Чувства мертвых

Девушка резко одернула полог и вскрикнула. Прежде, чем ее крик стал долгим, Франциск аккуратно прижал свою ладонь к ее приоткрытым побелевшим губам и покачал головой. В светлых глазах Арнэль стояли слезы страха. Она видела его. Любившая его графиня, не могла забыть его черт, а сейчас он стоял перед ней, совсем как живой. И это не могло не вызвать внутреннего ужаса. — Тише, не кричи. Его голос был тихим, мягким, спокойным. Вежливым, как и при жизни, и у нее не возникло сомнений, что это не шутка, и не чужой человек под знакомой личиной. Франциск взял ее лицо в свои руки и присел у изголовья. — Не кричи… Все хорошо. Это я. Дрожа всем телом, графиня медленно коснулась его ладони своими пальцами и отняла руку от своего рта. Тепло ее пальцев обожгло холодную мертвую кожу и Франциск ощутил горечь. После смерти никто не касался его, кроме Лекера. Но тот был холодным, и прикосновение не отдавало даже толикой былой любви. — Франциск… — выдохнула Арнэль. — Ты… как же это, ты не умер?.. — Умер. Меня подняли. — Кто, зачем? Зачем, кто посмел сделать это? Почему? — Арнэль поднялась с кровати. Она оставалась в длинной ночной сорочке, едва прикрывающей плечи, и от этого казалась особенно беззащитной и хрупкой. — Так было нужно. Потому что… человек не должен умирать, не зная, в чем он виновен. Поэтому судьи… всегда читаю приговор ха преступления перед смертью. Но мне никто не читал приговора. — Я не хотела. Я пыталась. Прости, что не смогла. — Никто не смог бы спасти меня тогда. Как и Грахела. Арнэль сжала его холодное запястье. — Кто сделал это? Скажи мне. Ты можешь мне доверять! Я сделаю так, чтобы твоя смерть не была напрасной! Расскажи мне?Ты ищешь возмездия Я помогу тебе, чтоя должна делать? Франциск посмотрел на нее грустным и нежным взглядом. Даже спустя полгода его смерти, даже спустя полгода изменений, ее искренность и любовь не угасли. Даже сейчас, видя его мертвое тело, она была готова броситься в любую авантюру ради него. Может быть, зря он тогда не прижал ее к себе. Франциск встал с постели, сохранивший аромат женского тела, и невольно протянул руку к чужому лицу, но так и не коснулся кожи. — Это сделала Ферида, но месть и справедливость уже не важны. Я все сделаю сегодня. Я и Лекер. Прости, что даже там, на том свете, я с ним. Такая уж ирония. Арнэль опустила длинные ресницы и поджала губы. — Зато ты не переставал быть собой, — внезапно сказал она. — Никогда не переставал. — И если там, по ту сторону, у тебя есть Лекер… я не могу сокрушаться о твоем одиночестве. Губы Франциска тронула нежная улыбка. — Спасибо. Арнэль обняла себя за хрупкие плечи. - Если ты задумал совершить убийство, я провожу тебя. Вас. Ты этого хочешь, верно? Франциск качнул головой. - Нет, я здесь не за этим. Я пришел сюда, потому что ты должна уйти. — С тобой?.. — Нет. Уйти отсюда. Этого замка не станет этой ночью. Арнэль приблизилась. — О чем ты говоришь? — Уходи, Арнэль. Ты должна уходить отсюда. Прямо сейчас, незамедлительно. Не одеваясь. Я дождусь, пока ты покинешь замок. Твое положение даст тебе возможность жить где-нибудь далеко отсюда, и не видеть ужаса, который произойдет. Я не хочу, чтобы он тебя коснулся, потому что…. — Франциск мягко взял холодными руками ее личико. — Из всей этой своры, ты единственная была мягка и добра со мной. Ты была искренней, честной, благородной девушкой. И ты не заслужила той участи, которую мы здесь приготовили каждому. Поэтому прошу, беги. Франциск отпустил ее и медленно отстранился. Ощущение тепла без физического контакта быстро испарилось. Арнэль… Первая девушка, которая полюбила его таким, какой он есть, желала его спасти и не смогла. Он отказал ей при жизни. И она стала последней, кого он касался в посмертии. — Если сможешь не забыть меня, я буду очень рад. Сказав это, Франциск развернулся и ушел так быстро, как только мог. Он не мог вывести ее за руку, не мог принудить, но сказал столько, чтобы не чувствовать за собой вину. И все же, после долгого блуждания по башням, прячась от некроманта, которого явно спустили как ищейку с цепи, выйдя на пустой балкон, чтобы в последний раз взглянуть на столицу с высокой башни, зная, что скоро она превратится в руины, и больше никто не сможет увидеть столицу с такой высоты, он увидел тонкий одинокий силуэт девушки