На следующий день
Эл стоял посреди пустоты и смотрел, как пылающий, неудержимый огонь поглощал всё вокруг, принося за собой только пепел, обломки и тёмные тени. Языки пламени исчезали, и он держал перед собой предмет, от которого не мог избавиться, сколько бы ни пытался. Тетрадь смерти хранила в себе сотни строчек-имён, вписанных им самим, и Эл помнил, что на самом деле не могло быть никакого Четвёртого Киры, но сейчас сжимал в руках прямое доказательство его существования, и его трясло в страхе, что он обманул сам себя, став чудовищем, сросшись с его ролью. Бог смерти, которого он не знал, лишь хохотал над ним, провозглашая, что от притяжения тетради смерти невозможно избавиться. Эл хотел с ним заговорить, но открыл глаза, больше не помня, что видел секунду назад. Очертания комнаты и клубка одеял где-то в ногах проступили не сразу, и проникающий через окно лунный свет застывал непрозрачным туманом. — Никакого Четвёртого Киры, — проговорил он вслух, только бы убедиться, что это реально. По необъяснимой причине, проснувшись, он чувствовал в этом потребность.***
— Зачем тебе маска? — Рэм не отказала себе в любопытстве, когда Эл явился в зал прямо в ней, на ходу переговариваясь с Ватари. — Ты выглядишь лучше вчерашнего. — Вы оба — прекратите, — он поочерёдно скользнул по ним взглядом, прежде чем Ватари успел бы, слегка усмехнувшись себе в усы, выразить своё согласие. Да, он был немного взбодрён, несмотря на неясные остатки сна, тяжело уходящие и до предела размытые, но совершенно не стоило поощрять их с Рэм сговор (и пусть он действительно в этом нуждался). Ватари лишь хмыкнул, нисколько не впечатлённый прямым указанием, и направился в сторону кухни — нетрудно было догадаться: он всякий раз приносил для Эл первую порцию сладостей с кофе ещё до прихода команды. Они с Рэм остались вдвоём. Эл задумчиво коснулся чёрной ткани, стянул её с носа, вдыхая свободнее. — При задержании Хигути были использованы шлемы с тёмными стёклами, и это было достаточной мерой защиты. Но если закрыть половину лица, вот так, — он снова натянул маску до самых глаз, — будет ли результат тем же? Фактически лицо можно видеть, но всё же не полностью. Единственный глаз Рэм тотчас сверкнул в понимании: — Бог смерти сможет видеть твоё имя, но не человек, обладающий… — Отлично, — воодушевлённый, Эл даже её не дослушал. Она совсем по-человечески недовольно сощурилась; Эл вздохнул, скованно улыбнулся, гадая, насколько сейчас простираются его границы в общении с шинигами. Может ли он вести себя с ней без притворства (ну то есть почти всегда — невыносимо), совсем как с Ватари? — Мне нужно дать Лайту понять, что я остерегаюсь его с его знанием, что он обрёл. — Если бы он захотел получить глаза, то ему для начала пришлось бы меня найти, — справедливо заметила Рэм. — И к тому же… — Да-да, Рэм-сан, я, нет, мы с вами знаем, что он бы не смог заключить сделку, но, если только мы перевернём доску и взглянем на расположение фигур со стороны Лайта, то должны получить абсолютно другую картину. Скорее всего, даже прямо сейчас он пытается выяснить мои мотивы, а я, в свою очередь… будучи Кирой, я должен держать в уме ту вероятность, что — вдруг Лайт решит действовать радикально? Когда всё вот так поменялось. И предосторожность не лишняя — вот как Лайт это прочтёт. Между тем к ним вернулся Ватари — с привычным подносом и скрытым весельем во взгляде: — Эл, Ниа пришлось — разумеется, от твоего имени — срочным образом успокаивать нескольких министров других стран. — Потому что фальшивые новости о Четвёртом Кире просочились и в международные источники, а о том, что они фальшивые, до сих пор было известно только японскому правительству? — Эл тоже фыркнул, представив себе панику на их лицах: ведь несуществующий Кира как раз расправлялся с подобными им. — Рано или поздно утечка должна была случиться. И 97%, что Ниа был безупречен. — О, смею предположить, что оставшиеся три процента — совсем не тень твоих сомнений в нём. — Ты ведь знаешь, что я сомневаюсь в том, что в переговоры не вклинится Мелло и не напугает их ещё сильнее. — По счастью, сомнения не воплотились в реальность, — Ватари отсалютовал Эл собственной чашкой с кофе, который всегда пил без сахара (и Эл всегда наблюдал за ним в ужасе). — Переговоры прошли ещё несколько часов назад. L объявил им, что Кира, якобы истребляющий политиков, — только приманка для настоящего. Видимо, то, что они не нашли в этом никакой логики, лишь подчеркнуло твою гениальность, а не дало повод в ней усомниться. — Но логика же на поверхности, — брови Эл взлетели вверх, — и то, что они её не нашли, так отчётливо говорит о том, сколь они на самом деле «умны». Рэм стояла невдалеке, слушая, не упуская ни слова, и Эл ощущал себя вполне уютно: он мог доверять им обоим, и в комнате было светло, ничего общего с той ночной давящей