Кира здесь я!

Рэм раскрыла свои крылья и на миг застыла в воздухе; если бы только она могла смотреть на мир глазами смертного человека — сказала бы, что взошедшее солнце, окрасившее утренний город золотом, солнце, которого практически можно было коснуться, невероятно красиво. Однако её глаза видели только бренность и приближающийся конец — они видели его над головой даже у той, кого Рэм поклялась себе оберегать до истечения её срока. Пускай Миса на тот момент снова была Кирой, владела тетрадью — как шинигами, а не человек, заключивший сделку, Рэм имела некоторое преимущество своего взгляда. Только, с другой стороны, Рэм всё чаще и чаще казалось, что, может быть, обыкновенных, ничтожных людей с их слепыми надеждами, грёзами и безрассудством несложно понять. Рэм могла со всей ясностью наблюдать настоящие чувства у двух человек, с кем она в разное время была рядом, к кому она, если так можно сказать, привязалась, и то, что испытывала она сама, имело ту же природу — она это поняла. Как бог смерти она видела их сроки, не составляющие и нескольких сотен лет, и поэтому всякие тёплые и доверительные отношения между человеком и шинигами были бессмысленны и коротки, как искра, но… возможно, будь ты самой вечностью, любое мгновение может вдруг обрести силу и изменить тебя. Рэм знала, что чувствовал Джелос. Ей удалось не пожертвовать собой для спасения Мисы, как на это рассчитывал Ягами Лайт, но она сделала бы это не раздумывая. Рэм летела на солнце, до которого никогда не смогла бы добраться (о нет, это не было некой метафорой, что смерть и свет никогда не сойдутся; на самом деле вселенная, солнце и звёзды были продолжением человеческого мира, а мир шинигами был совсем иным, потому там никогда и не могло быть ни солнца, ни звёзд). Рэм летела на солнце и думала, что вещи могут иметь ценность, даже если всегда остаются недостижимыми, ускользающими в пустоту: эти двое людей никогда не будут жить вечно, всякие чувства угаснут, к концу придёт без исключения всё, что когда-либо существовало. Но вместе с тем она уже давно не была по-настоящему беспристрастной, как Рюк. Её заботило происходящее в человеческом мире. Возможно, такое вело шинигами к неизбежному обращению в горсть пепельного песка, но, по крайней мере, она хорошо знала правило, которое пока не нарушила, потому и парила над городом, невидимая для людей. Может быть, существовали другие правила; их Король всегда говорил об этом туманно. Рэм не желала об этом думать. Она опустилась обратно на крышу штаба расследования Эл ближе к полудню. С того времени, когда бо́льшая часть людей, что здесь работали, перестала её видеть, она получила некоторую свободу, а потому не в первый раз то кружила неподалёку от этого здания, то стремительно пересекала весь город. Сейчас следовало возвращаться. Оставив за спиной солнце, она просочилась вниз, на двадцать третий этаж, одним мгновенным рывком — и наткнулась на человека, который как будто её дожидался. А может быть, он и правда был одновременно в каждой точке пространства вопреки всяким законам. Её чуть сощуренный взгляд тотчас остановился на нём. — Он уже близок к признанию? — уточнила она, сразу переходя к сути. — Кто знает, — туманно ответили ей. Рэм разглядела бы в этом некоторую иронию над её собственными неясными ответами в то время, когда Эл расспрашивал её о свойствах тетради смерти, подбираясь к тысячам верных догадок, но, кажется, этот человек в целом любил изъясняться загадочно. — Если оно не случится, тогда каким образом желаемое будет достигнуто? — она немного склонила голову. — Найдётся способ, — и этот ответ был не лучше. Рэм фыркнула, но её легко тронули за одну из костей, призывая услышать. — Двенадцать ноль две. Сейчас Эл уже находится в одной из камер на уровне подземных этажей, скованный и усыплённый: так было легче доставить его туда, даже если границы морали немного размыты, — Рэм фыркнула снова. Моралью не руководствовалась ни одна сторона этой непрекращающейся борьбы. — Спустя час он очнётся. — Начнётся допрос? — Несомненно. — И прежние планы не изменились? — Нисколько. Понять было не слишком трудно. В