Чувства мертвых

В этот светлый день по случаю начала второго месяца весны, что оставалась холодной и промозглой, состоялся праздник, но вместо представления в душном помещении театра без окон, король и высокие господа решили найти развлечение на Кровавой Арене. Франциск, как королевский отпрыск, не мог проигнорировать данное мероприятие. Его отсутствие немедленно бы подняло волну негодования, и испортило их и без того натянутые отношения с Грахелом. Шагая между свободных трибун вслед за отцом и тремя его фаворитками, составляющими новую свиту, Франциск старался не смотреть на большое поле, огражденное крепким стальным забором, без единого просвета, чтобы главному актеру кровавого представления не могли помочь извне. Подобрав подол богатого наряда, Грахел занял главное высокое место рядом с судьей, бывшего легальным спонсором данной арены. Он же и поставлял главных актеров для чужого развлечения. Франциск сел по правую руку от отца и откинулся на спинку узкого, но удобного мягкого сиденья. Благодатное светлое небо без единого облачка предрекало хорошую погоду, а оттого — прекрасное настроение. Свита короля все проходила и проходила, люди за людьми занимали свои места, кто-то пришел с виночерпием, не в силах отказать себе в алкоголе даже сейчас. Один из юношей, в белоснежной рубашке и узком мужском корсете, со смоляными волосами, прошел мимо и сел подле матери в развязную позу. Он закинул одну ногу на лодыжку второй, на его губах сверкала мягкая, но порочная улыбка. Франциск бросил на него один короткий незаметный взгляд, чтобы после вернуть внимание к пустой арене. Одна из девушек оказалась подле Франциска, и хотя с ее места вся арена была, как на ладони, девушку не устроило положение. Она изогнулась и положив пальчики на собственный подлокотник, сладко позвала: — Ваше высочество. Франциск повернул голову на голос и узнал ее. Именно эта девушка, будучи почти обнаженной, сегодня кормила его отца виноградом с рук. Франциск не знал ее имени, да и не желал знать. Принц только пытался вновь не вернуть взгляд к юноше, сидящему несколько дальше от него рядом с матерью и внимательно слушающего ее слова. — Да? Девушка сладко проговорила: — Не будет ли Вам угодно поменяться местами? Франциск холодно усмехнулся. Он сидел по правую руку отца, занять это место, означало, встать на одну ступень либо с самим наследником, либо с законной супругой. — Нет, мне не будет угодно. — Что Вы потеряете, если просто сядете в другое кресло? — Фаворитка хлопнула ресничками. — Самоуважение. Хватит с меня с утреннего разговора с Вами. Девушка осклабилась и села обратно. Следующие ее слова услышал только Франциск. — Проклятый бастард, сын портовой шлюхи. Не представляет из себя ничего, всякий слуга смеется ему в спину, а он продолжает делать вид, будто его честь такая же, как у короля. Она никогда таковой не будет, в любых глазах, ты всего лишь ошибка нашего благородного правителя, и лишь его милостью не прислуживаешь кухаркам и поломойкам. А смеешь еще задирать нос. — Закрой пасть. Девушка выдохнула от ярости. — Твой отец обо всем узнает, все обо всем узнают. Ты никогда не станешь наследником, никто не позволит тебе, бастарду, иметь власть. Если такое случится, каждый из нас перережет горло или себе, или тебе. Будь готов, что ночью ты захлебнешься в своей крови! Грахел, услышав гневные возгласы, повернул голову. — Что происходит? — спросил он миролюбиво. Он всегда вмешивался в чужие разговоры мягким и добросердечным тоном. Девушка обреченно выдохнула. — Любовь моя. Я так хотела к тебе быть ближе, как мне и полагается. В конце концов, не мало ли раз мы с тобой пытались… зачать…. Но твой… твой сынок не хочет тебе счастья. Он не пускает меня к тебе. Похоже, он желает, чтобы ты прожил всю жизнь одиноким и никем не принятым. Грахел сдвинул брови и улыбнулся. — Франциск. Разве этикет не учит, что господин должен уступить госпоже место, если она того хочет? Пусть ее слова были полны лжи, пусть ее голос сочился ядом, смешанным с медом, за годы такого отношения, Франциск слишком закостенел. Что-то внутри него было тверже камня и крепче, чем железо. Что-то, что не сломали бы насмешки и не разъел бы яд. — Если какой-нибудь плешивый осел захочет ее тела, ты задашь себе этот