Чувства мертвых

Лекер смотрел на него внимательно и пронзительно, а из его губ, похожих на розовые лепестки чайной розы, плыл белый дым от смеси, которую он курил. Ни один человек во всем королевстве не знал о том, что между сыном баронессы и бастардом Грахела было что-то кроме дружеских отношений. За закрытыми дверями из лучшего друга Лекер превращался в того, кем он был на самом деле. В страстного, верного и единственного любовника принца Франциска. Двое юношей очень хорошо скрывали ото всех свою влюбленность, и даже намеком не смели показать, что являются партнерами в постели. После того, как повязки Лекера были сняты, он смог вернуться во двор. И пусть многие люди посчитали его уродованным, бракованным, Франциск еще никогда не видел, чтобы шрам добавлял мужчине такого очарования. И никогда принц не забывал о том, как именно они сблизились после знакомства. Ни в детстве, ни в юном возрасте, у него не было свиты: лебезящих, лживых друзей; свиты, к которой бы он прислушивался; свиты, которая бы вызывала восхищение. Он был один — без друзей, без помощников, без советников, без опоры, и путь зачастую это вызывало жгучую боль в груди, Франциск смирился с таким положением вещей. Что-то каменело в нем, несмотря на внешнюю мягкость, и после очередного покушения, оскорбления в спину, после презрительных взглядов, Франциск научился не доверять окружающим людям. Кроме одного. Лекер проявлял интерес и исчезал так же быстро, как появлялся, самостоятельно не позволяя к себе привыкнуть. Они перекидывались дежурными фразами, после чего не разговаривали, и лишь после одного инцидента Франциск решил со страхом и риском открыть ему свое сердце, надеясь на чужую отдачу. Тогда на него напали уже в третий раз. И пусть звон стали наполнил всю округу, от небольшого сада до арены, ни один из стражников не поспешил разобраться, в чем дело, а закричать и позвать на помощь Франциску не позволяла гордость. Он принц. И сможет постоять за себя. Никто не посмеет безнаказанно нападать на него. Тогда сталь противника в жуткой маске, отвлекающей внимание, больно ужалила его в предплечье, разорвав белоснежную рубашку, и рука немедленно ослабла. Франциск ощутил онемение, но не желал слишком сильно уж обращать внимание на порез. Противник, трусливо скрывающий лицо, не стал нападать дальше, а наоборот, отодвинулся и вытянул саблю вперед. Из-под маски донесся смешок, а затем слово: — Прощайте. Франциск осклабился. Но не успел он сделать и пару шагов, как его сабля выпала из руки. Онемение распространилось ниже, к запястью, залитому кровью, и выше, к плечу. Дышать стало тяжело с каждым вдохом, голова закружилась. Ватные ноги перестали слушаться, и юноша упал на колени перед своим противником, пытаясь хотя бы ровно дышать. Резкий выпал прочертил тонкий порез от живота до ключицы — тонкий, и почти незаметный, как завершающий узор, и Франциск невольно сплюнул кровь. От пореза на груди стало горячо и больно. А что было потом, он не помнил. Помнил только, что даже после этого нападения, ему удалось выжить. Принц не знал, сколько времени прошло с того вечера, когда он упал навзничь на холодный асфальт, мысленно прося небеса, или бога, или кого-нибудь еще придти ему на помощь. Может быть, его молитвы были услышаны. И пусть он всем сердцем ждал помощи от отца, к нему на выручку пришел тот, кто был лучше, чем Грахел. В глазах Франциска все расплывалось, и все же смутно он увидел фигуру на стуле, возле окна. Солнечный свет падал на приятное лицо, черные волосы сверкали драгоценным обсидианом, а длинные когтистые пальцы то и дело подносили к губам изящный мундштук. Франциск потянул носом воздух. Сладковатый маковый дым, мужские духи, присутствие рядом кого-то, такого же сильного, как и он сам. Франциск с трудом заставил себя открыть глаза снова, и увидел, что тот человек, что находился рядом с ним, был небезызвестный Опиумный Барон. — Го…господин Лесной Пепел? Лекер, до того задумчиво глядящий в окно, повернул голову. — Ваше высочество. Франциск не смог говорить дальше. Сухость в его горле не дала ему произнести и слова. Лекер отложил мундштук в сторону и спросил: — Хотите воды? Франциск судорожно кивнул подбородком, почему-то веря, что этот человек не станет издеваться над ним. Лекер налил чистый стакан воды, добавил в нее даже льда, а затем присел, и позволил себя обхватить рукой за плечи, чтобы человек на постели напился. Франциск сделал последний глоток и отстранился, намереваясь снова лечь, как вдруг почувствовал, что чужой рукав ласково касается его рта, промокнув капли воды. Подобного жеста заботы к нему не проявлял даже дежурный слуга, приставленный одевать и раздевать его. Лекер отнял руку и поставил стакан на небольшой столик. — Что Вы здесь делаете, господин Лекер? — только и смог выдавить Франциск, предпочтя не обращать внимания на этот достаточно заботливый жест. Мало ли, вдруг это попытка его обмануть. — О, я… всего лишь ухаживаю за Вами, ваше высочество. Неизвестно, что именно толкнуло Франциска задать следующий нелепый вопрос: — Зачем? Но ответ, который последовал после долгого задумчивого молчания, поразил его еще больше: — Потому что я так хочу. В то утро Лекер рассказал без прикрас, что сталь того убийцы в маске была смазана ядом. Как барон случайно оказался рядом, как определил степень тяжести чужого отравления, ведь яд моментально попал в кровь. Как он сам притащил тело принца к королевскому лекарю, и