Down below

Ярость кипела и бурлила, как оставленная без присмотра кастрюля с тушёным мясом. Она бурлила, её невозможно было ни утихомирить, ни замаскировать каким-то образом. Обратного пути не было. Такая вид злости гнева был глубоким и мятущимся, что было неестественно для обычно спокойной натуры Артёма. Но, с другой стороны, он никогда раньше не испытывал ничего подобного.       Он никогда ещё так не был глубоко ранен другим человеком.       Казалось, всё было идеально и это должно было первым делом дать подсказку Артёму, что тут что-то было не так. Павел привёл его в Театр и сказал, что перед отходом у него будет достаточно времени, чтобы посмотреть представление. Кресло, в котором он сидел в первых рядах, не было похоже ни на одно из тех, в которых ему доводилось сидеть. Немного затхлое и немного несвежее, но оно было потрясающее. А представления были словно из сна, позволяя ему на мгновение представить, что он живёт на поверхности. Что он словно посетил шоу со своим хорошим другом перед ночной прогулкой. Павел даже пригласил его поужинать и выпить перед отходом, сказав, что они бы могли выпить за то, что им удалось проделать такой долгий путь. Говорил, что поможет ему, приведёт к Полису, к его товарищам-Рейнджерам.        Он говорил, что они были мушкетёрами, что Артём был его Д’Артаньяном. Артём никогда не читал эту книгу, она была одной из тех, которые ещё не видели на его родной станции ВДНХ, но энтузиазма на лице Павла, когда он говорил о ней было достаточно, чтобы он полностью (бездумно) согласился и тоже ею воодушевился. И то, как Павел произнёс это, заботливо делая ударение на слогах, заставило Артёма почувствовать себя… Важным. Он заметил, что ему нравится это прозвище; на нём можно было сосредоточиться в тёмных туннелях и промозглых служебных помещениях. Это было что-то общее между ним и Павлом, что-то, что пересекало границы Красных и Спартанцев. Что-то, что показывало бы, что между ними есть шанс на мир.       Как глупо с его стороны.       И вот теперь он был здесь, пробирается через воду, мусор, трупы и кто знает, что ещё на пути в Венецию. Цель его путешествия. Туда куда направлялся Павел. Сила его ярости была единственным, что позволяло в этот момент идти вперёд, иначе бы он позволил печали предательства взять над собой верх. Орда носачей у подземного дока на мгновение показалась ему непомерной, их пасти щёлкали, а сильные лапы чуть не разорвали его на части, если бы не его быстрые ноги. Но его ярость была сильнее. И эта ярость не утихала с тех пор, как Павел произнёс эти проклятые слова: «Итак, мой друг. Вот как это бывает».       Он называл Артёма другом вплоть до того момента, когда его арестовали и увели, одурманен тем самым человеком, которому он тогда доверил свою жизнь.       Артём должен был догадаться, что с этими напитками что-то не так, но, когда он понял, что на Павла крепкий напиток не действует, было уже слишком поздно. Он помнил, как растерянно смотрел на дно чашки, когда его зрение затуманивалось, а конечности становилось всё труднее и труднее контролировать. На нижнем ободке был след чего-то, что, как он знал, не было остатками алкоголя. И когда он посмотрел на Павла, держа чашку в свободной руке, приподняв брови и открыв рот, осознавая, что только что произошло, ему показалось, что во взгляде другого мужчины он увидел нечто узнаваемое. Павел посмотрел на него сверху вниз и в его глазах было что-то похожее на сожаление, но затем придал своему выражению лица вид самодовольного успеха. Он поднёс руку к голове в наглом двухпальцевом приветствии, в то время как в висках Артёма непрерывно стучало. Было трудно сосредоточиться, лицо Павла то появлялось, то исчезало из его поля зрения.       Именно тогда злость впервые показала свою уродливую голову, забравшись на край мыслей Артёма, пока он всеми силами цеплялся за осознание.       Он попытался встать со стула, попытался встать на трясущиеся ноги. Попытался опереться руками о стол, чувствуя кончиками пальцев шершавую ткань скатерти.       Солдаты позади Павла напряглись в боевой готовности, руки сжали оружие, когда они начали обходить Артёма сзади. Но всё, казалось, двигалось вполсилы, их ноги скребли по полу почти незаметными движениями. Губы Артёма беззвучно шевелились, произнося незнакомые слова, язык отяжелел, а во рту внезапно пересохло. Он смог издать звук в глубине своего горла, начало слова. Имени.       Но ноги подкосились, и он рухнул на стол, заставив посуду загреметь и потерял сознание как раз в тот момент, когда его голова соприкоснулась с ним.       Пока его толкали и проталкивали сквозь ряды солдат, Павел не замолкал, продолжая говорить ему, что тот должен присоединиться к ним, так Артём может спастись если просто ассимилируется в рядах коммунистов. По тому как он говорил, можно было понять, что он всё это детально обдумал, возможно, планировал с самого начала. Это заставило Артёма задуматься.       Неужели он планировал это с самого начала?       И самое худшее во всей этой ситуации было то, что Артём не мог найти в ней вины Павла. Он сделал свой выбор, расставил приоритеты и ясно дал понять, что прежде всего он солдат. Артём поступал гораздо хуже во имя своих идеологии и приказов. Гораздо, гораздо хуже.       Но это не значит, что он не злился.       Это не значит, что он не был в ярости.       Венеция была уже близко, скрытая за острыми углами и затопленными туннелями. Артём держал свою ярость под контролем во время поездки туда, так как неясная голова могла стать жизненно важным фактором для собственного уничтожения в Метро. Раньше он позволял ярости полностью завладеть собой, бушевать в его сознании, пока не оставалось ничего, кроме пустой оболочки. Но Артём учился, рос, взрослел. И он уже не был тем наивным мальчиком, каким был, когда отправился на задание, данное ему Хантером; с тех пор прошёл год. И он уже многого добился.       Человек, управлявший лодкой, Фёдор, рассказал, что происходит в подземном городе.       — Креветки обычно не бывают такими взбудораженными, эти чёртовы Красные проплыли раньше и взбаламутили их всех. Вот на что я бы поставил, — он затянулся самокруткой, когда голова Артёма резко повернулась к нему лицом. Фёдор понимающе улыбнулся и крепче держал руку на рычаге управления. — Тебя интересуют эти Красные, рейнджер? — Артём коротко кивнул и крепче сжал руки на своём дуплете, повернувшись лицом вперёд. — Охотишься на них? На секунду ты выглядел довольно злым.       Эти слова что-то пробудили в Артёме. Фёдор был прав, он преследовал этих людей в дикой погоне, о которой они даже не подозревали. И он был зол.       — Кстати, молодой человек. Я так и не узнал вашего имени. Я ещё не вытянул из тебя ни единого слова! — Артём пробормотал в ответ, и Фёдор подался вперёд, чтобы услышать его тихий голос. — Артём, да? Что ж, Артём, тебе повезло, что я вовремя появился. И мне чертовски повезло, что я подобрал тебя, иначе бы мы оба оказались на дне этой реки.       Артём, честно говоря, не мог с этим не согласиться.