* * *
Как жить, если любые чужие слова заведомо кажутся ложью? Как существовать в этом мире, если в каждом мерещится враг? Зачем тогда вообще такой мир, где нет возможности чувствовать себя защищённым нигде и ни с кем? Для чего тогда жить? Тэхён отрицательно машет головой, делая шаг назад от директора центра. — Я не поеду. — Тэхён, послушайте, пожалуйста, — ещё убедительнее, но тише. — Я на вашей стороне. Как и каждый здесь. Я хочу вам помочь. Но без вашего согласия я не могу вас увезти… — Так не увозите, — не даёт договорить Тэ, глядя ей прямо в глаза. — Нет свободных мест? Хорошо. Не беда. Я посплю на полу. Она горько улыбается. — Уехать из города — лучшее решение сейчас. Наш центр единственный в Фройденштадте. Здесь вас будет очень легко найти. Вы имеете все основания не верить мне, не доверять и сомневаться, я понимаю, но… — снова кладёт руку на его плечо. — Моя миссия действительно заключается в том, чтобы помочь вам спастись из той ситуации, в которую вы угодили, помочь вам развестись с вашим мужем и начать новую жизнь. Пожалуйста, дайте себе эту возможность. Не отказывайтесь. Я не хочу, чтобы вы остались на улице. Тэхён оглядывается по сторонам, опасливо осматривается, словно заведомо готов к тому, что среди присутствующих в просторном холле сможет увидеть уже знакомые ему лица — людей, работающих на Чонгука. — У нас не так много времени, — с сочувствием в голосе торопит она. — Поедем же, Тэхён. Мы должны торопиться. — Его отпустили?.. — внезапный и хлёсткий вопрос, а сердце в груди затихает от давящего чувства. Хочется и вместе с тем совершенно не хочется слышать ответ. — Этого я не знаю, — честно признаётся женщина. — Но мы уже передали результаты ваших анализов в полицию, как и все протоколы медицинского осмотра. Пока это единственные доказательства, которые есть против вашего супруга. И… ваши свидетельства в отношении него. Думаю, следователь Кауфман сможет дать вам более точную информацию о том, как продвигается дело, когда навестит вас завтра. Тэхён, решайтесь. Сейчас или никогда. Сейчас или никогда… Тэ прикрывает глаза, набирая полные лёгкие воздуха. Решиться, оказывается, так сложно. Так страшно. Но что ему остаётся делать? Кроме этих людей, кроме их обещаний, кроме их помощи, которую они уже оказали, у него больше нет ничего. Кроме них у него нет никого. Но почему даже это кажется таким малым и ничтожным? — Если вы не поможете мне… — тихо-тихо, на одном робком дыхании. — Я умру. Я лучше покончу с собой, чем вернусь к этому человеку. Женская нежная рука сползает с хрупкого плеча, дотрагивается до холодной, нет, ледяной ладони и осторожно сжимает её. — Мы сделаем всё возможное, чтобы этого никогда не произошло. Всё, Тэхён. Всё, что будет в наших силах. Сейчас или никогда… Тэхён делает свой выбор. Делает, потому что другого у него нет. Они торопливо выходят из здания, огибают его, приближаясь к ожидающему их автомобилю, и Тэ останавливается, не доходя несколько шагов. Смотрит в упор на водителя. Смотрит прямо ему в лицо. Щурится, стараясь усиленно вспомнить, встречал ли его ранее. Кажется, нет, никогда не встречал. — Садитесь, Тэхён, — просит она, открывая заднюю дверь. — Мы должны поторопиться. Тэ никогда ещё прежде не испытывал такой муки перед тем, как просто сесть в машину. Ощущение, будто это вовсе не автомобиль, а газовая камера, в которой он навсегда уснёт. Железный саркофаг. Но выбор сделан. Отступать больше некуда. Пора двигаться только вперёд. Каждая минута кажется томительной и изматывающей вечностью. Тэхён был уверен, что в клинике время тянулось изнурительно долго, но он ошибся. Нет. В клинике дни лились рекой по сравнению с тем, что он чувствует сейчас, глядя из заднего окна на тёмное шоссе, ведущее из этого города в соседний. Хочется спать. Веки предательски тяжелеют и подступает зевота. Как же хочется просто вздремнуть, чтобы хоть не надолго, но освободить свой разум от бесконечных размышлений. От сомнений. От страха. Хочется больше не чувствовать. Никогда. — Полчаса, — Тэ вздрагивает, когда в салоне автомобиля раздаётся мелодичный и приятный голос, пробуждаясь от лёгкой дремоты. — Полчаса, и мы будем на месте. В предночной тишине где-то вдалеке