Чувства мертвых

Принц разорвал письмо в клочья, прежде чем сжечь и убедиться, что от послания не осталось ничего, кроме кучки серого теплого пепла, рассыпающегося в руках. Юноша не мог сидеть на одном месте и вскочил. Внезапно разум от послания прояснился. Почему он не задумался об этом сам и на слово поверил слухам и Грахелу. Откуда он мог там быть? Лекер уехал вместе с матерью, а приехал трупом в окружении ее свиты. Кто-то из них сделал это? Принц опрокинул в себя бокал разбавленного абсента, и, ощущая, как жжет горло, взглянул в окно на серый пейзаж, под стать настроению и мыслям. Кто? Амфара не могла бы убить своего единственного сына, которого любила больше жизни. Она скорбела так же долго, как и Франциск. Кричала, и плакала навзрыд, ее слезы были такими же настоящими, как и у самого Коралла, который едва не упал тогда в могилу. У нее не было никакого повода. Какая мать убьет дитя, что носила под сердцем, кормила грудью и взращивала, подобно нежному цветку. Тогда кто? Солен, отправившийся за ними? Лекер узнал, что он спит со своей сестрой, что было равносильно мужеложству. А в чем-то и хуже. Кто-нибудь еще из свиты, кто хотел сберечь тайну и поэтому заставил Лекера унести ее с собой в могилу. Все эти вопросы жужжали в голове, словно рой мух. И никто, никто не смог бы дать внятного ответа. Прошел день. За ним еще один, и за ним череда долгих и тоскливых дней, когда весна превращалась в холодное промозглое лето, без капли согревающего тепла. Затем тепло медленно обнимало землю руками заботливого любовника, отгоняя холод и серое небо. Затем холод наступал снова, пока лето медленно не вступило в полную силу, и теперь даже от ночей не веяло зимней прохладой. Весь двор и даже люди вне дворца пребывали в большом ажиотаже. Спустя несколько лет холостяцкого образа жизни, после нескольких романов с любовницами, трех неудачных попыток Грахел наконец-то решил жениться, выбрав достойнейшую из всех. За месяц до его свадьбы, когда уже все стали готовиться к событию, стали приезжать союзники и гости. Почти каждый из них собирался остаться здесь на полгода, а может, и дольше, насколько позволят свои возможности и чужое гостеприимство. Каждый был в легком волнении от будущего праздника, который должен был стать грандиозным историческим событием, обязанным каждому запомниться на всю жизнь, ведь королевская свадьба имела огромные масштабы. Только под тысячу гостей из земель Грахела, не считая всех собранных союзников почти из каждого уголка света. И только один Франциск не чувствовал успокоения, волнения и экстаза от предстоящего праздника. Только становился все тревожнее и раздражительнее день ото дня. После очередной провокации Солена, Франциск достаточно громко сказал, что Гранатовому Владыке стоит поостеречься в своих резких словах. И если в следующий раз захмелевший Солен рискнет заговорить с ним, то горько пожалеет. Это вызвало только лишние пересуды о том, что, дескать, принц совсем не рад счастью родного отца и думает лишь о том, как бы сорвать предстоящий праздник. Амфара всеми силами делала вид, будто будущего пасынка не существует. Однажды Коралл услышал, как в своем разговоре она называет его не иначе как «этот блудный», явно ссылаясь на чужой образ жизни вне замка. После того, как в разговоре с баронессой несколько раз прозвучало это слово, большинство людей, за глаза стали называть Франциска седельным сыном. Листая книги, пытаясь понять смысл данного обращением, Франциск с горечью обнаружил, что подобное словосочетание означает, что дитя было зачато мимоходом, буквально на седле у первого проезжего. Горько. Но не горше, чем все прошлые оскорбления. Вот только Грахел не пытался остановить и пресечь эти слова, а только посмеивался со всеми остальными над незадачливым довеском. После того предупреждающего письма