Чувства мертвых

Тот судья, которого видел Феликс, не велел вытащить пленника на следующее утро. Или все дело было в том, что та ночь длилась невыносимо долго. Тишина давила на уши, а багровая кровь с медным привкусом запеклась во рту, на губах, подбородке и шее. Ее было нечем смыть. Судя по состоянию камер, пленники здесь не задерживались. Их держали от силы суток трое, после чего они не возвращались, а потому не было нужды их кормить, поить и убирать за ними возможные отходы. Феликс старался не двигаться и даже не дышать. Если бы небо было благосклонным к нему, оно подарило бы ему безболезненную смерть прямо сейчас и здесь. Но при нем не оказалось ни иглы, ни ножа, его лишили даже языка. Этот судья, как бы долго он ни сидел на своем месте, как бы ни получил его, прекрасно знал, что делает. Он лишил его языка, а значит и возможность оправдаться, объясниться, но что самое главное — сбежать. При каждом вдохе, боль отзывалась от корня отрезанного языка и устремлялась к середине груди, куда его нещадно били во время того, как бессознательно волокли в эту темницу. Здесь было всего лишь четыре камеры. Три пустовали. Поспешные шаги нарушили тишину. Это шел один человек. Значит, пришло время некроманта, но к удивлению самого Феликса, вся боль и весь страх безвозвратно ушли в землю с кровью, которую он пролил. Но спустившимся был не молчаливый конвоир, посланный сопроводить обреченного в последний путь до плахи, а всего лишь хороший старый знакомый. Ватари. Он спускался осторожно и тихо, словно боялся, что его кто-то заметит, открыл двери тихо, стараясь обойтись без лишних звуков. Зайдя в узкий коридор, оканчивающийся четырьмя камерами, он начал озираться, точно зная, что найдет, кого искал. Феликс, привлеченный звуками, слишком отчетливыми в тихом полумраке, пошевелился. Он сразу узнал этот силуэт, и немедленно прислонился к прутьям решетки, чтобы привлечь к себе внимание. Ватари приблизился, зная и страшась увидеть. Феликс поднял на него глаза. Боль, прошивающая его тело, не позволяла делать лишние движения, и потому он продолжал сидеть на холодном и влажном полу без соломы. Дыхание застряло в груди у рыцаря от зрелища. Кем бы ни были люди, притащившие Феликса в это убогое и страшное место, откуда никто не мог выйти, он успел стать ему другом. Со своими мыслями, своими принципами, человеком, который никогда никому не причинял зла при всех своих умениях стирать в пыль целые великие дома. Он даже никогда не заставлял скелеты работать за себя. Ватари медленно опустился на колени, чтобы увидеть полуслепые глаза. — Феликс… Некромант не отозвался, только приоткрыл окровавленные губы. — Как ты оказался здесь? Феликс опустил глаза, а затем снова поднял полный боли взгляд. Ватари непонимающе моргнул. — Что? Что они сделали с тобой? Глаза некроманта снова наполнились влагой, которую он никогда не проливал. Смахнув накапливающиеся слезы с ресницы, юноша нашел в себе силы приоткрыть губы и продемонстрировать увечье, которое ему нанесли, прежде чем запереть за железными холодными прутьями. Ватари поджал губы. — Ты знаешь, кто были те люди? Феликс качнул головой, а затем просунул руку сквозь прутья решетки и попросил жестом дать ему ладонь. Пусть он был лишен языка и не мог говорить, возможность творить колдовство у него осталась. пусть и самая малая и ничтожная ее часть. Его узкий тонкий палец, с кровью, забившейся под ноготь, стал чертить знакомые буквы, и Ватари словно видел их, складывающиеся затем в слова, а затем и в предложение. «По пути обратно я наткнулся на женщину в тяжелом состоянии со стражей. Она была беременна и рожала прямо в переулке. Я помог ей родить и не позволил умереть. После потери сил, я оказался здесь». По