слышится вой сирен. Тэхён приподнимается, трёт сонные глаза пальцами и смотрит через стекло на патруль, двигающийся им на встречу. Красные и синие огоньки слепят глаза, играя разноцветными искрами, и резко проносятся мимо него. — Такое не часто тут встретишь, — хмыкает мужчина. — Обычно у нас тихо и спокойно. Видать, что-то случилось, — хрипло подмечает и с рывком выворачивает руль вправо, когда ещё один полицейский автомобиль неожиданно выезжает на встречную полосу и блокирует его, не давая проехать. Слышится оглушительный свист колёс и скрежет шин по серому асфальту, а сама машина тормозит так резко, что Тэхёну не удаётся удержаться, и он, бессильно подаваясь вперёд, ударяется о водительское кресло, замирая. — Вот, блять, суки! — ругается ошарашенный водитель. — Все в порядке? — перепуганно смотрит сначала на женщину, а после на пассажира на заднем сидении. — Совсем, что ли, из ума выжили? — и вновь впивается взглядом в лобовое стекло, когда убеждается, что никто не пострадал. — Какого чёрта?! — тянется к дверной ручке, но женщина, сидящая рядом, хватает его за предплечье и останавливает. — Что случилось? — Тэхёна охватывает замешательство, и он принимается крутить головой из стороны в сторону в попытке разглядеть, что происходит снаружи. — Почему нас остановили? — Пока не знаю… — суматошно бубнит она, напряжённо глядя на водителя. — Не выходите, — он слышно блокирует все двери. — Подождём. Громкий вой сирен наконец-то затихает, и водительская дверь полицейского автомобиля открывается. — Может, действительно что-то произошло, — озадаченно предполагает мужчина, пожимая плечами. — И тормозят всех, кто двигается по направлению из города? К машине подходит женщина в форме, а её напарник остаётся позади, и в окно пробивается яркий свет от ручного фонарика. Водитель опускает стекло и любезно начинает: — Добрый вечер, офицер. Что произошло? Она молча заглядывает в автомобиль. Смотрит сначала на мужчину, после на женщину, сидящую на соседнем кресле, а потом направляет яркий луч назад, светя прямо в лицо Тэхёну. — Добрый вечер, — заговаривает с водителем. — Ваши документы, пожалуйста. — Да, конечно, — он тянется к бардачку и спешит достать папку. — Какая-то проверка? — всё же ещё раз уточняет с добродушной улыбкой. — Неужели что-то произошло? Мы видели патруль, мчащийся в городе. Не отвечает. Молча просматривает бумаги и поднимает взгляд на женщину. — Ваши? Директор центра быстрым движением раскрывает молнию в небольшой дамской сумочке и достаёт из неё свой паспорт, протягивая его офицеру. — Хм, — яркий луч фонаря вновь падает на лицо Тэхёну, ослепляв его. — Теперь ваши. Тэхён приоткрывает губы, чтобы ответить, но за него начинает говорить женщина. — У нас нет его документов. Я являюсь директором центра по защите и правам жертв насилия. Мы везём его в наш филиал в Штуттгарте . — Это вряд ли, — холодно отвечает она. — В этом больше нет нужды. Чон Тэхён, — и юноша тут же вздрагивает, приковывая к ней растерянный взгляд. — Прошу вас покинуть автомобиль. Теперь мы вас будем сопровождать. — Что?.. — Подождите! — моментально вмешивается директор центра. — Мы выполняем указания полиции, данные нам… — Поступили новые указания, — перебивает офицер. — Не будем спорить и тратить время друг друга. Разблокируйте двери и дайте Чон Тэхёну покинуть машину. Тэхён взволнованно вжимается в кожаное кресло, не решаясь даже моргнуть. — Я не выйду, — мотает головой. — Чон Тэхён, давайте не доводить ситуацию до… — Нет, подождите! — вновь вмешивается женщина, не в силах молчать. — Это явно какая-то ошибка. Я сейчас позвоню следователю, и он вам всё объяснит. — Звоните, но в этом нет никакой нужды. Уверяю вас, что мы действуем, исходя из приказа от начальника полиции округа. — Ерунда какая-то! — достаёт телефон и ищет нужный номер, поворачиваясь к Тэ. — Не переживайте. Сейчас мы всё проясним и поедем. Спустя несколько томительных гудков на том конце провода раздаётся мужской голос. Директор центра внимательно молча слушает, не задавая никаких вопросов, а после опускает руку вниз, держа смартфон, на котором гаснет экран. — Что там? — напряжённо смотрит на неё водитель, отворачиваясь от офицера полиции, по-прежнему