Чувства мертвых

В тот день, когда Франциск ворвался в зал с влажными волосами и бешено стучащимся сердцем, Грахел, едва завершивший очередной совет, не пожелал его слушать. И на следующий день, и на третий, и даже спустя целую неделю. Сколько бы Франциск ни пытался, ни на конной прогулке, ни на балу, ни на приеме, нигде и никак он не мог уличить момент, чтобы рассказать отцу всю правду о том, что он узнал. — Он не желает меня слушать. Каждый раз, когда я в шаге от того, чтобы рассказать ему внезапно разговор обрывается. Он словно чувствует это. Лекер, к которому Франциск приходил теперь почти каждую ночь, скрестил руки на груди. Только сейчас Франциск понял, что отец совершенно не оставался один, хотя раньше зачастую, Грахела если и сопровождали, то никто не мешал Франциску говорить с отцом по душам, если имелась такая возможность. Теперь же Амфара или кто-то из свиты так или иначе мешал Кораллу остаться с отцом наедине, а сам Грахел совершенно не замечал стараний собственного отпрыска. — Я не могу ему рассказать при посторонних, потому что лишние уши — это проблема. А он не может просто отойти от них на пару минут и уделить мне время. — А что, если так и было задумано? — внезапно спросил Лекер и его темные глаза сверкнули. — Что, если это было условие, при котором Амфара могла бы выйти за него? Франциск приоткрыл губы, а Лекер развил мысль: — Ты, бастард, обуза для нее, не так ли? Раз уж решилась на то, чтобы убить родную кровь, что ей чужой ребенок. Наверняка она говорила Грахелу, намеком или прямо, что ты будешь мешать их общему счастью. Чтобы не остаться в долгу, Грахел легкомысленно попросил ее избавиться и от меня. Он-то не думал, что она поступит решительно. Франциск возразил: — Он должен был тогда сопоставить твою смерть и свою просьбу, если бы она была. Лекер закатил глаза. — Умоляю, Коралл. Я уже говорил, что Грахел туповат. Он сказал и забыл, а Амфара сделала, он не будет помнить о том, что сорвалось с его языка однажды. Он даже не помнил о том, в который день… ты родился. Если он не помнил такого важного дня, как день рождение собственного первенца, стоит ли думать, что он вспомнит о том, что сказал любовнице в шутку однажды? А ели он говорил это не первый раз? Никто до этого не осмеливался, но Амфара упрямая, чтобы давать попятную. — Лекер хмыкнул. — В нее я характером пошел. Что ж, в словах Опиумного Барона была своя доля правды. Возможно, Грахел обо всем знал. Возможно, это была их общая тайна, о котором внезапно стало известно Франциску/.Долгой ночью, сидя у распахнутого окна с бутылью джинна и мундштуком Лекера, наполненным курительной смесью, Коралл пришел к выводу, что не станет распускать слухов, пока не выскажет отцу, и там уже не поймет, знал Грахел или нет. Но Амфара больше не оставляла Грахела в одиночестве, и как будущая супруга, делила с ним не только ложе, но и досуг. Франциску не хотелось рассказывать отцу правду о женщине его сердца при ней же, чтобы не попасть в абсолютно затруднительное положение .Так он только выставил бы себя на посмешище, а отец… окончательно бы разочаровался в нем. Необходимо было действовать хитрее, но как, Коралл, не искусный в интригах, совершенно не знал, и ему было не у кого учиться. Лекер не мог ему помочь, так как и сам не догадывался. Вдали от замка он не мог окунуться в болото чужих интриг и приспособиться, найти людей и действовать через них. Спустя какое-то время Феликс, вопреки своему уступку, запретил Кораллу каждый день приходить на озеро к своему любовнику, чтобы не бередить душевное состояние мертвого человека до того, как привязка к месту его смерти не пойдет на спад. Приближалось самое знаменательное событие для каждого человека — от министров до простых крестьян. Так долго холостой король, Грахел Аркес, наконец-то решил жениться. Ажиотаж от предстоящего празднества продлился от даты объявления до самого безумного дня. Портные трудились, не покладая рук, сходя с ума от количества заказов на свадьбу — заказывали новые наряды не только женщины, но и мужчины, желая отличиться, и на свадьбе показать не только титул, но и свое состояние. Трудились и ювелиры — какое же грандиозное событие без десятков новых ярких украшений из чистого золота с драгоценными камнями, которые добывали нечеловеческим трудом в рудниках. Трудились и повара, обязанные на свадьбу превзойти королевские ожидания, именно поэтому, не прекращая, к ним в кухни везли повозки с продовольствием от крепко выдержанного вина, до живых белоснежных голубей, которыми решили украшать