Revealed

       Беспокойство переполняло его, и Кас знал, что Дин хотел, чтобы его успокоили сладкой ложью. На мгновение Кастиэлю пришла в голову мысль отказать ему в этом удовольствии, заставить Дина посмотреть правде, которую он так отчаянно избегал, в глаза; несмотря на отражающийся интерес на душе Дина, лицо его было искажено испугом и паникой.        Как всегда, Кас делает то, что хочет Дин.        — Ты говоришь, что доверяешь мне, — говорит он полуправду.        Дин кивает, на его щеках появляется румянец; даже этой крошечной доли истины достаточно, чтобы смутить его. Вздохнув, Кастиэль убирает свои крылья, оставляя для удобства только главную пару. Он садится рядом с ним, игнорируя правила Дина о «личном пространстве», поскольку считает, что заслужил это снисхождение, учитывая его обыкновенную сдержанность. На этот раз Дин не жалуется и не отстраняется. Более того, одно из его крыльев тянется к Кастиэлю. Кастиэль приподнимает свои крылья, чтобы крылья Дина могли прижаться к его спине.        Дин прочищает горло, краснея еще больше. Он дергает головой в сторону своего крыла, которое теперь обвило собой Кастиэля.        — Эм, прости, — бормочет он, — Я не могу их контролировать.        Кастиэль старается сохранить нейтральность тона своего голоса.        — В их поведении нет ничего оскорбительного, — говорит он Дину, — Они — проявление твоей души, а твоя душа праведна.        — Моей души? — спрашивает Дин, оборачиваясь, чтобы взглянуть на них, — Этого не может быть.        Кастиэль хмурится в замешательстве.        — Почему?        Дин поворачивается к нему лицом и пожимает плечами.        — Просто ты знаешь, что я совершал всякое, Кас, — Он опускает голову и устремляет всё свое внимание на траву рядом с собой, беспокойно дергая травинки во время своего монолога, — Плохие вещи… много всего. Побывал в аду, чёрт возьми. Если это моя душа… то она не должна быть такой.        Прошло столько лет с их знакомства, но Кастиэль по-прежнему потрясен тем, как мало Дин думает о себе. Он бесчисленное количество раз пытался объяснить своему подопечному, что он не бесполезен и не испорчен, но, похоже, это так и не дошло до него. Однако ему приходит в голову, что в этом месте он мог бы просто доказать правоту своих слов. Он протягивает руку и прижимает ее к груди Дина, где в его теле покоится душа.        Дин отшатывается от прикосновения, ударив Кастиэля по руке, хотя его крылья трепещут и пытаются притянуть его ближе.        — Господи, что ты делаешь?        Кастиэль игнорирует вопрос.        — Не шевелись, — приказывает он, и Дин нехотя подчиняется, то и дело хмурясь. Он был напряжён, но двигаться не осмеливается.        Кастиэль не пытается коснуться души Дина, вместо этого он тянет нить своей благодати и взывает к нему по связи, установившейся между ними давным-давно ещё в Аду. Дин резко выдыхает, его сердцебиение учащается.        — Что? Что… это? — задыхаясь, спрашивает он, широко раскрыв глаза, кажущиеся в золотом свете сада неестественно зелеными.        — Моя благодать, — кратко отвечает ему Кастиэль, сосредоточившись на том, чтобы притянуть душу Дина ближе.        — О, — Дин несколько раз моргает и смотрит на свою грудь, где рука Кастиэля нежно прижимается к его грудной клетке. Связь между ними уплотняется по мере того, как Дин отвечает Кастиэлю, и резкий вздох, который он издает, означает, что он начинает понимать, чем Кастиэль хочет с ним поделиться.        — Этот… этот свет, — говорит он, все еще глядя на Кастиэля, — Что это? — он осторожно поднимает руку и прижимает пальцы к коже ниже ключицы. Он следит за свечением, тянущемуся уже вверх по плечу, затем откидывает голову назад и издает странный звук, когда он впервые видит свои крылья, сливающиеся с душой. Кастиэль точно знает, что он видит: линии золотого света сплетаются в замысловатые узоры на перьях. Прекрасно. Кас надеется, что теперь Дин наконец-то поймет.        — Это, — говорит он, — твоя душа, Дин Винчестер.        Дин вскидывает голову и поворачивается к нему лицом, на котором отображены шок и недоверие.        — Что?! — спрашивает он, прежде чем его глаза ещё больше распахиваются, и его рот приоткрывается, смотря на Кастиэля с ошарашенным выражением лица.        — Ох, — вздохнул Кастиэль, осознавая происходящее. По глупости он не подумал о том, что общение с душой Дина таким образом означает, что и сам Дин увидит правду не только о себе, но и о Кастиэле. Он чувствует себя незащищенным, ему неуютно. Впервые Дин видит свою благодать, видит Кастиэля, а не его сосуд.        Он надолго задумывается, чувствуя пристальный взгляд своего подопечного, ожидая, что тот придет в ужас или ему станет противно от того, насколько он бесчеловечен. Вместо этого крылья Дина выгибаются вперед и касаются крыльев Кастиэля. Это ощущение сливающейся души с благодатью, заставляет Кастиэля вздохнуть, а Дина застонать. Он чувствует удивление и благоговение Дина. Они проносятся где-то внутри, словно электрический разряд, вызывая головокружение.        — Господи… чёрт возьми, Кас, — говорит Дин с таким непринужденным богохульством, на которое осмелился бы только он сам на Небесах, -Это… Это ты?        Кастиэль кивает, пораженный ощущением трения крыльев Дина о его крылья; эхо тоски, которое он чувствует от своего подопечного, волнами захлёстывает его. Даже его сосуд реагирует на это: сердце бьется неровно, легкие, кажется, изголодались по кислороду, в котором они не нуждаются, кровь пульсирует от возбуждения.        Он хочет. Ужасно хочет прикоснуться к Дину, к его душе, к его телу. Всё. Хочет завладеть его телом и проникнуть так глубоко в его душу, чтобы она была помечена его благодатью. Он хочет повалить Дина на траву и оседлать его, принять его как пару.        Это желание явно передается телеграммой в виде изящных завитушек на его крыльях, соединившись в замысловатый узор; он знает, что Дин всё понимает, но не может контролировать себя, не может подавить неожиданную силу своих чувств. Они подпитываются чувствами Дина в петле их связи из сдерживаемого желания и долго отрицаемого влечения. Плотину прорвало, и они оба тонут.        Дин сглатывает, и то, как его губы слегка приоткрываются, а затем снова влажно смыкаются, движение его горла, сопровождающееся трепетанием крыльев, гипнотизирует. Он встречается взглядом с Кастиэлем — глаза распахнуты, отражая смесь страха и желания, — и произносит:        — Кастиэль, — и по какой-то причине услышанное из уст Дина свое полное имя трогает его.        Он не принимал сознательного решения сменить свою роль, но он это сделал. Дин лежит под ним в сочной траве, крылья трепещут за его спиной, сверкают золотом и бронзой и просят прикосновений Кастиэля. Давно затаенные инстинкты, как ангельские, так и инстинкты его сосуда, просыпаются в нем и требуют своего. Тело сосуда ноет, поэтому он прижимается к Дину, вжимаясь своими бедрами между чужими и… надавливает.        Дин издает почти болезненный стон и вздрагивает, его ноги раздвигаются, а бедра двигаются навстречу. Кастиэль чувствует, как он толкается сквозь джинсы и хлопок, такой набухший и твердый. Чувство, не похожее ни на одно из тех, что Кастиэль позволял себе испытывать, переполняет его сосуд. Тепло, удовольствие и томный голод.       Больше.        Дин хнычет и ёрзает под ним.        Это привлекает внимание Кастиэля к лицу его подопечного. Щеки Дина покрылись плотным румянцем, дыхание сбилось, а губы чуть приоткрыты. Кастиэль смотрит, как его язык чуть показался из разомкнутых уст, розовый и влажный, облизавший только что пересохшие губы. Кастиэль наклоняется и проводит своим языком по пухлой губе, пробуя ее на вкус. Пробуя Дина.        