вопрос? — Неудачный пример, мой дорогой сыночек. — Я принц. Бастард, незаконнорожденный, но принц. И это мое по праву место, я не стану уступать его твоей однодневной шлюхе. Девушка снова яростно выдохнула. — Как ты смеешь?! Франциск хотел уже ответить нечто резкое и язвительное, как прошедший мимо человек поклонился королю. — Добрый день, ваше величество. — Барон Лесной Пепел? На их земле только королю дозволялось открыто иметь наложниц или любовниц в браке, в виду того, что королю всегда необходимо продолжать род, неважно, каким способом. Именно поэтому никто из храмовников ни одного раза не назвал Франциска ошибкой королевской молодости. Но такая вольность позволялась только королю. Для остальных людей в королевстве любые отношения, кроме одобренного храмами брака между мужчиной и женщиной, порицались. Они не были под строгим табу, но о них было совершенно не принято говорить в приличном обществе. Большая часть людей осуждала тех, кто вступал в сексуальную связь, будучи не в браке. Стоит ли говорить о том, как по чужой морали били такие заведения, как элитные или дешевые бордели. Были осуждаемы и люди, любившие свой же пол. Но если шедшие за руку или живущие вместе прелестницы или разнополые пары вызывали легкое недоумение и находились любые оправдания их сожительству, то двоих юношей могло ждать всеобщее осуждение, и даже рукоприкладство. Это если в низких ярусах города, а вот в высшем обществе мужеложство приравнивалось к извращениям или и вовсе преступлению вроде растления ребенка или скотоложства. Франциск никогда не знал, в какой момент его судьба переломилась, и он свернул на эту дорожку полную осуждения, порицания и всеобщей ненависти. Может быть, это была его настоящая природа, а может быть, из-за ненависти к его статусу, он боялся заводить отношения к девушкой - об этом не знал даже он сам. Если бы его нить не переплелась с другой нитью, он наверняка не дожил бы до своих лет. За годы, что он провел в постели с мужчиной, выучили его такой скрытности, которой позавидовал бы любой хищник. — Я могу узнать, кто сегодня выйдет на арену? — Молодой человек обратился к судье, сидящему рядом с королем. Спрашивать со своего места было неприлично, поэтому он встал и приблизился. Судья почесал подбородок под платком. — Кажется, какой-то насильник, посмевший посягнуть на дочь своего собственного господина. У девушки, по словам знахаря, множественные травмы определенного характера, так что… я осудил его сюда. Насильникам не место среди порядочных людей. Девушка-фаворитка громко хмыкнула, не то соглашаясь, не то споря с этим высказыванием. Тот самый юноша с похотливой улыбкой, Лекер Лесной Пепел, которого звали опиумным бароном за легкое пристрастие, медленно поклонился судье. — Благодарю за пояснение, ваша честь. Франциск невольно поднял голову и посмотрел на барона. Высокий. Жилистый, с красивым лицом, высокими скулами и проницательными глазами, Лекер являл собой эталон красоты их времени и общества. Многие говорили о нем: повезло родиться в нужное время, в нужном месте. Если бы он родился с такой внешностью у низших слоев, то красота непременно открыла бы ему путь далеко наверх. От оруженосца и виночерпия, до рыцаря, о которых бы мечтали все высокие благородные дамы. И ни одна не добилась бы его расположения. Ведь именно с ним Франциск свернул «не туда». Мать Лекера, баронесса Амфара Лесной Пепел происходила из древнего рода баронов, такого же древнего, как и семейство Аркес, коему принадлежал Франциск и все предки до него. Их титул был заслужен тем, что некогда пара явилась в чуждые земли, и построила дом на сожженном участке леса, над которым все еще кружил пепел. Так они и стали зваться Лесным Пеплом. А чтобы утвердить этот род, воздвигли себе флаг: на белом полотнище черный сожженный лес и серые хлопья снега. Лекер не знал, кем был его отец, и рос под опекой матери и нянек до тринадцати лет, пока не был представлен ко двору Савада, и не познакомился с Кораллом. Лекер обратил взгляд на принца и опустил подбородок. — Ваше высочество. Всякий раз, когда он обращался к нему по титулу, в его голосе звучало то уважение, которого Франциск больше не слышал ни от кого на свете. Лекер улыбнулся и, развернувшись, прошел обратно к своему