королевский пирог. Не было ни единого прилавка, где не собирались бы торговцы и покупатели, не были но одного человека, который не знал бы о предстоящем торжестве. Люди верхних сословий наряжались и готовили подарки, художники украшали главный тронный зал, где было решено проводить торжество, чтобы вместить десятки тысяч гостей, а простые люди мечтали лишь украдкой увидеть королевскую свадьбу, или хотя бы попробовать объедков с пышного стола. Только один принц-бастард не испытывал радости от предстоящей свадьбы, и с каждым днем мрачнел все больше. До Грахела не доходили его слова, и не доходили даже внезапные послания. Опьяненный собственной радостью, король не замечал участившихся разбойничьих набегов, обанкротившихся процентщиков и переполненных гостиниц, где то и дело вспыхивали частые беспорядки, доходящие до драк и убийств. Из-за небрежности Грахела на это закрывали глаза и судьи, а с ними и палачи. Стали ходить слухи, что де, кто-то разворовал гробницу барона Лесного Пепла, и кто-то вскрыл могилы еще нескольких людей на простом бедняцком кладбище. Оттуда уже были похищены трупы, но кого это волновало, если предстояла королевская свадьба, затмившая собой все остальные возмутительные происшествия. Спустя месяц Озеро Скорби отпустило Лекера. Он смог свободно передвигаться вне озерной области, и Феликс, ответственный за состояние мертвеца, дал ему убежище в собственном доме. Так как он зачастую выходил глубокой ночью на патруль собственной области, а двор оставался слеп и глух к кому-то, кроме Грахела, Франциск проводил почти каждую ночь в чужой постели, в объятьях с уже давно остывшим любовником, и чувствовал себя, как никогда любимым и нужным. Увы, Коралл так и не добился от отца аудиенции, но, не теряя надежды, на свадьбе, проходящей с утра и до вечера, он собирался поздравить его лично, и уже там, вдали от посторонних глаз, сказать всю правду, даже если это будет поздно. Даже если ему не поверят, он не собирался сдаваться так просто. Смерть Лекера, каждой ночью ждущего его в чужой постели костного некроманта, висела над принцем тяжелым грузом, и не рассказать о причине его гибели означало, предать и его, и себя. Коралл не был намерен отступать. Но за чужой суматохой и планированием разоблачения убийцы, он не замечал, что сам невольно встал под чужой удар. В день свадьбы с самого утра стояла солнечная и тихая погода. Не желая выделяться из общей толпы, присоединяясь тенью к чужому искреннему ликованию, Франциск нарядился в белые парадные цвета, и как полагается, держал бутон алой розы в петлице. Он же и подносил свадебные богатые и тяжелые перстни для собственного отца и будущей мачехи, в которой не нуждался. Глядя в ее лучезарные искрящиеся счастьем глаза, Франциск на мгновение задержался, а затем отодвинулся. Его тяжелый взгляд никто не заметил, а сам принц невольно погрузился в мысли о том, каким был взгляд этой женщины, когда она смотрела, как хладнокровно убивают ее собственного первенца. В этой женщине не осталось ни морали, ни добродетели, ни искренности, если ради положения, она могла пойти на такой низкий поступок. И этого же не осталось и в Грахеле, если он однажды сказал это даже просто в шутку. Франциск переминался с ноги на ногу, и лишь изредка вытаскивал из коралловых блестящих волос лепестки белых роз, которыми были принято рассыпать все вокруг. Он осматривал людей, и пытался улыбаться легко и не натянуто. Что они скажут, когда вся правда всплывет наружу? Что они будут говорить о «лучшей партии для Его Величества», когда узнают, что она приказала задушить собственного сына ради того, чтобы стать королевой. А что, если каждый выскажется в ее пользу, и тогда… правда Франциска обернется против него самого? Как он посмел клеветать на королеву? Все дело во власти, зависти. Ведь он, как был, так и останется бастардом, с облачными неосязаемыми надеждами на отцовский трон. А она… Она уже носила от Грахела ребенка. Маленького принца или принцессу, и едва прошел свадебный обед в полдень, когда солнце освещает и греет без исключения всех, эта новость больше не была королевским секретом, и бурные крики поздравлений наполнили весь тронный зал от потолка до пола, заставляя дрожать плиты и разгоряченный воздух. Именно после этих дрожащих слов Грахела, именно после бурных аплодисментов, Франциск отчетливо почувствовал, как к нему приковали тысячи ядовитых взглядов, словно раскаленные иглы впились в кожу со спины и груди, проверяя на прочность его выдержку. Они ждали реакции. Злости, обиды, негодования и