как сам решил великодушно поделиться своей кровью после кровопускания. — Вы… Вы позволили Мэлю перелить мне Вашу кровь? Лекер изогнул губы в неловкой улыбке. — Да. — Зачем? — Потому что я так захотел. — Зачем? — Я так хочу. Я так хотел. Франциск не мог поверить этим словам. Это была уловка, чтобы заставить его потерять бдительность; уловка, чтобы нанести удар в спину, а потому, после того, как Лекер раз десять повторил эту фразу, Франциск впал в тихую ярость и велел ему убираться прочь со своими низменными желаниями быть благородным спасателем. — Убирайся вон! Вон! Лекер не сдвинулся с места. Только опустил наглый взгляд, улыбнулся и покачал головой. — Вы ведь не хотите, чтобы я уходил, правда? Кто еще так подаст Вам стакан воды. — Уходи… — Но Вы же не хотите этого. Стоит ли отрицать очевидное. Франциск сжал зубы. — Что тебе нужно? Ты решил свести меня с ума, чтобы я отказался от престолонаследия?! Убирайся! — Мне не нужны Ваши титулы, престол и положение. — Тогда что?! Лекер пожал плечами, а затем встал и пересел обратно в кресло. — Ничего. Я делаю это не ради выгоды, а просто потому, что так хочу. Вам бы тоже поучиться делать то, что хочется. Например, найти друга в моем лице. Вы так не считаете? Франциск задохнулся от такой наглости. Как умело Лекер прикрывался благородством. И все же… все же…. Франциск слабо сказал: — Да. Так он решил довериться один раз и навсегда, и ни одного дня Лекер не дал усомниться в себе. Он был мягок, чуток, мудр и хитер, он со временем стал больше, чем просто другом. Партнером в спарринге, составляющим периодически окружение принца на мероприятиях. Сегодня на арене он решил сидеть с матерью, но Коралл знал, что как только настанет ночь… Лекер не отойдет от него ни на шаг. Как все ночи до этой. Как и в ту ночь, когда Франциск вернул долг, и принес Лекера из порта к тому же лекарю с просьбой помочь бедному барону, который не рассчитал силы. После этого сам Франциск ухаживал за ним. Тогда-то Лекер в один из дней, задал вопрос, почему Коралл вечно ему поддается в дуэли, ведь фехтует он куда лучше, чем барон. Тяжелая жизнь, полная опасностей, научила Франциска быть очень осторожным. Тот обозленный моряк, которого оскорбил надушенный барон, бил, не щадя, со всей силы, не глядя на статус и возраст своего противника. А Франциск никогда не бил в полную силу. Никогда. — Ты боялся меня поранить? Коралл, густо покраснев, отвернулся к стене, и пробурчал что-то тихое, о том, что он вовсе не поддается, а просто сильно волнуется. Сколько бы ни было с другом дуэлей, он никогда не заставит себя ударить его. — Что-что? — Лекер наклонился, не расслышав. — Что ты сказал? Коралл ощутил, как у него напряглась спина, и отрывисто сказал: — Ничего. Но барона не устраивал такой ответ. Немного помолчав, он стал бессмысленно болтать о том, что у него даже клинок не самый дорогой и не самый новый, куда ему тягаться с лучшей рапирой самого принца, так почему же Коралл все еще лжет ему, не желая говорить правду. И пока Коралл молчал, придумывая, как бы ему ловчее перевести тему от столь навязчивых вопросов, Лекер навис над ним, уперся руками в подлокотники кресла и их губы соприкоснулись. Это был первый осторожный и неловкий поцелуй для них обоих, так что после его мгновения двое молодых людей так и смотрели друг другу в глаза, боясь чужой реакции. И неизвестно, кто боялся ее больше: Лекер, проявивший инициативу, или Коралл, уже давно любивший наглого и дерзкого в речах и делах опиумного барона, который вопреки правилам, всегда одевался вульгарно, и вызывал раздражение у самого Грахела. Неизвестно сколько прошло времени, но на губах Франциска так и осталось ощущение этого чужого прикосновения, и влага поцелуя. Первого поцелуя. — Ты меня поцеловал, — сглотнув, прошептал Коралл. Это было мягко и нежно, как к уже давно возлюбленному. Лекер прикрыл томные темные веки. Внешностью он походил на соблазнительного вампира из новых сказок: бледная кожа, черные волосы, непременно длинные и острые ногти, пара выступающих клыков и темные круги вокруг красивых, ярко зеленых хищных глаз. Но он не был вампиром. Всего лишь очень привлекательным парнем с густым лукавым голосом и наглой натурой. — Да, так и есть. — Лекер подтвердил, стараясь скрыть в голосе волнение и страх. За такое… могли сразу вздернуть. Если бы Франциск не поддался ему, если бы он не ступил на ту развилку, где была любовь, он ни за что не простил бы его. — Что, презираешь меня? Ну, вызови на дуэль, только обещай не поддаваться. — Зачем ты это делаешь? — Уж лучше одна жизнь с таким как ты, чем тысяча — без тебя, — сказал Лекер, и Франциск навсегда запомнил эту фразу. Никто не признался бы ему в любви искреннее, чем Лекер в тот день. — На что это похоже? — На увлеченность, свойственную всем людям нашей ступени. Но мы не имеем права поддаваться этому пороку. Ты не боишься последствий? — Я же рискнул сейчас. Жизнь слишком коротка, чтобы думать о том, что скажут другие. Для кого-то это порок, а для меня — естественность. Коралл опустил глаза, размышляя некоторые секунды. Он оперся руками в плечи Лекера и, оттолкнув его, нервно встал с кресла. Дрожь от этих слов распространилась по всему телу. Если Лекер такой, если он хочет быть с ним… Единственный человек, который так явно и без страха, выразил свою увлеченность им, бастардом, которого, наверняка, презирали даже слуги. Франциск повернул голову и тихо сказал: — Рискни еще раз.