темнотой и на скорую руку сооружёнными Ватари трюками. — Когда Лайт и остальные придут, что случится уже совсем скоро, Рэм-сан, — сказал он ей; это следовало проговорить заранее, вот сейчас, — ситуация несколько накалится, и, может быть, Лайт захочет подать вам какой-нибудь знак. Или, наоборот, будет ждать, что получит его от вас. Итак, если он незаметно для остальных, но не для вас самой, обратит на вас внимание — снова исчезните, как вчера ночью. — Он может подумать, что я теперь не на его стороне. — Он озадачится вашим поведением, скорее всего, — Эл отправил в рот последний кусок фирменного торта Ватари и следом надел маску вновь. — Но мне нужно, чтобы он мог рассчитывать лишь на себя. Это подтолкнёт его к какому-то действию. И ещё: может ли Лайт как владелец тетради призвать вас? — Я не обязана непременно откликнуться, — она ответила, немного подумав. — Нет правила, которое этого требует. Мы должны показаться человеку, поднявшему тетрадь, не позднее тридцати девяти дней и следовать за ним, пока он не умрёт или право владения не перейдёт к кому-то ещё. Но само понятие следования довольно размыто. Эл прикусил большой палец — и уже спустя секунду позвал: — Ватари, — но тот, взглянув на экран, и без слов понял, что сейчас оба Ягами уже поднимались, и с ними был Моги — наверное, встретились где-нибудь по пути. Когда трое вошли внутрь, Эл почти открыто демонстрировал ожидание (даже сидел в человеческой позе, что было намеренным жестом), и нижнюю половину его лица закрывала подготовленная Ватари на рассвете чёрная маска. Мгновение — в глазах Киры вспыхнуло что-то, так сильно напоминающее понимание. Им пришлось ждать ещё что-то около четверти часа; Мацуда — буквально — ввалился последним, и весь его вид кричал об очень искренней, но безуспешной попытке не опоздать. Эл только возвёл очи горе, уже давно не удивляясь; зато тот вовсе не был лишён интуиции и не умел лгать — Эл это отметил, хотя не считал положительным качеством для их работы. И наконец, Мацуда действительно уважал его, а особенно — после случая инсценировки своей смерти, так что, пожалуй, Эл хотел бы найти для него некое особое задание, где тот снова бы смог проявить себя. — Я должен вам кое-что объявить, — начал он, когда припозднившийся сколько-то отдышался. — Что с Рюдзаки, он заболел? — его обеспокоенный шёпот был столь громким, что едва ли вообще мог называться шёпотом (кажется, это заметили все собравшиеся, кроме самого Мацуды), и Лайт, к которому тот обращался, неопределённо пожал плечом. Очевидно, делиться своими догадками он бы не стал; он украдкой как будто пытался найти в поведении и словах Эл что-то, что было бы предназначено только ему. И Эл даже придумал такую вещь на ходу (двойное дно, скрытый смысл чисел) и не замедлил ему предоставить: — Как вы все могли заметить, убийства, которыми я занимаюсь сейчас, не теряют своей интенсивности. С вероятностью в 99… нет, 97% только я один могу разгадать их суть и раскрыть это дело. «Сейчас тебе не составит труда понять, что заминка была преднамеренной. Оставшийся 1%, возрастающий до 3%, что суть убийств Четвёртого Киры известна и тебе (а оно так и есть), совпадает с одним-тремя процентами вероятности, что ты и есть Кира, как я впервые сказал тебе о своих подозрениях после теннисного матча. Разгадка нехитрого шифра в том, что мы оба прекрасно осведомлены о причастности друг друга к тетрадям и продолжающимся убийствам». — Поскольку в Японии такого рода убийства практически без исключений являются убийствами Третьего Киры, а не человека или группы лиц, кого я ищу, — спустя четверть минуты продолжил он, — для меня больше нет острой необходимости здесь оставаться. Ватари вернулся, и вскорости мы вас покинем. Ещё только долю секунды царила какая-то всепоглощающая тишина — несомненно, та весть, что он так легко им преподнёс, оказалась буквально сбивающей с ног. Лишь Ватари кивнул, подтверждая, что Рюдзаки совершенно серьёзен в своём намерении. А затем всё снова пришло в движение: старший Ягами, Моги, Айдзава наперебой заговорили о том, что лишь с ним они смогут найти и остановить Киру; Эл слушал всё это вполуха, бросая на них взгляды неуловимого нетерпения. Лайт молчал, позволяя им первым пытаться разубедить, но Эл нисколько не ждал, что он так ничего и не скажет, и так и случилось: — Ты со мной свяжешься? — спросил он на удивление почти прямо; но, впрочем, для остальных истинный смысл был изящно замаскирован под вполне логичный вопрос, будет ли поддерживаться дальнейший контакт между группой расследования и L по делу Третьего Киры. «Но ты хочешь знать лишь то, свяжусь ли я с тобой, чтобы как Киры мы стали одним, верно, Лайт? Может быть, ты и сам хотел как-нибудь иносказательно к этому подвести, только весть об отъезде немного застала тебя врасплох. И сейчас я отвечу тебе — с тем же самым