в каждом человеке нервный Франциск, чьи подозрения давно уже переросли в параною видел потенциального убийцу. В своем воображении он проигрывал самые разные моменты смерти Лекера, и неважно, кто был его противником — какой-нибудь высокий, богатый и умелый князь или простой конюший, который объезжал лошадей. Каждый… Каждый был его врагом, до страшной паранойи, от которой Франциск не мог сомкнуть глаза по ночам. Он ходил и ходил, нарезая круги по своей опочивальне, снова и снова опрокидывая в себя только бокал вина, и не пробуя ничего крепче, чтобы не затуманить разум. Но его разум уже был далек от рациональных решений. Франциск ощущал, пройдет еще несколько долгих и мучительных дней без покоя, и он станет набрасываться на каждого с одним вопросом. Кто причастен к смерти Лекера. Если он не умер от вражеской рапиры, и его лицо и горло не были изувечены, тогда как он умер и от кого? Может ли быть так, что его опоили, отравили, а затем уже надругались над мертвым телом, обставив все так, будто все это совершили разбойники, с которых теперь не было спроса. Или был? Франциск понимал, что не сможет справиться один, а затем вспомнил. Была одна девушка. Графиня…. Когда эта мысль спустя неделю прочно укрепилась в его сознании, не медля, Франциск решил поговорить с графиней с глазу на глаз. Арнэль он нашел в библиотеке, когда она сидела за столом, выписывая в свою толстую пергаментную тетрадь с кожаным переплетом древние рецепты настоек от кашля. Сколько он знал себя, графиня никогда не выделялась из всеобщей толпы и все равно запоминалась добрым и отзывчивым нравом. Спокойствием и рациональностью. Она никогда не пила абсент и даже близко не принимала лауданум, не говоря уже о чем-то более крепком. Если у нее и были какие-то болезни, она никогда о них не распространялась, выглядящая всегда безупречно, строго и со вкусом. Только она любила его. Любила принца, и по-своему незаметно, движениями, улыбками, ненавязчивым вниманием и предложениями, пыталась завоевать его сердце. Она не могла никому признаться, но как ревнивая влюбленная девушка - могла убирать своих соперниц, всего-то одним движением пальцев над бокалом вина. Сколько всего было отравлений уже не счесть, сколько было умерших от яда, когда они плевались кровью. И каждый не умер просто так, без причины. Из политических изысков или из любовной ревности. Это она стояла битый час под его дверью, умоляя впустить ее ради утешения души и тела, когда Франциск потерял Лекера. Что она знала? Почему именно она пришла, и была так настойчива в своем стремлении оказаться на одном ложе с принцем? Потому что была уверена, что ей больше никто не помешает. От этих мыслей, волосы на онемевшей голове Коралла зашевелились. Чем больше он думал, тем сильнее росло его подозрение, тем больше он убеждался в правоте собственных мыслей и доводов. Она! Это сделала она! Арнэль пролистала книгу еще раз, убедилась, что ничего не пропустила и, подобрав платье, встала, решив вернуть книгу на место. Франциск, не выдержав, моментально показался перед ней: с яростным злым взглядом, и приоткрытыми в оскале губами, как человек, потерявший свою личность от горя или выпивший слишком много. Принц уперся рукой в край стеллажа, и девушка внезапно отпрянула. Книга выпала из ее рук, когда она увидела свирепое выражение его лица. — Ваше высочество! Вы напугали меня! Пожалуй, она единственная из всех, кто не называл Франциска бастардом, блудным или седельным сыном. Она его уважала, хоть в этом была капля утешения. Франциск никогда не знал, как начинать диалог с такими девушками. Такие, как Арнэль, никогда не отзывались на флирт, будучи слишком прагматичными и сосредоточенными, даже когда флиртовали сами. Он только хотел обвинить ее. Схватить за горло и сжимать, сжимать так долго, пока не почувствует, как тело