стоящей рядом с открытым окном. — Тэхён… Юноша прикрывает глаза. Ещё никогда прежде его имя не звучало так больно для него. Как удар ножом. Удар прямо в спину. — Нет… — тихо шепчет он, наклоняясь к передним сидениям. — Вы мне обещали… — Тебе придётся выйти, — убивающий его приговор. В салоне автомобиля раздаётся короткий щелчок, и все двери мигом становятся разблокированными. Офицер полиции отходит от окна, приближаясь к задней двери, тянет за ручку и распахивает её. — Прошу вас выйти, Чон Тэхён, — второй приговор. — Куда? Зачем?.. Объясните мне… — Тэхён, — женский голос с нажимом рассекает воздух. — Поступил приказ о том, что нет никаких оснований… — стискивает зубы, не веря в то, что сама это произносит. — Для того, чтобы ты находился в центре поддержки. — Что?.. Но… От кого?! — От начальника полиции нашего округа. От моего начальства. От… мэра города. Ты должен вернуться. — Вернуться?.. — переспрашивает Тэхён, рвано выдыхая, и хватается дрожащими пальцами за спинку её кресла, сжимая. — Но куда? Куда вернуться я должен?! Наступает томительная пауза, а после… — К мужу. А вот и третий приговор. Тэхён больше не шевелится. Затихает. Кажется, что даже не дышит. Может, это просто дурной сон? Ночной кошмар? Может, в действительности он сейчас спит, а ему это всё просто снится? Может, он по-прежнему всё ещё находится в клинике «Шварцвальд»? Боже, хоть бы он был там… В больнице… Пусть это будет просто сном… Пусть ничего, что успело произойти за последние двое суток, окажется лишь игрой его воспалённого и больного воображения. — Вы… Вы мне обещали… Она молчит. Ни слова. А что ей сказать?.. — Вы мне обещали… — ещё раз повторяет, будто она не услышала его с первого раза. Тишина. Разрушающая. — Вы мне обещали! — выкрикивает громче и резко поворачивается назад, когда слышит, как в нескольких метрах от их машины тормозит джип, из которого выходят двое мужчин в строгих чёрных костюмах. — Вы мне обещали! Вы обещали! Вы обещали мне! Обещали! Слышите меня?! Обещали мне! Он срывается на панический крик. На такой звонкий, сдавленный, такой безутешный, что у директора центра выступают слёзы на глазах. — Мне жаль. — Нет! — рычит Тэхён, снова вцепляясь в её кресло со спины. — Жаль? Вам жаль?! Вы отправляете меня на смерть! — сквозь рваный вдох. — И вам просто жаль?! — Будет лучше, если вы сами покинете автомобиль и не станете сопротивляться, — снова доносится голос офицера. — Мы не желаем вам зла и не… — О, нет! Вы не желаете… Вы и есть само зло! — Тэ смотрит на неё в упор, пятясь к пассажирской двери за его спиной. — Я не выйду! Нет! — с яростью шипит, готовый кинуться в бой в любую секунду. — Не заставите! Я не вернусь! Мгновение. Всё случается так быстро, что Тэхён даже не сразу осознаёт, как дверь за его спиной распахивается, и его обхватывают за плечи чужие крепкие и сильные мужские руки, создавая замок из пальцев на груди, и вытаскивают из машины на дорогу, с лёгкостью приподнимая. Тэ начинает брыкаться. Пробует повернуться, выскользнуть, чтобы ударить с кулака прямо в лицо. Метит в нос. В челюсть. Куда угодно. Лишь бы отбиться. Но он слабее. Мужчина сдавливает руки сильнее вокруг его груди и тащит юношу к джипу. Молча. Не произнося ни слова. Руками ударить не получается. Тэ начинает бить ногами в надежде попасть подошвой обуви прямо по коленям. Получается, но без толку. Громила без особого труда приносит его к чёрному автомобилю, и уже другие крепкие и грубые руки подхватывают его и запихивают на заднее сидение, захлопывая дверь. Тэхён дёргает за ручку с одной стороны — бесполезно. Тянется к другой — тоже. Заваливается на спину на кожаное кресло и принимается со всей силой бить подошвой по стеклу, стараясь его выбить. Ударяет раз. Второй. Третий… Седьмой. Безрезультатно. И как только оба охранника оказываются в автомобиле спереди, машина трогается с места, резко разворачивается и удаляется в сторону Фройденштадта. Силы покидают. Мышцы в ноге затекают. Она становится настолько неподъёмной и тяжёлой, что просто сползает вниз, сгибаясь в колене, и падает подошвой на кожаное кресло. В тишине раздаётся судорожный и протяжный стон. Глухой. Преисполненный отчаянием. Тэхён закрывает глаза