Чувства мертвых

Коралл нахмурился. Никто не смел обвинять принца в подобных низостях. И никто не смел называть его так прямо в глаза. Лекер надменно приподнял бровь. В его груди поднималась слепая злоба. Характером Франциск был мягок и податлив, если дело касалось какой-то бытовой мелочи, но сердце Лекера болело за того, кого он любил. — Что за вздор ты мелешь? Снова напился абсента, в голове помутилось? Посмотри еще раз, с кем ты говоришь. И выплюнь свой язык прямо сейчас. — Лекер лениво положил руку на эфес своей рапиры. Для человека, незнакомого с бароном, это было незначительное движение, но каждый, кто имел дела с ним, знал, что это, ни что иное, как настоящий предупреждающий жест. Но надменный Гранатовый Владыка даже глаз на оружие не опустил. — Свои мелочные пафосные намеки оставь при себе, пепелок, — сказал он и облизал губы. — Наверное, я Вам помешал, Ваши языки еще не соскучились друг по другу? Франциск сделал шаг вперед. — Казнить сейчас или до утра оставить тебе жизнь? — холодно спросил принц. Граф рассмеялся. — Тише-тише, Ваше Незаконнорожденное Высочество! — воскликнул юноша, подмахивая руками. Лекер, услышав это унизительное обращение, сжал эфес крепче. Солен стоял меньше, чем на расстоянии протянутой руки, один стремительный выпад, и у Гранатовых Графов больше не будет наследника. Но он был слишком уж видной фигурой при дворе, его исчезновение явно бы взбудоражило округу, и поэтому Лекер не собирался совершать опрометчивых действий. Солен звался Гранатовым владыкой отнюдь не из-за сочных гранатовых плодов. Гранатовое Графство состояло в побратимстве со Стальи, и на его обширных землях находились рудники, на которых в неизмеримых количествах добывали не только золото, но и рубины. Драгоценных камней алого цвета было столько, что предыдущие поколения до Солена могли выстроить себе целые рубиновые замки. Но поступили умнее: продавая камни всюду, где только можно, по огромной цене, Гранатовые Владыки построили себе безумное состояние, которое не исчерпало бы себя и спустя тысячи веков. Они же обеспечивали Стальи очень хорошее экономическое и военное положение. Престарелый владыка, отец Солена, граф Фарлек уже был плох умом от старости, и все это время находился в своем собственном замке, в то время как его наследник, Солен, по сути, являющийся действующим гранатовым графом, все свое время проводил в Стальи, и даже уже выстроил себе близ столицы богатый замок. Внешностью граф был весьма недурен собой: высокий и статный, с глубокими зелеными глазами и тонким изгибом губ. Возрастом он уже находился на рубеже, где взрослый юноша превращается в мужчину: на его подбородке и щеках пробивался не пушок, а густая и жесткая щетина. Для кого-то оставался секретом истинный характер Солена, но Лекер хорошо знал, что тот являлся мелочным, скупым и жадным, охочим до чужих слухов, не видящий соринку в собственном глазу, но издалека замечающий бревно в чужом. Франциск редко пересекался с ним, потому что благодаря стараниям Грахела был слишком далек от экономики, военного дела и политики. Но характер Гранатового Владыки опережал его самого. Солен прикусил палец, переводя хитрый лисий взгляд с принца на барона и обратно. Он прошагал между них и хмыкнул. — Эти взгляды прожигают во мне дыры. А сколько дыр вы наносите друг другу, когда закрывается дверь покоев? А сколько в вас будет дыр, когда я расскажу Его Величеству, чем вы двое занимаетесь по ночам? — Уж на что не пойдет твоя молодая мачеха, лишь бы раздвинуть ноги перед Грахелом. Даже на такую низость, — с презрением сказал Коралл и скрестил руки в широких рукавах. — Совсем отчаялась, бедняжка. Любой молодой человек, который мог с такой легкостью говорить подобные вещи, сам явно об этом не додумался. Вдовы или свободные женщины были яростными хищницами до Грахела, только Франциск своим положением слишком уж мешал. Солен поджал губы. Его щеки стали розовыми. — Моя матушка здесь совершенно не причем. И делаю это я не из ее приказа, и из своей выгоды, дорогой Франциск. Грахел скоро откроет свои глаза, поверь, ты еще и не так запоешь. Ах, да, не запоешь, а закукарекаешь. Вроде так называют мужеложцев, а? Лекер наклонил голову. — Интересная выдумка. Может быть, тебе пора завязать с употреблением опиума от скуки? Ты уже забываешь о том, кто ты, и с кем говоришь. Надо же, как работает больное воображение. Курение опиума, да и употребление его как лекарство совершенно не возбранялось — многие люди во дворце Грахела наслаждались горечью