющая последней стадией рака. Единственное, что для неё важно — отпущение грехов перед смертью, и я ни за что не поверю, что она могла взять и вот так просто сдаться. — И что ты предлагаешь? — нехотя перенял уверенность Тэхёна Чон. — Позвони в больницу, где она лежит, — ответил. — Тебе как близкому родственнику не откажут в информации. Номер телефона своего лечащего врача женщина оставила во время второго визита. Чонгук бы его без колебаний выбросил в мусор, а может, и вовсе порвал на клочки, швырнув ей в лицо, но Мунбёль не позволила даже прикоснуться к визитке — самолично приняла кусочек цветного картона и спрятала от греха подальше для сохранности. Он вряд ли в этом признается — возможно, когда-нибудь в будущем, — но сейчас Чонгук был своей матери за это как никогда благодарен. Сегодня он забывает о своей гордости, перешагивает через неё, потому что после всех разговоров осознаёт, что она не стоит абсолютно ничего, ровно как и его злость с обидой. До лечащего врача дозванивается не с первого раза, но в итоге слышит то, о чём говорил ему Тэхён — Чон Суджон становится хуже. До больницы доезжает в рекордно короткие сроки, нарушая правила дорожного движения и кое-где проскакивая на красный свет светофора в последнюю секунду. Тэхён ему за это ничего не выговаривает, не ворчит и не возмущается, прося сбавить скорость — осознаёт чужие страхи, даже если ему в них вслух не признаются. А сам Чонгук, памятуя обо всех словах, сказанных Тэхёном, действительно напуган. Не столько тем, что может потерять свою биологическую мать — сыновьих чувств в нём к женщине так и не проснулось, — сколько маячившей на горизонте невозможностью скинуть с плеч тот тяжкий груз, что так давит и не даёт спокойно жить. Несдержанно матерится, когда они попадают в пробку уже на самом подъезде к больнице, злясь на никуда не торопящихся водителей, а на больничной стоянке паркуется по диагонали, занимая сразу два места. Совершенно не заботит, что об этом скажут другие. В регистратуре нетерпеливо просит назвать номер палаты, в которой лежит Чон Суджон, после развода с его отцом оставившая фамилию мужа, что спустя столько лет вызывало в Гуке странные ощущения. Девушка, недовольная его требовательным тоном, смерила его хмурым взглядом, но информацию всё же дала, получив в благодарность хриплое «Спасибо». Вместо лифтов, ждать которые у него просто не хватит терпения, Чонгук ломанулся к лестницам, благо нужный этаж был не так уж и высоко. Тэхён безропотно следовал за ним тенью, на ходу извиняясь перед людьми, которых случайно задевал плечом Гук, а тот, добравшись до четвёртого этажа и свернув в коридор, внезапно застопорился на месте. У одной из палат сновали медсёстры и доктора, и что-то подсказывало им обоим, что именно в ней лежала Суджон. Замерев в дверном проёме, Чон оставил Тэхёна в коридоре, посколько тому, как постороннему, вход был закрыт; первым делом в нос ударил адский коктейль из запахов нашатырного спирта и лекарств, от которых Чонгука замутило, но желание сбежать отсюда он подавил в зародыше. А сразу после в глаза бросилось ещё сильнее осунувшееся с последней встречи лицо женщины, что серым пятном выделялось на белых больничных простынях. — Так-так, молодой человек, вам нельзя сюда, — тормознула его медсестра, уперев ладонь ему в грудь. — Я… сын Чон Суджон. Три таких простых слова дались невероятно тяжело. Чонгук никогда не думал, что ещё хоть когда-то в своей жизни эту женщину своей матерью назовёт, да вообще в одном помещении окажется, судьба умеет удивлять. И пусть матерью она ему была лишь на словах, внутри всё равно всколыхнулось старое и давно забытое воспоминание, как она готовила ему завтраки и пела колыбельные, хоть у неё и не было голоса совершенно. Хотел бы он знать, в какой именно момент и почему всё вдруг резко пошло по пизде, а он сам стал ничего не значить для Суджон, но это теперь не имело значения. Лишь услышав, что Чонгук приходится родственником, она позволила ему подойти ближе, правда, разглядывать не перестала — видимо, пытается понять, почему он не навещал мать прежде, ведь та давно наблюдается в этой больнице, но навещать её никто не приходил. Но никаких предположений не строит, взгляд девушки презрением не обжигает, ведь она понимает, что