Чувства мертвых

Франциск Аркес приходился единственным сыном королю Грахелу, и формально был наследником всего королевства. Конечно до того, как Грахел наконец-то обзаведется законными детьми, чего еще не случилось. При дворе, да и вообще в народе Франциск был известен под именем Коралл — за привычку красить волосы в смешанную краску рыжего и розового. От природы у него были серые, некрасивого оттенка вьющиеся волосы, а потому краска полностью меняла его внешность, делая из невзрачного бастарда почти настоящего принца — яркого, вызывающего, сразу бросающегося в глаза. Внешностью Коралл пошел в отца: тот же разрез глаз, такие же высокие скулы, одинаковый изгиб губ. Несмотря на свое происхождение, ведь он был рожден от фаворитки, которая умерла, произведя его на свет, Коралл был признан Грахелом, а потому к нему обращались как к Его Высочеству. Большинство людей двора за глаза называли парня: Его Незаконнорожденное Высочество или Принц-Ублюдок. По большей части так высказывались женщины. У Франциска за спиной уже стояла целая череда из женщин, которые когда-то могли называть себя его мачехами. Увы, ни одна из них, как бы ни старалась, не смогла подарить Грахелу законнорожденного сына, потому после трех неудачных попыток каждая была отослана от чужой опочивальни прочь. Брак с ними был расторгнут. Все дети у них либо рождались мертвыми, либо не успевали родиться вообще. У последней жены, Катрины, дочери одного юго-западного высокого владыки, родилась девочка, но едва ей минул год, как она заболела чахоткой, подхваченной от няньки, до последней скрывающей свое заболевание. Едва начавшая жизнь малютка трагически скончалась, а нянечку, обязанную смотреть за ней, прилюдно казнили, а после казни брак с Катриной, так же как и со всеми, был расторгнут. Обозленные общей неудачей женщины решили пустить едкий слух. У Грахела почти за тридцать лет не рождалось здорового или живого потомства. Только Франциск был его живой удачей. Но был ли это действительно его сын? Этот слух, словно ледяная вода, стал предметом рассуждений на протяжении практически полугода, и попортил Франциску немало крови и нервов. В конце концов, желая отвязаться от навязчивых бывших жен, Грахел сообщил, что на него якобы наложено проклятье завистливыми женщинами, что он не способен зачать женщине дитя, и поэтому все трое было поспешно отосланы из замка. Пожалуй, это было единственное решение, которое принесло Франциску облегчение, пусть и делалось совсем не для него. Грахел по натуре являлся человеком недурной, крайне привлекательной внешности, склоняющим к себе и с харизмой, а потому многие женщины желали подмять такого мужчину под себя, тем более что после внезапной кончины Савада, за ним стояло все королевство. Только вот незадачливый юноша-бастард все портил присутствием, и как бы они ни старались выйти замуж за Грахела и родить ему законных детей, Коралл мешал им. Грахел, несмотря на распутство, своего первого сына определил как наследника-регента на случай, если у него родится законный ребенок. По его указу до совершеннолетия законного наследника, ни мать, ни брат, ни кто-либо еще не имеет права сидеть на троне, кроме Коралла. Именно поэтому, когда Коралл проходил мимо, женщины готовы были наброситься на него и съесть живьем. Только никто из дворцовых красавиц и слыхом не слыхивал, что вся власть, данная Франциску, являлась номинальной. Он никогда не участвовал в советах. Он не знал о том, сколько денег в казне и каким образом она полнится, обеспечивая королевскому двору роскошь и любой каприз. Коралл не имел понятия, с какими из иностранных людей Стальи состоит в союзе, а с кем - в натянутых отношениях. Любая политика, внутренняя или внешняя, напоминала глухую стену без дверей и окон, из-за которой даже не было слышно чужих голосов, а Франциск, не теряя надежды, все стучал в эту стену, стараясь напомнить о себе. За все годы его жизни с самого раннего детства и до сегодняшнего дня Грахел никогда не был образцовым родителем. Он только издал указ о признании юноши членом королевской семьи вопреки статусу по рождению, во всеуслышание объявил его регентом, да несколько раз открывал для него двери в любые уголки замка. Коралл никогда не хотел власти, и никогда не имел ее, но именно из-за поступка собственного отца чуткий и внимательный юноша без злых умыслов в голове, всегда попадал под удар. И всегда выходил почти без травм. Однажды один из сынков какой-то молодой овдовевшей княжны, набросился на Франциска прямо в королевском саду с претензиями, мол, де, он мешает его матери подняться на вершину чужого обожания. После небольшой потасовки, Коралл оказался окунутым в небольшом фонтане из мраморного камня, а тот все не унимался, даже брыкаясь в руках солдат, которые прибежали на шум и разняли парней. И эта потасовка была еще не самым худшим из того, что с ним происходило. Франциск поспешно