один момент маски окажутся окончательно сброшены. Спустя час Эл действительно пришёл в себя, на мгновение дезориентированный, почти испуганный. Рэм пока не могла его видеть, но очень отчётливо слышала голоса нескольких собравшихся вместе членов команды, которые наблюдали за ним через камеры (по наводке она сама оказалась в соседней комнате за стеной, оставаясь незримой для них). Два голоса иной раз даже были повышенными; кроме того, слух шинигами по меньшей мере в несколько раз превосходил человеческий. — …доказательств, которые были получены, недостаточно? — это был Лайт. Голос тише и мягче — Квилш Вамми — заговорил так, словно если бы разъяснял что-то ребёнку: — Без допроса нельзя обойтись, имея дело с любым подозреваемым, с любого рода расследованием. Это достаточно элементарные вещи, Ягами-сан, чтобы вы… — Он не просто подозреваемый, Ватари-сан, он и есть Четвёртый Кира! — Лайт, прекрати. Разумеется, Ватари прав. Тишина длилась, может быть, полминуты. — Я имею в виду, что… конечно же, допрос необходим, чтобы он рассказал нам, где хранится его тетрадь смерти. Скорее всего, она где-то здесь, в пределах штаба; но что, если он сказал своему шинигами на время забрать её и улететь? Или… — голос и речь Лайта были непривычно невыверенны, неустойчивы. Рэм не могла понять, в какой мере это была игра. — Я просто хотел сказать, что он вряд ли признается прямо. Одно дело — вести полную намёков беседу с тем, кого считаешь ещё одним Кирой, и совсем другое — открыться вам, Ватари-сан, или кому-то из группы расследования. Рюдзаки не в здравом рассудке, но не идиот! Он упрям и силён, так что выдержит всё что угодно, и он гениален настолько, чтобы немыслимым образом отсюда выбраться. Послышался тяжёлый вздох — вероятнее всего, принадлежащий Ягами Соитиро. — Есть ли конкретный план действий? — В случае, если прямое признание будет получено, и это неизбежная процедура, Ягами-сан, — очевидно, что это конкретное дополнение адресовалось Лайту, а не его отцу, — человек, совершивший столько бесчеловечных вещей, должен быть осуждён. Я продолжаю следить за ситуацией, накаляющейся с каждым днём. Внутри нескольких стран назревают или продолжаются вооружённые конфликты за право власти; во внешней политике также случился ряд перемен, уже глобальных. Мировой порядок нарушен. Кроме того, по всему миру идут обращённые к Кире призывы не останавливаться; его противники желают ему скорейшей смерти, и общество ожесточилось и раскололось. Устраиваются массовые беспорядки, есть жертвы. Одновременно уже прослеживается тенденция смертей тех, кто, будучи косвенно связан с тем или иным преступлением, на самом деле не был преступником. — Едва поверишь, что всё это — действия одного человека, — негромко выдохнул Лайт. — В действительности в разной мере причастен каждый, кто когда-либо был Кирой, — поправил Вамми. — Четвёртый Кира родился потому, что существовал Первый. Здесь Рэм, насколько она могла судить, а она наблюдала за Кирами практически с самого начала, оставалось лишь полностью согласиться. Четвёртый Кира в любом случае также назывался Кирой; с другой стороны, справедливым было бы сказать, что всё это вообще начал Рюк, сбросивший к людям тетрадь смерти от одолевшей его скуки. Кажется, Лайт нисколько не пожелал развивать эту тему. — Что, если он не признается? Уверен, так и случится. Он будет всё отрицать, или даст один процент истины на тысячу ложных фактов, или вообще всех запутает, или… — Я полагаю наиболее целесообразным, чтобы с ним говорили вы, — сказал Вамми, и тишина длилась только секунду. — Что?! Вы… вы на самом деле считаете… — Боюсь, что я также не понимаю, Ватари, — отрывисто, непримиримо. — Едва ли со мной он окажется более честен, чем с вами, — послышалось объяснение. — Как вы же сами сказали: одно дело — говорить с тем, кого считаешь Кирой… — Мы всё ещё помним, что Лайт не имеет ничего общего с Кирой? — Действительно, — поддержал Лайт. — Не притворяться же мне… Повисло молчание, словно Лайт только что понял, что Вамми имел в виду именно это. — Что ж, если потребуется. — Вы в самом деле хотите получить от него это