и несколько раз сглатывает, чувствуя, как к нему подступают слёзы. Он поклялся, что больше не заплачет. Он пообещал себе, что этот человек больше никогда не станет причиной его слёз. Но как же сложно порой сдержать обещание… Тэхён лежит на заднем сидении, не решаясь даже подняться. А в груди зияет беспросветная мглистая дыра. Такая же, как сердце человека, к которому его везут. Такая же, как его любовь. Тэхёну всегда казалось, что если у любви и есть какой-то особый цвет, то это нежные и светлые оттенки — пудровый, кремовый, бледно-розовый… В иных же случаях, когда переполняет страсть и возбуждение, то яркий и огненный — оранжевый или красный. Но нет… Он не прав. Наивный дурак. Оказывается, любовь имеет чёрный цвет… Такой же, как и прошлая ночь. Такой же, какой будет и сегодняшняя. Сегодня. Завтра. Послезавтра… Теперь всегда. Джип заезжает на территорию и приближается к дому, останавливаясь в нескольких метрах от центрального входа. Вот и всё. Вот и настал момент казни. Только в это мгновение Тэхён наконец-то даёт волю своим эмоциям, больше не в силах их сдерживать, и тяжко всхлипывает, когда слышит, как открывается пассажирская дверь, в которую упираются его ноги. — Выходи, — всё такой же ледяной голос Хосока сейчас обжигает хуже огня. Тэ отрывает спину от кожаного сидения, поднимает на него бирюзово-голубые глаза, мокрые от слёз, и без слов молит о помощи — всё читается во взгляде, ему даже не нужно говорить, чтобы Хоби уловил всю боль, весь страх, ненависть, отчаяние. Всю злобу и всё бессилие в них. Так смотрят только перед смертью. Хосок уже видел похожие взгляды, сталкивался с ними на войне. Так смотрят только те, кто больше не могут сражаться. Так смотрят солдаты, готовые умереть. — Выходи. — Хосок, я… Тот хватает его за предплечье, грубо стискивает кожу пальцами и с рывком вытягивает из автомобиля, прижимая к металлической поверхности. Приближается. Дышит прямо ему в подбородок. Смотрит в упор. Не моргает. Нависает над ним. И кажется сейчас таким огромным, что Тэхён чуть сползает вниз, ощущая дрожь в коленях. — Теперь ты для меня тень. С того самого момента, когда ты вновь подставил меня, когда ты снова рискнул моей жизнью, а не своей, ты перестал для меня существовать, — тихо шипит Хосок, не давая Тэ отвернуться. — Теперь ты просто объект «Т». Ты больше не человек для меня. Не личность. Ты никто. Ты груз, который надо отвезти или привезти. Тэхён не шевелится. — Забудь, что когда-то ты мог обратиться ко мне с просьбой. Теперь ты сам за себя. И разбирайся, — наклоняется прямо к губам Тэ. — С этим дерьмом сам. Я клянусь, что больше не пошевелю и пальцем ради тебя. Сопровождать — да. Защищать — лишь по долгу службы и в случае реальной угрозы. Ты испортил жизнь не только себе, но и мне, хотя я неоднократно говорил тебе, объяснял, я… — замолкает, шумно выдыхая. — Теперь мы вместе будем вариться в этом чёртовом котле, но с разницей лишь в том, что я умею в нём выживать, а ты — нет, — на лице появляется тусклая улыбка. — Что ж, господин Чон Тэхён, добро пожаловать домой. Добро пожаловать в ад. Слова больно ранят. И они так несправедливы. Тэхён не рисковал жизнью Хосока. Как он не понимает? Тэхён спасал свою жизнь. Почему же тогда жизнь Хосока должна быть ценнее жизни Тэ?.. Кто это сказал? Кто так решил? Кто вообще в праве выбирать, кому жить, а кто должен умереть? Начальник охраны господина Чон хватает Тэхёна за плечо, разворачивает и толкает вперёд. И снова грубый и болезненный толчок. Только теперь прямо в спину. Ты ведь военный, Хосок, а бьёшь в спину. Как же честь? Как же достоинство? Куда всё это делось? Неужели война забрала? Или вместо этих качеств появились иные, когда за воспитание взялся Чонгук? Тэхёна насильно затаскивают в дом. Он всё ещё продолжает сопротивляться, пытается замедлить шаг, пока его грубо тащат, пробует схватиться за что-нибудь, упирается. Знает, что это бессмысленно, но каждый борется за свою жизнь, как может. А оказаться вновь рядом с мужем — смерть для него. Хоби подводит его к прозрачной двери, распахивает её и молча заталкивает внутрь огромного светлого помещения. И становится так тихо… Тэхён зажмуривается, поглощаемый неизвестностью. В