Чувства мертвых

Вмиг из озлобленного, пепельное лицо Лекера стало растерянным. — Королева? — пробормотал он озадаченно. — Грахел… позвал бездетную вдову замуж? Это правда? Франциск и Ватари почто одновременно кивнули. Лекер резко встал. — Сколько времени прошло с моей смерти? — Почти четыре месяца. Грахел сказал мне, что хочет, что она стала женщиной его сердца. Сколько бы он ни перебрал юбок, она единственная завладела его любовью. Сказал, что даже моя матушка не смогла оставить его рядом, а Амфара смогла. И он хотел, чтобы я называл ее матушкой. Как ты. — Франциск поднялся и сжал зубы. — Я никогда не пойду на это, и я даже не мог себе представить…. Франциск запустил пальцы в вьющиеся волосы. — Проклятье! Я подозревал всех, всех слуг, всех баронов, работников опиумной, Солена, Арнэль, кого угодно, но только не ее! Она же твоя мать, я не представлял, что на это способна она! Оправдывал, может быть, она сбежала, и не видела, кто… Может быть, тебя отравили, и так было задумано кем-то, а она не знала. Она плакала громче всех на «твоих» похоронах, она не уходила, и скорбела почти столько же, сколько я… Я был готов проклясть тех людей, что отняли тебя у меня, но не подозревал, что человек, задумавший это преступление, будет улыбаться мне в лицо каждый день! Каждый день! — Ваше высочество, успокойтесь. — Что нам теперь делать?! Из всех людей двора, только я один знаю правду. — Принц посмотрел на Ватари. — Мы знаем правду, но кто поверит рыцарю? — Прошу прощения, ваше высочество, но я бы предпочел вообще никогда ее не знать. Долг рыцаря исполнять приказ, не задавая вопросов, а я… — Ватари бросил взгляд на Феликса, — нарушил приказ и тепеь с вами всеми в одной лодке. — Но если бы не ты, я бы никогда не узнал правды. У меня не хватило ума придти именно сюда и искать здесь, я бы не нашел некроманта, я бы… Что теперь делать? Убийца станет моей мачехой, и я плевал бы на ее положение, убей она кого угодно, но только не тебя, Лекер! Как мне сидеть с ней за одним столом, как смотреть ей в глаза, зная, что она тебя убила, и что мой родной отец свяжет себя с ней браком! Она станет королевой, если убила тебя ради этого положения, если она примет его семя, что сделает со мной? — Дворцовые интриги не моего ума дела, разумеется, и мне крайне жаль, что пострадает еще один невинный человек из-за чужой алчности, но нет никакого смысла решать, что делать, потому что выбор слишком очевиден, а зависит от одного человека, — холодным голосом произнес Феликс, до этого момента сохранявший тактичное молчание. Франциск обратил взгляд на некроманта. — О чем ты? — Лекер, был ты бароном или свинопасом, правды уже не изменить. Твое сердце больше не бьется. Пусть ты восстал без моей помощи, пусть Аркес дал тебе второй шанс на отмщение, но ты находишься под моей рукой. Мой долг защищать не только тебя, но и живых. Я не могу доверяться воле случая, раз причина твоей смерти такова. Как бы ни было сильно твое желание отомстить тому, кто стал причиной твоей смерти, я не могу допустить новых смертей. Прости, но ты должен упокоиться. — Нет! — закричал Франциск, и его эхо пронеслось над гладью скорбящего озера. Феликс остался невозмутимым. — Так нужно, ваше высочество. Таково правило, таков негласный закон. Мертвецы не должны ходить вот так, безнаказанно, и вершить мнимое правосудие. Иначе любой из нас был бы уже мертв. Когда озеро тебя отпустит, мне придется тебя контролировать. Ты можешь впасть в безумие и навредить невинным людям. Я не могу допустить этого. Франциск в несколько шагов заслонил Лекера собой. — Нет. Не позволю! Однажды, я уже потерял его и… Феликс был непоколебим, и сделал несколько шагов навстречу. — В том и дело, ваше высочество. Вы потеряли его один раз и навсегда. Как бы сильна ни была ваша любовь, скажу, живой никогда не сможет быть с мертвым. Его сердце не бьется, и никто не сможет заставить его биться. Даже такой некромант, как я. Его