разочарования, зависти в воспаленных пьяных глазах. Они ждали его страха, как хищники, уже выбравшие себе жертву из многоликой толпы. Но он никогда не боялся грядущих проблем. Слишком уж закостенел его мягкий характер после всего произошедшего, и теперь ни одна новость о его шатком положении не могла бросить его в ужас, потому что он уже давно смирился со своей участью быть удобной для Грахела заменой настоящему ребенку. Только закурил опиумную смесь остервенело, чтобы не думать о чужих насмешливых унизительных взглядов. Когда спустились сумерки, и все собранные гости высыпали в украшенный королевский парк, освещенный тысячью зажженных желтых и алых фонарей, Франциск уже почти не стоял на ногах от того, что много выпил. Нервы его сжались в один сплошной тугой комок, и он танцевал, не обращая внимания на страшный голод и нехватку воздуха в легких. Но никакой кусок еды — ни жареного кабана, ни свежей красной ароматной икры, ни сочных фруктовых пирожных с тающим кремом, какие привезли союзники Грахела, не лез в горло нервному принцу. Наблюдая за королем, который только начал танцевать с новоиспеченной женой, Коралл взял с ближайшего подноса бокал с абсентом и опрокинул его в себя. Высокая и богатая прическа Грахела почти не истрепалась, он не выглядел пьяным, полностью контролируя свои движения, а сияющие глаза выдавали его счастье и триумф. — Ах, принц Коралл! — донеслось откуда-то справа. Услышав свое второе имя, юноша повернул голову, но увидев приближающихся людей, предпочел бы никогда не слышать этого оклика. Захмелевший Солен приблизился к нему в окружении стайки барышень, и вежливо, по всем правилам поклонился. Франциск остался равнодушен, все ещё раздумывая о том, как бы деликатнее вырвать отца из чужих рук и наконец-то обо всем рассказать. Солен, некстати вторгнувшийся в его спокойные думы, совершенно не вписывался в этот план. — Примите мои искренние поздравления в этот важный для всех день, Ваше Незаконнорожденное Высочество! — с наглой ухмылкой сообщил Гранатовый Владыка. Соблазненные обещаниями и чужим богатством девушки поклонились после Солена и коротко засмеялись. Франциск, который не хотел поддаваться на чужие явные провокации, коротко и дежурно бросил: — Благодарю. — Безумно прекрасный день не только для всех нас, в частности, для Вас. Наконец-то, Вы перестанете быть таким уж неприкосновенным. Наконец-то перестанете быть единственным наследником, — продолжал Солен. — Ваш статус пошатнулся, чувствуете это? Франциску не было никакого дела до бахвальства первого Гранатового господина и на его попытку самоутвердиться за чужой счёт. Видя, что принц ему не отвечает, Солен решил остаться с нм наедине. Отпустив стайку девушек, юноша приблизился и тихо сказал Франциску: — Госпожа Лесной Пепел и король Грахел безумно красивая пара, что создана для того, чтобы радовать глаз. И хотя их отпрыски похожи на них, вам с Лекером с ними не сравниться. Упоминание любимого человека, сейчас сидящего в кресле Феликса перед магическим огнем, терпеливо ждущего его с празднества, умершего по вине одного человека, заставило сердце Франциска задрожать от злости. Но усилием воли ему удалось расслабить лицо. Солен не заметил этого и продолжил: — Поверить не могу, что Король Грахел так скор на руку и на мужскую силу, не только решил жениться, но и зачал себе наследника. Истинный мужчина, жаль, что Ваша порода не в него. Если бы у меня был такой сын и про него ходили грязные слухи, я бы немедля приказал вообще изгнать его, чтобы не позорил ни меня, ни моих наследников. А еще лучше повесить, чтобы уж точно не становиться причиной пересудов и насмешек. И труп выкинуть где-нибудь в канаву, в болото, чтобы не оскорблял своим присутствием покойных благородных предков. — Солен цокнул языком, — лучше прослыть жестоким господином, чем отцом такого извращенца, как Вы. По коже Франциска прошла дрожь от злости. Голос графа вызывал у него ярость. — Господин Солен, — процедил юноша сквозь зубы, стараясь улыбаться доброжелательно, видя, что изредка на него бросают взгляды приглашенные гости, — Пожалуйста, уйдите, если не хотите, чтобы я Вас ударил. Солен одарил его смешком. — Хах, ударили? Ваши руки слишком женственны для подобного действа. Им не предназначено держать хоть что-то тяжелее, чем ствол Лекера. Жаль, что он так скоро скончался, хотя я готов пожать руку тому, кто прикончил этого вездесущего опиумного наркомана-мужеложца. Франциск шумно выдохнул. Внутри у него все затряслось. Украдкой взглянув на горло Солена и на его двигающийся отчетливый