признание? — спросил Лайт. — Вы позволите по-настоящему осудить его, хотя уже очевидно, что это будет не что иное, как высшая мера? Если его признание — действительно ваша цель, тогда что будет после? Вамми вздохнул с очень отчётливой горечью. — Я не стану скрывать, что Рюдзаки, Эл, — близкий мне человек. И одно время я верил… верил, что он всегда будет верен себе. Будет высшим законом, судьёй для себя, оставаясь им и для всего мира, каждый день наблюдая столько ужасных вещей, вычисляя и останавливая самых опасных убийц, — голос сделался глуше, как если бы не говорил — продирался сквозь сильную боль. — Однако для самого близкого человека всегда нужно хранить самую непоколебимую непредвзятость и строгость, не позволяя эмоциям затуманить твой разум. Соитиро хотел что-то ответить, пытался начать по меньшей мере несколько раз, но не проронил ни слова. — Четвёртый Кира должен быть остановлен. Признание, может быть, в конце концов подтолкнёт его рассказать о тетради, о том, как всё это началось. Сделаете ли вы это, Ягами-сан? — Я… я попробую, — проговорил Лайт спустя минуту. — Я сделаю всё зависящее. — Лайт, ты ведь знаешь, что можешь отказаться, если… — Всё в порядке. Я буду счастлив знать, что Четвёртый Кира больше никого не убьёт. А затем мы покончим и с остальными. Верно, Ватари-сан? Тот, к кому обращались, ответил почти оживлённо, скрывая за этим, как за щитом, всё остальное: — Я рад, что вы в это верите. А теперь не будем медлить.

***

Согласно составленному плану действий, Ягами Лайт должен был вести разговор с Эл один на один, лично; в этом не было ничего общего с допросом Мисы, когда её полностью обездвижили и истязали так несколько дней, наблюдая, но не приближаясь без крайней необходимости, не позволяя себя увидеть. В пятнадцать ноль семь Лайт отправился вниз — Рэм услышала его шаги, и за стеной от неё остались только двое. — Должен ли я сообщить остальной части команды? — спросил Ягами Соитиро. — Как вы и сказали, пока я велел им отправиться по домам, но… — Едва ли сейчас это необходимо. Давайте дождёмся, когда Кира больше не будет представлять никакой угрозы для мира. Если Ягами и не был с этим согласен, то ничего не возразил. Последовала тишина, растянувшаяся на несколько долгих минут. — Итак, Лайт войдёт к нему прямо сейчас? — Он получил точное направление, а также семнадцатизначный код, который пропустит его внутрь, — подтвердил Вамми. — Так что он должен прибыть… вероятно, в течение трёх ближайших минут. — Не думаете ли вы, — голос Ягами, и без того строгий, потяжелел, — что возложили на его плечи гораздо больше, чем следовало? Лайт — студент, а не сотрудник полиции; Лайт совершенно не знает методов ведения допросов, особенно если это касается настолько опасных преступников. К тому же всё это организовано совсем не по правилам. — Иногда обстоятельства, а не правила, диктуют правильный путь. Ягами-сан, в данном случае нет никого, кто бы справился лучше. — Но Лайт… Рэм не стала дожидаться окончания этого спора; она просто разрезала крыльями воздух и очень привычным движением провалилась сквозь пол. Сейчас ей нужен был минус третий этаж — именно туда Вамми и доставил Эл, усыпив. Именно туда — разве что человеческим способом — и направлялся Лайт. Рэм бесшумно приземлилась, затем вновь воспарила в воздухе и проследовала по коридору, немного похожему на лабиринт. Эл смотрел куда-то вниз совершенно невидяще. Он не поднял голову даже тогда, когда Рэм, проскользнув через стену, замерла прямо напротив него. Его губы безостановочно шевелились, словно на самом деле он присутствовал здесь лишь номинально. Совсем скоро в другом конце этажа послышались ровные приближающиеся шаги. Ягами Лайт, спустившийся на лифте и прошедший какую-то особую проверку личности для получения доступа к подземным помещениям (Рэм слабо представляла, в чём это могло заключаться), в конце концов достиг запертой двери камеры и открыл её, используя полученный от Вамми код. Ровно в этот момент его глаза встретились с глазом Рэм, и на долю мгновения — это вспыхнуло и затухло быстрее, чем яблоко из человеческого мира исчезло бы во рту