вторым смыслом». — Не вижу особенной необходимости, — Эл хмыкнул. — Я полагаю, Лайт-кун вполне в силах справляться со своей ролью, — и сделал паузу, акцентируя, — самостоятельно. Он уже так преуспел в этом. Лайт не отводил от него глаз — всё ещё высчитывал его мотивы, может быть, принимал вызов? Любое их слово теперь, после ночи открывшейся «истины», несло иной смысл, чем тот, что могли слышать другие, и Эл сказал бы, что эта игра выходила довольно-таки увлекательной, если бы его собственный смертельный риск в случае неосторожности не оставался фактически осязаемым. «Каков будет твой ход?» Лайт ничего не ответил, лишь отступил, словно бы уступая, но это никак не могло быть бездействием, что было очевидно. Пока Эл позволил втянуть себя в очередной виток спора, где, в общем, участвовал лишь номинально, не собираясь доказывать приемлемость собственного решения, — до тех пор, пока Мацуда, встревоженный и совершенно растерянный, не схватил его за плечи, как будто пытаясь — физически — остановить. — Ты не можешь нас бросить, Рюдзаки! — воскликнул он с жаром. — Если мы лишимся твоей поддержки здесь, рядом, любой может умереть! Как всегда, он сказал не совсем то: до этого все говорили, что так никогда не поймают убийцу, но, испугавшись ли за свою жизнь или просто поддавшись эмоциям, выпалив первое, что пришло в голову, Мацуда невольно немного сместил акцент, и в голове Эл мгновенно возникла тень плана, какое задание тот сможет получить; заодно и Лайт только уверится, что Эл действительно безумный гений с тетрадью и в этом нет никакой изощрённой ловушки и никакого обмана. Эл только повёл плечом, разорвав это прикосновение; Мацуда ойкнул и почти отпрыгнул, когда осознал, и его шеф потянул его за локоть назад. Сейчас нельзя было давать понять, что он всего лишь играет с Лайтом, а значит, совсем не намерен бросать их; сейчас следовало выжидать, даже если осознание того, что они все могли быть в нём разочарованы, было отчётливо неприятным. Когда-то, ещё когда L не существовало как самой идеи, Эл очень боялся не оправдать чьих-нибудь ожиданий: матери ли, которую из-за него бросил муж, потому что они были француженкой с примесью русских корней и коренным англичанином, а в чертах Эл определённо проскальзывало что-то японское, особенно в самом младенчестве; или Ватари, который лишь чудом нашёл его в приступе паники и очень слабого, не помнившего настоящего имени (Эл и до этих пор просто его не знал; мать кричала, кричала, кричала его, умирая, и мозг будто это отсёк, вырвал с корнем); затем — Роджера, когда в период интенсивного обучения он не справлялся с задачей повышенной сложности (даже если это случалось самое большее в трёх случаях из ста). Затем Эл боялся не стать гениальным, великим L в полной мере; затем место чувств и эмоций заполнила логика, точно он из человека стал ЭВМ высшего класса, умеющей всё, но едва ли он мог контролировать собственное подсознание (хотя стремился и к этому). Так что сейчас он тряхнул головой, отгоняя незваные образы, и сжался в привычной позе. Спустя четверть часа Лайт неожиданно объявил всем, что должен встретиться с Мисой, поэтому днём покинет пределы штаба буквально на час, и Эл едва подавил искреннюю улыбку: конечно же, это и был его ход или, может быть, его преддверие. Оставалось понять, для чего эта встреча, но Лайт набирал для неё сообщение прямо сейчас, а из этого следовало, что всё это никак не могло оказаться простым свиданием. Что же, в таком случае и сам Эл встретится кое с кем — благо в их случае организовать это незаметно для всех не в пример проще.***
— То есть у вас не получилось бы проследить? — если честно, Эл сам к этому и пришёл, но хотел убедиться. Они с Рэм заняли одну из пустующих комнат семнадцатого этажа, и Эл строил из кубиков сахара башенки под её взглядом, значения которого не мог определить. Однако, что бы она о нём ни думала, это занятие приводило мысли в порядок — как теннис, но сейчас не с кем было играть. Он хотел бы сойтись с Лайтом снова, но только когда тот (на что Эл очень рассчитывал) уже навсегда перестанет быть Кирой. — Наверное, я бы смогла от них скрыться, но Рюк обязательно ощутит моё присутствие, — кивнула Рэм. — Как и я его, если бы он вознамерился здесь появиться. Мы с ним обычно недолго беседуем, если встречаемся. — Однако в последнее время вы его не видели? — уточнил Эл, и Рэм это подтвердила: — Я не раз улетала смотреть за Мисой, когда была с Хигути, но перестала делать это с тех пор, как оказалась привязанной к Ягами Лайту. — Иначе я задался бы вопросом, куда вы деваетесь, — в этом он понял её с полуслова. — И вы… не тоскуете? Кто знает, что подтолкнуло его задать этот вопрос, уходя от существенного; может быть, те внезапно настигшие воспоминания во время дискуссии с группой… Рэм сверлила его взглядом, только в нём не было