легкие полны затхлой воды, и никто не сможет полностью ее убрать. Его тело никогда не будет теплым, подобно живому. Работа мозга обусловлена либо озлобленностью души в этом теле при смерти, только и всего. Все его существо лишь ошибка одинокого духа, ставшего свидетелем чужого заговора и исполнения, но я не отступаюсь от заданного принципа. Кем бы ни был мертвец, как бы ни умер, он должен быть упокоен с миром, дабы живые так же могли жить в покое. Вы должны смириться с этим. Ватари поджал губы. Лекер ничего не говорил, только смотрел мрачным и холодным взглядом. Франциск сложил руки в молитвенном жесте. Глаза принца наполнились слезами от страха. — Прошу, нет! Я не смирюсь…. Прошу, пожалуйста! Дай ему шанс, он не будет нападать. — Вы не можете ручаться за него! Прошу, отойдите. — Я приму ответственность на себя за его действия, если он кому-то навредит, я понесу наказание за его действия! — Вы не понимаете, ваше выс… Коралл медленно опустился на колени, а Ватари заморгал, не веря собственным глазам. Лекер оскалился и взглянул на некроманта. Франциск дрожало от напряжения. Он еще никогда не вставал на колени перед людьми, как бы сильно его не унижали, он оставался твердым, как скала. Но сейчас самому себе напоминал, как вся его твердость растекается, как оползень. Франциск сказал на одном дыхании: — Ты можешь не верить мне, но мой титул ничего не значит. Этот человек, единственный, кто любил и любит меня. Он же пришел в себя, когда я появился здесь, разве это ничего не значит? Дай мне шанс. Шанс не терять его навсегда, пожалуйста. А если озеро отпустит его, и он причинит вред людям, я сам понесу ответственность. Даже если за это последует наказание, я приму его. Только сейчас не забирай его. Я едва вышел из забытья, когда увидел то странное послание, что подтолкнуло меня к действиям, если снова увижу его в гробу без признаков жизни, пусть это и ошибка, не смогу жить дальше. Не хочу перекидывать это на твою совесть, но подумай о том, кто жив сейчас и кто страдает. Если его не станет по настоящему, не станет настоящего меня. — Франциск опустил влажные ресницы и невольно усмехнулся, понимая, как глупо звучат его слова. — Хотя…. ведь никто не знает, что я принц, которого унижает собственное положение. Некромант нахмурился. В нем боролись противоречивые чувства. Разум требовал поступить так, как было нужно по негласному правилу всех, кто склонялся к темной магии. Но душа, та неосязаемая душа, болела, понимая, как будет больно человеку расставаться еще раз. На сей раз не перед мнимым гробом, где лежит чужой человек. Самому смотреть, как обладатель твоего сердца закрывает глаза, чтобы никогда их не открыть. Феликс почувствовал кислую горечь на языке. — Хорошо, ваше высочество. Я уступлю. Единожды в своей жизни, я внемлю Вашей просьбе. Но учтите, что наказание может быть непомерно суровым. Выдержите ли Вы это? Франциск даже не услышал намека в голосе некроманта, и бесцветно ответил: — Все, что угодно. * * * Вернувшись домой ранним утром, Франциск приказал тут же набрать ему горячую и ароматную ванну. Он прекрасно знал, как выглядел и пах — белоснежная рубашка стала серой от объятий с мертвым, влажные волосы пропахли вонью коллектора и мокрого мертвого тела. Шаткий договор с непреклонным некромантом, который очень долго думал, прежде чем согласиться на этот риск, оставался на душе тяжелым грузом, почти таким же тяжелым далось ему и расставание с Лекером. Феликс предпочел не уточнять, какое именно наказание могло ждать Коралла за его сопротивление естественному порядку вещей, ведь желать оставить не упокоенного ходить по земле, это и означало. Лежа в горячей ванне и чувствуя неосязаемое прикосновение белоснежной пены к грязной коже, Франциск прижал влажные ладони к лицу, смывая с себя соль горьких слез, и положил подбородок на бортик ванны. Лекер пришел в себя. Будучи не упокоенным мертвецом, он был привязан к Озеру