первые мгновения кажется, будто его завели в операционный кабинет — настолько светло вокруг и свежо. Пошевелиться страшно. Издать хотя бы один звук — тем более. Проще притвориться статуей, безжизненным истуканом, не способным больше страдать. Всё внутри замирает, когда где-то сбоку от него раздаётся монотонный жужжащий звук. Нет, Тэхён не один тут. Есть кто-то ещё. Тот, кто смотрит сейчас на него, изучает, сверлит своим взглядом. Съедает. Тот, кто намертво вцепился в него, держа на прицеле. Это чувство загнанности не спутать ни с чем. Оно на инстинктивном уровне присутствует в каждом живом существе. И в этой схватке всегда побеждает сильнейший. Хочется пуститься со всех ног. Но куда? К кому? В этом доме везде подстерегает опасность. Теперь везде. Повсюду. Во всём. В каждом. Тэхён открывает глаза и сразу же осматривается вокруг себя. Чонгук, одетый в серые спортивные брюки, в белоснежное поло и в белые кроссовки занимается на беговой дорожке, сменяя быстрый шаг на более медленный. Даже не смотрит в его сторону. Ничего не говорит. Не обращает на Тэ никакого внимания. Будто его вовсе нет. Словно Чонгук по-прежнему один в спортивном зале. Господин Чон нажимает на кнопку на панели тренажёра и останавливается. Берёт в руку пластиковую бутылку, ловким движением пальцев откручивает крышку, подносит её ко рту и делает несколько коротких размеренных глотков холодной воды. Закрывает. Ставит обратно на подставку, берёт махровое полотенце и вытирает пот со лба, глядя на себя в зеркало. Как всегда — внешне спокоен, умиротворён, а любое движение сдержанное. Но это ведь лишь внешне… Внутри кипит злоба, захлёстывающая его с головой. Злоба, переплетающаяся с вожделением. Вожделение — идеальное слово, чтобы описать его ненасытную жажду к Тэхёну. Его зверский аппетит к нему. Его потребность находиться рядом. Управлять им. Подчинять себе. Любоваться им. Прикасаться к нему. Дотрагиваться. Чувствовать запах его тела и слышать стук его сердца. Любовь ли это? Возможно. Но какая-то особенная. Своеобразная. Та, которую испытывает Чонгук. Он любит сильно, где-то очень глубоко внутри себя, там, где не видно, не заметно, он любит властно, любит с головы до ног, любит каждый миллиметр тела, любит этот бархатный и низкий голос, любит эти потрясающие глаза, любит каждую ресничку, каждый ноготок, каждую улыбку, каждый взгляд. Любит жарко и так… … беспощадно. Любит какой-то своей любовью. Той, на которую способен. И принимать её или нет — выбор каждого. Только Тэхён этого выбора лишён. За этот день Тэ побывал в стольких местах и рядом со столькими людьми, а от него до сих пор исходит запах Чонгука, аромат его парфюма, шлейфом оседающий прямо сейчас в спортивном зале. Запах утренних прикосновений и объятий. Они вспыхивают в памяти мелкими искорками, освещая беспробудную тьму. Они греют. Пусть мало, пусть совсем чуть-чуть, но от них становится светло. И хочется… хочется сказать что-то ласковое. Хочется прямо сейчас. Просто произнести вслух «листочек». Но нет. Не сегодня. Не завтра. И даже не послезавтра. Пусть оно останется только в его мыслях сейчас. Говорить ласковые слова — всё равно, что обнажать своё сердце. Разобьют ведь рано или поздно. Считают, что сердце — один из самых выносливых органов в организме. Но это не так. Это вздор. Сердце — очень хрупкий орган. Господин Чон это знает. Его сердце давно уже разбито. Оно остановилось в ту же секунду, когда и сердце его ребёнка. Тэхён не шевелится. Смотрит в упор на Чонгука. Ловит каждое его движение, напряжённо следит за ним, боясь, что в любую секунду может произойти атака. И снова клетка. Снова он один на один с хищником. Снова некуда бежать и не от кого ждать помощи. Почему он так спокоен? Почему молчит? Почему до сих пор не произнёс ни единого слова? Почему до сих пор ни разу не взглянул на Тэхёна? Мужское лицо, красивое мужское лицо, не выражает сейчас никаких эмоций. Оно холодное. Бесчувственное. Безжизненное. И это пугает куда сильнее чем то, если бы оно источало кричащую ярость. Тишина сгущается. Давит. Ломает. Тэхён готов поклясться, что слышит, как стучит его сердце, отбивая бешеный ритм. Кто должен заговорить первым? Он? Его муж? Если Чонгук полагает, что