Чувства мертвых

Следующую ночь Лекер провел рядом с Кораллом, отказавшись от веселой компании, настойчиво зазывающей его отправиться в тот самый клуб и повеселиться до восхода солнца. Дабы отвести подозрения, Лекер сказал, что он совсем плохо себя чувствует, похоже, его тоже пытались отравить, поэтому лучше ему сходить к врачевателю и отлежаться пару дней. Спровадив нежеланных друзей, дежурно улыбнувшись двум патрулирующим воинам, поклонившись Грахелу с его свитой, юноша незамеченным проник в покои принца, и закрыл дверь, дабы никто не мог их побеспокоить. Для болезненных людей ночь длилась невыносимо долго, как и для тех, кто вынужденно или по доброй воле согласился провести ее у изголовья чужой кровати. Лекер, внимательно слушая чужое хриплое дыхание, перебирал от скуки безделушки принца: золотые и серебряные украшения, которые тот никогда не носил, браслеты и кольца, не дополняющие изящные запястья и длинные изнеженные пальцы. Мужчинам полагать носить аксессуары так же, как и женщинам, но на примере Лекера, с презрением относящегося к звенящим побрякушкам, Франциск так же пренебрегал богатыми подвесками. Это не лишало их положенного статуса, но вызывало недоумение и, порой, презрение: барон и принц ходят, словно батраки, никак не кичась своим богатым по праву положением. Под грудой золотых колец, сваленных в кучу, здесь лежали три увядших цветка и старая бутыль с лекарством. На желтой выцветшей этикетке надпись уже стёрлась. Лекер открутил крышку с тихим звуком и поднес горлышко к крыльям собственного носа. Резкий травяной запах, смешанный с выдохшимся спиртом, сказал ему, что это какая-то успокоительная настойка, уже потерявшая свою действенность. Юноша медленно вылил содержимое в ночной горшок, промыл бутыль в чаше с водой и наполнил ее заново двумя ампулами другой, новой и лучшей настойки, избавляющей не только от паники или истерии, но и сглаживающей шок при отравлении или ножевом ранении. Конечно, если его ударят лезвием прямо в сердце, не спасет ни одна трава, но если он сможет выжить при покушении, это поможет ему координироваться и, хотя бы, не истечь кровью до прихода лекаря. Много людей жаждали его смерти, не понимая, что Коралл был всего лишь подставной дрожащей фигурой. Однажды и только Лекеру принц признался в своем страхе. Признался, что боится жить здесь, но уже привык к этому месту, этим людям, постоянно желающим ему смерти. Привык оборачиваться назад и аккуратно есть еду, привык носить заточенный и удобный нож в креплении на сапоге. Однажды этот нож пригодился ему, ведь юноша с его помощью смог отбиться от наемника, так неаккуратно решившего, что бастарда можно убить легко и незаметно. Лекер положил бутыль с новым содержимым на место, и закрыл чужой шкафчик. Едва он закурил снова, как в дверь послышался тихий стук. Лекер не обратил на него внимания, но Франциск нервно зашевелился. Любой посторонний звук, исходивший вне покоев, раздражал и заставлял волноваться. Лекер прошёлся и сел на корточки так, чтобы видеть чужое лицо. Он аккуратно поднес свечку и разглядел, что слезящиеся, покрасневшие от отравления мутные глаза Франциска приоткрылись и смотрели на него через завесу густых ресниц. — Кто-то… стучит… — Отдыхай, — проговорил Лекер. — Ни о чем не волнуйся. Закрой глаза. Этой ночью ты должен только спать. Франциск верил ему безоговорочно, и поэтому доверительно закрыл веки и лег на спину. Лекер нервно взглянул на дверь. Снова донёсся стук. Из-за плохого состояния Коралл сразу уснул, но барон раздражался все больше. Кто посмел потревожить его в столь поздний час. Юноша бесшумно подошёл к двери и повернулся ухом. Стук. Стук. Стук. И тихие слова уже знакомой графини: — Я знаю, что Вы там, барон. Откройте. Она не могла знать. Даже если его не было в своих покоях, Лекер легко мог уйти в любой бордель, или курильню, или уехать в ближайший порт, где любил развлекаться, доводя до бешенства приезжих моряков. Это вызывало у него приступы эйфории от выброса в кровь адреналина: он рисковал собственной жизнью, но никогда не забирал чужую, даже если мог. Коралла поражала легкость, с которой Лекер вызывал незнакомых людей на дуэли, задевал чужое самолюбие острым языком, оттачивая навыки флирта, изысканной брани и умного вычурного спора. Несколько раз принц отправлялся с ним на пристань, где вытаскивал полупьяного любовника буквально из чужих рук, готовых придушить его на месте. Даже с шаткой походкой и опьяненным сознанием Лекер не терял своего обаяния, в отличие от остальных мужчин двора, превращающихся буквально в неотесанных мужланов, которые пускались в грязные сплетни и похотливые поступки. Однажды в портовом трактире Франциск не дал Лекеру напиться больше положенного и выволок его наружу прежде, чем началась массовая драка между пьяными моряками. Юноши прошли по дощатой мостовой, долгим часом, прежде, чем остановились и поцеловались прямо на углу у ровного фонаря, освещающего их бледно- желтым светом. С каждым новым прикосновением, ставшим наслаждением ради постоянно страха, двумя любовниками все больше овладевала страсть, до тех пор, пока Лекер, не столкнул юношу прямо в теплые воды с мостовой. Франциск плохо плавал, но умело держался, чтобы не утонуть. Его