Чувства мертвых

Ферида небрежно открыла бокал вина и налила себе полбокала ярко красного ароматного напитка. Франциск стоял истуканом, не в силах принять чужие слова, которые словно тонкие ядовитые змеи, кусали сердце изнутри, хотя, казалось, что уму уже нечем чувствовать. Лекер сузил глаза. Ему было не менее больно, за родного и близкого человека, но в любой ситуации он еще при жизни, мог ответить резко. — Я всегда ненавидел и презирал Грахела за его отношение, недалекость и глупость. Презирал всем сердцем и желал высказать ему много нелестных слов. Как же я ошибался, не обращая внимание на Вас, ибо Вы — во сто крат хуже. Вы не мать, не сестра, не королева, а холодное безэмоциональное оружие. И, пожалуй, если закрыть глаза на инцест, на месте Савада я бы сам принял яд, будучи в отношениях с такой лживой и подлой женщиной, как Вы. Раньше я желал ему иной участи, но как же я рад сейчас, что народ считает его сыном Грахела. Уж лучше прослыть ребенком распутного и безалаберного короля, чем потомком от такой дряни, как Ферида Аркес. Женщина приняла эти лова с легкой надменной ухмылкой. Прежде, чем ответить, она съела орешек, лежащий на широком серебряном блюде, и сделала несколько неспешных глотков вина. — А ты, Лекер, чем лучше? — спросила она миролюбиво. — Распутный, лживый шантажист. Весь двор ненавидел тебя, потому, что ты не понимал тонкой грани, куда можно лезть и куда нельзя. Опиумный Барон, ты носил этот титул с гордостью, не понимая, что он несет в себе лишь презрительный недостойный оттенок. Курение, бордели, подлость и низость характера, мужеложство, тем хуже: дуэли с моряками в порту, что не достойно человека благородных кровей. Ты бы еще детей вызывал на дуэль, побеждал и гордился этим. Когда я узнала, что Амфара утопила тебя, я не удивилась. Ты знал, что это она подстроила твое утопление, верно? — Разумеется. — Она скрыла это ото всех, но от меня не посмела. Наверняка, ты думал, что она убрала тебя, потому, что ты первенец и можешь испортить ей жизнь в качестве королевы. Но дело было в другом. Грахел никогда не пожелал бы твоей смерти, потому, что ты для него был всего лишь юным мальчишкой. Ты прав, он был безумно глуп и даже не знал половину того, что уже тогда о придворных знал ты. Твой разгульный образ жизни, той злоупотребление опиумом, невменяемое состояние, твой попытки шантажировать людей, все это испортило бы Амфару в чужих глазах. Как она могла стать королевой, настоящей, достойной королевой с таким отвратительным сыном, которого все ненавидят. А потому, чтобы очистить себя от твоей грязи, она должна была от тебя избавиться. И стоит признаться, это вызывает уважение. Убить Франциска было легко, потому что я его не знала, и никогда не была ему матерью. Но Амфара знала тебя. Она одна растила тебя, и не моргнув глазом, смотрела, как тебя топят, словно котенка. А после вздохнула с облегчением, потому что ее следующий ребенок, явно не будет повторять твоих ошибок и позорить мать. Лекер кривил губы, пытаясь скрыть болезненные ощущение за этой гримасой. То, что сказала Амфара, стало для него сильным ударом раскаленной спицей прямо в сердце. Насквозь. И все же подобно Франциску он не застыл, но выдавил из себя слова: — Ты… говоришь так уверенно. Не боишься огласки? — Я была бы глупее Грахела, если бы боялась угрозы от двух мертвецов. Что Вы можете сделать? — Предать огласке все, что ты сказала. — Коралл резко вскинул голову. — О себе, Саваде, Грахеле, о моем происхождении. Ферида одарила его жеманным смешком. — И кто поверит письму от неизвестных адресатов? Кто поверит таким нелепым грязным слухам о замужней королеве? Хуже ты сделаешь своей матери, Лекер, ведь первые подозрения падут