Рюка, — Лайт застыл практически изумлённо. Конечно, сейчас Рэм могла понять его удивление. Но уже через сколько-то времени меньше секунды он обернулся к тому, к кому и направлялся. — Рюдзаки, — позвал он негромко, но очень отчётливо. Вместо ответа губы Эл лишь расползлись в кривой, ненастоящей улыбке. — Рюдзаки, — сказал он ещё раз. — Ягами-кун, — черты Эл заострились, лишившись обманчивой мягкости, как будто его настоящая сущность наконец была обнажена. Он сидел на самом краю узкой кровати, подтянув колени к груди, и короткая цепь чуть заметно блестела, соединив, сковав обе его руки, не давая свободы действий. — Ты знаешь, что ты сделал, — Лайт не стал тянуть, только уверившись, что его слышат. — Мацуда мёртв. — Лайт хотел, чтобы здесь обошлось без жертв? — фыркнул Эл; сложно было понять, как он оценивал свой арест и визит, что сейчас имел место. — Но каждый входящий в состав этой группы прекрасно отдавал себе отчёт, что идёт на смертельный риск, согласившись искать Киру, а впоследствии — согласившись работать со мной. — О чём ты говоришь? — Лайт покачал головой будто неверяще. — Тысячи человек мертвы! И сколько среди них тех, кто ни в чём не виновен? Уверен, что больше пятидесяти семи. — Лайт констатирует факты и строит догадки, — заметил Эл невозмутимо. — В твоих интересах сейчас говорить со мной, — Эл только вскинул на это бровь; Лайт вздохнул, словно имел в виду что-то совсем очевидное: — Всё ведь пошло не так, верно, Рюдзаки? Ты здесь, потому что личность Четвёртого Киры раскрыта для нескольких человек. Я здесь, потому что… — Ватари прислал тебя? — уголок губ дёрнулся в короткой усмешке. — Не думаю, что он сам знает, как ему поступить. Они говорили открыто, но, как Рэм могла судить по недавним наставлениям Вамми, Лайту требовалось не совсем это. Как будто вторя её собственным мыслям, в следующее мгновение он перевёл их диалог в ощутимо иное русло: — Объясни мне, — попросил он, — объясни, как Четвёртый Кира стал тем, кем стал. Нет, как ты им стал. Ты и сам знаешь, что отрицать бесполезно. Эл безучастно смотрел куда-то перед собой. — Я полагаю, что Первый, Второй, Третий Кира — они все использовали тетрадь смерти, но не утрачивали ясности мыслей, они оставались самими собой и преследовали свои цели. И, может быть, это значит, что мечты, знаешь, тайные грёзы Четвёртого Киры с самого начала не несли в себе ничего адекватного и человеческого? Может быть, отстранённый от мира, использующий его только для развлечения и насыщения своего, несомненно, блестящего ума, этот Кира — да Кира ли вовсе? — никогда и не видел в нём никакой ценности? Неважно, насколько он будет разрушен, насколько разрушен уже сейчас? Эл рассмеялся: — Возможно, в таком случае Лайт должен осуждать всех Кир, начав с себя самого? — Действия остальных хоть немного подчинены логике, — Лайт не стал отмахиваться от этих брошенных в лицо подозрений — наверняка потому что возможность изобразить Киру была заранее предусмотрена (то есть Ягами Лайт, будучи Кирой, стремился не быть им в глазах остальных, но сейчас мог намеренно его играть, будто это и так не было его сущностью; Рэм и сама почти в этом запуталась). — Имя Киры тождественно правосудию — нет, оно было тождественно настоящему правосудию, пока Хигути и ты, особенно ты, его не исказили! Кажется, Ягами Лайт как самый первый из Кир мог быть всерьёз этим задет. Он шагнул к Эл чуть ближе. — Лайту хорошо известно, что действия Четвёртого Киры направлены на устранение преступности и предотвращение катастроф иного рода, к которым ведёт человеческий фактор, — Эл также подался ближе, сощурился, переменил позу; в чёрных зрачках промелькнуло отчётливое раздражение. — Пускай его методы гораздо более радикальны, но вместе с тем его возможности практически безграничны. А потому Лайт был слишком невежлив и неосмотрителен, поставив Четвёртого Киру на один уровень с Хигути, отвратительным человеком, который лишь гнался за выгодой, а ещё был только пешкой в чужих руках. Лайт просто попытался отбросить смысл услышанного как нечто совершенно абсурдное. — Но это не может быть — и никогда не было справедливостью. Нельзя