в руках ослабло. Она убила его, потому что Лекер был ее соперником. Она умрет. Девушка слегка склонила голову, как требовал от нее этикет, в глубине уши, вопрошая себя, почему всегда улыбчивый принц прямо сейчас выглядит, как будто из него вырвали все человеческое. — Ваше высочество. Вы напугали меня. Девушка повторила эти слова и успокоила дыхание. Она хотела к нему после смерти Лекера. Говорила, что понимает его, так страстно силясь попасть в его покои и там остаться на ночь. В ее ясных глазах была влюбленность, та нежность, присущая всем девушкам, которые смотрят на объект своей симпатии. Франциск ощутил, как у него пересохло горло. Она. Принц не желал показаться грубым, и все же его голос вышел ядовитым и озлобленным. — Почему умер Лекер? Во взгляде графини отразилось поддельное непонимание. Она явно не ожидала, что их диалог начнется с этого вопроса, даже обогнув банальное приветствие и дежурные фразы. — Я не знаю, — сказала она искренним мягким голосом. — Говорят, он погиб, когда на них с матерью напали разбойники. Я не слушаю слухи и не верю им, я не могу знать точно. Коралл процедил. — И я не верю. Он был слишком хорошим в фехтовании, и мог за раз сражаться хоть с десятью противниками. Он проиграл бы лишь в том случае, если бы что-то затормозило его реакцию. Например, яд. Арнэль плотно сжала губы, и ее глаза сверкнули сталью. Она была умна и сразу поняла, к чему клонит Франциск. — Это низость, — сказала девушка резко. — Как Вы могли подумать так? — А почему бы и нет? — Франциск прищурился и сделал шаг вперед, заставляя девушку отступать, пока она не оказалась зажата в узком пространстве между двумя стеллажами. Вопреки такому положению, графиня оставалась стоять с прямой осанкой и гордым подбородком, ни одного раза не опустив ресницы от стыда. — Вы хотели меня утешить. Я знаю, как женщины утешают мужчин. Не Вы первая, кто страстно желал оказаться со мной ради титула, или положения, или обогащения, все это старо так же, как мир. Но Лекер… не заслужил такого подлого убийства. Он не выехал бы на прогулку без утренней трапезы. Кто посмотрит на графиню, проходящую мимо его места и незаметно подмешавшую мышьяк в его чай? Арнэль вспыхнула. Она вскинула руки и без всякого стеснения толкнула Франциска в грудь. — Вы говорите чушь! Я этого не делала! У меня даже нет крысиной отравы, не говоря уже о мышьяке! Вы ошиблись в своих суждениях, принц Франциск! Коралл продолжал говорить, резко и уверенно, зная, что прижатый правдой человек пусть и отрицает сразу, в итоге все равно сдастся и расскажет все, как было на самом деле. — Никто не имел такого мотива, как Вы, графиня. Вы хотели меня, и, возможно, думали о нем плохие вещи. А может быть, он узнал Ваш секрет. Лекер всегда являлся сущим тайником чужих грязных секретов. Вы были замешаны в чем-то грязном и унизительном настолько, что даже позорная смерть не избавит от этого клейма. Вы узнали то, что узнал он, и решили навсегда избавиться от своей угрозы, разве нет? Кто подумает о том, что Вы причастны, не так ли? Кто поверит чужим словам? Щеки Арнэль покраснели. Не помня себя от ярости, девушка вскинула руки и толкнула Франциска в грудь еще раз. Ее толчок вышел сильнее, и принц покачнулся. Он и не представлял, что в хрупком теле может таиться такая сила. Девушка выскочила из узкого пространства между стеллажами и уперлась ладонями в небольшой столик, за которым писала. Ее плечи вздрагивали, дыхание были тяжелым, но она не плакала. На ее ресницах даже не было влаги. — Какое беспричинное обвинение. Я не давала повода думать о себе так. — Любой бы сказал это на Вашем месте. Любой стал бы отрицать свою причастность. Но я все знаю. — Франциск поджал дрожащие губы. — Только скажите, зачем. Графиня выпрямилась и развернулась. Она сохранила самообладание и ее лицо осталось