одежды немедленно стали тяжёлыми от морской воды, но стоило и Лекеру оказаться в воде, рядом, телом к телу и плоть к плоти, как мысль о том, что они могут утонуть, моментально и безвозвратно ушла. Лекер плохо помнил, чем и как закончилась та ночь, где он овладел принцем в теплой морской воде, под мостовой, недалеко от причала, но хорошо помнил, что он проснулся где-то в каюте в вымокшей, но застегнутой одежде. Та морячка в широкой треуголке только ухмылялась, глядя на них. Она была не из местных, приезжая из других городов, где связь мужчин не порицалась. За молчание она не взяла денег, но наотрез отказалась говорить о том, как два любовника оказались где-то в капитанской каюте. — Господин Лекер, откройте. Лекер сжал зубы от злости и его скулы обострились. Сейчас он немедленно бы ударил девушку по лицу так, чтобы на ней остался красный след. Взыграла неожиданная ревность, злость, что кто-то имеет право посягать на человека, который по праву принадлежит ему: сердцем, душой и телом. Лекер резко раскрыл дверь. Он незаметной тенью выскользнул из покоев принца и, схватив девушку за руку выше локтя, моментально затащил ее в узкий коридор, который связывал два крыла, облегчая перемещение принца к своей свите. Девушка едва слышно вскрикнула от неожиданности, когда оказалась наедине с мужчиной в узком коридоре. Лекер прижал ее у стены и уперся в холодный камень обеими руками. — Вы переходите все дозволенные рамки, барышня. Что Вам нужно в его покоях ночью? — процедил барон. От него пахло опиумной смесью и травами, и поэтому Арнэль поморщилась, выражая свое недовольство и презрение. — А Вы не переходите? Себе задайте этот вопрос. — Я ухаживаю за ним, как и все годы до этого дня, а вот Вы явно лезете в чужую постель. — Лекер прошипел слова, словно обозленный кот. — Мама не учила Вас не лезть в чужие отношения? — А Вас мама не учила, что гомосексуализм — это болезнь, которую необходимо лечить раскаленным железом. Изнутри. — Тогда скажите эту принцу, ведь это я излечиваю его изнутри, — Лекер осклабился. Наглостью этой девушки он был уже взбешён. Ее настойчивость и уверенность в своих суждениях не просто выводила из себя, а вызывала желание убивать. Арнэль не побоялась быть зажатой в углу, хотя любая другая уже трижды оттолкнула бы барона или хотя бы предупредила о том, что закричит. — Франциск не такой. Он здоровый юноша, без извращённых отклонений, это Вы заставляете вступать на путь порока. Это Вы затравливаете его душу до дрожи, это Вы отравили его той ночью, зря я отвадила от Вас Солена! — Впавшие щеки Арнэль стали красными, пусть в темном коридоре это и не было заметным. Лекер опешил от такого предположения, однако решил не сдавать позиций. — Знали бы Вы как ошибаетесь. — Я не ошибаюсь! — с вызовом сказала девушка. — Прошу, покиньте его покои сегодня ночью, а утром — его жизнь. Дайте путь тем, кто может обеспечить ему уют и покой. — Он не будет с Вами в уюте и покое, он никогда не будет чувствовать заботы от женщины. — Это Вы убедили его в этом. А я постараюсь разубедить. — Проиграете, — резко сказал Лекер. Арнэль сверкнула глазами. — Не проиграю. Лишь бы Вы убрались с его дороги навсегда. А если не уйдете… — девушка шумно вздохнула, явно собираясь с духом. Барон скривил край рта, и отстранился. — И что тогда Вы сделаете? На этом поле Вы мне не соперница. Девушка подняла глаза. — Я расскажу о Вас правду. Королю. Вашей матери. И лекарям. А если это не поможет, то и всему двору. Вы станете предметом насмешек и тогда точно будете вынуждены уехать. И уже неважно, как и куда, Вы просто… захотите жить больше, чем снова и снова совращать Франциска. Ни один мускул не дрогнул на лица Лекера и все же в глубине души он на своей шкуре ощутил весь спектр эмоций, который чувствовали все те, кого он затравливал и шантажировал из собственной выгоды. Смесь из страха и досады, от которой сползала краска с лица, а разум лихорадочно искал пути отступления. — Глупый ход, — лениво бросил Лекер, никак не отреагировав на слова девушки. — У Вас нет существенных доказательств. Где будет слух о том, что я с ними сплю, там будет и слух о том, как Вы снова и снова раздвигаете перед ним ноги, ползаете на коленях, но не можете добиться чужого внимания. — Это неправда! — вспыхнула девушка. — Как и слух о том, что я с ним сплю. А если будете настаивать, подставите не только меня, но и его. Подумайте сами, прежде чем поступать столь опрометчиво. Подумайте хорошо. Если меня не станет, будете ли Вы той, кто завладеет его сердцем? — Барон повел бровью. — Он скорее утопится, чем окажется… с женщиной. Лекер уже собирался уходить обратно, с намерением всю ночь обдумывать, чем осадить глупую влюбленную девчонку, как графиня резко схватил его за запястье, и он обернулся. — Почему предметом своего разврата Вы выбрали именно его? — спросила девушка серьезно и спокойно. Лекер нервно дернул рукой. — Я не выбирал. Он сам выбрал меня. — Хорошо. Тогда почему он выбрал Вас? По тонким губам Лекера скользнула легкая небрежная и самодовольная улыбка. Юноша прикрыл глаза и ласково провел подушечками пальцев по лицу девушки, убирая прядь ее волос за ухо одним заботливым движением. — Потому, что я не такой, как все остальные.