создать новый, спокойный мир, убивая тех, кто невиновен и чист душой! — Словно ты сам не причастен к таким жертвам, — едко, насмешливо донеслось в ответ без промедления. Рэм сейчас не могла найти в словах и поведении Эл ни сожаления, ни страха, его голос бросался от шёпота к почти беззвучию, но нельзя было сказать, что этот человек потерял над собой контроль хоть на секунду. Лайт сделал к нему ещё шаг, поддевая одной рукой его короткую прочную цепь. Эл сложил руки вместе, чуть сгорбившись. — Тетрадь смерти даёт тебе силу построить любой мир, какой ты захочешь, и то, что я делаю, — не справедливость, а чистая логика, Лайт. На один миг в глазах Лайта мелькнуло нечто сродни удовлетворению, как будто он наконец получил что-то желаемое. Очевидно, это что-то было признанием, фактически заключённом в произнесённом Эл «я». Но их разговор, разгоревшийся, как огонь, по всей видимости, просто не мог кончиться в один миг; или, может быть, Лайт хотел получить от Эл что-то ещё более ясное и однозначное. — О какой логике ты говоришь? — он потянул за цепь, принуждая Эл немного подняться, и спустя мгновение, не особенно церемонясь, швырнул его к стене, смежной с той, у которой стояла кровать. По наблюдениям Рэм, он действительно сколько-то распалился, как и его оппонент, не имеющий преимущества в виде свободного перемещения. Рэм беззвучно смотрела за разворачивающейся картиной. — Не просто ли скука, помноженная на твоё непостижимое высокомерие и полученную тетрадь, подтолкнули тебя играть с миром и уничтожать его? — Любой другой Кира занимается именно этим, — лишь фыркнул Эл, — выдавая убийства за благо, защиту и… — Кира здесь я! — бросил Лайт не раздумывая, не таясь. — Кира карает лишь зло, Кира — защита для слабых, для всех, кто молит о помощи! На миг нечто похожее на удовлетворение промелькнуло уже в глазах Эл. Лайт одной рукой сжал его горло — буквально едва позволяя вдохнуть своему врагу. Впрочем, Рэм сомневалась, что Ягами Лайт мог бы по-настоящему попытаться его убить, не используя тетрадь смерти. Конечно, тетради уже неоднократно оказывались на земле (оттого Королю и пришлось внести в них ряд дополнительных правил касаемо использования людьми), и Рэм много веков полагала, что в девяти случаях из десяти уничтожающий других с помощью тетради человек не стал бы убийцей, не подними это оружие. Необязательно потому, что этот способ убийства не оставлял никаких следов и улик; он также оставлял куда меньше следов на человеческой совести и душе, потому что не требовалось долго планировать преступление и терзаться сомнениями, имеешь ли право его совершить, и не требовалось смотреть своей жертве в глаза. Так что Рэм была убеждена, что ни Лайт, ни — тем более — Миса без своих тетрадей никогда бы не стали преступниками. Вот почему Лайт, сколько она его знала и видела, не планировал устранить Эл иным способом даже в теории, в ходе каких-нибудь невыполнимых фантазий. Но вот насчёт Хигути Кёскэ она не могла сделать определённого вывода; по правде сказать, из них троих этот человек совершенно точно был наиболее омерзительным с большим отрывом. — Ты не сможешь творить это всё безнаказанно, — возвестил Лайт. — Знаешь, если надеешься, что Ватари просто отпустит тебя, то в известность поставлен не только он. Что касается доказательств, то смерть Мацуды зафиксирована на камерах, как и то, что его имя записал именно ты. Хмыкнув, Эл почти вырвался из захвата, но Лайт снова его поймал. Они стояли совсем близко. Взгляд, разделённый обоими, не прерывался, как будто они говорили без слов. — Мы можем творить это, как ты сказал, вместе, — в конце концов ответил Эл немного хрипло, качнувшись. — Не то чтобы, получив тетрадь, я рассчитывал на наш союз… Но ты сам этого хотел, Лайт, коль скоро ты сделал всё, чтобы не допустить моего отъезда. — Чего ты хочешь добиться? — мгновенно насторожился Лайт, едва только предложение о союзничестве прозвучало. Эл задрожал, и трудно было понять, отчего; Лайт потянул его за подбородок вверх. — Где твоя тетрадь смерти? — спросил он. — И… Гук? Рэм позади них бесшумно хмыкнула, едва только услышала это