Скорбящего Аркеса. Только Франциск и Ватари знали, где он находится. Ватари, который умел держать язык за зубами. Франциск закрыл глаза, стараясь вернуть воспоминания прошлой ночи. После того, как Феликс пообещал ему оставить Лекера, пусть и долго предупреждая, говоря о последствиях, в какой-то степени даже умоляя его отказаться от этого безрассудства, принц попросил дать им пару минут наедине. Все, что произошло тогда, сейчас бросало в дрожь, от легкого омерзения и шока от собственных поступков. Но тогда, оставшись с Лекером наедине, Коралл… неосознанно потянулся за поцелуем. Недаром говорят, что влюбленные напоминают психически нестабильных людей. Они безумны, иррациональны и нелогичны. И Коралл поступал отвратительно и нелогично, соблазнившись мыслью, что его могут любить так же, как когда-то. Он даже не вспомнил о чужих словах, что противоестественно быть живым с мертвым, и уже не играла роли половая принадлежность. Один был жив, другой мертв, и попытка, слабая попытка, причинила горечь и боль, от которой хотелось плакать громче, чем всегда. Прикосновение холодных губ к теплым, вызвало неприятное ощущение, а затем в рот хлынула озерная затхлая вода и, закашлявшись, Франциск отскочил, выплевывая то, что случайно попало ему в рот. На что он только надеялся. Только спустя пару часов пришло осознание — как омерзительны были его действия, и насколько Феликс был прав. Что подумал о нем уже мертвый Лекер, который позволил себя поцеловать, а затем с болью наблюдал за тем, что сделал с живым любовником. Живому с мертвым никогда не быть. Никогда не поцеловать так, как живым, никогда не возлежать, как живым, никогда… и ничего. Франциск прижал руку к лицу. Пусть он узнал правду, пусть дух Аркеса поднял Лекера для мести, Франциск оставался таким же одиноким. И его постель бы осталась такой же пустой и холодной. — Абсент, ваше высочество. На фарфоровый столик поставили полную чарку с лимоном. Франциск скосил глаза. — Я просил не рюмку. А бутыль. В последнее время он больше не пил неразбавленный абсент. Тот не обжигал горло так, как чистый, сахар затмевал горечь и крепость чистого алкоголя, да и не мутил разум, от которого хотелось сбежать. Слуга исчез так же быстро, как и появился, только рюмку оставил на столе. После неудачной попытки вернуть уже давно утраченное, Франциск сидел на берегу. Чувствуя пустоту в груди, он удрученно смотрел на расплывающееся отражение в темной воде. Лекер привычным движением убрал его волосы за плечи и спросил: — Что ты делал, когда меня не стало? Принц ответил не сразу. Он долго сидел, продолжая пустым взглядом смотреть на темное пятно своего отражения, пока небо не начало светлеть. Хаос в его голове не позволял ему сказать сразу, но в итоге язык сделал все за него. — Пил. Курил. И сидел на таблетках. Лекер опустил темные веки. На его лице ничего не отразилось. Он знал, что так и будет. Ведь если бы не стало Франциска, он упал бы точно так же. — А что двор? — Многие вздохнули с облегчением. Они не говорили прямо, но не нужно быть гением, чтобы догадаться. У многих развязался язык, многие стали распускать руки. Не со мной, а в принципе. Просто знали, что их больше ничто не сдерживает, хотя им наверняка стоило опасаться, вдруг ты кому-нибудь раскрыл какую-то тайну перед смертью. Некоторые думают, что твое убийство было спланировано тем, кто оказался под твоим шантажом. Лекер размял шею. — Уж под кого я не копал, так под Грахела. Извини, но твой отец как на ладони: глуповатый, недалекий… бездарь. Я бы с большим удовольствием вырыл бы секрет покойного Савада, чем стал бы что-то искать о Грахеле. А о ком не подумал, так о своей матери. С детства научен, мать - человек святой, и чтобы ни сделала, сыну на нее… не должно злиться. — И как учение? — кристально чистым голосом спросил Франциск. — Разбилось. Я думал, кроме Солена и твоего идиота отца — не будет человека, которого я ненавидел бы