Дефект и Фетиш

Это был жаркий вечер. Дни в стране солнца — Мобиус — всегда такие. За день пески нагревались, пыша жгучим пеклом, а жители спешили полакомиться мякотью прохладных, сочных фруктов — винограда, персиков, абрикосов и… — Хурмы? Соник тянул фрукт в сторону. В тронном зале затевался вечер — по полу, разводами вишен и спелых соков апельсина, отцвётшей киноварью. Стояла тягучая тишина. Все свечи давно потухли, а благовония догорали своё время. Соник отозвал слуг ещё пару часов назад, когда потух последний ладан. Единственный, кто мог ответить ему, стоял в стороне, безразлично глядя на играющие по плиткам лучи, медные оттенки. Послышался режущий шорох ножа и Соник принялся разрезать фрукт на части. — Не хочешь? — усмешка. Шэдоу держал молчание. Его щёки пылали удушливым жаром от температур и тяжести агатовых одежд. Но это было не главной причиной, что заставляла стоять на месте, насильно не опуская ног. Невыносимо. — Я не голоден, Ваше Высочество. Думать о еде он мог сейчас в последнюю очередь. Соник же, по звучанию ножа, не отказывал себе в удовольствии и забросил очередной кусок в рот. После, незаметно для Шэдоу поднялся. Цвета расползались по небу, как сок по плечам Шэдоу. Он делал вид, изо всех сил, что не замечает этого. Когда пылкое пламя заката сменилось на долгожданную прохладу, влажный, липкий язык скользнул там, где растекался золотистый сок. Парча, расписанная узорами фениксов, солнца — золотом — упала на пол, и тело Шэдоу невольно расправилось, оставшись полностью обнажённым. Украшенное как подношение, главное блюдо для его хозяина. Соник мягко обхватил губами кожицу на задней части шеи — там, где Шэдоу любил больше всего и вырвал первый, как глоток воздуха, вдох. Его губы растянулись в полуулыбке, а язык подхватил конец золотого ожерелья с росписью алых камней, оттягивая до красного следа на коже и зацеловывая тот. — Я предложил тебе столько еды, а ты от всего отказался. Может, мне стоит самому перекусить? — шёпот Соника коснулся его ушка, оставляя на мочке влажный след от языка, обхватывая губами серёжку с высеченным в форме сердца камнем. Шэдоу с трудом держался на ногах от подступающего между ног, вспыхивающего в груди дрожью жара, что перекрывал прохладный воздух из распахнутого нараспашку окна. Соник не заботился о том, что их увидят, ведь таким Шэдоу видеть, трогать — любить — мог только он. Пальцы Соника ласкали талию, спускались ниже и соскользнули под пряжку набедренного браслета, потянув чуть выше, царапая нетронутую кожу. Он никогда не оставлял меток, был бережен перед своим наложником как художник пред холстом, боясь сделать лишний неправильный штрих. Ранить совершенное творение. Его губы спускались ниже, по пояснице, под лоскуты вылитых из злата цепей, висевших на талии. И Шэдоу пришлось опереться руками на подоконник, чтобы сдержать слабеющее секунда за секундой тело. — Ты так не разговорчив, как и всегда, но тебе нравится верно? Уже оценил мой подарок? — и снова смешок, порхающий поцелуй в изгиб шеи. Соник подхватывает податливое, ослабевшее тело и кладёт туда, где Шэдоу и место — на свои пуховые подушки, среди мехов и расшитых рубинами одежд. И взирает восхищённо — как на самый сладостный глазу цветок. Шэдоу старается не смотреть, но отводит взгляд на размытую тень, нависающего над ним Соника. Щёки, тело горят и ноющее желание внизу расползается всё сильнее. Украшения трутся прохладой по обожжённой коже, дразнят. Но Шэдоу не пытается отстраниться — знает, не выйдет. И не хочет. — Да, ваш подарок был чудесен. Его ноги дёргаются под ладонями, но Шэдоу не пытается те свести. И разводит дальше — в стороны, обнажая стоящий член, обёрнутый шафрановой лентой в драгоценном узоре и сапфировый камень, торящий в ложбинке меж ягодиц. Соник подносит пальцы и не спешит вынимать игрушку, проталкивая лёгким нажатием глубже, невесомо лаская кожу члена. Тело Шэдоу напрягается под ладонями, голос содрогается. Он ещё не хнычет, но уже разомлённый — на грани. Он не вынимал её весь день, как и обещал своему повелителю. — Можно? — с заботой в утихающем шёпоте уточняет Соник. И получает почти незаметный кивок, улыбку в ответ — сладкую, трепетную, на которой догорают последние закатные лучи. Ладони Шэдоу хватаются за плечи, грудь, локти, царапают и впиваются в шею, пытаясь огладить кадык. Они острые, рвущие, оседающие метками на теле Соника, покрытого укусами ещё с прошлого раза. Незажившими, лишь от Шэдоу. Сок растекается по освобождённому от ленты, налитому алым члену и течёт ниже, где нет уже игрушки, только влажный, кисло-сладкий фруктовый след и пальцы, медленно проникающие, дразнящие. Соник вытягивает их и слизывает вытекшую мякоть хурмы. Его взгляд — голодный, жадный — обводит Шэдоу сверху вниз и тянет болезненной нуждой у обоих. До всхлипов у Шэдоу, когда язык Соника проходится по стволу, задевает уздечку и тянется ниже, припадая ко входу. И до жадного, требующего у Соника — вкусить своё полностью. — Мой повелитель… Шэдоу выгибается навстречу языку — внутри, глубоко — и ладони, растирающей белёсый след предсемени по члену, обхватывающей, скользящей по нему. Нутро сворачивается, проходится эйфорической дрожью — до белеющих костяшек пальцев в иглах Соника, до солоноватого привкуса на губах и размытых вспышек на освещённом луной потолке. До украшений, извращённым удовольствием впивающихся в кожу. И до изнеможённого блаженства, смущения, когда семя окропляет щёки Соника, собственный живот. Пальцы не в силах вцепиться в подушки, в смятые нежные покрывала. И наслаждение ещё удушливыми вдохами кружит в воздухе, слетает с губ. Приоткрытых, будто в приглашение. И Соник закрепляет всё поцелуем — бессвязным, жаждущим и колючим от укусов, сводящей судорогой желания. Отрывается от губ и целует шейные позвонки, мех, тычась носом в изгибы. И располагается сверху. Пальцем поддевает цепь вокруг талии и подымает до груди, проталкивая член под неё, в жемчужный мех. И пальцем оттягивает нижнюю губу напротив. — Твоя очередь. Что ты должен сказать? Щека Шэдоу проходится по стволу, льнёт с урчащим выдохом с опухших поцелуями губ. — Спасибо за еду.