снадобья, дарящего чувство радости и насыщенности этой жизнью. Даже сам Лекер прикладывался к мундштуку, за что и был прозван опиумным бароном. Солен растянул рот в ухмылке. Как и большинство аристократов, он уже был в том возрасте, когда можно не отказывать себе в маленьких радостях жизни. И, похоже, сейчас он нашел еще одну нишу для наслаждения. — Кто подумает о моем больном воображении, когда об этом узнает не только Грахел, но и вообще весь двор? — сладким голосом спросил Гранатовый граф. — Еще ни у кого от опия не было видений, с чего вдруг все поверят тебе, а не мне? — У тебя длинный язык, — резко сказал Франциск. — А кому будет нужен такой наследничек? Кому нужен будет во дворе такой низкий, грязный барон, м? Коралл сжал губы от злости. И все же его душа заметалась от страха. Неужели действительно обо всем узнал? Неужели и правда расскажет? Чего уже не пытались с ним сделать, в попытке повлиять на отца, совершенно ничем не гнушаясь. Слишком уж многим он мешал. Солен облизал рот. Его взгляд стал жалостливым, а голос приторным, как мед. — Конечно же, из уважения к Грахелу и его безупречной родословной, я мог бы ничего никому не говорить. Ты же понимаешь? Но что я получу, если буду молчать. Что ты дашь мне за молчание? — Тебе никто не поверит. — Достаточно пустить слушок, и на вас уже будут смотреть не так, как прежде. — Солен посмотрел на Лекера с садистским наслаждением. — А слухи переходят из уст в уста, я уже буду не в силах их остановить. Особенно женские злые язычки их распространяют быстрее всего. Тц-тц-тц. Повторю, я могу закрыть свой рот. Чем ты будешь платить за мое молчание? — С чего бы платить за то, чего даже еще не существует. Доказательств нет, нет даже легкого намека. — Его всегда можно найти, главное знать, как, а уж это-то я умею, — Гранатовый Владыка почти склонился над фонтаном, чтобы взглянуть в свое отражение. Столь сильно он был влюблен в себя. Франциск шумно выдохнул. Он не знал, что ответить, ведь его до этого момента никогда не шантажировали таким низким способом. Если это сделает кто-то один, то может сделать и второй. — Что ты хочешь, Солен? Чтобы я отдавал тебе часть своего месячного дохода? Может быть, тебе титул повыше пожаловать? Или часть казны? Гранатовый граф посмотрел с презрением. — Моя Долина обеспечивала казну твоему почившему дяде, а теперь и папаше обеспечивает. К чему мне гроши, которые я же и скидываю? — хмыкнул он. — Постарайся подумать еще раз, может быть, что и придет в голову. Коралл растерялся. Он не знал, что думать, и не знал, что делать. Хотелось полностью все отрицать, но мысли спутались, и, предложив награду, пусть и такую незначительную, он уже признал чужую неправоту, стал зависимым. Но не барон. Неожиданно Лекер посмеялся. Он подошел ближе к Гранатовому Владыке и нарочито нежно оправил его высокий накрахмаленный воротник, небрежно смахивая с него несуществующую пылинку. — Собственно, даже если ты пустишь слухи, что ты скажешь? Как увидел, что я интересуюсь делами Его Высочества? Как мы случайно столкнулись в таком обычном месте, как Розовый Сад? Где это запрещено? Друзьям важно интересоваться друг другом, и в этом нет ничего противоестественного. Любое твое слово обернется против тебя же. — А ты, наверное, забыл, о собственном положении? Мне охотно поверят, не потому, что я славен правдой. Просто вы оба сами всю жизнь роете день ото дня себе могилу. Ты — тем, что лезешь в чужие секреты, и заставляешь людей самим желать тебе смерти. А ты, — он обратился к Франциску, — бастард, давно уже должен был откинуть свои копыта и освободить путь на трон более достойному человеку. — Кажется, я слышу зависть. Только в одном ты прав, Солен. Так ты спрашивал, чем мы будем платить за твое молчание? — с нежностью переспросил Лекер. — Собственным молчанием, конечно же, дорогой. Юноша непонимающе моргнул, впав в ступор от этих слов и действий. Лекер развеселился. — Одно дело — мужеложство, — сказал он небрежно и поправил волосы. — А другое дело — отношения с собственной сестрой. У тебя ведь есть и отец, и мачеха, а ты единственный наследник, старший брат, опора семьи. Пора бы уже подумать о женщине и будущих детях, ты так не считаешь? Но как жаль, что твоя голова не думает об этом, как только маленькая головка оказывается под юбкой у сестры. Солен спал с лица, моментально растеряв все свои былые краски, и Коралл понял, что сказанное Лекером чистая правда. Он сам удивился, не веря этим словам, но реакция Солена подтверждала правду