затылку Ватари пробежали мурашки, принося с собой страх, смешанный с отвращением. — Эта женщина… была простолюдинкой? Феликс качнул головой и написал: «Нет, она была из знати». Мурашки проползли у Ватари между лопаток, по коже, под кожу, пока иглами не впились в позвоночник. — Может быть, я ошибаюсь, но совсем на днях… вернулась вдова Грахела. Амфара Лесной Пепел. Мать нашего друга, утопленного Лекера. Вернулась не одна, с ребенком на руках, мальчиком! Со слов ее стражи, ей помогла добрая женщина, настоящая мастерица, а потому, госпожа уже успела отблагодарить до того, как переступила порог замка. Еще никто не знает, но Ферида признала его своим племянником. И готова… уступить ему трон, если он выкажет желание править по достижению восемнадцати лет. Насколько я знаю, Амфара не сводит глаз со своего ребенка, не оставляет его одного, кормит грудью и практически спит по часам. С ней двое доверенных людей…. А затем четверо. И они сменяют вокруг нее караул. Она боится предательства со стороны настоящей королевы. И я ее понимаю… Лицо Феликса невольно скривилось от отвращения и боли. Из-за чужой лжи некроманты стали в таком бедственном положении, ведь еще десяток лет назад любой маг, спасший жизнь роженицы и ребенка, осыпался золотом с пят по макушку, и это если смог сотворить чудо у знатной семьи. А если бы у бывшей супруги покойного короля, дав ей и ее ребенку шанс на власть… « Это все? Что насчет моей казни?» Когда Феликс написал это, то отстранил руку, и Ватари сокрушенно опустил голову. — Я ничего не знаю об этом. Ничего. Я сам сюда пробрался… не замеченным. Меня не должны видеть. Но я узнал правду. Настоящую правду. Которую должны узнать и его высочество и Опиумный Барон. Послушай меня, — Ватари взялся руками за прутья решетки. — Савад был первым королем. Настоящим королем по праву рождения, и его любил каждый от крестьян до знати. Он обеспечил им хорошие условия, воду, еду… Феликс провел пальцем по тыльной стороне ладони. «Я знаю. По его правлению я смотрел, как живут люди в нижних городах И если тогда, они жили, то сейчас даже не выживают, а доживают свои последние дни». Ватари утвердительно покивал. — Да! Именно. Но Савад не продержался долго, я едва взошел в те казармы, как он умер от отравления. Он умер, а я уже поступил на службу к Грахелу, потому, что Савад не оставил детей, и он был единственным претендентом. Солдатам нельзя думать и вникать так глубоко, мы должны только исполнять поставленные приказы и не задавать вопросов. Но ты, утопление Лекера, эти смерти… Я был бы самым последним глупцом, если бы не начал задавать вопросы. Я выяснил, долго и упорно, но выяснил. Савад никогда не был женат не потому, что влюбился в ту женщину из морских земель, о которой рассказывал тебе Лекер. Он имел связь со своей сестрой. Феридой, которая сейчас является нашей королевой. Глаза Феликса стали круглыми от изумления, а окровавленные губы снова приоткрылись. Некромант, пытаясь скрыть потрясение, покачал головой, не веря в эти слова. — Люди много говорят, если на них надавить. Но Ферида не выходила замуж по той же причине. Все королевство знало, что она была беременна, и говорила, что имеет свои связи с фаворитом, имя которого так и осталось загадкой для всех нас. Но правда такова, то дитя, что она носила в утробе, было плодом инцеста. От ее брата, Савада. Феликс медленно провел пальцем по кожаной перчатке, выводя буквы. «И что же они сделали?» — Говорят, что дитя скончалось во младенчестве, едва появившись на свет, а потому это стало всеобщей скорбью, и никто не мог обвинить их в этой мерзостной связи. Но Грахел…. Он ни о чем не знал. До сих пор все люди пытались выяснить, кто именно отравил Савада, самого