больше. Амфара… перешагнула обоих. Если она так хотела добиться положения, а я мешал, неужели нельзя поговорить со мной? Разве я не понял бы ее желаний и притязаний на престол? Разве я не помог бы убрать конкурентов куда лучше? Но видимо бездетность — лучший довод. — Если бы все было иначе, что бы ты сделал? — Расчистил бы ей дорогу, разумеется. Любой, кто встал бы на ее пути к цели — оказался бы сброшен с этой игральной доски. А если мое присутствие так сильно давило бы на Грахела, я бы уехал. — Лекер повернул голову. — Только с одним условием. Сердце Франциска пропустило удар. — Каким? — Куда бы ехать ни пришлось, я бы забрал тебя с собой. Франциск блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как горячая вода обнимает распаренное тело, и окутывает фруктовым зеленым ароматом. Лекер никогда больше не примет ванну. Никто не выпьет с ним, никогда не выпустит из мундштука сладкий опиумный дым. От этого глаза защипало, и Франциск поспешно вытер лицо. Тихий звук почти незнакомых шагов, вырвал его из наплывающих воспоминаний и размышлений еще до того, как юноша решил им предаться. Франциск повернул голову, чтобы взглянуть на незваного гостя, и его тут же бросило в жар стыда. Юноша, поспешно опустился в ванну, скрывая себя в пене так, чтобы не было видно даже ключиц. Его навестила Ферида Аркес, родная тетка по отцу. Ферида была чуть моложе самого Грахела, и по титулу являлась такой же королевской особой. Она появлялась на каждом балу, занимала устойчивое положение в королевском совете, и среди женщин являлась негласной, своего рода, матушкой. Франциск почти ничего не знал о ней, поскольку ему не представлялась возможность общаться с собственной тетей, а Ферида не особо тянулась к своему незаконнорожденному племяннику. Говорили даже, что из-за какого-то недуга, Ферида ушла в затворничество в собственный особняк, недалеко от замка, но вернулась, когда Франциск во младенчестве был объявлен принцем-бастардом, чтобы не пропустить явление своего первого племянника. За исключением этой ничтожной встречи, которую Франциск не мог помнить, это была первая их встреча. Внезапный визит Фериды совершенно выбил Франциска из его меланхоличных размышлений. Ферида Аркес обладала белоснежным и утонченным аристократическим лицом, строгим, но красивым стилем одежды, без вульгарности и распущенности, хотя ее длинные рыжие волосы собирались в высокий темплет достаточно редко, больше оставаясь распущенными. Графиня Арнэль брала с нее пример. Она редко надевала открытые наряды, но часто распускала волосы, нося платья на плотных застежках под горло. Франциск посмотрел на женщину снизу вверх. Как некстати, следом за женщиной, зашел слуга с новой рюмкой и голубой бутылью. — Абсент, ваше высочество. Бутыль, как Вы и просили. Франциск медленно кивнул и движением пальцев отослал слугу прочь. Ферида прошла дальше в комнату. Ее тяжелое платье в несколько слоев, плотно облегающее фигуру, характерно зашуршало. Сестра короля бросила небрежный взгляд на столик и сухо, даже осуждающе, сказала: — Пить не разбавленный абсент опасно для сердца. Франциск ответил резче, чем ему хотелось бы, но голос его прозвучал с долей вежливости: — Тот, кто постоянно хочет моей смерти и добавляет яд мне в еду, явно не задумывается о моем сердце. Ферида взглянула на юношу оценивающим взглядом, хотя все, что она могла видеть, лишь лицо и часть белой шеи, с комьями налипшей неосязаемой белой пены. — Тем более, как говорят, оно разбито после смерти Опиумного Барона. Щеки Франциска остались белыми, но внутри его бросило в жар. — Мое сердце? — Именно так. — Я потерял доброго друга, но вот насчет сердца — полная чушь, — сказал Коралл с легким жеманным смешком. Внутри него все дрожало от напряжения. Ферида повела бровью. — Из того, что болтает Гранатовый Владыка не особо похоже, чтобы Вы были просто друзьями. В его словах можно услышать много намеков. Хотя не то, чтобы я им слишком