ситуации бывают разные, а нерадивым сыном парень не выглядит. Только позже Чонгук поймёт, какую ошибку совершил, приехав сюда, не посоветовавшись и даже не поставив в известность отца, так как сына мэра знают многие, ещё больше мечтают подпортить репутацию семьи Чон. Но всё это будет потом, сейчас Чонгука волновало только одно. Глаза Суджон были плотно закрыты, но ресницы дрожали, словно даже в забытьи женщина не может найти себе покоя. Её дыхание частое, поверхностное, словно каждый вдох давался тяжело, хотя, вероятно, так и было. Чонгук сглотнул, не решаясь подойти ближе, не зная, что ему вообще нужно делать, но Суджон словно почувствовала присутствие сына в палате: её веки затрепетали, и, пусть с трудом, женщина часто заморгала, пытаясь привыкнуть к яркому свету. — Чонгук? Не звук голоса — тихий шелест листьев в осеннем лесу, но Чон его расслышал и всё же подошёл ближе, осторожно дотрагиваясь кончиками пальцев до тыльной стороны ладони. Кожа казалась такой тонкой, почти прозрачной, что он боялся причинить боль даже таким простым касанием, но чувствовал, что обязан дать женщине понять, что ей не снится. — Да, это я. Суджон слабо улыбнулась одними уголками губ — было видно, что силы её на исходе, она словно ускользала, как песок сквозь пальцы, но цеплялась за жизнь ради того, кто сегодня, пересилив свои гордыню и обиду, пришёл дать ей то, о чём она так долго его молила. — Я рада, что ты пришёл, — продолжила шептать. — Молилась, чтобы не умереть, не увидев тебя в последний раз… Чонгук не сразу понял, почему щёки стали влажными. Солёная влага наполняла глаза из-за всего сразу: из-за сожалений о потерянном детстве, из-за жалости к женщине, которая собственноручно похерила жизни их обоих, за бесконечный океан боли, который лишь теперь начал мельчать. Чонгук ни разу не плакал с тех пор, как ему стукнуло семь, теперь же чудом не выл волком, испытывая сожаление от того, что эта женщина лишила его возможности быть любимым сыном для родной матери. — И я здесь, — хрипит в ответ, просовывая пальцы в её ладонь; ответное сжатие было таким слабым, что его можно было принять за касание крыла бабочки. — Я хотел сказать… сказать… что прощаю тебя. Он клянётся, что в жизни не чувствовал облегчения больше, чем в ту самую секунду, как произнёс это заветное слово. С плеч будто свалилась целая бетонная плита, что все эти годы нещадно пыталась его придавить, похоронить под собой. Господи, как же Тэхён был прав, говоря, что это отпущение грехов для матери нужно ему самому в первую очередь! Словно с груди сняли цепи, что все эти годы не позволяли дышать спокойно, голову больше не застилал туман ненависти и злости, внутри стало тихо и спокойно. Медсёстры, быстро сориентировавшись на то, что в палате происходит что-то важное, оперативно покинули её, оставляя мать с сыном наедине. Суджон, услышав наконец такие важные для себя слова, зашлась рыданиями, что в её положении было не очень хорошо, поскольку та и так дышала с трудом, но на все уговоры успокоиться не реагировала до тех пор, пока все её чувства не выплеснулись через бесконечный поток слёз. — Спасибо... — прохрипела она, окончательно теряя силы. — Спасибо... Тихая благодарность всё ещё слетала с её губ, когда монитор пациента, на который выводились параметры состояния женщины, подал сигнал, оповещая об изменениях пульса, который внезапно начал снижаться. Палату тут же вновь заполонили медсёстры и врачи, оттесняя Чонгука от койки, а у него в голове полный сумбур, не позволяющий понять, что происходит — осознание приходит лишь в тот момент, когда он видит аппарат для реанимации. Его мягко, но настойчиво вывела в коридор всё та же девушка, что недавно устроила допрос, но Чонгук и не сопротивлялся: смотреть на смерть человека было выше его сил, независимо от того, как он к нему относится. Там он сразу попал в руки Тэхёна, который крепко обнял его со спины, уткнувшись лицом в шею, пытаясь успокоить, и в его объятиях Чон почувствовал себя лучше. Оба не знали, что происходило в палате все эти бесконечно длинные минуты, все шумы, раздающиеся оттуда, для Гука были просто неясным фоном, звучащим где-то далеко. Он изо всех сил цеплялся за Тэхёна, что не отходил ни на шаг, поглаживал ладонями рёбра и грудь, где