IV. Зубы
15 июня 2022 г. в 22:28
Спонтанное появление племянника впечатлило Альбуса даже больше, чем он ожидал. Сложно было сказать наверняка, с чем это было связано, но он подозревал, что основной причиной был поиск искупления. Безграничное чувство вины и бесконечное отчаяние толкали его на путь поиска и попыток исправить хоть что-то. Хоть как-то сохранить то, что осталось — возможно, если бы в момент появления Криденса на пороге их дома Аберфорт был дома, всё было бы как-то иначе. Но Альбус первым увидел новорожденного ребёнка и целый месяц был с ним один на один — он был слишком уязвим и впечатлителен, и связь образовалась слишком быстро и слишком прочно.
Отношения с братом клеились едва ли: Аберфорт был слишком обижен и раздражён, а также, конечно, обескуражен появлением в своей жизни сына. Он не хотел идти на контакт, а Альбус был слишком ослеплён от внутреннего надрыва, на который навалилось всего ничуть не меньше. Невыносимо.
Он давил на брата, чтобы тот свыкался с мыслью о своём новом статусе и что-нибудь делал. В то же время слишком сильно пытался держать всё в своих руках. Первый шаг на пути к безумию — и хрупкое перемирие между ними опасно трещало по швам. Однако мучительное лето пролетело достаточно быстро, и это спасло ситуацию, не усугубив её ещё больше. В конце концов, братьям всё-таки нужно было какое-то время побыть подальше друг от друга.
После отъезда Аберфорта стало одновременно и проще, и сложнее. Проще в том, что рядом не было бо́льшую часть времени хмурого брата, распространяющего вокруг себя мрачную тяжёлую ауру недовольства, давящую на плечи и весьма дискомфортную. Сложнее же — в том, что теперь снова вся полнота заботы о малыше Криденсе легла исключительно на плечи Альбуса, которому пусть и помогала миссис Фердинандос, время от времени захаживающая в гости, всё равно приходилось нести на своих плечах бо́льшую часть ответственности. Не то чтобы он был против, на самом-то деле...
Ребёнок рос, а вместе с ним росли и его потребности. Он стал нуждаться в большем внимании, чем раньше, в часы бодрствования, которые постепенно увеличивались, не желая оставаться в одиночестве. Дитя росло контактным, а быть может, это Альбус приучил его к этому, но ему хотелось ощущать чужое тепло и близость, чтобы не чувствовать себя брошенным и одиноким. Поэтому племянник много времени проводил с дядей, с интересом и любопытством наблюдая за всем, чем он занимается.
Да, определённо, в Альбусе проснулось что-то похожее на родительский инстинкт. Вина и сожаление превратились в огромную пустоту одиночества, которую Альбус боялся и не знал, как заполнить. Хотел и не хотел — и неожиданно для самого себя нашёл утешение в маленьком племяннике. Поэтому-то ему так нравилось и было так важно чувствовать его? Почти не оставлять в часы бодрствования одного, забирая на руки и прижимая к себе?
Альбус и сам толком не знал, что происходит и как. Он чувствовал себя уставшим и опустошённым, но ребёнок странным образом давал силы и смысл двигаться дальше. Поэтому они проводили друг с другом так много времени, и Альбус следил за ним и знал всё, что происходит.
По-своему это утомляло, и конечно, сказывалось на продуктивности. Впрочем, ему и так пришлось отказаться от нескольких проектов ради того, чтобы остаться дома и присматривать за ребёнком. О стабильной работе, пока Аберфорт был в школе и не мог сам заботиться о сыне, можно было забыть, так что приходилось перебиваться подработками и разовыми предложениями. Писать статьи и тезисы, редактировать чужие наработки — благо, несмотря на юный возраст, он успел заработать себе неплохую репутацию. Работы было много, но а что было ещё делать в такой непростой и недвусмысленной ситуации?..
На себя времени практически не оставалось, однако оно было и к лучшему. В науку и заботу о племяннике Альбус пытался сбежать от самого себя и безжалостной реальности. Он всё ещё не смирился с утратой и не пережил своё горе, запирая их на семь замков в глубине своего сердца. Отмахиваясь, что ему было не до этого, он просто боялся погрязнуть в пучине отчаяния. Выглядывая на мир за окном, он боялся сделать в него шаг, опасаясь снова повторить все свои ошибки. Безопасней было оставаться взаперти собственного дома, а тут, к тому же, появилась удобная отговорка.
У него была работа и ребёнок, а крохи свободного времени он тратил на собственные научные изыскания — в отсрочке мгновенной реализации непомерных амбиций тоже была своя польза. Жизнь была занята и полна дел, поэтому на всё остальное не оставалось времени — Альбус всегда лгал весьма убедительно, а то, что он сам себе не верил, он просто предпочитал игнорировать.
Высокий удивлённый звук вывел его из мимолётных размышлений, в которые Альбус погрузился против воли. Едва ощутимо вздрогнув, он опустил взгляд на племянника, сидящего на его колене. Альбус держал его одной рукой, перехватив через живот, прижимая к себе, и ребёнок перегнулся через предплечье, настойчиво пытаясь дотянуться до чего-то перед собой. Юноша проследил за ним взглядом и улыбнулся.
