Учитель

Повествование ведется от лица Юлии Всегда ненавидела утро. За это поддельное состояние радости за то, что наступил новый, насыщенный приключениями и смыслом, день. За это непередаваемое ощущение дискомфорта во всем теле, тошнотворное состояние и неприятное головокружение, появляющееся с первыми звуками навязчивого сигнала будильника. За это безмятежное состояние пробудившейся природы, ласковые лучи солнца, согревающие твою кожу нежными прикосновениями с первых секунд рассвета. Никакая забота возвышающейся звезды в бесконечном небесном пространстве не спасет человечество от перекрашенных в однородный оттенок будней. Поэтому ненавижу. Разумеется, первым делом я привела себя в порядок. Хотя, как сказать точно – доползла до ванной и упала головой в переполненную пенной водой емкость, невзирая на то, что не успела набрать воздуха в легкие, прикрыть глаза, сообразить в целом, что творится. Во всем виноваты мои родители, ведь только они могли заставить в выходной день проснуться в девять утра. Жестокие, в этом смысле они очень властные и жестокие. День здоровья не должен начинаться таким образом. Лично я перешла на старт празднования своих выходных, чуть не захлебнувшись водой, смешавшейся с пеной, от которой подозрительно сильно пахло апельсином. Высунув голову из воды, я громко стону, чтобы весь дом поднялся на уши и послушал, как страдает их сожительница. Долго мучиться не пришлось. Мама, перестаравшись в своем актерском мастерстве, пытаясь состроить злость, прискорбно прошептала: - И что ты делаешь, могу я поинтересоваться? - Ты уже поинтересовалась, - надо же, я капитан очевидность, раз говорю так и медленно встаю на ноги, - как будто тебя волнует, что я отвечу. Если тебе надо – спросишь, не надо – промолчишь. Вы с папой всегда делаете так, как считаете по-своему, а ваша дочь, между прочим, перетрудилась и хотела выспаться. Мама в удивлении приподняла брови и уставилась на меня. Казалось, сейчас немного потерпит и вернет меня обратно в воду, только вот способом насилия, дабы заткнулась. Нельзя подумать, что мои родители помешаны на этом как наркоманы, - как вы поняли, я имею в виду дисциплину и обязательное получение высшего образования, - но и нельзя сказать, что они нормальные люди. Такие же, как и все, кто живет в нашем городе. Нет, это наглая ложь. Ложь, которую сможет определить абсолютно каждый, в том числе такой «простолюдин» вроде случайного прохожего. Мама и папа слишком перебарщивают со своими требованиями. Еще немного – повешусь. Как и мой старший упрямый братец, который делает вид, что учится, а сам снимает девочек на ночь. Это было секретом, пожалуй. - Иди завтракать, - строго проговаривает она, и я повинуюсь, шествуя за ней следом. – И не смей больше разговаривать со мной в таком тоне. Совсем зазналась. Я еле сдержала презрительный смешок. Надо же, какие открытия. Кто зазнался у нас в семье – родители, а мы с братом не при делах. Я до безумия люблю этих господствующих людей, однако иногда хочется прыгнуть в окно и упасть в пропасть – лишь бы не находиться рядом с вечным контролем и подыхать запертым наедине с разорванными страницами не по годам сохранившихся книг. Завтраком наслаждаться я тоже не смогла, как и сном, как бы говоря мягче – я никогда ничем не могу насладиться, потому что мама и папа снова начинают по-старому. Меня с братом они не трогали, чему я несказанно рада, а вот друг друга – еще как. Спорили по поводу того, приглашать мамину подругу детства к нам погостить или нет, так как она приезжает из другого города и у нее якобы не выходит найти себе место для проживания. Принять ее к себе – как-то странно для родителей, ведь дом – их обитель и больше ничья. С другой стороны – прибыльно, ибо после этого прибудет супруг той самой подруги и заплатит моим родителям за добродушное предложение пожить. И с самого неправильного моего предположения – родители готовы принять гостью, но только из-за того, что их детям будет неловко с чужой госпожой в одном помещении – отменяют приглашение, несмотря на то, что подруга является важным человеком для моей матери. Конечно, подумают они о нас с братом – и не спросят даже, и не предупредят, когда она неожиданно ступит на наш коврик у порога и скажет: «Не ждали – а я пришла!» Так было всегда, так есть и так будет. Родители не согласовывают свое мнение со своими детьми. Впервые я по-детски радовалась телефонному