билось сердце, зарывался носом в ямку за ухом и шептал ласковые подбадривания. Честно говоря, только благодаря этому парню Чонгук смог сбросить со своих плеч весь этот груз, только с его помощью чувствовал себя живым человеком, которого любят. Конечно, у него всегда были мама, отец и брат, принимающие его таким, какой есть, любящие его, и всё же это совершенно разные ощущения. Тэхёна он никогда не отпустит. Вышедший в коридор врач выглядел весьма удручённым, и не нужно было быть гением, чтобы понять, с чем это связано. Чонгук чувствовал себя виноватым за то, что не испытывал тех эмоций, которые обычно испытывает сын, когда теряет маму, ведь рядом с Суджон даже после прощания ничего не ëкнуло. Но и винить себя за это не мог: он не обязан выдавливать из себя горе и ощущение потери, которых не чувствовал, ведь, по сути, та была ему чужим человеком. Да, печалила смерть сама по себе, но как бы цинично это ни звучало, люди умирают каждый день, как плохие, так и хорошие, а остальные продолжают жить. Чонгук может лишь сделать из всего пережитого выводы, приобрести опыт и не стать таким же родителем для своих детей, которые, несомненно, появятся в его жизни со временем. И не сомневался, что из Тэхёна тоже выйдет отличный отец. — Ваша мама скончалась, мне очень жаль, — сочувствующе произнёс доктор. Чонгук поджал губы и стиснул пальцами переносицу, чтобы сегодняшний день как-то в голове устаканился, не воспринимался неудачным сном, а уложился в мыслях как действительность. Очередная страница его жизни, которую ещё предстоит довести до конца и перелистнуть, чтобы прошлое осталось там, где ему самое место, и не мешало жить настоящим и думать о будущем. Вздохнувший за его спиной Тэхён тоже неосознанно помог с этим справиться, показывая, что Гук не спит, что всё это действительно происходит с ним здесь и сейчас. Подняв глаза на врача, распознаёт в ответном взгляде лёгкое недоумение, ведь Чонгук ведёт себя совсем не так, как того ожидалось, и явно не понимает, как сын может оставаться таким хладнокровным после потери матери. Но, по крайней мере, он может сделать для неё ещё немного. — Спасибо, что сделали для неё всё, что было в ваших силах, — благодарит мужчину. Врач кивает и уходит, оставляя парней одних. Чонгук несколько секунд смотрит тому вслед, а после поворачивается к Тэхёну и сгребает его в охапку: он нужен ему как кислород. — Не буду спрашивать, как ты, — тихо шепчет Ким, одной рукой крепко обнимая в ответ, а второй мягко поглаживая волосы на чужом затылке. — Но я рядом с тобой, что бы ни случилось. — И я так сильно люблю тебя за это, — бубнит Чон ему в тёплую шею, куда уткнулся лицом. Они так и стоят в обнимку какое-то время, не обращая ни на кого внимания, и Чонгук счастлив, что несмотря на всё дерьмо, в его жизни начало появляться и что-то прекрасное — вроде Тэхёна, который тоже любит его просто потому что.🔗🔗🔗
Иногда, поддаваясь эмоциям, которые захлёстывают волнами, накрывая собой и не давая передышки, мы перестаём думать о том, что будет после, когда они утихнут, оставляя после себя последствия, которые не всегда бывают приятными. Чонгук, вернувшийся домой вечером после поездки в больницу, получивший звонок от отца, сейчас находился как раз в таком положении, ведь невозможно сделать что-то незаметно, когда ты сын мэра Сеула. Необязательно иметь врагов для того, чтобы какие-то личные моменты твоей жизни становились достоянием общественности, многим хотелось просто заработать на продаже конфиденциальной информации из жизни «богатых и знаменитых», за которой журналисты гоняются днём и ночью. Главные страницы «Naver» пестрили статьями о том, что умерла мать Чонгука, и это вовсе не Чон Мунбёль. Но выводило из себя не то, что пресса умудрилась об этом разнюхать, а то, как именно всё было преподнесено обывателям — некоторые заголовки кричали о том, что Чон Сынхо на самом деле не такой хороший человек, каким пытается казаться, и свою первую жену вышвырнул на улицу, оставив совершенно без помощи. Подобное утверждали не все, лишь жёлтая пресса, охочая до раздувания скандалов, но приятного всё равно было мало. Правда, тот факт, что никто в Корее не знал о том, что Мунбёль — не родная мать Чонгука, так как эта информация тщательно скрывалась и была