кадык, ему захотелось немедленно вбить его прямо в трахею, чтобы человек навсегда замолчал после этих жестоких слов. — Раз уж его теперь нет, поведайте мне, под кого Вы теперь стелитесь? Рано или поздно все равно все узнают, так почему бы и не открыть сердце? Тем более, у нас с Вами не должно быть секретов, м? Коралл хмуро сдвинул брови. Он всеми силами пытался не слушать болтовню графа, но тот словно назойливая муха нападал и нападал на него, выматывая терпение, и с удовольствием нажимая на все его болевые точки. Солен слащаво улыбнулся. — Ах, может быть Вы еще не нашли себе подходящего партнера, чтобы он вас по постели катал. Понимаю, возможно, с Лекером сложно кому-то сравниться по части извращений. — Это говорит тот, кто спит с сестрой. Не стыдно? — Ничуть. Она хотя бы женщина, к тому же, чиста, и не замешана ни в каких дурных делах. Любовь между мужчиной и женщиной поощряется небесами, а если они одной крови, так это и вовсе благословение. Благородная кровь не будет портиться грязью, и на свет не появятся такие, как Вы, грязные выродки-бастарды. Скулы Франциска обострились. Ладонь, что он держал за спиной под плащом, немедленно сжалась в кулак. Солен, заскучав от однообразия своих слов, внезапно сказал: — Знаете, Ваше Ублюдчество, наверное, стоит Вас пожалеть. Да-да, пожалеть, ведь таким как Вы, недоступны такие обыденные вещи, вроде брака и рождения детей. Вам наверняка очень горько от этой свадьбы. Ведь Вы с Лекером… или кому Вы там ещё даёте, не можете вот так публично и открыто на весь мир заявить о своих отношениях. Даже если бы сожительствовали, это бы слишком бросалось в глаза, и тут уж не будет чьей-то вины в слухах. А ещё у Вас никогда бы не будет детей. Возможно, это и к лучшему, грязь распространять не стоит. От бастарда не родится принц, только бастард с еще более грязной кровью. И хотя вы мужчина, не способный к зачатию, если захотите продолжить свой ублюдочный род, примите совет обратиться к магам. Они наверняка дадут Вам волшебную таблетку, после которой вы станете женщиной и разродитесь от своего нового фаворита! Раз уже Лекер больше в Вас не спустит. Франциск закрыл глаза, понимая, что теряет терпение. Еще одно слово… /Только одно слово…. — Как долго Вы были вынуждены скрываться под одеялом даже ночью, и зажимать рот, чтобы никто не слышал, как Вы стонете ним, когда он Вас вертит, словно шлюху… Чаша терпения принца переполнилась и полилась через край ядовитой отравой. Пусть Коралл был хрупок телом, терпелив и добр характером, но бил он, как подобает мужчине, если дело доходило до драки. Замахнувшись, вложив всю свою злобу и боль, Франциск ударил Солена прямо по губам. Гранатовый Владыка, прерванный жестокой пощечиной прямо посреди хвастливого монолога, резко отшатнулся, шокированный таким действием. Дрожащими пальцами он коснулся окровавленного разбитого рта и вскричал: — Как Вы смеете?! Франциск не отвечал. Он вздрагивал от переполнившей его горячей ярости, а тяжёлое дыхание вздымало ему грудь. Солен прикрыл рот тыльной стороной ладони, удерживая бегущую струю алой крови и со сталью в голосе процедил: — Ты пожалеешь об этом, грязный бастард! Пожалеешь! Прямо сейчас пожалеешь! От звука пощёчины и вскрика Солена большинство гостей обернулось взглянуть на двух юношей. Грахел, желая прервать чужое внимание к напряженной обстановке, помахал рукой, приказывая музыкантам играть громче, а сам привлек к себе внимание просьбой не томиться и наконец-то поплясать. Те девушки, которых Солен отослал, немедля порхнули к нему, словно ночные бабочки, стараясь утешить, и увести в более подобающую компанию. Ладонь Франциска горела, так много силы он вложил в этот удар. — Ненавижу! — выдохнул он, глядя в глаза обозленному графу. — Ненавижу тебя, Солен…. — Что у Вас случилось? — дружелюбно, и будто бы ничего не видя, спросил Грахел, незаметно приблизившись. Солен ничего не ответил, только одарил Франциска испепеляющим уничтожительным взглядом. За всю жизнь никто не смел поднять на него руку, никто не тронул и волоса на его голове, что бы он ни сказал. Богатство, власть и положение прощали все, что ему захочется. А сейчас, у всех на виду он получил пощечину, после которой острая боль в разбитой губе отдавалась в воспаленном разуме унижением. И от кого… Он потерпел бы подобное только от того, кто выше него, от короля, но никак не от незаконнорожденного выродка, который ещё и спал с мужчинами. Солен сощурил холодные глаза, посылая последний предупреждающий взгляд, а затем развернулся и позволил себя увести.