Стражи Нави

      Два больших синих детских глаза сосредоточенно вглядывались в чащу леса свозь мутный, растянутый на маленьком окошке, бычий пузырь. С тихим сопением девочка, опершись коленями о широкую лавку, уже несколько часов переминалась с ноги на ногу в ожидании, напряженно прислушиваясь к малейшему шуму, но кроме треска пламени в печи ничего слышно не было.       Наконец, сердце девочки дрогнуло: за окном мелькнули тени и со свистом завыл ветер. Вскочив, она побежала по комнате ко входу. На встречу ей с глухим скрипом открылась дверь, из сеней пахнуло холодом, и в избу вошла высокая крепкая женщина, лицо ее было особенно бледным, немолодым и нестарым, словно застывшим. Высокие скулы, брови с проседью, тонкие губы, серые, как пепел, волосы, разметавшиеся по плечам, делали ее одновременно грозной и притягательной.       Скромно одетая в платье некогда черное, а теперь выцветшее от времени, она устало улыбнулась бегущей навстречу девочке.       — Смотри! Смотри! Смотри! Смотри, что я нашла!!! — кричала малышка и бережно протягивала в руках крохотный сверток.       — Что тут у тебя, Заряна? — присев на корточки, спросила женщина.       Своими руками она обхватила руки ребенка и склонилась над ней. В свертке ткани кто-то совсем крохотный пищал и шевелился. Это был малюсенький, еще слепой мышонок.       — Столета, я нашла под половицей, он пищал, совсем один, маленький, ни мамки, ни тятьки, ни братиков, ни сестричек, — сбивчиво рассказывала девочка и осеклась, последняя фраза резанула ее по живому, — можно мы его оставим?       Женщина вздохнула: мышонок казался слишком маленьким и вряд ли мог выжить. Это принесет девочке только боль. Но отказать было еще сложнее.       — Добро, оставим. Давай накрывай на стол.       Вне себя от счастья синеглазая малышка, бережно спрятав мышонка в висящую у печи суму, кинулась к сундуку. Ловко вынув из него яркую скатерть, она накинула ее на стол, стоявший посреди избы, хлопнула в ладоши, и вот уже перед ней в серебряных блюдах лежали запеченные стерляди, курники, уха и другие яства. В пузатом сосуде плескался квас. Все это наперебой заполняло избу изысканными арматами, перед которыми было не устоять.       Столета и Заряна уселись обедать, а домовой, все это время тихо гревший свою больную спину у печи, забрался прямо на стол и, ухая, протянул свои небольшие мохнатые лапки к еде.       — Столета… — заигрывая, спросила Заряна.       Женщина уже знала, что сейчас девочка засыпит ее вопросами, и вздохнула.       Взглядом дав понять, что можно продолжать.       — А расскажи, как ты меня нашла? — с замиранием спросила девочка. Она знала, что Столета воспитала ее. Но раньше, до встречи с мышонком, ей никогда не были интересны подробности.       — Это долгая и тяжелая история, — начала Столета подбирая слова.        Мир слишком жесток, и тяжелые уроки тоже нужны, будь то неминуемая смерть крохотного мышонка или история собственного рождения, из-за которой кровь стынет в жилах.       Домовой заухал пуще прежнего: старик прекрасно помнил этот день, а Столета, отложив еду, начала рассказ. Заряна смотрела на нее, не отрывая взгляд и, кажется, не дыша.       — У людей есть такая традиция: ежели вдруг в самую длинную и черную ночь зимы накануне того, как старый год повернется на новый, нарождается дитя, девочка, то не принадлежит дитя больше ни матери, ни отцу, а принадлежит Карачуну нашему, богу зимней стужи, — спокойно рассказывала Столета.       Заряна поежилась, Карачуна она видела и побаивалась. Одетый в белые шубы, с ледяным посохом этот грозный дед иногда приходил к ним в избу.       — И не было тогда выбора у отца и матери, нужно было им в полуночь принести дочь на капище и оставить на престоле. Так платят люди Карачуну за милость не насылать на них морозов смертных, не губить озимых посевов, лесников и скот. И называют люди тех замерзших девочек Снегурочками, души их живут в лесу и яркими огоньками следуют за Карачуном. Ты Снегурочка, Заряна, — голос у ведьмы дрожал. — Но непростая. Мы пришли, едва занялась заря, особенно красная в то утро. А ты не замерзла за ночь, ты живая была. Мы не могли тебя вернуть, люди бы тебя не приняли, потому и живешь ты у меня с тех пор.       Закончив ведьма покосилась на маленького старика чье лицо густо поросшее серой шерстью выражало недоумение, и сверкнув глазами призывала молчать. Домовой лишь заухал по своему обыкновению и почесав спину удалился в свою норку за печкой.