известна лишь ограниченному кругу лиц, больше играл семье Чон не на руку. Люди, не знающие подробностей, опираясь на информацию, вырванную из контекста, в большинстве своём были склонны верить этим газетным уткам, ведь Чон Сынхо не стал бы скрывать свой первый брак, будь там всё не так, как это описали журналисты. Ещё и Чонгук своим необдуманным визитом в больницу словно подтвердил эти мерзкие слухи о своём отце, ибо со стороны всё выглядело таким образом, что после развода его лишили возможности видеться с несчастной матерью, что он вынужден был делать это тайком. Все детали вместе взятые вызвали шоковую волну и подкинули семье Чон проблем, которые теперь придётся как-то решать, но радовало хотя бы то, что чонгуков отец не вымещал на сыне злости, наоборот понимал его чувства и поддержал этот важный шаг. Но была парочка статей, которые наоборот заставили Гука улыбаться, словно ненормального, — те, в которых фигурировали их совместные с Тэхёном фотографии. Вот эти новости его нисколько не пугали, потому что, даже если бы те не прокатились в СМИ, скрывать свои отношения с Кимом он не собирался, особенно после того, как они оба переедут, чтобы жить отдельно уже семьёй. Удивлялся даже, что об этом никто не растрезвонил журналистам раньше, ведь в универе Чонгук с Тэ не расставался на перерывах, часто брал за руку и не стеснялся к себе прижать покрепче, открыто демонстрируя степень серьёзности их отношений. Загадывать наперёд не станет, но в будущем, когда они оба решат, что готовы, Чонгук и предложение Тэхёну планирует сделать, попросит стать его мужем, чтобы до последнего вздоха вместе, потому что в своём выборе не сомневается нисколько. Ведь тот уже сейчас смотрит так, что сомнений в положительном ответе не возникает. Вернувшийся в десятом часу вечера Сынхо собрал в столовой семейный совет, чтобы обсудить всплывшие в прессе неожиданные тайны их семьи. Тэхён, осознающий серьёзность данного вопроса, засобирался в свою комнату сразу после ужина, чтобы не мешать семье Чон разговаривать, пусть его никто и не выгонял, говоря, что он на этом собрании лишний. С тихим «Не буду мешать», он поднялся было на ноги, но Мунбёль, наблюдавшая за тем, как крепко в ответ на это вцепился в руку своего парня Чонгук, ему уйти не позволила. — Разве мой зять может мешать? — с лисьей улыбкой скосила на него глаза. — Устраивайся поудобнее, милый. Отныне ты такой же полноправный член семьи Чон, как и Чонгук, не нужно чувствовать себя лишним. Смутившийся Тэхён даже немного щеками заалел на такой вердикт, особенно когда Сынхо, с нежностью наблюдавший за влюблённым взглядом младшего сына, подтвердил слова своей жены. По лицу же Чонгука было видно, что он доволен подобным исходом, но уйти Киму отсюда не позволил бы даже в том случае, если бы мама промолчала, потому что для него самого Тэ стал членом их семьи гораздо раньше. Зато после улыбки с лиц всех присутствующих сошли на нет, причин улыбаться не стало. Сперва обсудили смерть Суджон, Сынхо сразу сказал, что все дела, связанные с похоронами, он возьмёт на себя, так как родные его бывшей жены ещё до их свадьбы перебрались в Японию, и связаться с ними возможности нет. Мунбёль мужа поддержала, Чонгук тоже не был против, поскольку это именно то, о чём он сам думал, ещё стоя в больнице у палаты ушедшей из жизни женщины. И только после этого принялись обсуждать шумиху в прессе, думая, как прекратить этот грязный поток лживых обвинений и предотвратить обвал рейтингов главы семейства, ведь человеку, который подобным образом поступает со своей семьёй, доверия нет. Чонгук здесь только один выход видел, чем и поделился с отцом: самим сделать официальное заявление и рассказать правду. Да, все нелицеприятные подробности детства Чонгука выплывут наружу, его грустную историю наверняка ещё не один месяц будут мусолить в новостях и газетах, но он готов был пойти на это, если такой шаг гарантирует его родителю очищенное имя. Сынхо же наоборот был против того, чтобы вся Корея имела возможность копаться в грязном белье его семьи, но деваться и впрямь было некуда, гораздо худшим решением казалось оставить всё как есть или просто без подробностей заявить, что все эти слухи не более, чем ложь. Разумеется, мэру придётся высказаться, но