поднимался по ступенькам. Он опоздал на завтрак, но выглядел безупречно, как и требовал от него дворцовый этикет. Только что он узнал, что король тоже отсутствовал на завтраке, и наверняка появится ближе к обеду. У высоких дверей королевской опочивальни, где король мог найти свой собственный покой, стояли два стражника с копьями. Франциск прошел мимо, не обратив внимания на двух рослых, закованных в латы мужчин, и толкнул двери обеими руками. Грахел сидел у окна в богатом кресле, в полбока к входной двери. Юноша, что расчесывал его волосы, был одет настолько целомудренно, что плотные и жесткие рукава мантии оголяли лишь его кончики пальцев, а воротник был застегнут под самое горло. С другой стороны, девушка, что вульгарно сидела на широком подлокотнике и очищала тонкими пальцами виноград от кожуры, оставалась практически без одежды. Ее длинное просвечивающее одеяние оголяло одно хрупкое белое плечо и женские пышные формы, а широкого кроя штаны были спущены так низко, что при приближении, можно было рассмотреть полосу интимных нижних волос. В Стальи всегда существовали не только нормы поведения, но и норма одежды. Мужчины и женщины никогда не должны были оголять свою грудь, лодыжки и живот, но Грахел, любящий не только касаться обнаженного женского тела, но и видеть его, закрывал глаза на половое равенство. Для него мужчине считалось вульгарным распахнуть ворот слишком сильно, а вот женщина, считающаяся по праву его любовницей, могла находиться подле него едва ли в обнаженном виде, как сейчас. Франциск закрыл двери и приблизился. Слуга, ухаживающий за волосами Грахела, был всего лишь тенью, все внимание короля было приковано к девушке, из рук которой он с удовольствием ел виноград. — Отец. Грахел бросил на сына один небрежный взгляд и сокрушенно вздохнул. — Я ведь говорил. Не пройдет и часа, как кто-то немедленно захочет меня видеть. Если бы это был не сынок, это был бы кто-то из министров или просителей. Девушка не удостоила Франциска и взглядом. Отложив блюдо, она скрестила руки на груди, выражая крайне недовольный вид, и капризно сказала: — Отошли его. Грахел не потребовал уважения или извинения. Какая-то наложница по статусу была бы много ниже принца в любом другом королевстве, но не здесь. Грахел с большим наслаждением ухватился бы за очередную юбку и спрятал бы под ней голову, чем стал бы смотреть на беду собственного сына, не говоря уже о том, чтобы помочь отпрыску справиться. Король ухмыльнулся и повернулся к принцу. — Я немного занят. Что тебе нужно? Лицо Франциска осталось беспристрастным. Любая фаворитка заведомо ненавидела его, но натыкалась на равнодушие. Франциск так утешал себя: девушек много, а сын у Грахела всего лишь один. Пока что. Тот факт, что каждая новая подстилка была Грахелу дороже, юноша предпочитал забывать. — Я хочу поговорить с тобой наедине. Девушка издавала невнятный рассерженный звук. Ее щеки стали красными от гнева. С самого утра Франциск знал, что не уйдет, и будет упрямиться до тех пор, пока отец не выполнит его просьбу. — Это может подождать. Я плохо спал, — миролюбиво сказал Грахел и повернулся к девушке. — Ну же, прелесть, не сердись. Покорми меня. Девушка надула губы. — Он все еще здесь, вот отошлешь его и покормлю! Грахел рассмеялся. Юноша сдвинул брови. — Это не подождет. Но и не займет много времени. — Говори здесь и сейчас. — Это не для лишних ушей, — с нажимом проговорил юноша. — Дай мне пару минут, и я оставлю тебя… в покое. Грахел закатил глаза. Он уже понял, что пытаться отослать Франциска бессмысленно. Нравный парень был упрямее любого барана, лишь бы получить желаемое. В детстве принц учился верховой езде, фехтованию, языкам, грамоте и этикету, учился игре в шахматы, каллиграфии, писанию, поэзии даже искусству любви. Последний урок был с треском провален, когда десятилетний мальчик с криком выбежал из спальни с элитной проституткой, оседлал лошадь и на ней же сбежал в королевский парк, где его не могли найти до самой ночи. Он наотрез отказался учиться телесной любви и ублажению женщине, и так продолжалось почти полгода, пока Грахел не сдался воспитать из своего сына настоящего мужчину-самца, как воспитывали и его самого. До восьми лет Коралл никогда не встречался с отцом. Лишь по достижению восьмилетнего возраста мальчик был представлен ко двору, где его рассматривали тысячи людей, словно товар. Пообщавшись с мужчиной, на которого все смотрели с обожанием, но который тогда был лишь братом короля, Франциск быстро смекнул, на что способен и на что не способен его родной пращур. Поэтому с самого детства Грахел предпочитал уступать сыну во всех капризах, лишь бы тот поскорее убрался с глаз долой, и не напоминал о себе. Хорошо живет, тепло спит и сытно ест, казалось Грахелу, что еще ему нужно? Но нет, каждый раз находилась причина, по которой они виделись и говорили. Но с каждый годом эти встречи