имя: о, она точно знала, где сейчас находился только что названный Лайтом бог смерти. Она даже могла столь же точно сказать, чем тот сейчас занимался. Она знала Гука чуть больше двух тысяч лет, и с самых времён своего появления в мире шинигами он не изменился. Эл только моргнул, чуть повёл плечом (на самом деле, конечно, он тоже знал, где находился Гук, но не то чтобы Лайт должен был получить этот ответ). В конце концов, когда спустя несколько долгих минут тишина не разрушилась, Лайт с силой стиснул его плечо: — Говоришь ли ты о совместной работе всерьёз или просто чего-то ждёшь, тебе придётся ответить. — Лайт-кун полагает, что может уговорить меня, даже не приведя аргументов, — о, Эл издевался, и будучи заключённым; Рэм на секунду поймала его острый, почти смеющийся взгляд. — Иначе тебе не уйти, — Лайт вновь практически сжал его горло; намерение вышло прозрачным и не оставляющим недосказанностей. — Даже если Ватари с тобой заодно, если он и спасёт тебя от японской полиции, вероятность чего, признай, невелика, — если так, то я лично не дам тебе всё это продолжать. Или от мира, который я строю, останутся одни руины, и любой человек вечно будет в опасности. — Тебе неизвестно моё имя, — очередная усмешка Эл больше напоминала оскал. Лайт с уверенностью, которой на самом деле не обладал, оглянулся назад, на Рэм. Рэм теперь могла прочитать эту мысль, отразившуюся на бесстрастном лице: несомненно, Ягами Лайт уже построил план, как использовать в своих целях так кстати объявившегося бога смерти. Вероятно, он снова захочет сыграть на её привязанности к Мисе; и, что ж, он уже это сделал: сказав о «любом человеке», он говорил о ней, он говорил это для Рэм, между строк пряча предупреждение, что Миса опять окажется под угрозой. И это сработало бы, оставайся Рэм вынужденно верна владельцу своей тетради, но… — Однако есть те, кто так ясно его видит, — заключил Лайт и отступил на полшага. Теперь на Рэм выжидающе смотрели две пары глаз — и теперь ей оставалось самой вступить в эту игру, принять сторону, сделать ход. Рэм немного согнулась, накрыв их двоих своей тенью. До этой секунды для одного из них она была только тенью, обманом, иллюзией, а не союзником, в чём он был убеждён. Рэм усмехнулась пришедшей в голову образной мысли, что тени могут принимать совершенно причудливые очертания, когда выходят на свет. — То, что я вижу, действительно ясно, как день, — возвестила она. Лайт не сводил глаз с её лица, Эл открывал своё лицо, свои мысли её глазам. Секунды тянулись до странности медленно — или, может быть, это она и была той, кто определял течение времени. Что же, подобного рода философствования в последнее время становились свойственны ей всё чаще. — То, что я видела с самого начала, — монотонно продолжила Рэм, — что должна была хранить в тайне от всех и что совершенно не хочу больше скрывать. Ягами Лайт, — обратилась она; поразительно, что его взгляд всё ещё был полон лишь предвкушения, коему суждено было растаять спустя миг. — Из всех людей, которых я только знала, ты — самый невозможный, непостижимый уму человек. Это определённо не было тем, чего Лайт с нетерпением ждал; это не было именем Эл, это было лишь той самой тенью, обманчивой и неразгаданной, вскрывшейся, странной, неясной. — Что? — только теперь в его голосе проступило мгновение замешательства. — Абсолютно согласен с Рэм-сан, стоит это признать, — вставил Эл свой комментарий, но Лайт почти не обратил на это внимания. В свою очередь, Рэм не желала обращать никакого внимания на него самого. — Твои принципы слишком шатки, и твоя грань, из-за которой уже не вернуться, давно исчезла. Что касается чувств — даже я могу чувствовать больше, чем ты. — О чём ты говоришь? — только, судя по интонации, это было куда ближе к «Что, чёрт возьми, ты несёшь?», вот что Лайт подразумевал этим вопросом. — Будучи Кирой, ты пользовался любовью и верностью Мисы только потому, что она была тебе очень полезна, — голос Рэм зазвенел злостью, и она не собиралась её сдерживать. — Ты снова поставил её под удар, желая таким образом вынудить меня убить Рюдзаки, главного врага на пути к