Учитель

Повествование ведется от лица Юлии С безмятежным умиротворением я стояла на месте и смотрела в одну точку. Глаза почему-то не хотели закрываться. Слегка дергающаяся из-за сквозняка дверь, ударяясь о стену, не выбила меня из транса. Сердце, казалось, приклеилось к грудной клетке, поэтому так отчетливо в ушах у меня отбивался каждый ритмичный стук. Сейчас кабинет литературы представлялся мне пространственной клеткой. Вроде бы, все позволительно, а с другой стороны, будто железные решетки – это полуоткрытая дверь, не выпускающая меня наружу. Непослушные ноги вспотели в обуви. Я продолжала покачиваться на одном месте, так и не двинувшись вперед. - Юлия, - меня окликнул монотонный голос пожилого охранника, - кабинет закрывать нужно. - Выхожу, выхожу, - как сама не своя ответила я, закидывая в сумку дневник и овальный пенал, испачканный в вылившейся из тюбика белоснежной замазке, - выхожу… - повторно пробубнила уже себе под нос, не обращая внимания на укоризненный взгляд мужчины. Выбежав за дверь с истерическим сердцебиением, я помчалась вниз по лестнице, не знаю, зачем, но куда-то спеша. На улице во всю энергично плясали солнечные лучи. От них тепло, так же, как и было ранним утром, однако теперь мрачная тень, окружившая со всех сторон, возможно, меня одну, отчетливо проникала под кожу острыми иглами. Мурашки… последний раз я ими покрывалась, когда болела. Гусиная кожа всегда возникает на моем теле либо по причине болезни, либо в моменты, когда я наслаждалась любимой музыкой, раскачиваясь в такт мелодии, льющейся приятным бальзамом из мягких наушников. Но странное вмешательство некого страха и беспокойства затмили мой чистый разум. В этот момент я ощутила себя нашкодившим ребенком, хоть ничего грешного и запретного не совершала. Первым, кого я заметила в непробиваемой толпе старшеклассников, был «Казанова». Его дырявую косуху я вижу везде, в любом месте, она мерещится мне даже там, где Кирилл не присутствует. Не знаю, чувствую ли я хоть что-то положительно-согревающее в душе, когда общаюсь со своим наглым одноклассником, однако в данный момент его согнутая спина выразила на моем лице загадочную ухмылку. Наверное, потому, что он единственный, у кого была тяга к общению с главной серой мышью в учебном заведении. Ближе я подходить не стала чисто из принципа. Во-первых, меня никто и близко не подпустит глазком одним взглянуть на вещь или человека, к которой или которому так сильно тянутся школьники. Во-вторых, я предпочту облокотиться о грязную стену здания своей новой блузкой и задрожать от мурашек, теперь возникших из-за соприкосновения с холодной поверхностью, нежели быть причастной к этому сборищу бешено восхищающихся чем-то сверхъестественным учеников. Так я и замерла на месте в исходном положении, пока отряд любопытных одноклассников и парней из параллельных классов не разошелся по домам. Я неосознанно дернулась. Словно ожившая статуя, в которую вселили душу живого человека, я медленно оторвалась от стены и двинулась к месту, где секундой ранее толпился народ. Неужели ему принадлежит этот железный конь? Мне стало неприступно интересно поинтересоваться у учителя, почему он такой болван, и что он на самом-то деле забыл в здании школы, а не цирка. Признаюсь, Дмитрий – или как его там прозвали с момента его рождения? – раздражает меня с первых секунд нашей встречи. Признаюсь, я заинтересована им чисто потому, что меня всегда тянуло к ненормальным людям. Признаюсь в том, что я ненормальней всех неадекватных. - Так это ваш мотоцикл, - как-то задумчиво хмыкнула я, проводя пальчиками по рулю этого «коня». – Я думала, кто же оставил свой дорогой вид транспорта прямо у порога школы, вместо того чтобы не полениться и поставить его в школьном дворе – более безопасном и охраняемом месте, - знаю, сарказм льется через край. Молодой человек на протяжении всех двадцати секунд моей язвительности наблюдал за торопящимся куда-то в своем направлении муравьем, тащащим на своей спине крошку от хлебобулочного изделия. Я, конечно, понимаю, что не всем приятно слушать мои претензии, но открыто заявлять своим игнорированием, что ему куда интереснее осматривать никчемное насекомое, нежели меня, огромный перебор. Обидно как-то. - Ах, Крылова… - он