звонку. Домашний телефон настойчиво гудел из соседней комнаты, разнося по всему коридору и донося до кухни легкие нотки спокойной мелодии. Естественно, все настолько заняты и настолько ленивы, из-за чего взять трубку пришлось мне – даже брата не тронули, везет ему, однако. - Алло, - совершенно спокойно протягиваю я, прикладывая аппарат к уху. На том конце провода слышится смешок, и я сразу узнаю, кто мой собеседник. Почему-то пальцы ухватились за ночную рубашку, сильно сжимая ткань. - Крылова, у тебя голос очень смешной по телефону, - с неотрывными смешками говорит учитель, продолжая вести со мной разговор. – Родители дома? - А как же? – грустно усмехаюсь я. – В девять утра-то только ненормальные в выходной день не спят. Вы, кстати, в том числе. - Ох, что ты, Крылова, - обиженно шепчет Дмитрий, в то время как я уже добралась до кухни и замерла у прохода, обратив внимание на заинтересованных телефонным разговором родителей. – У меня сегодня столько дел, столько дел, - как загруженный и обремененный важными делами человек, выдохнул тревожно литератор, - связанных с твоим приходом к семи вечера. - И что же это за дела такие? – Я покосилась на родителей, заметив настороженные взгляды на себе. – Впрочем, неважно, сама всё узнаю, - договорила я обреченно. Из-за мамы и папы не могу нормально поговорить даже со своим школьным преподавателем. Дожили, называется. - Дай трубку маме или папе, пожалуйста, - по-доброму попросил Дмитрий. Я протянула все-таки телефон маме, от отца ничего хорошего не наберешься, невзирая на тот факт, что ничего запретного я не делала. Папа в любом деле найдет подвох, а из этого подвоха по паутине расследования доберется и до моей виновности, которой на самом-то деле не существует. - Да, конечно… Ох, что вы, Юленька только «за»… Да, разумеется, Дмитрий Алексеевич… Несомненно!... Я вам очень благодарна. Спасибо, что выбрали именно мою дочь для такого ответственного дела… - отрывисто слышала я мамины фразы, но уже радовалась за то, что Павленко не рассказал этой суровой женщине о моих выступлениях на его уроках. В принципе, после этого я стала уважать Дмитрия. Он спас мне жизнь, и в моем случае всё говорится в прямом смысле этого слова. Ну как, уважать – просто постараюсь сдерживаться и прикусывать болтливый язык. Знаем, проходили, проходим до сих пор – переживу, если обойдусь без язвительных замечаний в сторону своего преподавателя. Наверное… - Да, ждем вас в шесть вечера, - моя мама попрощалась с учителем и как бабочка вспорхнула, выскочив из-за стола. Мне стало страшно. Этот Дмитрий… точно… не человек. В последний раз видела матушку такой счастливой на новом году, когда она перепутала алкоголь с простой водой. Глупый случай, возможно, многие через такое недоразумение проходили, но я восхваляла небеса в тот день. Я готова безостановочно смотреть на улыбающуюся, смеющуюся и воодушевляющуюся новогодними анекдотами мать, лишь бы выселилась из ее тела эта строгая, настойчивая и вредная женщина. - Значит, готовитесь к серьезному выступлению ко дню рождения вашей директрисы? – спросила меня она, я собиралась ответить, уже рот открыла и решила соврать, как женщина обняла меня. Сразу перебила все мысли и слова. Мы так давно не обнимались действительно как мать и дочь. Молюсь, чтобы моя внутренняя Юлия не включила кнопку сентиментальности. Не хочется реветь на глазах у всех. Брат рассмеется и проигнорирует, папа обратит внимание и проигнорирует, так как ненавидит женские слезы, а мама начнет действовать на нервы и парить над тем, что же у меня случилось. Ужас. - Да, мамуль, - решила подтвердить я. – Сегодня будем писать сценарий, эм…выступления. - Да, Дмитрий сказал, - улыбнулась мама. – Ты одна из немногих, кого он желает взять. Так что есть чем гордиться. – Я открыто удивилась, ошарашенная маминым заявлением. Да скажи Дмитрий правду – я бы сейчас бы сидела взаперти в своей комнате в обнимку с подушкой, в которую я бы проплакивалась и высказывала предмету о своих проблемах. Зачем он соврал, да еще и расхвалил меня? Этот учитель странный. - Дмитрий за тобой заедет в шесть вечера, так как боится, что до его квартиры ты дороги не найдешь. Так же обязуется довести тебя обратно до дома, - мама сходит с ума от своего восторга, а я прикусываю губы, дабы не закричать в голос. Домой довезет, значит? Меня довезет, значит? Господи, в одной машине. С ним. Убейте меня!