верила. Франциск бросил все силы на то, чтобы ничем не показать своего волнения. — У Солена очень много времени и богатое воображение. — Говорят, после смерти барона Лесного Пепла, ты почти не пьешь разбавленный абсент. Выбираешь что покрепче, и не выходишь из опиумных курилен. Кто-то однажды видел, как мальчик для ублажения тела принес тебя в замок на руках. Вот это уже больше похоже на правду, чем высказывания Солена, — вновь осуждающе сказал Ферида. «Это был Агер, и он был чародеем, которого я спас. А еще он был тем, кто умолял меня не сдаваться», — так и хотел ответить Франциск. Но знающий, сколь непостоянен женский язык, только выдавил улыбку. — Тетушка, конечно правда, насчет последнего утверждения. Но принцу-бастарду позволяется то, чего не позволялось бы чистокровному принцу. Ферида прищурилась. — Неужели гордишься своим происхождением? И что же это… ты действительно пользовался услугами мальчика? — Пользуюсь возможностью, тетушка, пить, сколько хочется и где можется, только и всего. А Вы бы меньше сплетен слушали. А мальчик — не более, чем слух. Я не помню его имени, и уж точно не пользовался его телом. Ни к чему, когда пользуюсь любовью графини. Я просто потерял хорошего друга, и скорбел так же, как все, а что до абсента, то каждому свойственна какая-то пагубная привычка. Такая уж наша жизнь. Ферида сухо ответила: — Да, но не забывай, что по происхождению, ты все еще наследник Аркес. Кстати, о твоем отце. Скажи мне, Франциск, он хорошо с тобой обращается? Юноша опустил глаза, не слишком понимая цели и глубины данного вопроса. Еще никто не задавал ему вопросов о Грахеле именно с подобной стороны. Чтобы занять себя, и не отвечать сразу, юноша сделал глоток прямо из бутылки и с трудом проглотил обжигающее содержимое. — Кхм. Король… достаточно хорош в опеке. — Это ложь, и мы оба это знаем. При всех покушениях на твою жизнь. Как он с тобой обходится? Балует ли? — Балует? — Потакает ли твоим капризам? Франциск ухмыльнулся. — У меня нет капризов, тетушка. Ферида осталась непреклонной. — У всех нас есть капризы. Любовь, власть, богатство или простые мелочи жизнь, вроде постели с куртизанками. Возможно, ты не раз просил его исполнить свои маленькие требования, выполнял ли он их? — Я требовал предоставить мне допрос о том, кто хочет моей смерти, но даже ради такого сущего пустяка, он не ударил и пальцем о палец, — внезапно горько проговорил Франциск. — И больше я никогда и ни о чем у него не просил. А потому я не понимаю вопроса, тетушка. Ибо не знаю, как должно и нужно обходиться с таким, как я. Ферида осталась неудовлетворенной. Она нервно обошла ванную кругом. — С такими, как ты, не должно обращаться в принципе. — Ее голос был жесток. — Ибо ты сам знаешь, кем являешься. И, тем не менее, ты признанный сын, единственный ребенок, значит, и обращаться к тебе следует, как к сокровищу. Франциск не сдержал смеха. Он смеялся не долго, но громко, искренне и от души, прежде чем прижал руку тыльной стороной к губам, чтобы сдержать самого себя от веселья. — Тетушка, вы право, невероятно добры и благородны в своих суждениях. Но если описывать отношение Грахела ко мне, то я не сокровище, а «обуза, которая есть, но лучше бы ее никогда не было». — Обуза, которая ему нужна. Если Грахел скончается или сляжет с внезапной болезнью, то ты будешь опекуном государства, до совершеннолетия его прямого законного наследника. Не думаешь ли ты, что твои действия слишком легкомысленны? Франциск не смог не рассмеяться снова. Эта ситуация показалась ему слишком глупой. — Ахах, тетушка, что Вы говорите? Королевство и совет совсем не нуждаются в моей опеке. — Неужели? — Приказ отца о моем назначении всего лишь номинальный, я совсем не имею здесь хоть какой-то власти. Король Грахел живет и здравствует, да и у народа нет недовольства, не говоря уж о дворе. Что внешняя, что внутренняя политика, все в таком златом блеске. А что до наследника, мой