в черном плаще, поспешно уезжающей на коне прочь. По ступеням, вниз, через лес, к чужим домам, как можно дальше. Она не знала, что будет. Но она поверила ему, не подвергнув его слова даже малейшему сомнению. До сих пор любила. И даже не задумалась о том, что это могла быть ловушка. * * * Когда Франциск прощался с графиней и блуждал вдоль балкона, касаясь холодного мрамора, наслаждаясь в последний раз видом, который боле никому не будет доступен, Лекер стоял в больших богатых покоях, светлых, просторных и проветренных, освещенных маленькими теплыми свечами. Его мать не смогла даже найти в себе силы, чтобы смотреть на его поднявшееся тело. Едва он зашел в эти покои, которые уже лет десять считались собственностью Амфары Лесной Пепел, она закатила глаза и упала без чувств, увидев на пороге утопленника. Но Лекеру было нечего сказать матери. Он стоял перед богатой колыбельной и смотрел на дитя на шелковых простынях. Младенец, едва только родившийся, может быть, неделей ранее, может быть, еще меньше, был белокожий, темноволосый мальчик, чем-то напоминающий чертами Франциска, а может быть, это было воображение и игра теней на этом невинном детском личике. Эо был его родной единоутробный брат, спящий в замке. Пр рождении о нем говорили, будущий наследник. В нем текла кровь Аркесов и Лесных Пеплов, а значит, он был братом и Франциска. Дитя, которое по своему объединяло двух, уже умерших людей, будучи живым…. И среди всех жителей этого замка, кои были должны оплатить двум мертвым собственной кровью, этот едва родившийся человечек ничего не был им должен, хотя косвенно стал причиной их смерти. Лекер медленно склонился над колыбельной. Его округлые холодные пальцы коснулись гладкого и нежного личика, еще не тронутого даже жизнью. Приоткрыв пухлые губы, ребенок вздохнул и дернулся, словно не желая чужих прикосновений. До этого момента, Лекеру не приходилось иметь дела с детьми. Все юноши и молодые девушки приходили ко двору в возрасте от десяти лет, а потому вся их жизнь с младенчества была далека от Лекера. Чем их кормить, поить, как ухаживать: он не знал об этом. Но барон, чья былая жизнь была далеко от женитьбы и детей, и не собирался становиться примерным семьянином или отцом. Или братом. Он лишь аккуратно взял дитя на руки из колыбели, так мягко, как только позволяло ему сломанное тело. Так нежно, насколько он мог обращаться с живым и беззащитным человеком. Лесной Пепел покинул покои с ребенком, на руках, даже не взглянув на мать, лежавшую без чувств. Когда он умирал, последним он видел ее лицо. И сегодня ночью, пред рассветом, когда фундамент рухнет и похоронит всех жителей под завалами, она вспомнит, что перед смертью видела своего сына. Возможно, она даже кому-нибудь успеет об этом рассказать. Агер, расплескивающий масло по ступеням, нервно оглянулся. — Господин, Вы уверены, что мы поступаем правильно?.. Лекер на ватных ногах спустился на ступень и протянул спящего ребенка на руках Агеру. Тот наклонился, поставил бутыль на пол и принял ребенка, не понимающим взглядом глядя на Лесного Пепла. — Что?.. Лекер взял стеклянную бутыль с маслом, словно полную жидкого золота, и молча пролил остатки на перила. — Понятия правильного и неправильного у живых и мертвых сильно разнятся. — Ребенок?.. Лекер и не взглянул на юного мага, однажды спасенного Франциском прямо из петли. Только стоял и бессмысленно болтал бутыль, чтобы выплеснуть последние остатки густого масла на фарфоровый пол. — Унеси его из замка. — Чей это ребенок? — Моей матери. — Ваш… Она в комнате?.. — Агер вскинул голову. Его щеки стали белыми. — Мы… — Унеси ребенка. На западе от столицы у маковых полей есть богатый особняк. Езжай туда. Там… ты найдешь себе дом. Возьми Райана собой. Скажи, госпожа Лесной Пепел отдала Вам особняк перед кончиной. — А…. Голос Лекера был пустым и меланхоличным. — Дитя воспитай, как сына, если у тебя есть чувства к таким живым людям. — Бутылка выпала из ослабших рук Лекера, а свечи показались в его глазах непролитой влагой. Стеклянная бутыль, покатилась по пролитому маслу и скатилась по ступеням. — Как его зовут? — Я не знаю. Лекер развернулся и пошагал вниз. На стенах, лестницах и перилах блестела влага разлитой смолы, масла. Раскинутый порох, словно черный пепел оседал на жидкое золото и черную