лучше всяких слов. Даже Франциск не отреагировал столь бурно на слова о возможном разоблачении. Лекер надменно ухмыльнулся. — Что, спесь-то поубавилась, да? Думал, ты один знаешь чужие секреты? Что ж ты так побелел, дружок? Солен шумно вздохнул. Лекер похлопал его по щеке и нарочито вспомнил: — Ах да, у нас же за инцест полагается немедленная казнь обоих. И сестры, и брата, м-м-м, как жаль, как жаль. Лекер начал идти вперед, и Солену пришлось отступать до тех пор, пока он не уперся в костяк фонтана с той статуей женщины, что проливала воду из кувшина. Лекер слегка сдвинул брови. Его голос похолодел. — Подумай дважды, Гранатовый граф. Если пойдут такие лживые слухи о нас с Кораллом, тема для пересудов сменится мгновенно. У тебя доказательств нет, а вот я доказательства приведу. Думай хорошенько, стоит ли дальше подметать пол своим грязным язычком, или стоит обратно засунуть его в сестричку? Коралл отвернулся, стыдливо краснея. Он не желал знать таких пикантных подробностей. Но по своему характеру, Лекер был резким, и предпочитал открыто резать правду-матку, без вуали красивых пафосных изречений и скользких намеков. Солен сжал побелевшие губы. Теперь ему стало страшно. — Откуда тебе это знать? — Я задам тебе встречный вопрос. — Между нами ничего не было! Я отверг ее! — А принц отверг меня, хотя я его даже не люблю. Как удобно, не правда ли? — процедил барон. — Солен, ты меня хорошо услышал? Мы поняли друг друга? За отвратительные предпочтения нас с тобой посадят в одну камеру. И не факт, что на эшафот ты пойдешь с красивым лицом. Не факт, что ты вообще дойдешь. Возможно, тебя найдут умирающим прямо в луже испражнений, когда крысы уже доедят твою отвратительную морду. Солен шумно вздохнул, явно представив это во всех красках. Лекер был сложен куда лучше, да и умел драться искуснее. Не только на шпагах, но и в рукопашную мог дать серьезный отпор. Барон томно прикрыл глаза, принимая вид самой невинной чистоты, и улыбнулся совершенно беззлобно. — Граф, мы достигли с Вами соглашения? Солен шумно выдохнул, стараясь скрыть злость в глазах. Он отодвинулся от статуи и с силой пнул ближайший камень. — Да, достигли, — выплюнул он, — только не думай, что Вас это спасет. Я еще не сдал своих позиций. Недолго Вам, извращенцам, быть вместе. Солен ушел моментально, что только пятки сверкали, испугавшись, что за такое слово, Лекер еще, чего доброго скажет о том, что знает о его собственной греховной жизни. Коралл на нетвердых ногах опустился на ближайшую скамейку. Сердце медленно успокаивалось. — Откуда ты узнал, что он спит с сестрой? — вырвалось у Коралла. Как живущий при дворе, он все же был охотен до чужих сплетен. Лекер прищурился. — Дурочка сама проболталась. У меня есть знакомая, которая умеет слышать чужие разговоры. Даже доказывать правду не пришлось, он сам себя раскрыл. Видел, как глаза-то из обрит полезли, когда сказал про юбку? Знаешь, почему? Франциск пожал плечами. — Потому что предпочитает иметь сестренку, даже не раздеваясь, а просто задрав ей платье. Животное, — с презрением сказал Коралл. Барон медленно приблизился и присел на одно колено, заглядывая Франциску в глаза снизу вверх. — Ты тоже себя раскрыл, когда предложил ему награду. Никогда так не делай. Принц спрятал лицо в руках, его волосы свесились. — Я запаниковал, Лекер. А вообще, помимо всей этой ситуации, я собирался сказать тебе, что твоя матушка вошла в круг расположения Грахела. Она видная, молодая женщина, к тому же, хорошего рода, и… все еще способна зачать ребенка. Если я поговорю с отцом, и откажусь от власти в пользу ребенка, в случае ее беременности, она не станет строить нам козни. Мы станем названными братьями, и тогда наше времяпровождение будет оправданным. Лекер остался абсолютно равнодушен к этой новости. Он не стремился ни к власти, ни к богатству, нынешнее устойчивое положение его семьи вполне устраивало молодого человека, а возможное будущее с принцем в его особняке, где они смогут спать вместе не только по ночам, и вовсе согревало душу. Лекер поднялся с колен, и оправил рукава. — Только больше слухов пойдет. Будет Амфара наложницей или женой, я не смогу быть с тобой постоянно. Лишние слухи не нужны. Не забывай, кто ты для всего этого скота. Пусть Грахел спустит тебе пристрастия, но двор этого не сделает. Тебя и так ненавидят, а теперь станут презирать еще больше. Как только в каком-либо чреве, сбрызнутым семенем твоего венценосного папаши, появится дитя, ты почувствуешь вкус этой ненависти, Коралл.