прикусил губу, и от этого жеста меня снова затрясло. Будто не с учителем разговариваю, а с каким-то иллюзионистом или, скажем, фокусником, который одним щелчком пальцев может заколдовать меня и вынудить делать то, что по душе будет угодно ему одному. Этот прежде не проявляемый испуг доводит меня до необъяснимой тревоги. Павленко – уж фамилию я запомнила, так как наш многоуважаемый литератор приходится сыном добродушной и преданной своей работе директрисы – нехотя поднял на меня взгляд, переполненный равнодушием, и хитро усмехнулся. Следующие слова как кувалдой по голове, честно слово, пробились: - Хочешь, потрогай моего мальчика, - благосклонно шепчет учитель, а я вздрагиваю. Да что происходит, в конце-то концов? Дмитрий хлопает по поверхности своего мотоцикла, я повторяю жест и мысленно восхищаюсь тем, что трогаю своими ладонями такой запретный для меня вид транспорта. Глупая? Вероятно. Цвет такой красивый – ярко-салатовый, фуксия, такие оттенки еще «вырви глаз» зовутся, и до слез пробирает. Я улыбаюсь, и не потому, что улыбается литератор, а потому, что мне просто смешно смотреть на восхищенное лицо своего вовсе не понравившегося моей личности учителя. - Дмитрий… - я замолкаю, как специально в нужный момент, забыв его отчество. Рука уже давно покоится на моей груди, как и вторая, пальцы сцеплены в замочек, на лице непроницаемая маска без каких-либо настоящих эмоций. В таком положении я обычно нахожусь тогда, когда меня что-то не устраивает. В этом случае я нагло лгу более взрослому, хоть и по глупости молодому человеку прямо в лицо. Да, понравилась мне его тачка, однако я не признаю этого ни за что. - Алексеевич, - понимающе представляется молодой человек, - Павленко Дмитрий Алексеевич. Я требовала только одно слово, а он мне как девушке с плохой памятью несколько раз настойчиво повторил свои фамилию, имя (которое я запомнила как страшный сон) и отчество. Я сомкнула губы и недовольно пробурчала: - Я по поводу Достоевского хотела с вами побеседовать, - от своей манеры разговаривать с людьми саму иногда начинает подташнивать. Учитель внимательно смотрит мне в глаза, пытаясь отыскать там скрытую неприязнь и какие-то возмущения, которые я соизволила из воспитания в «благородной» семье не произносить вслух, в его зеленых глазах излучается дьявольский огонек. - Я вас слушаю, Юлия. – От такого бархатного голоса, немного пониженного на несколько тонов, я хочу закричать на всю улицу, чтобы он заткнулся. Где иголка и нитки? Дмитрий, можно я зашью вам ваш прелестный ротик, спрятав болтливый язычок за зубами? Нет? Тогда я отрежу свои уши, лишь бы не слышать вас когда-либо еще. Ненавижу, когда специально делают вид, что интересно, а сами даже не стараются сыграть свою роль заинтересованности как можно убедительней. - Понимаете ли, во-первых, почему домашнее задание дали мне единственной в классе, когда существуют остальные двадцать девять бездельников? – улыбка с моего лица стерлась как дешевая помада. - Понимаешь ли, Юлия, я бегло просмотрел твои оценки и понял, что ты у нас пользуешься популярностью в классе как ходячая энциклопедия, - его тон, как и мой, сменился остервенением. Я выжидающе уставилась на него. – Поэтому я принял решение дать домашнее задание тебе единственной, так как для тебя это – семечки пощелкать, верно? Заодно очередную пятерку заработаешь, а в конце четверти я буду опрашивать должников, а тебе позволю играться в игрушки на своем андроиде. - Ладненько, - ядовито прошипела я. – Во-вторых, я не могу подготовить доклад о моем любимейшем Федоре Михайловиче, - я перебарщиваю, потому что учитель заметно напрягся. Кстати, Достоевского я уважаю и люблю, никакого сарказма по отношению к этому человеку не было. - На это есть основательные причины? – бесчувственно потребовал ответить на его вопрос учитель. И правда, как я к людям – так ко мне они. Все начиналось милой беседой, а закончилось душевным заболеванием. Как кипящее масло мой гнев расползался по всем стенкам внутри. - Ко мне приезжают гости из другого города, можно сказать, важные личности для бизнеса моего отца и… - меня некультурно перебили. Впрочем, я сразу поняла – Дмитрий спокойно это делает. - …И поэтому, Юлия, вы не подготовитесь к уроку? Не вижу