на нее. Детский наивный лепет неизвестных людей, порочащий их любимую благородную королеву. Любой из двора сомнет эту бумажку и выкинет в камин до того, как дочитает, потому что двор умен больше, чем Вы оба думаете. Ни один из Вас не догадывался, но о моей связи думали многие. Очень многие. Многие предполагали, просто… Вы… Вы оба были настолько надменны и лицемерны, что людям было приятно держать свои догадки в тайне, и наслаждаться Вашим неведеньем. Мэль. Мажордом Кассэль. Госпожа Видаль и ее свита. Четыре фаворитки Грахела. Солен с сестрой. Каждый из них догадывался. Каждый из них думал. Слухи полнились, полнились, полнились, но так, чтобы обойти Ваши уши, и сейчас безумно приятно наблюдать ваше недоумение и осознание, от собственной глупости. Неприятно чувствовать себя не таким расчетливым, не так ли? Франциск ничего не ответил. Он мягко сбросил руки Лекера за своих плеч, а затем прошел мимо Амфары и столика к распахнутому окну. Лекер взглянул на Коралла, Ферида перевела на него заинтересованный взгляд, но Франциск больше ничего не говорил. Он и при жизни предпочитал игнорировать подобных людей, чтобы не сталкиваться с их лицемерием, которое наверняка сделали бы ему больно, ведь сам он никогда не умел лицемерить, и был слишком искренен для этого мира и общества. — Коралл?.. Юноша оглядел огромное окно, в два человеческих роста, коснулся ладонями тяжелых бархатных штор, а затем, ухватившись за них, встал на подоконник. Лекер не стал больше ничего говорить, поняв и без слов. Ферида же бросила: — Самоубийство, будучи уже мертвым, это не слишком внушает. Лекер шагнул вслед за Кораллом. Последний решил спрыгнуть, потому, что уже не мог слушать этих мягких и спокойных слов. Не думая, мертвый принц отпустил шторы, сделал уверенный шаг через окно и соскользнул с подоконника. Дождавшись удара мертвого тела о землю, Лекер обернулся через плечо. — Этой ночью каждый в замке заплатит за то, что было сотворено с нами. Не медля, он сделал всего лишь два шага, прежде чем его уши наполнил свист ветра, и мертвое тело глухо ударилось о плиты. При жизни ровные ребра разломались, у Франциска пострадал таз и кисти рук, но он, самостоятельно и холодно вправив себе кости, уже стоял. Январьский холодный ветер обдувал его, трепал серебристые волосы, но сейчас принцу он показался теплым, словно весной. Когда Лекер поднялся, его треснувший позвоночник хрустнул, тяжело вставая на место. — Что мы теперь будем делать? — спросил Лекер. — Она оказалась во всем права. Любое наше вмешательство — потеха для двора. А для народа — лишний повод потрепать языками. Если все мы уже мертвы, какое имеет значение, что мы скажем? Искали возмездия, а наткнулись на стену. — Так сломаем ее. Лекер приблизился. — Что? Франциск сглотнул. Его ровный, холодный голос показался Лекеру чужим. Словно за принца говорил кто-то. Кто-то, чья личность никогда не показывалась наружу. — Коралл?.. — У замка есть фундамент. Канализационная система. Именно по коридорам под фундаментом мы с тобой проходили, прежде чем выйти в сам замок. Колонны толстые, прочные, устойчивые. Но порох, масло и огонь в достаточном количестве, заставят их обрушиться. А вся помпезность, что наверху, не устоит, если низ падет. Весь этот замок, от королевы до рядовых слуг — задолжал нам крови. И по одному вырезать их слишком долго. Холодный ветер показался для разломанного тела по-настоящему холодным. Франциск никогда не жаждал крови. Но сейчас, именно сейчас он произнес такие слова. — Не слишком ли радикально твое решение о возмездии? — осторожно спросил Лекер. Франциск обернулся через плечо. — Мы могли бы быть вместе до старости. Кто бы осудил нашу жизнь, будь мы живы вдали от