доброго и благородного короля, что знал Стальи, и пусть на плаху отправляли таких, как ты, ни в чем не виноватых жителей и магов, один человек всегда знал правду. « Кто?» — Грахел. В смерти Савада виновен он. И только он. Это он, воющий больше всех, отравил своего старшего брата, не зная, лишил Фериду любимого человека, как бы противно это не звучало. Ради власти, зная, что трон немедленно перейдет к нему. Ватари с трудом перевел дыхание. На мгновение ему показалось, что он услышал чьи-то шаги, но тишина оказалась гробовой, когда он замолчал, а потому рыцарь продолжал говорить: — Это не все. Глаза Феликса блеснули: «А что еще?» — Ферида никогда не была глупой. Она знала, что смерть ее старшего брата это не просто случайность или чужой тайны заговор. Так же, как наш опиумный друг, она копала правду. Долго и мучительно, расспрашивая, покупая, шантажируя. И узнала, что Грахел виновен в смерти их общего родственника. Она долго копила свою месть и даже угрожала Грахелу, но тот так и не понял угроз. А в день свадьбы, она сама добавила яд в те бокалы, и отправила официанта к королю и принцу. И пусть Франциск не был в этом замешан, он… все равно мешал бы ей жить. Как претендент на трон, как болезненное воспоминание: отпрыск убийцы ее любовника. Она из тех женщин, что не стали бы мириться с подобным раскладом. Поэтому они умерли быстро и одновременно. Феликс надавал пальцем на латную перчатку. «Что-то не сходится. Вспомни, мы подняли его высочество. В той усыпальнице. Они умерли одновременно, их похоронили одновременно, их даже одарили в последний пусть практически одинаково, но вспомни, почему принц поднялся, а король — нет». Ватари испуганно обернулся, но затем повернул голову и кивнул. — Я помню. Ты сам говорил, что каналы его величества запечатаны. Другим некромантом. Кому это могло быть выгодно? Тому, кто служит Фериде. Тот, кто сочинил о себе прекрасную байку... «Морской король!» — Именно! Почему мы все думали, что это ложь. Это оказалось ложью. Этот человек никогда не был за морем, но что еще важнее, он из низов. Он сам попал в темницу! Глаза некроманта сверкнули. «Тогда… как и меня, его должны были казнить!» — Да, но не по причине некромантии. Он убил одного своего родственника, чтобы прибрать к рукам богатства его семьи. Дочь, что осталась из этой семьи, сдала его за убийство того родственника. Когда судья спросил, что он хочет перед смертью, тот подсудимый с издевкой сказал, хочу написать самой влиятельной госпоже. Судья, курьер, охранник, кто угодно мог выкинуть это письмо! Разорвать, сжечь, да хоть съесть и сказать, что оно не дошло до адресата, но оно дошло. В этом письме осужденный просил вызволить его, и даровать королевскую милость, взамен он клянется вечно служить, неважно, какую грязь ему придется делать и какую жестокость скрывать. И Ферида отозвалась. Она вызволила его и под его личиной казнили кого-то другого. «Он стал ей служить. И чтобы Грахел после смерти никому не рассказал, или не написал правды, тот некромант запечатал его каналы. Зная, что каждый некромант опознает печать, он… взошел на трон. Никто не поверит слухам и клевете, и он останется неприкосновенным. Сказать правду, значит, послать самого себя на смерть». Ватари с трудом сглотнул, ощущая, как сильно пересохло горло от той всей информации, что он сейчас рассказал заточенному другу. — Но и Ферида, и тот некромант, что теперь именуется королем, упустили одну очень важную деталь. Они считали Франциска ничтожеством, не достойным того, чтобы его кто-то воскресил из правды или из любви. Никто не знал, что его может кто-то любить, как… барон. И они просчитались. А теперь мы знаем правду. Феликс выписал последние слова: «И мы обнародуем ее».