в этом никаких проблем. - Для меня эти люди тоже имеют огромное значение, - вру и не краснею, - поэтому я допоздна проведу совместный ужин вместе с ними. Как отличницу вы должны меня понять. Судя по моим оценкам можно убедительно сказать, что я действительно могу написать этот доклад, будь у меня свободное время. Я ответственно отношусь к учебе. - Отличница вы или нет, - укоризненно пропел он, будто я в чем-то провинилась, - меня не особо волнуют ваши проблемы, возникающие вне школьных стен. Поэтому, как бы то ни было, Крылова обязана подготовить доклад о Достоевском, иначе получит заслуженную двойку. Я сжала кулаки. Впервые в жизни возникло желание набить кому-то лицо. А этот Дмитрий свежий фрукт, и не такой мягкий растаявший шоколад, каким приняла я его на первый взгляд. Я думала, он покроется плесенью после единственного слова моего или другого человека, а он, кажись, стоит молодцом. Честно, я не оценила его способности, однако сейчас полностью переубеждена в своей неправоте. Строгость, спрятанная в оболочке бездельника и неукротимого байкера – это что-то новенькое в моей тоскливой жизни. Это как добавить в воду ложку сахара – совсем другой напиток. А Дмитрий – щепотка соли, которая точно прибавит мне горьковатого привкуса в унылые повседневные будни. - Но я не могу подготовить доклад, правда, я… - Угадайте, что он сделал? Перебил. Опять. Некрасиво затыкать рот говорящему человеку – это показатель его полной необразованности и пребывания в отдаленной от мира сего компании. Не сомневаюсь, что его друзья – какие-нибудь готы или сатанисты. И сам он, пожалуй, в той же сфере обитает. - Будь то отличник или двоечник – я ко всем буду относиться с искренним уважением, и вы, Юлия, теперь относитесь к списку всех своих одноклассников, а не отдельному слитку золота, - мне кажется или он взаимно ответил мне неприязнью? По голосу слышно, что он мечтает нажать на газ и скорее свалить с поле моего зрения. – На моем уроке не будет поблажек особенным ученикам. Если у вас в ряду одни пятерки, и вы получили двойку, не ждите, что я пожалею вас и поставлю плохую оценку карандашом, или, что еще хуже, не поставлю вовсе. Вы все для меня – одно целое, и отделять каждого по отдельному кусочку я не собираюсь. Еще вопросы есть, Крылова? - Абсолютно никаких вопросов больше не возникает, - с горькой усмешкой повторила я. Он окинул меня последний раз леденящим взглядом, таким, будто пытается надавить на меня, вызвать другую реакцию, наверное, извинение за свой пренебрежительный тон. Однако я этого не сделала – всем своим видом показала, что мне плевать на его слова. Мотоцикл тронулся с места, пока на месте, где стояло средство передвижения, не остался расползающийся в воздухе дым. Я долго наблюдала за удаляющейся вдаль фигурой, и в мыслях назойливым предположением вертелось, какие у него красивые и выдающиеся черты лица. Почему-то стыдно за себя. Наш разговор выставил меня Мегерой в чужих глазах. В его выражении лица отчетливо просачивались сквозь пелену равнодушия слова: «Ты. Просто. Невыносима». И я с точностью могу подтвердить, как он прав. Дмитрий – первый, если вспомнить в моей голове, человек, спокойно поставивший такую «собаку» как я на место. У меня ведь нет души. Многие говорят, что я продала ее Дьяволу. Этот Дьявол – мой отец, требующий от меня тягу к учебе, отталкивающий меня от общества. Хочу измениться, но не могу. Это как наказание – если я осмелюсь ослушаться, меня казнят – а оставаться на домашнем обучении без каких-либо оставшихся подростковых забав я не мечтаю. С убийственным видом я отправилась домой, невзирая на то, что старший брат давно поджидал меня в машине в компании рыжеволосого водителя недалеко от школы, остановившись на какой-то парковке возле продуктового магазина. «Любезная» беседа с Дмитрием выжила из меня все соки, переполняющие тело жизненной энергией. Сейчас я – пустышка. Как стеклянная банка, из которой вылизали сладкое варенье, или шприц, опустевший, когда пациенту вкололи успокоительное. Предусмотрительно, что эти предметы теперь никому не нужны и их без сожаления выбросят в мусор, лишь я и буду безликой тенью слоняться вокруг, так и оставшись пустой. Спустя какое-то время я дошла до автобусной остановки. Надо