Дин замирает, его тело напрягается, но крылья извиваются в траве в бесстыдной демонстрации, свет его души почти ослепляет своим сиянием. Кастиэль не обращает внимания на замешательство Дина и позволяет себе руководствоваться намерениями его души. Он накрывает Дина своими крыльями, вызывая ощутимое удовольствие у обоих, и когда Дину не хватает воздуха, Кас приподнимается и снова выпивается поцелуем в чужие уста, на этот раз Дин отвечает.        Вкус его пленения — сладкая амброзия.        Дин стонет, и звук этого стона остаётся на губах Кастиэля. Углубив поцелуй, проникнув языком в теплый рот Дина, он словно гонится за ним, вынуждая своего человека издавать еще больше восхитительных звуков. Язык Дина томно гладит чужой, а одна из его рук зарывается в волосы Кастиэля, притягивая его ближе, регулируя угол, под которым соприкасаются их рты. Горячее скольжение, изгиб их языков и губ — это прекрасно, но это совершенно не успокаивает жгучую боль плоти и благодати, которая медленно угрожает поглотить Кастиэля.        Он думает отстраниться, попытаться успокоить себя, чтобы не совершить то, что уже невозможно будет исправить, но Дин предугадывает этот момент, и, поймав его нижнюю губу зубами, он ощутимо прикусывает её. Едва заметное жжение и металлический привкус, растёкшийся по вкусовым рецепторам, заставляет какой-то неведомый переключатель, расположившийся у них внутри, щёлкнуть, и прежде чем он успевает понять, что делает, он переворачивает Дина на живот и упирается в выпуклость его затылка, а его руки зарываются в чужие крылья, крепко прижимая его к себе. Его рот смыкается на шее Дина, тупые человеческие зубы скребут по костяному бугру позвоночника, и он сопротивляется желанию прокусить плоть.        Дин вскрикивает, прижимаясь к земле, покорно расправляя крылья и слегка приподнимая бедра, как будто для того, чтобы Кастиэлю было куда кое-чем упереться. Но грубый материал джинсов Дина и жесткий хлопок брюк Кастиэля раздражают его сухим трением, быстро приводя в ярость. Потребовалось лишь ловкость рук, чтобы снять их вместе с остальной одеждой, оставив их двоих такими же голыми, какими их создал Отец.        Дин вздрагивает, потрясенный своей внезапной наготой, а Кастиэль чувствует внезапный всплеск тревоги на месте, где несколько мгновений назад не было ничего, кроме сладкой потребности и желания. Он набрасывается на своего подопечного, прижимая друг к другу тела так, как они оба, очевидно, давно хотели, и заставляет свои руки успокаивающе перебирать его крылья, а не грубо хватать и тянуть их.        — Кас?        Голос Дина низкий и чуть подрагивающий, настолько не похожий на его обычные дерзкие тона, Кастиэль замирает, хотя набухшая плоть его сосуда лежит вровень с задом Дина, борясь с искушением потереться там, где Дин теплый, мягкий и податливый, это почти безумие.        Но Дин боится. Ему нужна уверенность.        Кастиэль обхватывает пальцами челюсть Дина и поворачивает его лицо в сторону, чтобы встретиться с его глазами. Его зрачки пылают от вожделения, но там есть и страх, и это не поможет.        — Тише, Дин, — говорит Кастиэль и впивается своими губами в чужие, мягкие, теплые и такие сладкие, — У меня есть ты, — бормочет он, когда вновь губы его сосуда ловят и прижимаются к губам Дина.        — Кас… — снова говорит Дин, и хотя в его голосе звучат вопрос и нерешительность, смешанные с тоской.        Кастиэль не может сдерживаться, его бедра двигаются, пальцы ног погружаются в мягкую почву под травой, когда он прижимается к Дину, вытекающая смазка его эрекции мажет по горячей коже, заставляя Дина напрягаться и задыхаться в растерянном шоке и желании. Он тянется назад и хватается за волосы Кастиэля, прижимая его к себе.        — Подожди, — шепчет он, — Я никогда… — неловко обрывает он, опустив глаза, но Кастиэлю не нужно слышать остальное, чтобы понять, о чем говорит его подопечный.        Он прекрасно осведомлен о сексуальных предпочтениях Дина и о том, что тот неопытен в том конкретном действии, которым Кастиэль хочет с ним заняться. Он также знает, как неловко Дину обсуждать такие вопросы, поэтому он заставляет его замолчать еще одним поцелуем, используя губы и язык, чтобы отвлечь его от страхов.        Когда они отрываются друг от друга, Дин тихонько пыхтит, а его крылья беспокойно извиваются в траве, тянутся к крыльям Кастиэля. Кастиэль прижимается лицом к теплой коже шеи Дина и успокаивающе шепчет ему на ухо.        — Ты доверяешь мне. — напоминает он ему. Через мгновение Дин кивает в знак согласия. Кастиэль, наконец, позволяет своим крыльям снова сомкнуться над душой Дина, обрамлённой тёмными перьями, переливающимися то золотом, то бронзой.        Дин хнычет, и его спина выгибается, когда его собственные крылья отвечают ему, душа и благодать искрятся, от их взаимодействия друг с другом, от теплых толчков, которые обжигают тепло, окутанное крыльями Кастиэля, бедра его сосуда вновь и вновь раскачиваются в ритмичных инстинктивных движениях. Дин откидывает голову назад, и Кастиэль не может устоять перед безмолвной просьбой, снова увлекая в поцелуй. Отвлеченный сладостью рта Дина, не замечает, как их крылья извиваются и переплетаются, что типично при спаривании. Душа Дина и благодать Каса почти переплелись настолько, что ещё чуть-чуть и проникли бы друг в друга, а ведь это только поцелуй.        И только нарастающий аромат возбуждения Дина способен оторвать его от притягательного соблазна поцелуев. Губы Дина розовые и припухшие, когда Кастиэль отпускает их, и ему требуется огромная сила воли, чтобы не наклониться вперед и не вцепиться в них снова. Но желание Дина, его пьянящий аромат, взывает к нему, требуя, чтобы он действовал в соответствии с ним и полностью спарился.        Нависнув над Дином, он проводит пальцами по чувствительным лопаткам, выстилающим крылья Дина в том месте, где они выходят из спины. Дин вздрагивает и извивается, крылья напрягаются и сгибаются от прикосновения. Дин — не ангел, поэтому его крылья не совсем такие же, как у Кастиэля, но общая форма и очертания, похоже, аналогичны, по крайней мере, чувствительность Дина говорит об этом.        Поскольку Дин — человек, это бессмысленно, но Кастиэль не может удержаться — он проводит пальцами по самым чувствительным местам крыльев Дина, по мягким перьям под ними и ближе к спине, где, будь он настоящим ангелом, его сальные железы источали бы брачное масло в ответ на ласки Кастиэля.        Дин вскрикивает, все его тело извивается в руках Кастиэля от неожиданно ярко ощущающегося прикосновения.        Кастиэль замирает.        Этого не должно быть, но запах безошибочно узнаваем. Это не просто соблазнительный соленый запах человеческого возбуждения, наполняющий воздух вокруг них. Он смешан со сладким ароматом ангела, возбужденного и готового к спариванию. Руки Кастиэля дрожат, когда он снова проводит пальцами по самым нежным перьям Дина, на этот раз более осторожно. Дин сипло и жалобно вскрикивает, его крылья трепещут, когда пальцы Кастиэля наталкиваются на маслянистую теплую жидкость, вытекающую из маленьких желёзок, спрятанных среди перьев. Не в силах сопротивляться, Кастиэль поднимает его руку и прижимает блестящие пальцы к своим губам.        Вкус Дина — вспышка, покоряющая его вкусовые рецепторы, и он стонет. За все бесконечные годы его существования ничто не было хоть на малую часть так близко к тому совершенству, которое сейчас покрывает его пальцы.