первым должен быть Тэ, то что он может выдавить из себя, кроме проклятий, преисполненных ненавистью к нему? Чон нажимает на кнопку «плэй», прикасаясь к экрану планшета, и из колонки, скрывающейся где-то в спортивном зале, начинает звучать голос. Бирюзово-голубые глаза расширяются, становясь ещё больше, и, кажется, что даже издалека можно заметить, как на длинных густых чёрных ресницах начинают дрожать слёзы. Тэхён узнаёт этот голос. Моментально. На записи слышно, как Тэ, всхлипывая и заикаясь от страха, с приступами дрожи в низком тембре рассказывает в полицейском участке о том, что с ним произошло. Вперемешку с голосом Кауфмана летят фразы, повествующие, что Чонгук бьёт Тэхёна, удерживает насильно, насилует. Тэ сам это говорит, болезненно и стыдливо признаваясь. Сам Тэхён. Это его голос. Юноша меняется в лице — испуг становится гуще и заметнее. Он машинально размыкает сухие искусанные губы, смотря на то, как его муж, по-прежнему не говоря ему ни слова, снимает со стены прыгалки, проходит с ними в центр зала и начинает разминаться, очевидно, перед тем, как надеть боксёрские перчатки и приступить к основной тренировке. Чонгук слишком любит бокс. С самой юности. И большинство его тренировок заключаются именно в боксёрской практике. Тэ молча наблюдает за тем, как Чон прыгает на скорость через скакалку, глядя на себя в зеркало. Скорость такая большая, что Тэхён даже не может отследить, как перемещается трос в воздухе. А из колонки так и звучит его перепуганный и скомканный голос. Что происходит?.. Почему Чонгук не замечает его? Никак не реагирует? Не смотрит в его сторону? Что всё это значит?.. Тэхён делает короткий и робкий шаг назад, боясь быть задетым, и уже через насколько мгновений ощущает сильный удар, растекающийся по его телу волной неожиданной стремительной боли. Он тут же закрывает глаза, пятится назад, чувствуя, как предплечье и верхняя часть его бедра вспыхивают огнём. Кожа, спрятанная под одеждой, мгновенно краснеет и начинает отдавать ядовитой болью. Тэ судорожно делает жадный глоток воздуха, двигаясь наощупь к стене, до конца не может понять, что только что произошло, приоткрывает глаза и видит, как рука Чонгука замахивается на него. Машинально пытается увернуться, чтобы избежать надвигающегося на него удара, и тонкий кожаный прочный трос, сложенный вдвое, проносится прямо поперёк спины. Становится так больно, что Тэхён громко вскрикивает, ударяясь плечом о зеркало, и пытается побежать куда-то в сторону, но новый раскатистый удар под хлёсткое звучание приходится прямо по ногам. Чувство, будто его ноги залили керосином и подожгли. Он падает на пол, опускаясь на колени, поворачивает голову в сторону, поднимая её наверх, держится одной рукой за стену, а вторую, дрожащую, вытягивает перед собой, всё ещё защищаясь. Прыгалки безжалостно бьют прямо по предплечью, и Тэ ничего не остаётся, как спрятать руку себе под живот и согнуться, низко прижимаясь к полу. Ещё один сильный удар. Снова по его спине. Тэхён взвизгивает и заваливается на бок, сворачиваясь калачиком. Чонгук не останавливается. Ещё один замах. Ещё. Ещё. Он с яростью обрушивает на Тэхёна всю свою злость, наказывая за проступок. Он же предупреждал. Он ведь обещал. Он ведь говорил, что наказывать будет больно. И господин Чон сдерживает свои обещания. Тэхёну больно. Больно, как никогда. Настолько, что он почти беззвучно открывает рот после каждого жестокого удара, сдавленно хрипя. Изо рта вытекает слюна, перемешивается со слезами, стекающими по щекам на губы и подбородок. — Чонгук! — ревёт зверем, оглушительно, на весь зал. Так громко, что удаётся перекричать собственный голос, всё ещё доносящийся из колонки. — Хватит! — начинает извиваться на полу, как только тонкий трос, хлестающий его тело, набирает ещё большую скорость. — Остановись! Чонгук! Чонгук молча бьёт по плечу, по рукам, по спине, по бёдрам, по ягодицам, по ногам, избегая попаданий по голове. Бьёт с такой грубостью, с такой свирепостью, так жадно и безжалостно, что самому не хватает воздуха. Рука начинает затекать, но как только он видит, что Тэхён принимается ползти к двери, он снова замахивается и наказывает. Он его судья. Он же и его палач. Крик