ни следа былой враждебности, непримиримости (ведь всё равно Эл уже знал о её настоящих мотивах); во взгляде таились грусть и понимание, будто она смогла угадать направление его мыслей. — Если бы я могла, то всегда оставалась бы рядом, — устало отозвалась она. — Находясь с Хигути, я могла прилетать, а с тобой и этого лишена. Даже теперь, когда мы на одной стороне, не хочу видеться с Рюком: этот не отстанет, пока чего-нибудь не добьётся, а наши с тобой отношения не должны раскрываться. Но сейчас я знаю, что делаю всё это ради неё, так что быть вдали немного легче. Честно говоря, Эл пока не вполне понимал, что за природа была у любви Рэм, но с вероятностью более 80% он мог предположить: своего рода платонической, будто бы материнской. Едва ли Рэм как шинигами могла любить Мису как женщину — в конце концов, даже если отбросить абсурдность самого допущения таких… межвидовых отношений, ни влюблённости, ни страсти не было присуще настолько сильное желание защитить, стократ превышающее всё остальное. Но, впрочем, как тогда можно было назвать его собственное очень схожее стремление защитить Лайта и от обличения и ареста, и от самой силы Киры? Уж точно не чем-нибудь платоническим, фыркнул он, учитывая, что между ними двумя постоянно искрило и что их игра так захватывала их обоих… …а спустя секунду, спустя только долю мгновения на него со всей тяжестью однозначности обрушилось понимание, о чём он вообще сейчас думал. Язвительный голос сознания подсказал, что о неплатонических чувствах к тому, кто был Кирой, — да и чёрт с ним с Кирой, о неплатонических чувствах, в наличии коих у себя он и не сомневался, а походя рассуждал с точным знанием факта. Вот только он никогда их не испытывал — и это было его аксиомой, и он знал, что мир рухнет прежде, чем это изменится. Кроме того, что влюблённость всегда была лишней ответственностью, уязвимостью и затуманивала рассудок, он просто по определению не нуждался в том, чтобы руководствоваться эмоциями, а не разумом. Всю потребность в семье, близких людях, которым он мог доверять, в полной мере утолял Ватари, а затем и наследники — поколение троицы гениев, — и… каким образом Лайт, сам не зная того, мог разрушить его наиболее прочные убеждения до основания? Из-за него Эл вначале узнал о потусторонней реальности и богах смерти, а теперь и о том, что он, кажется, мог быть… влюблён? Что звучало настолько же дико, насколько Эл знал, что, наверное, оно росло в нём уже давно. Шум в голове заглушал всё вокруг, накатила волна неожиданной слабости, хотелось просто закрыть глаза и перестать думать, догадываться, анализировать, чувствовать… …Рэм — буквально — встряхнула его, так, что он оказался подвешенным в воздухе на высоте. Это подействовало моментально, и он лишь вцепился в какую-то пару её костей, не дыша, а она, убедившись, что он среагировал, медленно опустила его вниз. И, к ужасу Эл, жёлтый глаз совершенно не выглядел удивлённым. — Когда мне в один момент стало ясно, что чувства Джелоса — бога смерти, любившего смертную, — теперь настигли меня, я, наверное, выглядела как ты: я смотрела на Мису и не понимала, насколько до этого знала себя саму. Чувства всегда были предназначены только для смертных или беспросветных глупцов, они вели к западне, отравляя, как сильный дурман. Идя за грёзами, ты упадёшь на дно — это сбывалось для всех людей, это сбылось даже для Джелоса. Я столько раз это видела. Но затем моя любовь к Мисе стала единственным, что когда-либо имело значение. — Последнее — уж точно не обо мне, — хрипло проговорил Эл, так, как если бы всё ещё приходил в себя, выбираясь из прочных сетей свалившейся на него истины — только те снова его оплетали. — Видимо, просто в силу того, что я человек — и для меня важны сотни вещей. Но во всём остальном… — он не договорил. И Рэм вовсе не требовалось слышать несказанное окончание, чтобы понять. — Нет, неважно, я просто не приходил к этому пониманию так ясно… Сейчас следовало очень быстро войти в колею, он не располагал лишним временем для рефлексии, поэтому вскорости его лицо сделалось привычно отстранённым и даже холодным, но он знал, что Рэм знала, что это всё — только наспех надетая маска. Эл не стал думать над тем, как вот это всё примет Ватари (уж от него утаить не удастся), — потому что это просто была не та мысль, к которой его гениальный разум сейчас был готов. Тема Киры была для него куда проще. Итак, они… кажется, говорили о Рюке. — Конечно, он будет сопровождать Мису, — продолжила Рэм, когда прозвучал соответствующий вопрос. — Просто чтобы развеять свою скуку. Хотела бы я знать, что Лайт задумал ей поручить. Как и тогда, Миса обладает глазами, — предупредила она с беспокойством и горечью. — Лайт, полагаю, сейчас не планирует меня убить, — усмехнулся Эл чуть криво, всеми силами отодвигая ненужные мысли куда-то подальше. Его