спокойным. — Зачем? Спроси себя, зачем. Я не убивала Лекера. Не спорю, он был для меня не самым приятным человеком, но я не стала бы убивать его. Тем более, после нашего разговора. Коралл приблизился и недоверчиво спросил: — Какого разговора? Арнэль облизала губы и взглянула на выход из библиотеки. — Это плохое место для подобного откровения. Стоит отправиться на площадь, где меньше закрытых стен и открытых ушей. * * * Королевская площадь потому и называлась королевской, что тянулась бесконечно извилистой лабиринтной дорогой среди высоких сосновых и березовых лесов. Люди, призванные убирать мусор верхнего яруса, всегда оставались трепетными и скрупулезными, когда дело доходило до королевской площади. И пусть на уход за этим городским парком уходило трое или больше суток. А потому он никогда не кончался, площадь всегда имела ухоженный и опрятный вид, дышала ароматом и поражала великолепием без единого изъяна. — Гранатовый Владыка Солен искал правду ради собственной выгода, я не знаю, какой. Моя совесть гложет, что тогда мне пришлось подслушивать, словно крысе, чтобы узнать. Сейчас я думаю, что если бы не поступила так подло и низко, я бы не смогла обелить в чужих глазах вас обоих, и поэтому совесть молчит. — Арнэль шагала в ногу с Франциском, который смотрел только прямо, и держал руки сведенными за спиной. Первое признание девушки почти бросило Коралла в дрожь. Как и Солен, она узнала их с Лекером тайну. Вот только тогда как Солен постоянно пытался сказать об этом, что держало Франциска в нервном напряжении, Арнэль не подавала вида ни словом, ни делом. — Его высочество не должен бояться. Когда Вас отравили, я сказала, что Вы были со мной, и барон подтвердил это. Однако мы оба понимали, что лжем другим, поддерживаем друг друга во лжи ради Вас. Это показалось странным и подозрительным с обеих сторон, и поэтому Лекер назначил мне встречу в библиотеке и спросил, почему я солгала. Так же, как и Вам, я призналась. Франциск опустил глаза. Если бы Лекер был жив, он бы сильно нервничал. Девушки, как он говорил, всегда были расчетливее, лживее, и холоднее, чем мужчины. В этом былое их преимущество. Арнэль продолжала ровным, не дрожащим голосом. Ее дыхание оставалось спокойным. — Я сказала, что однажды его высочество захочет настоящую семью. Жену, детей и уют. — Щеки девушки стали розовыми и она замолчала. Франциск догадался без дальнейших слов. Она решила, что может стать его женой. Ах, злая судьба, если бы он теперь искал утешения и уюта в объятьях красавицы. — Лекер рассмеялся и сказал, что Вы никогда не выберете меня в качестве спутницы жизни. Обидно и досадно. Мы обменялись еще несколькими фразами, отдаленно напоминающими угрозы, и больше не говорили. Вы можете не верить мне, но его угрозы для меня были существеннее, чем возможные мои для него. Это я должна была опасаться яда в своем вине, потому что стала для него соперником. Пусть очень слабым и совершенно незначимым, но соперником. У меня не было никаких причин убивать его, я лишь просила отступиться. У меня не поднялась бы рука на подобный подлый поступок. Франциск остановился. Как бы горько ему ни было, он осознавал, что графиня честная и искренняя с ним. Когда другие девушки, флиртуя, стеснялись выразить фальшивые чувства, она говорила о своих прямо и не завуалировано. Арнэль любила его. Искренне и нежно, как первую любовь, желала и боялась, но открылась честно, и без флирта, уже не боясь, ни осуждения, ни отказа. Он бы отказал ей. Лекер мог ошибаться во многом в своей жизни, но в одном барон был прав: с ним или без него, Коралл никогда не женился бы на женщине, не создал бы семейный уют и не заимел бы детей. Даже если бы захотел. Юноша сглотнул. Правда, о которой не знал никто, кроме почившего Лекера, что унес ее с собой в могилу. Правда о том, что бастард