становится всё более оглушительным и невнятным. Господин Чон впервые слышит, чтобы человек так кричал. Нет. Это не голос человека. Это вопль. — Хватит! Умоляю тебя! — громко молит Тэхён, глотая собственные стоны. — Чонгук! Прошу!.. — начинает хрипеть, а боль скручивает всё тело так сильно, что мышцы отдают судорогами. — Чонгук! — снова удар, ещё, опять. — Прошу! Бесполезно. Ещё одно, хотя бы одно соприкосновение прыгалок с его телом, и Тэ потеряет сознание от боли. Неистовая мука. Пытка. Подступающая агония. — Убей меня! — окончательно сдаётся Тэхён, рыдая. — Просто убей! — мечется на полу, переворачиваясь то на один бок, то на другой. — Добей! Умоляю тебя! Убей меня, Чонгук! — боль становится настолько невыносимой и нестерпимой, что смерть кажется Тэхёну избавлением. — Убей меня! Пожалуйста! Чонгук! — вопит не своим голосом. — Я умоляю тебя, убей меня!.. Взмахи стихают. Удары прекращаются. Даже голос, вещающий из колонки, перестаёт доноситься до него. Тэхён слышит лишь рваное и жадное дыхание над собой. Такое, будто Чон вот-вот задохнётся и рухнет навзничь рядом с ним. А после… А после раздаётся скомканный, но протяжный утробный рык. Низкий. Содрогающийся. Животный. Пугающий. Господин Чон, прикрывая глаза, жадно вдыхает и с резким движением руки отбрасывает прыгалки так, что они отлетают в противоположный угол зала, ударяясь сначала о широкое и длинное зеркало, а после падают на пол. Молчит. Так и не произносит ни единого слова. Ни одного. Тяжело дышит, всё ещё стараясь отдышаться, а сердце в груди шумно бьётся, отдаваясь ударами по ушным перепонкам. Опускает взгляд вниз. Смотрит на своего юного супруга, израненного, сломленного, лежащего на полу у его ног, скулящего, дрожащего, дёргающегося и громко рыдающего, заикаясь. Сердце в груди вот-вот разорвётся от этой ужасающей картины. На светло-бежевой рубашке заметны мелкие капли алой крови. Чонгук осознаёт, что бил так сильно, что вполне мог рассечь кожу. Ещё один жадный вздох. Безумный. Такой, будто самый последний. И он молча проходит мимо Тэхёна, хватается за ручку, распахивает дверь и выходит, оставляя Тэ одного… Оставляя его умирать. Господин Чон выходит в просторную гостиную, не глядя ни на кого, пока прислуга и охрана, опуская глаза в пол, занимаются каждый своим обыденным делом, словно только что ничего не произошло. Будто они не слышали этих душераздирающих невыносимых воплей на весь дом. Криков и визгов, к которым невозможно оставаться равнодушными. Чон молча приближается к лестнице, ведущей на второй этаж, берётся за поручень, делает твёрдый и решительный шаг, поднимаясь на первую ступень, и слышит, как из спортивного зала доносится хриплое и такое бессильное: — Вернись! Почему ты меня не убил?! Вернись! Убей меня! — становится всё тише и тише. — Вернись! Убей меня… — всё дальше и дальше по мере того, как Чонгук поднимается выше. — Вернись и убей… Ты ведь можешь! Застрели меня! Хосок!.. Убейте меня… Пожалуйста… Слова-ножи, летящие прямо в спину. Слова-ножи, попадающие в цель. Слова-мечи, уязвляющие броню Чонгука. Он заходит на второй этаж, проходит по широкому коридору мимо дверей, ведущих в спальни, и заходит в свой рабочий кабинет. Спокойно проходит вглубь комнаты, подходит к шкафу, открывает дверцу и достаёт с полки бутылку рома и бокал. Звучно ставит на деревянный стол. Откупоривает крышку и наполняет стакан алкогольным напитком до середины. Хватает его, подносит к своему рту, делает глоток и сразу же отстраняет, вновь ударяя стеклянным дном о твёрдую поверхность. Взгляд чёрных глаз сгущается. Он смотрит куда-то вдаль. На стены. Перед собой. Куда-то в никуда. Неслышно выдыхает, а в ушах всё ещё звучат неистовые крики и дикие нечеловеческие вопли. И слова… Эти мучительные слова, повторяющиеся по кругу глухим эхом. Последние слова Тэхёна. «Убей меня. Убей меня. Убей меня…» «Убей! Убей! Убей… Убей меня, Чонгук. Убей…» «Добей! Убей!» Кажется, будто череп вот-вот расколется надвое. Ощущение, будто грудная клетка вот-вот сломается, а рёбра, кость за костью, посыплются вниз. Прямо на пол. Прямо ему под ноги. Это ничего. Чон, не сомневаясь ни секунды, наступит в них, давя, и пойдёт дальше. Но не в этот раз… На душе