почти злило, что он не мог полностью от них избавиться, только на время убрать на второй план. — Скорее он хочет попробовать поговорить со мной и узнать, сможем ли мы с ним объединиться. Конечно, он не скажет это в открытую, он… он будет ждать, пока я сам ему окончательно не откроюсь. — Что ты сделаешь, если Лайт всё-таки догадается? — спросила Рэм, и Эл не мог не вспомнить, как несколько дней назад этот вопрос уже был ему задан. «Как ты собираешься поступить, если бог смерти сообщит Лайту, что никакой ты не Кира?» — действительно очень похоже. Но только сейчас исключалась всякая возможность, что его выдаст Рэм, и добавлялась неопределённая величина вероятности, что Лайт придёт к этому знанию интуитивно. В какой-то момент вопреки любым фактам и новостям его проницательность пошлёт мозгу сигнал, что Эл просто не может быть тем, кем выглядит, что его действия и слова совершенно немыслимы для гения и величайшего детектива, ну или его разум сильнейшим образом повредился. И Лайт склонится к первому варианту, не способный забыть о том, что Эл обведёт вокруг пальца любого и что Эл едва ли когда-либо обходился без лжи. И, идя только за этой верой, в конце концов он придёт к правде. Поэтому следует дать ему что-то, что сможет развеять его зарождающиеся сомнения без следа. Что-то, что одновременно неопровержимо и невероятно, на что уже очевидно нездоровый разум Четвёртого Киры легко пойдёт. Эл не знал всех подробностей, но, бездумно водя пальцем по губе (он её прокусил, и она кровоточила), он планировал самую суть: дать тому, кто уже изобразил свою смерть, только перед людьми из «Йоцубы», «погибнуть» вновь, на сей раз став жертвой тронувшегося рассудком Киры из его прихоти. Чем больше в этом будет абсурдного, антилогичного при наличии самых прямых доказательств, тем сильнее Ягами Лайт, Первый Кира, окажется впечатлён. И тем вероятнее возьмёт на себя роль обличителя — L — в отражении их изначальной игры. — Я постараюсь разубедить его, — ответил Эл, — а затем игра продолжится. Я стану кем-то до крайности отвратительным и буду загнан в тупик, — его взгляд невидяще, безостановочно блуждал вокруг. — Здесь, в этом деле, Рэм-сан, мне приходится действовать наугад, почти вслепую, куда больше, чем я делал это за целую жизнь. Может быть, думал он, всё это происходило даже не потому, что здесь были замешаны боги смерти. В конце концов, и их можно было изучать, а ещё заключать с ними сделки и даже устанавливать доверительные отношения. Может быть, на самом деле виной всему были замешанные здесь чувства. Те самые, от которых Эл прятался и над которыми возвышался, те самые, которые невозможно было заглушить или изгнать. Они с Рэм больше не говорили. Она нависала над ним в своей непропорциональной монументальности, но, погружённый в себя, Эл теперь совершенно не замечал её, будто длинные тени от её силуэта, пересекающие поверхность пола, были только игрой света.***
— Когда ты уезжаешь, Рюдзаки? — требовательно и решительно спросил Ягами Соитиро спустя несколько часов после того, как Лайт вернулся к ним. Будто отыгрываясь на Эл за его очень схожую привычку, он вообще не предоставил ему никакой возможности вставить и слово: — Я думаю, мы все сойдёмся на том, что твоё решение было очень поспешным. Количество жертв Киры по сравнению со вчерашним днём выросло почти втрое! — И это не только убийцы, здесь есть даже воры и мелкие мошенники, — подал голос и Лайт. — Похоже, Кира… Теперь спешно составленный и воплощённый план Первого Киры был ясен: на графиках времени убийств нетрудно было увидеть резкий скачок, слом, случившийся как раз где-то к полудню. И если в первой половине дня смерть настигла двадцать шесть человек, убийц, объявленных по телевидению, то к вечеру жертв уже было сто пятьдесят четыре (в сравнении со вчерашними пятьюдесятью шестью — именно что без малого, а точнее, без одной четверти, в тройном объёме). Что ж, похоже, что Лайт приказал Мисе увеличить усилия — и та приступила к усердному исполнению, едва только это услышав. Как следствие, чуть меньше половины от всех сегодняшних жертв вообще не были осуждены за убийства. — Кира услышал меня? — почти утвердительно предположил Эл, и их взгляды встретились в ту же секунду. — Он будто молит о том, чтобы я оставался здесь, — конечно, он всё ещё говорил сквозь маску. Лайт выдохнул, охваченный раздражением (эмоция считывалась очень ясно, а значит, предназначалась для всех остальных, хотя в то же время могла быть и вполне искренней): — Как бы то ни было, жертвы растут. Значит, ты вот так просто откажешься от дела, за которое когда-то взялся? Так поступает великий L? Или, может, ему совершенно плевать на то, сколько ещё умрёт? Эл немного нахмурился: число жертв за сегодня и правда стремительно возросло, потому что он спровоцировал Лайта на этот шаг, однако в данной