месту. Его появление разрядило обстановку. Грахел, позабыв о конфликте, вернулся к разговору с судьей, где с жадным интересом выпытывал у мужчины все подробности разбирательства над насильником. Тем временем прогремели трубы, вышел церемонимейстер и объявил громким голосом о начале божественного суда. Так кровавое зрелище предпочитали называть на людях, но Франциск не смотрел на арену и не обращал внимания на пышущую злостью девушку. Его мыслями полностью завладел молодой барон. Нельзя сказать, что юноши влюбились с первого взгляда. Двое мальчиков привыкали друг к другу очень долго, ссорились до дуэлей, после которых Лекер, стыдливо ухаживал за Кораллом, ведь последний всегда отставал на целый ход. Однажды самому принцу пришлось ухаживать за бароном, после того, как в порту тот неудачно высказался об одном не слишком хорошем моряке. Рослый мужчина не стерпел оскорбления от надушенного мозгляка и немедленно потребовал кровью ответить за свои слова. Мало кто из людей помнил тот день и ту дуэль, буквально за честь и уважение. Лекер никогда не пускал все на самотек и всегда с умом выбирал противника, но хмель и самовлюбленность сделали свое дело. Один резкий выпад длинной изогнутой шпаги моряка, и Лекер, откинув голову, оказался сражен. Юноша потерял равновесие и, прижимая ладонь к страшной ране на щеке, без страха смотрел на человека, нависшего над ним с клинком. Если бы не Франциск, вдова Амфара осталась бы бездетной. Лекер проиграл тогда, и длинный изогнутый тонкий шрам, через скулу и край рта всегда напоминал ему и окружающим об этом поражении. Шрам, от которого воротили носы уважаемые лорды, никогда не участвующие в дуэлях с грязными портовыми моряками. Увечье, которое для них считалось позором на всю жизнь, Лекер носил с гордостью, и оттого косая изогнутая полоса добавляла ему очарования и красоты. На арену вывели человека в старых одеждах желтоватого цвета, и толпа, пусть и не бурно, но поприветствовала его. Франциск откинулся на спинку, чтобы не смотреть слишком внимательно на зрелище, и предпочел погрузиться обратно в воспоминания. В тот день он спас Лекера от гибели, и убедил моряка не убивать этого хвастливого наглого парня. Он говорил много и уверенно, что гордому человеку не пристало доказывать честь убийством мальчишек, что Лекер и так получил свой урок на всю жизнь, что шрам останется с ним навсегда, и будет клеймом, от которого не избавиться благородному лорду. Лучше оставить его жить с этим позором, чем убить. И моряк, поверивший в благородность своих действий, плюнул на пол и не стал добивать противника. Франциск на собственных руках принес Лекера обратно в замок, и уже оттуда поручил его королевскому лекарю Мэлю. Эта дуэль была поворотной, ведь Франциск сам не понимал, почему он вступился за опиумного барона. Они не были слишком близки, просто им нравилось общество друг друга, хотя бы потому, что Франциск не осуждал чужой образ жизни, а Лекер — никогда не относился к нему с презрением. После той дуэли Лекера с моряком все изменилось. Прямая тропа неласковой жизни, по которой с рождения шагал Франциск, внезапно прервалась, превратившись в две развилки. С одной стороны благочестие, верность нормам и морали, правильный путь всякого гордого мужчины, настоящего мужчины, как говорили люди. А с другой — любовь. Одна, настоящая первая и единственная любовь. Тогда, с этой развилкой, судьба преподнесла им сюрприз, от которого испугались они оба. И Франциск, сквозь страх быть раскрытым, сквозь страх быть отвергнутым вновь, быть казненным за мужеложство, свернул на ту тропинку, где мог быть искренне любимым. Через пару лет после знакомства и трех месяцев после неудачной дуэли, Лекер и Франциск больше не смогли расстаться. Или даже видеть партнера с кем-то другим. Церемонимейстер что-то говорил, обращаясь к народу, перечислял грехи и поступки осужденного, под молчаливое согласие толпы. Затем он бросил осужденному человеку оружие: крепкую, но тупую палку. Церемонимейстер ушел с арены, а затем палач потянул рычаг и открылись клетки, предвещая страшную смерть для осужденного человека. Франциск медленно повернул голову, чтобы посмотреть на Лекера и увидел, что тот, держа мундштук в пальцах, так же смотрит и на него. Их взгляды встретились.