на этот раз поучаствовать в мероприятии предстояло и Чонгуку, а тот, в свою очередь, отказался давать интервью, если рядом с ним не будет Тэхёна. Это немного разрядило напряжённую обстановку, Мунбёль вновь начала шутить что-то про будущего зятя, хотя по её интонациям и Тэхён, и Чонгук понимали, что женщина не шутит вовсе. Действительно Тэхёна своим зятем уже считает. Стоит ли упоминать, насколько счастлив этому был Чон? По комнатам разошлись уже ближе к одиннадцати, но заснуть не могли ещё долго. Тэхён лежал на спине, Чонгук — уткнувшись ему в шею и обняв всеми конечностями, потому что так приятнее, и наслаждался нежными поглаживаниями по волосам и вдоль позвоночника. Они даже не разговаривали ни о чём, просто были рядом друг с другом, и Тэхён уж точно не жалел, что принял Чонгука вместе с багажом проблем и приветов из прошлого, потому что это у каждого есть, даже если не в таком объёме. Но именно это и называется любовью — когда ты принимаешь человека со всем его нелёгким грузом и делишь его на двоих, поддерживаешь и не отворачиваешься, когда сильнее всего нужен. Ким уверен: окажись он в похожей ситуации, Чонгук бы тоже всегда был рядом и пытался помочь, сделал бы всё, чтобы облегчить боль любимого человека и поддержать. Чонгук для него точно стоил всего этого. А утром начался настоящий дурдом, поскольку обоим пришлось поехать в мэрию вместе с Сынхо и нервничать, сидя в переговорной, пока целый штат спичрайтеров составлял грамотное обращение для своего мэра и его сына. Чонгук сомневался, что ему это было так уж необходимо, поскольку люди всегда чувствуют чужую неискренность и поймут, что текст идёт не от сердца, а заранее подготовлен и зазубрен или читается с бумажки. Поэтому к нужному времени речь свою он хоть и взял, всё же перед журналисткой, которая вызвалась провести интервью, говорил своими словами, которые сами рвались из сердца, а не стали сухой статистикой. Ему было неприятно вспоминать всё то дерьмо, случившееся с ним с лёгкой руки биологической матери, а тем паче делиться им со всем миром, ведь это интервью наверняка разойдётся по сети, но он говорил даже тогда, когда на языке сквозила горечь. Девушка, ещё недавно невозмутимо сидевшая напротив, отвернулась, чтобы спрятать слёзы, когда услышала такие жуткие подробности из чужого детства — у неё, как знал Чонгук, тоже есть ребёнок, дочь, и та, очевидно, не могла представить, чтобы мать смогла сотворить со своим чадом нечто подобное. Гук не сомневался, что журналистка преподнесёт информацию в нужном свете, причём, ни капли её не приукрасив. После такой подробной исповеди он чувствовал себя выжатым лимоном. Тэхён на протяжении всего эфира сидел в кресле напротив — вне досягаемости камер, но в пределах видимости Чонгука, который черпал из своего парня силы говорить дальше. После того, как эфир был закончен, он минут двадцать просто стоял, крепко того обнимая, слушал успокаивающие слова и совершенно не боялся показаться кому-то слабым, ведь после всего произошедшего имел на это право. Тэхён был для него глотком свежего воздуха, в чём Чонгук уже неоднократно убеждался, но каждый раз поражался тому, что в мире существуют такие люди — бескорыстные и сердечные, способные стать для кого-то поддержкой и опорой, ведь даже сильный человек в ней нуждается. После прощания с отцом Тэ отвёз их на квартиру Чонгука, где они смогли побыть только вдвоём, это тоже стало отдушиной после того, как обоих долгое время окружала целая толпа народа. Было бы ложью сказать, что во время интервью Чонгука самому Тэхёну пришлось легко и совершенно безболезненно. Ведь когда человек, дороже которого никого нет в твоей жизни, так сильно страдает, это бьёт и по тебе, причиняет боль, от которой хочется избавиться, а сделать подобное можно лишь одним способом — оградить от неё любимого. И только теперь, когда Чонгук перестал выглядеть таким вымотанным и опустошённым, когда смотрел так пристально и с нежностью, лёжа на кровати напротив и поглаживая ладонью по щеке, Тэхёна отпустило, на душе воцарился мир и спокойствие. Конечно, эта история не забудется так быстро, СМИ ещё долго будут обсуждать такие ужасающие подробности чужой жизни, но они оба сумеют с этим справиться, если будут вместе. Остальное точно не важно.