ситуации он полагал это сопутствующим ущербом: нельзя было спасти всех в одну секунду. К тому же те люди были преступниками и он не знал никого из них лично. «Хватит. Это очень похоже на логику Киры, — одёрнул Эл сам себя. — Вот только я здесь пристрастен, и следует это признать; для меня спасти Лайта или другого близкого человека важнее спасения и тысячи незнакомых людей, так что если они должны умирать для исполнения плана, альтернативы которому я не имею, то пусть так и будет. В конце концов, это Аманэ Миса заносит в тетрадь смерти их имена». — Лайт-кун знает о том, что я вычисляю точно такого же убийцу, — парировал он, когда сколько-то примирился с упрёком, попавшим в цель. — С твоей помощью Третий Кира может быть пойман намного быстрее, чем Четвёртый впервые оступится! О да, актёрский талант Лайта поистине почти не знал себе равных; сейчас на миг ему удалось выглядеть очень похоже на того Лайта, который был лишён силы Киры и воспоминаний, к которому Эл и привязался по-настоящему, не отдавая себе в этом отчёта. Которого Эл так хотел бы вернуть. Но пока этот образ был только иллюзией прошлого. — Так всё-таки тот, кого ищет Рюдзаки, — ещё один Кира?! — в их спор вмешался Мацуда, и Эл лишь поморщился от этой громкости; так зачастую бывало, когда тот поддавался эмоциям. — Вы знали, шеф? — в конце концов он отступил, потому что Лайт совершенно не собирался ему отвечать, а уж Эл тем более было не до того. Он только мысленно напомнил себе вскорости связаться с ним — может быть, посредством Ватари. Шагнул ближе, так, словно в зале, во всём штабе и в целом мире их с Лайтом всегда было лишь двое, — уверенный, что это чувствуют они оба. — Лайт-кун знает, — монотонно, намеренно безлико, — что мои действия, продиктованные моими мотивами, иной раз очень далеки от гуманистических. В свете того, что его действия и мотивы косвенно привели к росту жертв и он не сожалел, повторил бы всё снова, — сейчас он был честен. «Ты очень легко прочтёшь в этом, что, несмотря на любую степень активности Третьего Киры, я не собираюсь останавливаться». В их игре просто не могло быть никого третьего, никогда. — Если так, то хотя бы продолжи свою схватку с Кирой, а не сбегай! — Если принять в расчёт уверенность Лайта-куна в существовании Четвёртого Киры, то я этим и займусь, — Эл чуть склонил голову, прекрасно зная, что Лайт не переносит такой жест, когда его будто исследуют. Затем он по старой привычке не удержался от очередного намёка: — Знаешь, Лайт, вы с Кирой оба так остро отреагировали на мой отъезд. Это словно сближает вас, если не… — Хватит, Рюдзаки! А впрочем… — на все 100% Эл знал, что, следуя этой же самой привычке, Лайт принялся отбиваться от шквала чужих подозрений, однако спустя миг ему в голову пришло нечто другое, и тактика мгновенно сменилась. — По-твоему, я и есть Кира? — он фыркнул, вопрос явно был риторическим. — Тогда ты даёшь мне возможность им быть безнаказанно, неуловимо, поскольку отказываешься меня преследовать. Будь я Кирой, мне на руку, если ты просто отступишь. — О чём ты говоришь, Лайт? — на этот раз вмешался его отец; его голос был напряжённым, встревоженным: речь вновь зашла о том, чего он не мог нормально воспринимать ни в каком виде. — Твоя невиновность доказана и не должна подвергаться сомнениям даже посредством гипотетических допущений. Однако, Рюдзаки, всё то, о чём говорит мой сын… — Не думаю, что наш спор сколько-нибудь продуктивен, — Эл открыто отмахнулся от его слов, потому что сейчас всё, что не относилось к действиям самого Лайта, было для него абсолютно незначимым и бесполезным. Он уважал господина Ягами за его принципиальность и верность своему долгу, порядочность и решительность, но во всём, что касалось причастности сына к убийствам Киры, тот всегда оставался чудовищно слеп. Что нельзя было объяснить одной только очень сильной отцовской любовью: вот Эл тоже имел к Лайту чувства, но никогда не закрывал глаза на всю его сущность Киры с извращённым чувством справедливости и комплексом бога, на его безжалостность на пути к цели. Куда скорее Ягами Соитиро просто не мог допустить и малейшую вероятность, что, преданный закону и чести, каким-то образом вырастил чудовище, — такой факт мгновенно разрушил бы всё, что он только имел, на что он опирался, во что верил. Так что Эл ещё прежде решил, что, получив неоспоримые доказательства вины Лайта, предоставит их его отцу, только если не останется иного выхода. Но если всё пройдёт гладко, хотел бы он, чтобы это знание в конечном счёте сохранилось лишь у него, Ватари, троицы наследников и богов смерти (и ни группа расследования, ни Аманэ Миса, ни даже сам Лайт не были включены в этот список). Правда, вероятность такого исхода теперь была невелика. — Мы ходим по кругу, — продолжил он совершенно бесстрастно. — Поверьте, Ягами-сан, ваш сын способен