Грахела не только номинально был принцем, но и с рождения оказался бесплоден. У него никогда не появилось бы детей. Грахел, даже выиграв однажды в случайную игру с жизнью, здесь безапелляционно проиграл. Те, кто боялся, что у Коралла однажды будут дети, что займут престол после бастарда-наследника, такие же ублюдки, не могли спать ночами спокойно, и никто не догадывался о том, что их самый опасный страх никогда не сбудется. У него не будет детей. Он останется первым, кто унесет королевскую кровь, не дав ей продолжения. Хотя, и у Савада, его старшего дяди, тоже не было детей. А может быть, и были. — А откуда такая уверенность в том, что Лекер умер не случайно? — внезапно спросила графиня и взглянула в лицу принцу. — Я бы никогда не подумала, что смерть не случайна. Сколько людей умирают от неизвестных нам болезней? С чего вы решили, что это было именно убийство. — Потому что я… Франциск запнулся на полуслове. То письмо, что он получил, теперь не более, чем горстка пепла. Доносчик, о котором упомянул Лекер однажды вскользь, все еще оставался в замке. На должности. Он скрывал свое истинное пребывание здесь, хотя теперь это было не выгодно. Франциск не знал его лицо, и не мог отплатить ему. А что, если кто-то узнал о доносчике, и взяв его личину, решил ввести Коралла в заблуждение, чтобы отвлечь от более важного вопроса. — Ваше высочество? Так почему же? Коралл посмотрел в лицо графини и отрывисто ответил: — Просто я параноик. — И его деяния не измеримы людским глазом! Список его грехов: убийство детей! Франциск, не желая продолжать тему, касающуюся его лично, тем более, что эта ложь далась ему безумно легко, поднял голову на чужой зычный голос, уже охрипший от крика. Этот голос доносился сквозь плотно стоящие деревья. Через них же легко можно было увидеть и большую площадь, на котором собрался народ. Франциск остановился, пытаясь рассмотреть процессию. — Что это? Арнэль поджала губы и посмотрела в направлении звука, где один оратор говорил слова, перебивая шум многоликой толпы. — Это одна из плах. Здесь прилюдно казнят преступников. Франциск ступил на узкую тропку, и быстрым шагом направился к площади. Он не любил жестокость, но понимал, что это неотъемлемая часть жизни таких людей. Если высшее общество тратило время на распитие дорогого алкоголя, проигрыш денег в азартных играх, балах и в объятьях очередной опиумной куртизанки, то низшее общество могло злорадствовать, наблюдая за чужой смертью на плахе. Лишь бы жестокость не была беспричинной. Арнэль, подобрав платье, поспешила за принцем. — Что Вы собираетесь делать? — Хочу взглянуть. — Порочное колдовство, чьей силе равных нет! Некромантия! Он извращался над телами! Арнэль, догнав юношу, зашагала с ним в ногу. — Ваш отец приказал казнить некромантов. Похоже, они нашли одного и сейчас собираются исполнить приказ короля Грахела. Франциск остановился и придержал девушку, чтобы она не шла дальше. Рост позволял ему увидеть на деревянном помосте судью, зычно читающего приговор с большого свитка; палача, скучающего у рычага, и юношу с тугой петлей на шее. Глаза последнего, приговоренного, были расширены, он вздрагивал от страха, глядя на толпу. Это неизвестный обвиненный маг, по виду даже младше Франциска, боялся умирать и в каждом искал возможное спасение. Только никто из толпы явно не желал ему помочь и вслушаться в его оправдания, какими бы они ни были. — Он ненавидит нашего короля! Он замышлял его убийство! «Какая чушь, — подумалось Франциску. — Даже если бы и замышлял. Такой дохляк и меня бы не одолел, не то, что Грахела. Бред, неужели кто-то в это поверит? Беспочвенный бред». Но люди верили. Верили и ярились, потому что в их глазах судья был вершащим истинный закон, и неважно, что он оставался таким же человеком, и так же мог солгать и повести на смерть абсолютно