затягивались, становились все чаще, разговоры длились дольше, а нервы нового правителя становились все более натянутыми. Услышав, что Франциск желает остаться с отцом наедине, наложница резко сказала: — Я в таком виде только перед королем нахожусь. Ты, бастард, хочешь выслать меня за двери, чтобы опозорить! Опять лишаешь своего отца права на счастливую жизнь! — Закрой рот. — Франциск! Юноша невольно сжал кулаки. Слуга, занимающийся волосами его отца, кинул на Франциска один короткий взгляд, в котором выразил свое искреннее сожаление. — Ты королевская особа или сын дворовой шлюхи? Как смеешь ты говорить с любовницей короля? — А ты, король! Как любовница короля может так отзываться так о твоем сыне? Грахел повел бровью. — А что, она сказала неправду? Ведь ты бастард. Когда чужие языки напоминали юноше о его незавидном происхождении, Франциск не злился и даже не реагировал. Но всякий раз, когда отец подтверждал это, растягивая ненавистное слово в сладкой улыбке, опуская юношу все ниже и ниже, на ступень, где он, по общему мнению, должен был находиться, что-то в груди сильно спирало от боли. Грахел лениво продолжил: — Франциск, я тебя признал, но нет еще той бумаги, согласно которой, ты мог бы быть законнорожденным. Возможно, она будет подписана только когда умру я и твоя тетка Ферида, и судя по всему, ты каждый день мечтаешь об этом. Франциск искривил рот. — Это неправда, и все это знают. Все что я желаю, это лишь твоего признания. — Я тебя признал, что дальше? Почему ты не живешь спокойно? Почему каждый день маячишь перед глазами? Я и так дал тебе жизнь, за которую люди готовы убивать, а ты все недоволен и недоволен, чего-то требуешь и продолжаешь капризничать. Тебе уже пятнадцать, пора взрослеть. Юноша обозленно процедил сквозь зубы: — Мне семнадцать. Пренебрежительный, несерьезный тон отца и высокомерный взгляд фаворитки, которая годилась разве на то, чтобы вытирать ею особенно грязный участок пола, выводили юношу из себя. Он и сам не хотел находиться рядом с отцом лишней минуты. — Ты даже не помнишь, который год мне исполнился! Люди готовы убивать не друг друга, за такую жизнь, а меня за мое положение, вот что они готовы сделать! — Франциск повысил голос. От ярости его дыхание стало тяжелым.- Я хотел спросить тебя, что с тем человеком, который едва не убил меня?! Увы, потасовка, где стражники успевали разнять дерущихся, считалась несущественной. Куда хуже были действительно настоящие покушения. Уже не один раз Франциска травили мышьяком, нападали на него в коридорах. Однажды на него даже плеснули кислоты, едва не попав на лицо, однако в тот раз неудавшийся убийца слишком поспешил. И пусть едкая шипящая жидкость разъела одежду и обожгла кожу, большая часть попала принцу на лодыжку, и он почти не пострадал, пусть ему и пришлось возвращаться в замок к лекарю, на руках у ближайшего стражника. Вот и четыре дня назад он столкнулся с убийцей прямо в коридоре у кухни, где тот размахивал огромным сверкающим ножом для разделки мяса. Франциск и сам удивлялся своему везению, ведь даже на этот раз покушение было неудачным. Только несколько прядей волос оказались чуть короче, чем слева. Когда убийца захотел ударить его лезвием по глазам, Франциск резко увернулся. Край лезвия оцарапал ему кончик уха и отрезал волосы. Грахел остался невозмутимым. С легким вздохом сожаления, он сказал так же небрежно. — Я бы сразу сообщил тебе, если бы он сознался. Да только тот до конца не дожил. На второй день пыток этот человек откусил себе язык и умер от кровопотери. Коралл приоткрыл губы. — Как?.. — Молча, Франциск. Молча. — Он ничего не сказал перед смертью? Такого человека явно не было в замке, он не мог сам догадаться напасть, кто-то его надоумил, — не унимался юноша. Грахел стал раздражаться. — Какая теперь разница, если он мертв? Может быть, это некроманты, которые хотят свергнуть меня, а из тебя сделать марионетку, откуда знать?! Может быть, те колдуны, или ведьмы, прокляли меня, чтобы ни одна прелестница не родила от меня, кроме твоей шлюхи-матери! Или кем она там была! А что до покушений на твою жизнь, я тебе предоставил и человека, который будет пробовать еду, и двух телохранителей, по совету твоей тетки, которую ты, кстати, так и не поблагодарил. Разве ты пользуешься ими? Ты ходишь везде один, отослал их, так не жалуйся мне на то, что я не слишком удивлен. Ты сам не беспокоишься о безопасности своей жизни. — Так может быть, лучше ты отменишь приказ? — разозлился юноша. — Или хотя бы сделаешь вид. У меня нет той власти, о которой все думают. Роди ты уже наследника, хоть двух, хоть трех, сколько угодно, и их посади на трон. — Тогда покушаться будут на них, — лениво сказал Грахел, даже не задумываясь о собственных словах. Его сильная рука скользнула под полупрозрачное одеяние фаворитки, и Франциск, не в силах смотреть на эту пошлость, отвернул лицо. — Хуже тебя отца просто нет.