вычислить Третьего Киру, поэтому он и возглавит расследование. Дальнейший рост жертв неизбежно приведёт и к росту зацепок, что позволит Лайту найти его ещё быстрее. На этом он снова упал в кресло, принимая привычную позу и всем видом показывая, что его решение не может быть подвергнуто никаким возражениям. Он отвернулся, но чувствовал, что Лайт всё ещё не сводил с него глаз, — острый, прицельный взгляд препарировал его затылок почти осязаемо. А затем лишь боковым зрением Эл уловил траекторию резкого движения, рассекающего собой воздух: это была Рэм, которая только что провалилась сквозь землю. Буквально: стояла — и рухнула вниз, просочилась сквозь пол, растворилась, как горсть тающего песка. Это значило: она исполнила поручение Эл. Это значило: самое меньшее — Лайт на неё взглянул. Он воззвал к ней и не получил отклика, вынужденный вести игру один, и Эл скрыл под маской улыбку, блуждающую на губах. Лайт прикрыл глаза, устало выдохнул; Эл не мог этого не увидеть, но это опять было из разряда вещей, выносимых на публику, то есть хоть отчасти сыгранных, если не ложных. Эл продолжал хранить молчание и неподвижность; он ощущал, что вот-вот Лайт сделает собственный ход, потому как ход Мисы не принёс ожидаемого эффекта атаки (соперник её подавил, не позволив начать), а шинигами Рэм и вовсе отказалась включаться в эту игру. Лайт шагнул к нему — Эл не почувствовал, как на мгновение перестал дышать: — Рюдзаки, послушай… — Лайт-кун снова хочет поговорить со мной? — он обернулся, открыто впился взглядом в чужое лицо. Лайт был так похож на кого-то в очередной раз получившего множественные провалы в памяти, но, конечно, он не был этим человеком. Эл усмехнулся, толкая его вперёд в его выборе: — Но только если это не станет пустой тратой времени. Лайт, к его чести, медлил лишь пару секунд. — Рюдзаки, это касается Киры. Я думаю, я… я могу им быть, — голос утратил свою твёрдость, голова опустилась вниз, плечи, сгорбленные, чуть дрожали, и притворство нельзя было разглядеть, если только ты не искал во всём виде Лайта его одно. «Браво, Лайт. Не зная твоей вины наверняка, в твои отчаяние и страх невозможно не верить». Мацуда невдалеке, потрясённый, выронил папку с файлами, что до этого для чего-то держал в руках, и те усеяли пол одинаковыми белыми пятнами. Одновременно с его задушенным в горле возгласом Ягами Соитиро взревел в голос: кажется, такое развитие событий могло вообще быть его главным страхом, однажды несбывшимся, но снова выросшим из ниоткуда. Эл лишь моргнул, намеренно не нарушая тишины первым. — Какое-то дежавю, — пробормотал Моги в полном смятении. Эл, пожалуй, был с этим согласен. — Ты в своём уме, Лайт?! — Ягами схватил сына за плечи, встряхнул, словно нечто подобное помогло бы Лайту перестать считать себя Кирой, как было прежде. — Даже если принять тот бред, о котором ты говоришь, за истину, согласно правилам тетради смерти… — Возможно, Лайт-кун пытается нам сказать, что стал только Третьим Кирой уже после своего заключения, и в таком случае правило тринадцати дней больше не может гарантировать его невиновность, — Эл сказал ровно то, что в данной ситуации виделось наиболее логичным, включая и вывод: — Тогда нам снова понадобится камера, в которой придётся его держать… — Я думаю, если я всё-таки Кира, я был им с самого начала, — парировал Лайт с некой… грустью? Эл весь обратился в слух, не отводил от него глаз, с каждым словом всё больше догадываясь, к чему тот ведёт: — Мы почти ничего не знаем о шинигами и их тетрадях, так что не все правила могут быть истинными или их действие можно как-нибудь обойти. — Признаться, я тоже пришёл к мысли, что с несколькими правилами тетради что-то не так, — согласился он. Итак, Лайт выбрал тактику, предполагающую открытие истины, если к ней в любом случае приходили и так; он неоднократно использовал её, потому что они с Эл были равны, потому что от них двоих почти ничего не укрывалось. Эл спрыгнул со своего кресла, шагнул ближе: — Но как Лайт-кун может подозревать, что является Кирой? Теперь нам всем хорошо известно, в чём состоит сила убивать на расстоянии. Кира сознательно вписывает имена, так что Лайт больше не скажет, что, засыпая, теряет связь с миром и становится богом смерти, — он намеренно припомнил те аргументы, которые Лайт приводил во время своего прошлого «признания». Не лишним сейчас было подчеркнуть, сколь такие теории были нелепы. — Бог смерти мог вновь отнять мои воспоминания! — воскликнул Лайт. — Ты же знаешь, что Кира способен терять их! Я… мне снятся сны, я почти вспоминаю утраченные фрагменты, я думаю, что понимаю, как выглядит мой шинигами, и все нити твоих теорий всегда вели только ко мне! — Лайт, вряд ли кошмары и переживания — повод считать себя Кирой, — вновь заговорил его отец. — Рюдзаки так и не удалось доказать твою вину, как бы он ни