этой мерзости А сейчас я не могу даже прикоснуться к твоим губам. И даже если смогу — я ничего не почувствую. Они забрали нашу жизнь. Будущее. И лгали даже в настоящем. Отняли тебя у меня, и меня у тебя. И ты спрашиваешь, не радикально ли это? Лекер взглянул на спящий замок. В некоторых окнах тускло горел свет. Ферида не стала смотреть на них. Ее окно все еще было открытым, она даже не встала, чтобы задернуть шторы. Лекер оглядел каждый стеклянный тусклый свет беглым взглядом и вынес свой вердикт: — Это не много. Это справедливо. Франциск сделал шаг вперед. — Я не хочу, чтобы они жили и здравствовали, доколе я умер из-за их чужой прихоти. Так пусть все они умрут ради моей. * * * Жизнь в замке имела свои плюсы. Зачастую в летнюю бессонницу Франциск исследовал коридоры. Некоторые были на виду, некоторые осталась для многих тайнами. За долгие годы блуждания по замку, который он считал домом, он наизусть выучил часы внутренних патрулей и даже знал, когда именно стражей зачастую одолевает сонливость так, что они не в силах сопротивляться ей. Он без труда шагал в низинах, рассыпая черный порох, похожий на чей-то прах, и думал, что это сравнение слишком иронично. Если бы он лежал в том гробу, в королевском склепе, от его тела уже ничего не осталось бы. Капли масла, которые вели дорожку вдоль пороха, к крепким сложенным горочкам, блестели от факелов, словно настоящее жидкое золото. Если фундамент расколется, весь замок разрушится до основания. Если он разрушится, под обвалами никто не уцелеет. Занимался рассвет и Франциск, пропустив двух сонных стражников мимо своей тени, поднялся по ступеням в правый коридор третьего восточного крыла. Это крыло предназначалось для высокородных незамужних дам. В крыле напротив уже жили те, кто был замужем или же овдовел. Франциск не знал, что в ином крыле был Лекер, который рассыпав порох и масло со своей стороны замка, так же шел по чужому коридору, ища единственного человека. Но два мертвеца преследовали разные цели. Франциск не заглядывал в каждую комнату, а бесшумно шагал, полагаясь на былое чутье. От той девушки, которую он искал, всегда витал тонкий и пряный приятный запах душистого розмарина. Пятая дверь, в самом конце, угловая комната. Франциск бесшумно повернул ручку и скользнул в чужие покои, словно внезапный любовник, пришедший одарить невинную своей страстью. Богатый и тонкий полог из органзы был задернут, но слегка покачивался от легкого зимнего ветра. Возможно, у мертвых была своя аура, которую могли почувствовать живые. Возможно, ее сон был слишком чуток. Возможно, она не спала, мучимая тяжелыми девичьими мыслями об утраченном. А может быть, сердце подсказало ей открыть глаза. Простынь под пологом слегка зашуршала. Франиск наклонил голову. Его силуэт был отчетливым, как и силуэт спящей девушки. Она приподняла голову на подушке, повернула лицо, и увидела размытую фигуру. — Кто здесь? — донесся тихий голос. Что он мог ответить. Как он мог сказать ей, что он — это он. Как мог рассказать причину своего визита? А рассвет уже почти взял ночь в свои руки, собираясь рассеивать ночную тьму. — Кто здесь? — нервно повторила девушка. — Кто ты? Если бы Франциск был жив, его горло бы пересохло. Он никогда не приходил к девушке ночью. И уж тем более, не пришел бы к ней при жизни. Она видела его неподвижный силуэт, и чем больше он молчал, тем сильнее росло ее напряжение, ведь неизвестно, что хотел незнакомец в темный час в ее покоях. — Что тебе нужно, кто ты такой?! Франциск протянул руку и взялся холодными пальцами за полог. Девушка вцепилась в него с другой стороны, явно не желая, чтобы он видел ее. Принц испытал легкое волнение. — Это я, — сказал он тихо. — Франциск.