***

В ожидании приезда своего преподавателя я пребывала в состоянии крайнего беспокойства за что-то неизвестное мне самой. Всё это время я содрогалась, прислушиваясь к каждому шагу членов своей семьи, дрожала как испуганный монстром, который живет в шкафу, маленький глупый ребенок. А в тот самый устрашающий момент звонка в дверь, который, естественно, раздавался благодаря приходу нашего почетного гостя, я совсем потеряла рассудок и сотрясалась в предвкушении этой встречи. Наверное, неправильные мысли лезли в мою голову. Я спустилась на первый этаж уже подготовленная к «путешествию». Надела простую одежду, но весьма со вкусом, удобно и, главное для меня, комфортно во всех местах и не жмёт там, где не нужно. Проходя мимо огромного зеркала, расположившегося возле лестницы, я украдкой взглянула на свое отражение и мимолетно улыбнулась сама себе. Высокие кеды ярко-красного цвета с ядовито-желтыми шнурками, которые я приобрела на заброшенном рынке – там часто торгуют старыми вещами, что-то вроде секонд-хенда, только вот обувь незабываемая и стильная, привлекающая чужое внимание. Клетчатая рубашка и классические зауженные брюки темно-синего оттенка, на шее расположился скромный талисман, считающиеся как моя удача – маленький кулон в форме совенка. Волосы разбросаны по плечам в небрежном, творческом, как я оправдываюсь перед родителями, беспорядке. На самом-то деле это называется ленью. В ушах звенит. Или… да, этот голос принадлежит ему. Дмитрий весело обсуждает мою успеваемость с отцом, пока я не выхожу на поле их зрения. Чувствую себя неловко, а еще полной дурой, и, пожалуй, создается впечатление, что я специально намереваюсь отвлечь их от разговора, тем самым отгородив себя от скандального разговора по поводу моих бескультурных оценок. - Юлия, здравствуй, - учитель добродушно кивнул головой, мне лишь оставалось повторить его приветный жест и подойти к остальным ближе. Да уж, не часто он меня по имени называет. В основном только и слышу: «Крылова, что ж, Крылова-Крылова, как так можно…» - надоедает. - Если у вас не будет возможности доставить ее домой, я подъеду, только позвоните заранее, - начал свою чрезмерную опеку отец. Я закатила глаза, моментально почувствовав неприятную жгучую боль, пробежавшуюся быстрым электрическим разрядом по спине. Дмитрий сильно ущипнул меня. Да как он смеет? Я укоризненно посмотрела на учителя, но он, сохраняя свое безразличие и серьезность лица, вежливо обратился к отцу, пожав моему старику руку: - Ваша дочь будет благополучно доставлена домой, не переживайте по этому поводу. - Раз так… тогда удачи, - благодарно произнес отец. – Пока, Юленька. Я коротко кивнула и натянуто улыбнулась, поспешно догоняя учителя, который давно двинулся к выходу. Дверь захлопнулась перед моим носом. Я, проворчав изысканные ругательства, адресованные лишь моему любимому литератору, резко дернула дверь на себя и вовремя увернулась, не образовав на своем лице покраснение от случайного удара. Конечно, случайного. В моей жизни ничего не бывает случайного. - Крылова, спишь на ходу? – саркастически проворчал преподаватель, я соизволила промолчать. – Не забывай, что ты не на уроке литературы, тут и говорить можно, если захочется. Я мысленно показала ему значительный, один из важнейших жестов, годящийся как раз в таких жизненных проблемных ситуациях – средний палец и высунутый язык. - Что вы, быть может, кто-то из нас глухой? – таким же тоном осведомилась я. Моя великая шутка, или прикол – как это можно назвать? – не пришелся учителю по вкусу, поэтому он проигнорировал мое язвительное замечание и открыл дверцу своей машины. Кстати, машина у него старейшая – шестерка – или пятерка? – шоколадного цвета, с пробелами в краске и разбитым лобовым стеклом. Такие обычно имеют старики, называющие эти машины «Ласточками». - Это ваше чудо? – не могла не спросить, хоть прибейте. Знаю, вопрос ну