же, а я забыла, что живу в тридцати минутах езды на машине от своей школы, и понадеялась добраться домой пешком. Тем же полуживым существом, сгибая колени, я добежала до отъезжающей маршрутки под тринадцатым номером, моментально вынув из переднего кармана сумки цветной кошелек. Водитель с раздражением ждал, когда я достану деньги. - Пятнадцать рублей, верно? – С этого моего вопроса лысый толстяк, костяшками пальцев постукивая по тяжелому рулю, томно выдохнул и кивнул головой. А что, нельзя спокойно сказать «да» и всё? Обязательно всем своим видом показывать, что я ему с первого взгляда не понравилась? - Возьмите, можно без сдачи, - я положила в его большую ладонь две десятирублевые помятые купюры и двинулась к свободным местам, которых было пренебрежительно много, так и не дождавшись какого-то ответа. Даже и не думаю, что водитель задумывался о сдаче. Плюхнулась на первое же сиденье. Две старушки, читающие одну газету «Вперед» на двоих, через запотевшие стекла своих очков с осуждением уставились на меня. На мне точно висит какое-то проклятье или как? Люди не только в моем окружении, но и совершенно незнакомые имеют отвращение к моей личности. - Девушка, - мужчина, стоящий около меня с годовалым малышом на руках, отвлек меня от игры в гляделки с подозрительными дамочками, - это места для инвалидов, пожилых людей и беременных женщин. - Ой, простите, не знала, - виновато призналась я и нехотя оторвалась от стула. Такое впечатление, что меня приклеили к сиденью. Всё из-за этого Павленко. До сих пор взвешиваю всевозможные варианты в своей голове и не могу прийти к единому согласованию и выводу: почему какой-то бессмысленный разговор так терзает мои мысли? И, да, в общественном транспорте я нахожусь впервые, поэтому напоминаю инопланетное существо. Я решила простоять оставшийся путь на усталых ногах. Как и предполагалось, сотовый телефон перебил разрушаемую лишь тихим шепотом тех самых старушек тишину, нервно завибрировав в кармане моих штанов. Я устало вздохнула и нажала на принятие вызова. Братишка звонит. - Даниил, я еду домой, - зная его ответную реакцию, сохраняя благополучное спокойствие в маршрутке, нежно пролепетала в трубку я. Брат несколько секунд молчал, я даже успела уловить краем уха припев его любимой музыкальной композиции, но не дал мне насладиться продолжением песни. - Коза, почему ты меня не предупредила? Я стою уже полчаса на этой чертовой стоянке и жду тебя. Ты вообще когда-нибудь думаешь своей пустой головой, а? Юля, ответь, не молчи! – он срывался на крик. Если моему отцу придется уехать по работе, его обязательно и с гордо поднятой головой заменит Даниил. Ненавижу, когда мой брат притворяется взрослым и опытным мужчиной. Его скудной образ жизни еще хуже моего. А ведь ему все-то семнадцать. На год старше своей младшей сестренки. - Думаю только на уроках, - пыталась пошутить я. – Но никак не в других местах. - И как ты решила добираться домой? – смягчился он. Видимо, с ним сегодня ссоре не произойти. Ей-богу, я так счастлива. И так, кажись, переругалась со всеми, с кем только возможно. - На маршрутке, - немногословно ответила я. Палец то и дело прикасался к красной мигающей кнопке отбоя. Не люблю разговаривать в общественных местах, видит бог, люди настолько любопытны или просто помирают со скуки в маршрутке, что готовы подслушивать непонятные разговоры других пассажиров. Брат громко расхохотался в трубку. - Дура ты самая настоящая, - насмешливо проговорил он и сразу перевел тему. – Кстати, как тебе новый учитель? - Извини, я тебя плохо слышу, дома поговорим, - и сбросила трубку, так и не выслушав слова Даниила до конца. Не знаю, по каким причинам у меня тема об учителе литературы стала такой тревожной и раздражительной, однако я всем сердцем не хотела говорить с ним об этом. Домой я приехала ровно через десять минут после разговора с Даниилом. На протяжении всего этого времени перед глазами стояла картинная ссора с преподавателем литературы, хоть и ссорой это каждый не назовет. Но его пропитанный смертельным ядом взгляд останется в моем подсознании на долгое время. Неприятно от самой себя. Я настолько упряма и невыносима, что сумела вызвать ярость в глазах, казалось бы, миловидного учителя литературы.