твоей цели. Но что говорить о ней — ты не пожалел бы и собственную семью, если бы другого выхода не оставалось. Ты так ловко управлял даже богами смерти, Ягами Лайт, заставляя участвовать в хитросплетениях своих многоступенчатых планов. Когда Рэм на миг прервалась, Лайт смотрел на неё почти в ужасе. Усмешка Эл, когда тот, будто вторя Рэм, вышел из тени, коснулась его губ. — Ты всё это знаешь, и ни к чему этих пустых разговоров, — сказал он Эл, удивительно быстро придя в себя, — только речь сейчас о том, что совершил не я. Ведь из нас двоих ты — под арестом. И я не позволю тебе… Эл поднёс ладонь — обе ладони — к лицу, прикусил палец, и то, что он демонстрировал всем своим видом, и впрямь было столь явно, что Лайт отшатнулся, как если бы только увидел, что прежде надёжная твердь земли под ногами крошится. Как если бы расставленная ловушка вдруг вывернулась и сомкнулась над ним самим. Эл взмахнул сцепленными руками, не давая продолжить. — Лайт, Кира здесь ты, это верно, — заговорил он сосредоточенно и монотонно; столь тщательно создаваемый образ Четвёртого Киры стремительно таял. Насколько Рэм могла судить, теперь Эл не играл — ни свою роль, ни со своим подозреваемым. — И только что камеры наблюдения зафиксировали слова Рэм и, что более ценно, потому что шинигами нельзя представить суду, — твоё собственное признание. Но, с другой стороны, показания Рэм пригодятся Ватари, который видит и слышит её, и, может быть, твоему отцу. Таким образом, то, что ты будто бы притворялся для меня Кирой, теперь просто приводит нас к факту, что ты — он и есть. — Однако все преступления Четвёртого Киры уже совершены, что бы ты ни доказал, — парировал Лайт с гораздо меньшей бесстрастностью. То ощущение, что он всё больше терял контроль вместе с фактом своей невиновности, стало почти осязаемым. — Если он существует, — туманно ответил Эл и, оттолкнувшись от пола, невозмутимо запрыгнул на свою кровать заключённого. Мгновение их глаза, встретившись, словно бы обоюдно стремились пробраться в чужое сознание; вскоре взгляд резко прервался. Рэм, снова как будто став тенью, пришла к наблюдению, что эти цепи, физически сковывающие Эл, на самом деле опутывали совсем не его. Наверняка на лице Лайта сейчас читался немой вопрос — или, вернее, немыслимая догадка, которую невозможно было принять. Эл вполне миролюбиво кивнул ему в приглашающем жесте и пробормотал куда-то в пустое пространство в направлении дальнего угла этой комнаты: — Полагаю, Ватари не станет вмешиваться прямо сейчас, — а затем вновь обернулся: — И нет ни одного процента вероятности, что Лайт не захочет услышать о Четвёртом Кире всё, что от него ускользало. — Чего ты хочешь добиться? — рассеянно повторил Лайт недавний вопрос, настороженно опускаясь совсем рядом. Со стороны Рэм казалось, что в его голове одновременно происходили тысячи спешных расчётов, вот только допущенная ошибка никак не могла быть устранена. — Лайт, несомненно, догадывается, что не совместной работы в качестве Кир? — Эл уставился на него, склонив голову набок. — Прекрати говорить со мной в третьем лице, — раздражённо процедил тот будто в попытке отыскать какую-то точку опоры, какой в числе других были и их извечные пререкания. — Как пожелаешь, — усмехнулся Эл в подтверждении, что делал это намеренно, хотя это и так давно не подлежало сомнениям. Затем его ладонь всего на долю секунды коснулась окаменевшего от напряжения плеча Лайта, словно давая… поддержку? Что ж, Рэм точно знала, что, несмотря на всё содеянное, Ягами Лайт оставался далёк от казни или хотя бы суда ровно настолько, насколько и этот несуществующий Кира; это не было справедливо, но это фактически повторяло спасение Мисы. — Четвёртый Кира родился одной из ночей незадолго до того, как убийства Второго возобновились… Невидимой тенью Рэм вновь проскользнула сквозь стену; исполнив то, что от неё ожидалось, она направлялась наверх. Если всё пройдёт, как и задумано, скоро ей предстоит встретиться с Мисой и снова её уберечь — вот что было важнее всего остального. Если, как человек, Рэм могла иметь что-то сродни душе, то на ней сейчас было почти легко.