отец пока еще не имеет законного ребенка, к чему же мне беспокоиться о мнимом опекунстве над тем, кто еще даже не родился? Лицо Фериды разгладилось, когда она услышала эти веселые и беззаботные слова. Но в ее светлых глазах сверкнула непонятная искра, которую Франциск не заметил. — Порой небеса благосклонны к хорошим людям, Франциск. Твой конкурент не родился, но он уже зачат. Пройдет время, и наследник появится на свет. Тогда. ты вспомнишь мои слова. Улыбка Франциска вмиг сползла с его красивого лица. — Что? Ферида лишь приподняла брови. — Утопающий в роскоши не замечает того, что творится под собственным носом? Дитя, разве ты не знаешь? Амфара Лесной Пепел забеременела от Грахела. Уже давно. Вода в ванне вмиг стала холодной. Франциск приоткрыл губы. В его мозгу билась одна лишь мысль, сказать тетушке, а затем и Грахелу, а затем и вообще всему двору, всему миру о том, что он узнал правду. Это Амфара убила своего сына. И сколько бы Лекер не задавал себе вопрос, зачем ей был нужна его смерть, он не мог найти ответа. А тут Ферида поднесла Франциску его прямо на блюдечке. — Беременна? Ферида скользнула по принцу оценивающим липким и очень неприятным взглядом. Глядя в ее расчетливые глаза, Франциск неуютно поежился и отвернулся, почувствовав себя ничем иным, как товаром на прилавке, о котором долго размышляют, прежде чем купить ил вовсе не покупать. — Откуда Вы знаете? — Потому что я не закрываю глаза на происходящее, и ответственно отношусь к собственному положению. Советую и тебе начать вести себя соответственно своему статусу, — резким, поучительным тоном произнес Ферида. Коралл вспыхнул и повернул голову. Женщина продолжила: — Амфара не плохая партия. Но сколько раз тебя вытаскивали с того света, потому что ты был кому-то неугоден. Мой дорогой племянничек… Тетушка обошла его со стороны, а затем положила теплую руку с длинными ногтями ему на голое плечо. — Будь осторожен. Ты в очень невыгодном положении, и советую тебе озираться по сторонам и запирать дверь на засов, когда спишь. Франциск поднял подбородок. Вопрос напрашивался сам собой. — Вы считаете, она попытается меня убить? Ферида холодно ответила: — Я ничего не считаю, просто предупреждаю. Это вежливость, мой дорогой мальчик. Иногда ее путают с добродетелью. Только не говори, что ты и этого не знал. Ферида фыркнула последние слова, а затем, распахнув расписной веер, чья основа была полностью из золота, неспешным шагом, покинула просторную и теплую комнату. Франциск не смог больше сидеть, сложа руки. Он мигом выскочил из теплой воды, подняв комья пены, вытерся и поспешно оделся. Чтобы хоть чем-то унять дрожащие руки, Франциск сделал три крепких глотка прямо с округлого горлышка бутыли, прежде чем выбежать из собственных покоев. Если Грахел узнает, что Амфара ради положения убила собственного сына, как он отреагирует? Если он узнает, что Лекер был для собственной матери разменной монетой на счастливое будущее, что он предпримет? Если он не поверит, Франциск пустит слух, как тогда Грахел будет затыкать рты. Юноша поспешно спустился с лестницы. Нехорошо распускать слухи, но когда речь идет о сохранности даже не своего положения, а просто жизни… Франциск никогда не давал попятную. Он сделает все, чтобы выжить. Пусть Амфара поплатится за свои грехи, если ему поверят, а если нет… Либо ее позорно изгонят слухи, либо самого принца-бастарда. Ну и пусть, — решил Франциск. Пусть его с позором изгонят за клевету, и все женщины вздохнут спокойно, что наконец-то его, что рыбную кость, вытащили у них из горла. Пусть он навсегда потеряет ту роскошь, в которой жил с младенчества, и будет приспосабливаться к жизни на улице, если есть куда и к кому податься. Пусть о нем в народе говорят, что он опустившийся принц-нищий, все это не будет иметь значения, если он выживет. Добежав до запертого зала совета, Франциск обеими руками распахнул двери и ворвался запуганным вихрем. — Отец!