***

Стою перед зеркалом, наношу аккуратными движениями косметику, которой никогда и не пользуюсь, на тонкие ресницы. Тихая классическая музыка доносится до моей комнаты, исходя из кухни. Мама любит хозяйничать вместе с дворецким, порхая как трудолюбивая пчела возле разделочной доски или плиты, сопровождая процесс готовки какой-либо спокойной и не давящей на нервы музыкой. А так как я отказалась помогать готовить под предлогом, что мне требуется привести себя в порядок, пришлось краситься. Да, умею я отлынивать от домашних обязанностей. - Красавица я, да не то слово, - хмыкаю я с сарказмом, рассматривая готовый результат. Впрочем, на пятьдесят процентов из ста я могу заявить, что выгляжу великолепно. Заметьте, только половина процентов, а не все. Идеальной внешностью я не обладала, в отличие от других девушек, обучающихся в одном учебном заведении со мной. Каблуки – а как их носить правильно? Мое отражение кажется мне противоположностью меня настоящей. Словно девушка на стеклянной поверхности другой человек, а я вор, похитивший его и заточивший навсегда за толстой стеклянной броней. Для проверки своих мыслей, достаточно глупых для моего возраста, провожу ладонью по отражению своих распущенных волос. Холодные. Точно, это же зеркало. Или твоя душа, - точно подмечаю я, прекрасно понимая, что мое внутренне состояние такое же заледенелое, как и зеркальная поверхность. Существенное доказательство этому – мое обращение с людьми. Полностью зацикленная на учебе я не замечаю, как начинаю беспричинно дерзить одноклассникам и малознакомым людям. Это мой самый огромный минус, который и рушит мою жизнь, как резкий сквозняк, разломавший старательно построенный карточный домик. Все мои карты давно валяются открытыми козырями на полу. Короткое платье сиреневого оттенка, приталенное, сильно облегающее. Выделяется моя большая, нет, гигантская (так говорят молодые фантазеры с изощренной фантазией) грудь, немного выпирающий животик (говорила же, что не идеальна), и длинные ноги. Говорят, что у меня ноги кривые, - одна из причин, почему я выкинула из своего гардероба платья выше колена и туфли на каблуке. Волосы кучерявые, шоколадные (шатенка натуральная), достают почти до копчика. Хотела их обрезать, больно надоело расчесываться и выдирать клок волос каждое утро, однако мама настойчиво стояла на своем, и мне пришлось повиноваться. Маленькие серо-голубые глаза, к счастью, выделившиеся благодаря туши для ресниц, тонкие губы, потрескавшиеся из-за прохлады на улице и еле заметные розовые пятна. Как вы поняли, подростковые, всеми ненавистные прыщи. Я покрутилась у зеркала и заржала на всю комнату. Именно заржала, вроде коня, как говорил мною многоуважаемый Павленко Дмитрий Алексеевич. Не знаю, зачем я это сделала, но продолжительно долгое время следивший за мной Даниил сочувственно покачал головой, судя по всему, смирившись, что у него такая дурная сестра. - Гости пришли, - грубо сказал он, я даже удивилась такому исходу событий, и быстрым шагом избавился от общества со мной, спускаясь на кухню. Я, чуть было, не грохнувшись на маминых каблуках, которые меня насильно заставили способом шантажа надеть на мои бедненькие ножки, побежала следом за старшим братом. Он упрямо, не реагируя на мои мольбы остановиться, шел дальше. Я не сразу понимаю, что происходит, когда встречаюсь взглядом с этим человеком. Почему-то дрожь по телу, как во время анестезии на приеме у дантиста, возникает не сразу, постепенно овладевая всеми участками кожи. На моем лице изобразилось открытое недовольство. Что этот Дьявол забыл здесь? Как его грязные ботинки посмели ступить на пол, который я успела помыть перед приходом долгожданных гостей и папиных приятелей? Мое раздражение доходило до предела. Пожалуйста, вызывайте скорую, я подожду, если не прибью его раньше того, как на меня наденут смирительную рубашку и насильно запихнут в белоснежную машину злобные санитары.