гладь, образуя собой страшную смесь. Агер и Лекер шли в молчании вниз, на первый ярус, затем по петляющим коридорам, ближе к катакомбам, у которых находились прочные устойчивые колонны фундамента. Пять тяжелых крупных черных дорожек пороха вели к железным дверям, по каменным плитам, вдоль ручейка, вдоль канализационных труб. Через могильники и склепы. Через лекарскую Мэля и храмовую пристройку, где прощались с мертвыми и сооружали гробы. Франциск стоял, откинув голову, и смотрел, как небо начинает светлеть. Горящий желтым фонарь из плотного стекла, с окантовкой из прочного железа, мерно покачивался его правой руке. Остановившись, Лекер медленно повел подбородком, жестом прося Агера уйти прочь. Маг не спешил торопиться. — А что… что потом? — слабо спросил он. — Как же… все эти люди, они… Франциск проводил его слабой улыбкой. — Дальше, как хотел Феликс, мы упокоимся. Вдвоем. * * * — Стой! Провожающие Агера на лошади с ребенком на руках Франциск и Лекер резко обернулись. Из узкой двери, в которую вели дорожки из масла и пороха, вышел мужчина, держащий свет на ладони. Агер не обернулся. Лошадь, что унесла его, продолжала скакать галопом, унося молодого неизвестного никому мага прочь из столицы. Франциск приподнял фонарь и вытянул руку, чтобы разглядеть лицо крикнувшего человека. Его невзрачная внешность ни о чем не сказала, но яркий белый свет говорил куда лучше любых слов. Маг. Некромант. Тот самый король, запечатавший каналы Грахела. Сподвижник Амфары. Едва он увидел дорожки и фонарь в руках Франциск, в его глазах вспыхнул страх, смешанный с безумием. — Опусти фонарь. Это мой приказ. Франциск усмехнулся холодно. Так, как никогда не усмехался, скривив обескровленные губы, и надменно вздернув подбородок. Еще никогда он не чувствовал такого злого удовлетворения от того, что никто не может помешать ему. Никто не может причинить ему боли и никто не способен уже сделать ему что-то плохое. — Я не подчиняюсь приказам. — Ты! Бастард Грахела! Опусти фонарь, и я не расплавлю твое тело. Позволю тебе вернуться в могилу! — Некромант начал вытягивать руку, чтобы взять мертвецом под контроль. Словно это могло напугать тех, кто боялся смерти, но после смерти уже не боялся ничего. Франциск, надменным и презрительным взглядом глядя на некроманта, возомнившего себя умеющим управлять телами мертвецов, пошедший против своей собственной братии, медленно разжал кольцо железной окантовки. Тяжелый стеклянный фонарь с пылающим огнем на фитиле, пролетел лишь мгновение, прежде чем звонко ударился о каменный пол. Стекло, защищенное железной окантовкой, звонко разбилось, брызнув разноцветными осколками. Выплеснувшийся огонь лизнул дорожку пороха и масла, и побежал по пяти узким тропинкам к двери, а затем внутрь, освещая все страшным светом. — Нет! Нет!!! Не-а-а-а-а-ат!!!!!! Франциск развернулся. Следом за ним развернулся и Лекер, слыша душераздирающие крики человека, случайно ступившего в масло, и теперь пылающего словно фитилек, отчаянно пытающегося сбросить с себя пламя. Франциск шагал ровно, по тропинке. Через лес, через узкие переулки, чувствуя дрожь земли. Лекер шел с ним в ногу в полном молчании, потому что слова больше не требовались. Каменные глыбы осыпались с замка и люди закричали. Закричали люди в замке, закричали люди снаружи, проснувшиеся от шума и взрыва. Грохот выбил темные окна. Даже у Озера Скорбящего Аркеса, приюта всех озлобленных душ, ищущих возмездия. Земля исходила дрожью. Когда две мертвеца достигли скользкого влажного каменистого берега, замок начал осыпаться и крики стали громче и страшнее. Рыбка, чувствуя дрожь земли, била хвостом. Била и била, пока не закопалась в ил, так тогда, когда Ватари впервые пришел на этот берег и увидел ее. Лекер протянул руку и Франциск положил на нее собственную. Холодная вода, полная умерших душ, приняла их в свои объятья, ничем не осуждая. И пусть по ней проходила рябь, две мертвых человека шли по каменистому дну, ощущая приятный холод. Вода поднималась все выше и выше, все выше и выше, пока не охватила два тонких стана, грудь, плечи и шею. Пока напоследок две фигуры не исчезли за гладью, шагнув в самые глубины, провалившись на ровное и мягкое песчаное, полное рыб и ракушек, где их тела смогли навсегда успокоиться и больше не ощущать земного притяжения.