невинного человека. — Казнить его! Казнить его! Повесить его! Повесь! — Повесить! Франциск прикрыл глаза. Этому юношу не дали бы больше шестнадцати лет. Такой хрупкий, худой, как недоедающий ребенок, со страхом в глазах, не похожий на кого-то, кто мог бы хладнокровно убивать младенцев. Да он сам напоминал ребенка. При словах о том, что он ненавидел короля, Франциск заметил, что у приговоренного стала чаще вздыматься грудь. Этот юноша отчаянно помотал головой, молчаливо пытаясь отрицать. Конечно же, он ничего не замышлял. Экий недокормыш, куда ему замышлять убийство самого короля, чью землю он мерил шагами до этого дня. Коралл сощурился. Маг ничего не говорил. — Магу смерть! — Магу не место в нашем чистом мире! — И сколько невинных душ отнято вот этими руками! Руками убийцы загублено наше будущее, и он заплатит сегодня! А завра заплатит вся его братия, что обучала и наставляла его на путь темный! На путь зла! — Это неправда! Я никого не убивал! — прокричал юноша. Судья даже не взглянул. Но зашевелился палач. Рослый мужчина с маской, скрывающей его лицо, опустил что-то за спиной, замахнулся так, как замахиваются только люди, получающие удовольствие от насилия над теми, кто слабее них. В его руке извилистой ядовитой змеей засверкала плеть, прежде чем опуститься на хрупкие плечи приговоренного. Юноша немедленно замолчал и ослаб. Он не проронил слезы, но больше ничего не говорил. Арнэль поджала губы. — Они заставляют его молчать. А если он никого не убивал? — прошептала она. — Они казнят невинного? — Как и любого, на кого укажет тот, у кого есть деньги, — процедил Франциск, слишком хорошо знакомый с этой стезей жизни. А вдруг этот юноша вот как Лекер. Узнал чужую тайну. Намеренно или случайно, использовал бы ее, чтобы самому защититься и выжить, собственно, пока еще не совершивший зла. — Грязь! — Мразь! — Убей его! Убей его! — Ударь мага еще раз! Франциск уцепился всего лишь за одно слово, и в его голове словно взорвалось солнце. Маг! Вот, кто мог бы помочь ему узнать правду. Маг! Кто еще мог бы согласиться на помощь, вскопать могилу и достать из гроба труп, чтобы узнать, как этот человек умер. Некромант! Он мог помочь ему! Маг, знающий человеческое тело лучше любого знахаря, маг, который мог определить, когда и как наступила смерть, маг, который… мог воскресить Лекера, и Лекер бы рассказал обо всем сам! Несмотря на воскрешение трупа, некромантия не избавила бы ни от запаха, ни от следов разложения, и человек остался бы таким же трупом. И никогда не стал живым по настоящему, как прежде. — Ваше высочество, куда Вы?! Не задумываясь, Франциск оставил девушку и нырнул в толпу кричащих людей. Он толкался и толкался, пока люди не поняли и не расступились, крича, что сам принц пришел посмотреть на казнь чародейского выродка. Без охраны, без сопровождения, со спутанными волосами, не похожий на себя, но он оставался принцем, вопреки всему, и поэтому смог пробить себе путь. Арнэль не пошла за ним, но осталась внимательно наблюдать за происходящим, нервно сминая в руках собственную перчатку из кожи ягненка. — Да пусть твоя душа горит в аду, где ей самое место! Казни его! — Стойте! Не смейте этого делать! Пробившийся сквозь толпу Франциск выбежал прямо к плахе. Судья выронил свиток, а палач моментально убрал руку с рычага. Как ответственный человек, за ослушание приказа, он мог быть следующим с петлей на шее, и предпочел ничего не делать. Отдышавшись, Франциск, не желая говорить внизу виселицы, медленно обошел ее и поднялся к судье. Юноша, стоявший с петлей на шее и завязанными за спиной руками, посмотрел с еще большим страхом. Он дрожал всем телом, и даже не моргал, только грудь его вздымалась все чаще. Судья спрятал пальцы в длинной черной мантии и склонил голову в капюшоне. — Ваше высочество. Это такая честь, такая