просто от капитана очевидности. - Ласточка моя… - пропел Дмитрий и погладил ручку от передней двери, ласково наблюдая за моей реакцией. Отлично, теперь я могу внести в список стариков, обожающих своих «жигулят», и этого молодого преподавателя. Как можно любить эту груду железа? - А где ваш железный конь? - Сажусь на переднее сиденье, смотрю, как Дмитрий плюхается на водительское кресло и смеряет меня любопытным взглядом. Мой вопрос, наверное, не был расслышан, или учитель, впрочем, как делает довольно-таки часто, игнорирует мою заинтересованность к чему-либо не касающемуся его уроку. Машина долго не заводится, и как в американских бессмысленных фильмах, Дмитрий ругается себе под нос и раздраженно бьет кулаками по рулю. После этого действия «Ласточка» трогается с места, а вместе с ней и по салону автомобиля разносится дикий рев немецкой рок-группы. - Машина принадлежала моему отцу, - неожиданно выдыхает со скорбью преподаватель. Мне становится не по себе. Всегда счастливый и беззаботный парень чуть ли не плачет, устремляя свой взгляд на освещаемую мигающими фонарями улицу. - Хотите продать её? - Разумеется, - коротко сообщает он, сворачивая в лес. Да, добираться нам придется не сладко – живу я-то далеко от цивилизации, чему несказанно рада. Шумный город, пьяная молодежь, вопящая под окнами, звуки ночных тусовок и, в принципе, возгласы ночных жителей мешают сосредотачиваться на чистоте нашего мира. Настоящего мира. А люди – всего лишь украшение, которое порядком надоело и немного устарело. Без них спокойнее, красивее… легче. - Вашего отца нет в живых… - я не понимаю, зачем это произнесла вслух. Возможно, хотела только подумать об этом, а вышло полностью, да наоборот. Дмитрий не обратил на меня внимания, но как-то напрягся, словно кокон, объятиями которыми я душусь ежедневно, плавно переместился на его плечи, цепкими нитями охватывая крепкую шею и постепенно ожесточенно обворачивая все оставшиеся участки тела. Его дыхание участилось, а соленые капли застыли в глазах. - Его убили. Я нашел его тело в собственной квартире на свой день Рождения. Каждый волосок с его головы я мог обнаружить в любом месте, то будем кухня или спальня, а капли крови преследовали меня ежедневно, и каждый день я почему-то брал тряпку и вытирал места, где алые капли оставили след трагедии. И даже когда я дочиста отмывал полы, мое воображение вырисовывало фрагменты жестокого убийства, и я вытирал, вытирал, и еще раз вытирал до тех пор, пока руки не уставили двигаться в одном и том же ритме и находиться в одном и том же положении. - Учитель замолчал, а вместе с ним замолчало и мое самолюбие. Этот человек пережил такое горе, и, вероятнее всего, как юный психолог говорю, Дмитрий пытается скрыться за маской придворного шута, прыгая на сцене как артист, играющий роль, которую неосознанно украл у другого человека. Мне больно видеть стоящие потоки слез в его глазах и ничего не говорить. Это лишнее. По себе знаю, что жалость – последнее унижение для мужчины, а скорбь не поможет в душевном одухотворении и приобретении внутреннего спокойствия. - Я… - еле-еле произношу, на большее не способна. Машина останавливается в каком-то темном переулке. Прошло, если правильно подсчитать, около тридцати минут, как мы ехали в полном молчании. Но не только гробовая тишина отрывала меня от раздумий, от разглядывания пробегающих на бешеной скорости деревьев за толстым оконным стеклом, немного потрескавшимся из-за слабого производства, а какое-то безграничное могущественное чувство боли. Оно просочилось в воздухе. Смешалось с тем, чем мы дышим. И теперь мы вместе дышали этим напряжением, и как будто тупые ножи вонзались в кожу, причиняя неестественную болезненность не сразу, как положено в этом случае было бы, а мучительно медленно растягивая минуты достигаемого до глубинок души ужаса, неопределимого страха. - Лучше чем у Стивена Кинга, да – моя жизненная история? – горестно вздыхает учитель и вытаскивает ключ из замка зажигания, останавливая обогреватель в машине, протяжную музыку, и тишину, взорвавшуюся как воздушный шарик в один миг. – А это только часть. Извини, что начал эту тему. Кому, но не тебе я хотел об этом рассказать. - Из-за того, что мне нельзя доверять? – Из машины мы и не думали выходить. Меня поражало поведение учителя. Он вынуждает себя шутить, дабы не опозориться передо мной – знаю я таких мужчин вроде него – проявленные слезы слабости для противоположного пола вызывают презрение. Но в то же время ему больно, и испытуемое на сердце Дмитрия я вижу невооруженным глазом. И слезы в учительских глазах, как были застывшие, так и остались такими с начала нашего прошедшего разговора о смерти его отца. - Тебе – можно, но ты моя ученица, Крылова, - разочарованно шепчет он и склоняет голову набок, разглядывая мои выпученные то ли от недопонимания, то ли от пробивающегося сочувствия, глаза. В темноте сегодняшнего вечера я сама с трудом рассматриваю черты лица Дмитрия, однако паршивое освещение в «Ласточке» дает мне такую возможность. По непредвиденным обстоятельствам я прибегаю к особым мерам, ранее не проявляемым в моем труднопонимаемом характере – обнимаю учителя, аккуратно положив подбородок на его плечо и шумно выдыхаю, сцепляя пальцы на его затылке. Непослушные волосы молодого человека щекочут мне пальцы. От черных прядок приятно пахнет косметическим средством. - Если вам плохо – расскажите, чтобы не держать это в себе. Вы мой учитель, и я как ученица могу довериться вам. Так же и вы можете пользоваться такой возможностью, - выпалила я на одном дыхании. Даже послышалось, как над самым ухом его горячее дыхание опалило мою кожу, а тихий смешок расслабил меня и вызвал ответную улыбку на лице. Дмитрий слегка прикоснулся к моей спине только кончиками пальцев, словно боясь спугнуть слишком эмоциональную ученицу. - Крылова, если мне плохо – для этого есть сигареты, алкоголь и проститутки, - насмешливо признался он, а я почему-то покраснела, не торопясь отодвигаюсь от его крепкого тела в обратное положение. – Однако от тебя такой поддержки не ожидал. Знаю же, как ты ко мне относишься. – Мучительного выражения лица будто и не было вовсе. Не поверю, что мне померещилось, словно Дмитрий, наш пуленепробиваемый литератор, чуть не сорвался на слезы скорби. И я не осуждаю его за это, наоборот, пыталась морально поддержать и помочь, но зачем снова надевать беззащитную оболочку своего равнодушия и отходить от темы? Даже слезы высохли. Может, он успел всплакнуть, когда я обнимала его? Мало ли, быстро сообразил, что творится, да и прекратил весь этот спектакль. Поражаюсь его умению сдерживаться… Мне бы такую силу воли. - И как я к вам отношусь? – осведомляюсь я, в то время как учитель кивает головой на дверь. Точно, мы же приехали в место, о котором шла речь всё это время. Меня загрызло дикое волнение и детское наивное предположение, что меня ждет что-то непредсказуемое и в меру волшебное. Воображение разыгралось не на шутку. - Именно, что никак, Крылова, - это и самое обидное, - безразлично ответил учитель и вышел из машины. – Если уж ненавидишь, - услышала я, когда захлопнулась передняя дверь, и мы медленно направились в правую сторону от «ласточки», - то имей ко мне правильную ненависть, а не такую, как выражаешь ты. Я так и не смогла определить значение его слов. И что он хотел сказать этим?... Учитель скрылся за стеной огромного торгового центра, а я как ошпаренная побежала за ним. Какой непостоянный этот Дмитрий Алексеевич. Сначала дерзит, потом командует классом и выставляет себя строгим преподавателем, требующим от учеников абсолютно всё, дальше курит и лапает старшеклассниц, а еще позже открывает мне свою душу и чуть ли не срывается на слезы. А еще говорят, что женщины существа странные. Сразу после мужчин, конечно.