Дефект и Фетиш

Шэдоу совершен. Он организован во всём: помнит расписание принца наизусть — подъём, омовение, лёгкий завтрак, далее и содержимое всех рассортированных им писем, что не попали на королевский стол. В его личной, небольшой комнатке всегда одинаково прибрано, нет лишних вещей или книг, вовремя не возвращённых в библиотеку. Шэдоу держит абсолютно всё под контролем, может сразить любого бойца королевства и множество сердец придворных дам. Подобен высеченному благородному нефриту. Единственное, что поддаётся исключению — каждая ночь, проведённая в королевских покоях. Соник, принц Камелота, справедлив и праведен; беспорядочный и неугасимый пожар, гонимый ветрами королевства. Шэдоу служит ему с первого дня собственной жизни и с тех пор ни разу о том не жалел. Давая присягу пред самим Богом, он поклялся защищать принца несмотря ни на что, доверить ему своё сердце, душу и даже тело. Отдать полностью, без остатка. — Принц, — Шэдоу сглатывает, когда на шее смыкаются пальцы, коготь царапает кожу на кадыке. Соник смотрит внимательно, пару раз сжимает и разжимает обхват, срывая надрывные вдохи с обкусанных им же губ, и улыбается. Другая ладонь трёт мягкую плоть бёдер, стискивает до алых, после синеющих пятен. Проводит невесомую дорожку пальцами, заставляя тело подрагивать и касается влажной головки, оттягивая нить предэякулята. — Принц, прошу… — шёпот Шэдоу срывается на хрип. Воздуха категорически не хватает. — Принц… Соник рывком оборачивает его за шею и дарит благодатный воздух. Их губы смыкаются, опаляя жаром истерзанное горло. Шэдоу опускает веки и льнёт преданной лаской, немой мольбой продолжать. Его член дёргается в сладостном экстазе. Соник дразнится — сначала касается только пальцами, сильнее зажимая другой рукой покрасневшее горло, а затем меняет темп ладони, затыкая каждый сиплый стон языком и губами. Не давая вдохнуть. — Нельзя, — его тон — приказ, которого Шэдоу не может ослушаться. Глаза щиплет — он смаргивает, — а тело тонет в отчаянном, исступлённом. — Кончишь, когда я скажу. Соник издевательски трёт головку пальцем и затыкает, заставляя тело напрячься. Рука с шеи исчезает, даря мнимые крохи секундного облегчения. Шэдоу делает вдох, обжигая горло и давится воздухом, схваченный грубо за загривок. — Подними взгляд Шэдоу, взгляни на то, кому ты принадлежишь. В комнате принца всегда кавардак, но одно неизменно — длинная зеркальная гладь на прикроватной стене, в которой сейчас отражается Шэдоу. Истерзанный, покорный, разгорячённый. И жалкий. В следах не засохшей на губах и шее крови. На фоне чистого, нетронутого поцелуями Соника он выглядит как бельмо, неугодная чернь. — Вам, мой принц. Соник улыбается. Там, в отражении, и наклоняется, чтобы до крови прокусить его ушко, сорвать беспомощный стон и прервать тот своими губами. Любоваться, видеть, как в отражении Шэдоу отдаётся весь ему, позволяя проникнуть дальше, сильнее — ах, мой король! — глубже. — Ты самое прекрасное, что у меня было, Шэдоу. Ты великолепен. Шэдоу знает — это так. Он совершенен, он идеал существа. Но под Соником, его огранённой драгоценностью, сотканным из хаоса, утыкаясь в смятые простыни, размытой пеленой слёз картинкой в зеркале, он ничто. Лишь собственность принца. Ошибка.