Когда Криденс проснулся, Альбус проводил эксперимент. Зачаровав пергамент и перо, он так и оставил их левитировать и самостоятельно записывать результаты, пока сам он возился с ребёнком. После же вернулся уже с племянником, продолжая свою работу — они с Криденсом часто так делали. Альбус возвращался к делам, а малыш с интересом следил за тем, чем дядя занимается, будь то магия или что-то другое. Альбус обстоятельно негромко рассуждал вслух, комментировал и пояснял происходящее, и Криденс внимательно его слушал, обычно очень скоро засыпая под размеренное звучание мягкого голоса. И дядя прижимал его к себе, какое-то время оставаясь вместе с малышом, прежде чем относил его обратно в кроватку.
Сегодня, впрочем, как и последние несколько дней, всё было совсем по-другому, и Альбус, опустив глаза на ребёнка, нежно ему улыбнулся, наклонившись и поцеловав в макушку. Криденс издал высокий звук, а после капризно хныкнул, вдруг прильнув к сгибу дядиного локтя, потеряв всякий интерес к магии.
— Иди сюда, мой хороший, — угадав желание ребёнка, Альбус перевернул его лицом к себе и аккуратно прижал к груди, мягко поглаживая по спинке. Малыш снова капризно хныкнул и ткнулся личиком в сгиб шеи, потянув в рот пальцы.
Миссис Фердинандос предупреждала, что это нормально: у Криденса резались первые зубы. Из-за этого ребёнок был капризным, плохо спал и ел, часто хныкал и требовал к себе повышенного внимания. Почти не слазил с рук дяди, умиротворяясь и успокаиваясь от его близости, пусть она едва ли уменьшала боль и неприятные ощущения.
Альбус встал, прижимая к себе ребёнка, поглаживая его по спинке. Зачарованное перо продолжало писать само по себе, и юноша решил оставить его. Отвлечься в этом непростом состоянии Криденсу помогал свежий воздух, так что дядя решил, что самое время сделать небольшой перерыв и проветриться. В Годриковой Впадине пойти было особенно некуда, но это не имело особенного значения.
Одевшись, по-прежнему прижимая ребёнка к себе, Альбус вышел из дома. Зима постепенно вступала в свои права, и несмотря на конец ноября, уже выпал первый снег. Криденс с интересом во все глаза смотрел на белые сугробы вокруг, и Альбус, заметив это, подмигнул племяннику.
— Мы скоро уедем отсюда, — негромко произнёс он, поправляя ребёнку шарфик. — Но там, где у нас будет новый дом, тоже будет много снега, — Криденс на это издал удивлённый писк, и дядя улыбнулся ему.
Он неспешно шёл по улице, и племянник с любопытством осматривался по сторонам. Бесцельное брожение без конечной точки, в которую нужно прийти — мысли Альбуса снова и снова норовили убежать куда-то не туда. На самом деле он просто устал.
Эти дни были тяжёлыми. Ко всем привычным хлопотам и режущимся зубам племянника добавился переезд. Почти все вопросы с этим были улажены, но Альбусу всё равно приходилось разрываться на части, чтобы успевать везде. Не то чтобы он жаловался, но даже по ночам едва ли он мог отдохнуть от всех дневных забот.
Ночи были беспокойными. Пусть Криденс просыпался уже несколько реже, чем в самом начале, из-за беспокоящих его зубов они всё равно оставались практически бессонными. Альбусу приходилось укладывать племянника рядом с собой: он просыпался достаточно часто и весьма не прогнозировано, и подрываться каждый раз, выныривая из поверхностной и короткой полудрёмы, становилось всё сложнее и сложнее, из-за чего ребёнка приходилось держать рядом. Однако даже в короткие часы отдыха сон Криденса был беспокойным, и о полноценном отдыхе его дядя мог забыть.
Малыш крутился и вертелся, кряхтел и дрыгал ручками и ножками. Так и норовил залезть на дядю, относительно успокаиваясь только когда забирался на его грудь и живот, укладываясь поперёк или поджимая ручки и ножки. И Альбусу не оставалось ничего другого, кроме как терпеть, игнорируя затекающее от длительного лежания в одной позе тело или давление, которым тельце племянника воздействовало на него. Что ж, в конце концов, он взрослый — как-нибудь переживёт.
Он даже научился подстраиваться и всё-таки засыпать на краткое время, прежде чем малыш просыпался, начиная хныкать и плакать. Иногда потому, что был голоден; иногда потому, что ему было больно. И Альбус всегда реагировал — не мог не реагировать. Терпеливо игнорировал усталость и мигрень от недосыпа, но успокаивал ребёнка, пытаясь, как мог, уменьшить его страдания.
Альбус улыбнулся своим мыслям, возвращаясь из мимолётной задумчивости. Погладил по спинке устроившегося у него на плече и уснувшего племянника, возвращаясь с ним из спонтанной прогулки домой. Снег хрустел под ногами, и мысли его были далеко. Ему было девятнадцать, впереди была целая жизнь, которая сейчас, по ощущениям, остановилась. На руках сопел ребёнок, и Альбус чувствовал себя как никогда уставшим, опустошённым, но в то же время пребывающим в умиротворённом балансе.
Что ни делается — всё к лучшему. Судьба изгибается причудливо, но и это к лучшему. Впрочем, Альбус не думает об этом. И возвращаясь домой, укладывая уснувшего Криденса, он ложится рядом, позволяя усталости заполнить себя с головой. Засыпает рядом с ребёнком, ограждая его собой, обнимая одной рукой и прижимая к себе. И пусть весь мир подождёт.