пытался, поскольку ты никогда, Лайт, никогда не был виновен! — В том случае, если правила на самом деле фальшивы, к чему я склоняюсь, держать Лайта под заключением правда бессмысленно, — Эл словно бы размышлял; но в голове мерно отсчитывались слова и секунды, оставшиеся до неизбежного финала этой его речи, всего этого дня. — Если он был Кирой и вновь об этом забыл — без сомнения, по своей воле, — он не начнёт убивать, пока не вернёт себе воспоминания. Ход, сделанный Лайтом, был, без сомнения, выгоден им двоим, так что Эл вовсе не собирался ему препятствовать. Лайт хотел удержать его — и он не мог отдалиться, даже если бы Лайт оттолкнул его прочь. — Вот почему я хочу, чтобы ты следил за мной не через камеры — их можно обойти, они несовершенны, — а лично, вблизи. Только ты сможешь понять, что я чувствую, и найти даже то, чего я сам не осознаю. «Как трогательно, — усмехнулся Эл про себя, но в голове один за другим промелькнули фрагменты их сегодняшнего диалога с Рэм. — И как похоже на правду. Твои чувства как Киры, Лайт, в самом деле известны лишь мне». Мгновение он ещё всматривался в лицо, безупречное в своём притворстве, и Лайт первым — будто бессильно — отвёл взгляд. — Я просил тебя не уезжать, потому что мои подозрения о моей причастности не родились в один миг. Если Третий Кира появился по моей воле или если им был я сам… Только ты сможешь остановить меня, — Лайт в порыве коснулся его плеч и снова поднял глаза, наполненные такой искренностью, в которой никто бы не смог усомниться. На секунду и сам Эл позволил себе потеряться в иллюзии, что это Лайт, не имеющий с Кирой ничего общего, просит его о спасении; ирония была в том, что он и правда собирался остановить и спасти, так что в том, чтобы сейчас видеть перед собой этого Лайта — его коллегу, его друга и кого-то большего, — не было ничего нелогичного или фатального. Ведь этот человек в самом деле существовал, когда тетради и боги смерти исчезли из его мира. И его можно было найти, вернув для него этот мир. Эл коснулся его руки, цепко сжал её, обещая себе дойти до конца и воплотить это в жизнь. Ватари в мгновение ока оказался совсем рядом, будто материализовался из воздуха, прочитав намерение Эл по его взгляду; на самом деле, конечно, они двое обсудили такое развитие событий среди ряда других ещё утром, едва Эл только проснулся, осознав себя в этой реальности. На запястьях, одном и другом, так знакомо сомкнулся металл, и Лайт просто смотрел на кольцо своего наручника не отрываясь, в то время как Эл прошептал ему на грани слышимости: — Если Лайт-кун так пожелает. Они были рядом; отныне не следовало опасаться, что Лайт снова встретится с Мисой, хотя её Рюк до сих пор оставался не слишком известной величиной. Но, пока он был здесь, играть с ним было гораздо спокойнее, и, чувствуя на руке опаляющую тяжесть их связи, Эл уже начал продумывать следующий этап. Он, наверное, мог бы поступить проще, но он хотел не иметь никакого изъяна в своём плане, он хотел воплотить свой образ с его нарастающей абсурдностью до конца, он хотел быть попавшим в ловушку и вместе с тем — тем, кто расставит свою, но уже за пределами чьей-либо видимости. «Идя за грёзами, ты упадёшь на дно», — отозвалось где-то в голове предупреждающим голосом Рэм. «Чувства всегда были предназначены только для смертных или беспросветных глупцов», — говорила она; и его очевидная принадлежность к одной из категорий нисколько не исключала, что также он принадлежал ко второй, эта дизъюнкция не была строгой. «Когда ты поймаешь его и получишь признание или неопровержимые доказательства, что ты собираешься с ним сделать?» — мягко и проницательно спрашивал Ватари, как будто давно догадавшись. «Эмоции должны подпитывать разум, — Ватари сказал это только однажды, во время продолжительного внутреннего конфликта между L и Эл, абсолютно созвучными и абсолютно не схожими гранями одной личности. Тогда было сложно понять, должен ли он вообще их испытывать — и если нет, то возможно ли разом отсечь их совсем, навсегда. — Иногда абсолютная логика не может подсказать нам правильный путь». Эл казалось, тот кризис давно прошёл, и так и было, но новый виток, в общем, был неизбежен, когда всё немыслимо изменилось теперь — и он был вовлечён и пристрастен. «Здесь, в этом деле, Рэм-сан, мне приходится действовать наугад, почти вслепую, куда больше, чем я делал это за целую жизнь». Был ли этот интуитивный подход правильным — или лишь следствием затуманенного ума? Эл в конце концов полностью отстранился от всех и всего, и реальность вернулась в исходное положение, кроме лишь вновь появившейся цепи, но внутренне — кроме волны осознания, ещё не схлынувшего, продолжавшего подниматься и циклично биться. Как сердце. «…для смертных или глупцов», — возвещал голос снова и снова. За пределами его сознания закат окутывал город.