честь! Чем я заслужил внимание нашего принца? Франциск не желал слушать лесть. Он вообще не любил пустые бессмысленные слова и необоснованные комплименты. Сейчас ему был важен этот человек с петлей на шее. — В чем виноват этот человек? — резко спросил Франциск. Судья сглотнул. В его глазах появилось презрение. — В колдовстве. По приказу Вашего отца мы казним каждого, кто имеет отношение к магии. Она уже выжигает города, маги бунтуют и становятся опасным противником. Крадут и убивают младенцев, отдают их в жертву! Ваш отец внимает голосу народа, и желает избавить мир от этой дряни, неугодной ни небесам, ни земле. Их колдовство и существование — ошибка нашей природы! Их нужно искоренить. Всех. Франциск ощутил, как у него пульсируют виски от напряжения. Он никогда не имел дела с магами. Возможно, все, что сказал судья, была настоящей правдой, а этот приговоренный мальчик просто хорошо играл жертву, подкупая испуганными затравленными глазами. Но Франциск принял решение, полагаясь на одну лишь интуицию, и доверяясь ей, как своему единственному союзнику. Теперь у него не осталось никого и ничего, кроме интуиции. А если заткнуть ей рот, тогда и на следующий день можно не надеяться. Франциск расправил плечи. — Освободи его. Я забираю этого человека. Судья оказался упрямым. Похоже, он казнил вот так уже не одного человека, и был героем в глазах собравшейся толпы. Упустить жертву сейчас, и его триумф обязательно скатится ко дну. — Приказ Вашего отца не может быть отменен. Этот человек уже отдан в руки правосудия и признал свою вину! Он должен умереть. Франциск сжал пальцы в кулаки и сделал шаг навстречу пожилому судье. Палач продолжал стоять без движения. Он был лишь оружием, ему не полагалось вмешиваться или даже думать. Плеть в его руках ясно дала понять: этот маг, что бы он ни делал, признался во всем только потому, что его избивали, не жалея. Глаза Франциска сверкнули первобытной злобой, а голос звучал сталью, покрытой изморозью: — А сейчас правосудие передаст его в мои руки. Под мою ответственность. Освободи его. Судья не унимался, продолжая спорить с принцем на глазах тысячной толпы. Не выдержав, Франциск резко потянул себя за золотую цепочку с драгоценным камнем на шее, пока она не лопнула, и шея не оказалась свободной от веса украшения. Глядя на судью, жадно глазеющего на золото и драгоценность, поблескивающую алым, Франциск сжал цепочку сильнее. Он не был жадным до украшений, и все же…. За всю его жизнь, это был единственный подарок Грахела. Его отец на одном маскарадном балу, поймал юношу в маске и сказал, что тот давно хотел себе дорогую цепочку с богатым камнем, чтобы каждый знал, что принц может себе позволить подобную безделушку. Тогда он подарил своему сыну драгоценность, и наказал носить с гордостью этот отцовский дар. Но был ли смысл носить его, если в нужный момент, этот подарок не мог помочь. Тогда он оставался всего лишь бесполезным камнем на белой шее принца-бастарда, который не мог даже спасти человека от гибели. Франциск, без колебаний, швырнул камень на плаху, под ноги судье. — За этот камень — я покупаю его свободу. Отпусти его. Судья наклонился и подобрал драгоценность, которой в него швырнули. Он ласково огладил камень пальцами, а затем, искоса взглянув на принца, немедленно спрятал драгоценность в широкий рукав. Как бы ни пытался он являть миру добродетель и чувство справедливости, люди, стоявшие спереди, видели, что он взял то, что выкинул принц. — Отпустите этого ублюдка. И пусть его высочество будет магу благодетелем так же, как и я. Палач, так рьяно наблюдающий за всем этим действом, даже забыл, как дышать и моргать. Лишь получив приказ от судьи, он тяжелой походкой подошел к дрожащему приговоренному юноше, переминающегося от страха с ноги на ноги, и одним ударом ножа перерезал веревку петли.