сгущается ещё больший мрак. Сердце стучит так же быстро и хаотично, как в спортивном зале, когда он наносил свои безжалостные удары. Когда он показывал, кто хозяин в этом доме. Кто хозяин в жизни Тэ. Когда он наказывал его. Или себя?.. Чонгук снова дотрагивается до бутылки и наполняет бокал до краёв. Хватает его, закрывает глаза, в надежде увидеть лишь темноту, но перед глазами извивающееся хрупкое тело, бьющееся в конвульсиях, в страшной агонии, и сильная рука, наносящая по нему свирепые удары. И крики. Крики. Нестихающие крики, перерастающие в животный рёв. Чон выпивает одним залпом, осушая стакан целиком. Делает глубокий вдох, наполняя лёгкие прохладным ночным воздухом, проступающим в его кабинет через приоткрытое окно. Замах, звучно рассекающий пространство вокруг. Удар. Ещё один замах. Выкрик. Твёрдый трос, предназначенный для тренировок на скорость, попадает прямо по цели. Снова удар. Плач. Скакалка, от которой самый большой процент травм, если она даже случайно заденет ноги, лупит наотмашь. Удар. Ещё. Снова. Опять. Вопль. Замах… Пальцы непроизвольно сжимаются, обхватывая твёрдое стекло. С силой давят на бокал. Грубо. Крепко. В тишине раздаётся сначала глухой треск, а следом уже куда более звонкий. Секунда, и стекло лопается под натиском руки Чонгука, впиваясь острыми осколками в его ладонь. Пол усеивают обильные капли густой крови, падающие сверху на дубовый паркет. Это не рука палача кровоточит. Нет. Это кровоточит дыра в его груди, где должно быть сердце.* * *
Тэхён дёргается, а тело пронзает поток колючей боли, словно электрическим током. Сдавленно простанывает и открывает глаза, лёжа на полу спортивного зала. Он даже не помнит, как уснул. Да и сон ли это? Он просто вырубился. Отключился. Потерял сознание от болевого шока. Ощущение, будто с него заживо содрали кожу. Каждое движение, даже самое крошечное и мелкое — пытка. Нужно встать. Нужно подняться с жёсткого пола. Нужно отыскать силы, которых нет. Нужно заставить себя. Необходимо. Прямо сейчас. Но как?.. Как это сделать? Тэхён с тяжестью приподнимается, морщится от боли, глухо выдыхая, упирается коленом в пол и пробует приподняться. Не выходит. Руки дрожат и не слушаются, а мышцы слишком слабы сейчас. Он заваливается на живот, и в зале вновь слышится сдавленный стон. Нужна опора. Хоть какая-нибудь. Нужно на что-то опереться. Жизненно необходимо на кого-то опереться… Ещё одна попытка встать заканчивается неудачей. Так горько. Так мерзко. Так стыдно. Как же стыдно перед самим собой… Неужели он готов вот так вот просто взять и сдаться? Тэхён лежит, больше не двигаясь, смотрит стеклянными глазами в высокий потолок и хочется зареветь. Уже даже не от боли, нет. От собственной слабости. От бессилия. От презрения к самому себе. И где-то на уровне подсознания громкий голос жёстко так, с надрывом произносит: «Не можешь идти, слабак?! Тогда ползи, парень!» И это срабатывает. Тэхён отрывает голову от твёрдого пола, с усилием и через боль переворачивается на живот, упирается локтями и принимается ползти вперёд, смотря на свою цель, только на неё, впиваясь безумный взглядом. Каждый преодалённый им метр ощущается сотней километров. Почти. Ещё чуть-чуть. Немного осталось. Победа. Он хватается пальцами за металлический поручень тренажёра, чуть подтягивается, вцепляясь крепче, переносит на него весь свой вес и, полностью опираясь на него, начинает подниматься на ноги. Со стонами. Стиснув зубы. Скуля. Чувствуя дрожь в коленях. Но всё же встаёт. Покачивает от лёгкого головокружения, которое мгновенно охватывает его. Тэхён закрывает глаза, замирая на месте, крепко держится за тренажёр и начинает глубоко дышать. Так, как его учили. Он точно знает, что кто-то когда-то учил его этому. Но кто? «Держись! Не падай! Стой крепко на ногах!» В голове раздаётся знакомый чей-то голос. Вспышка в памяти. Резкая. Стремительная. Он снова на теннисном корте. Бросает зелёный твёрдый шар об землю, ловит его налету и оборачивается за спину, ища глазами того, кто только что кричал. Рыскает взглядом среди толпы. И воспоминание обрывается. А следом за ним ещё одно. Мутное. Странное. Будто непонятное и спутанное сновидение… Чьи-то руки упираются ему в грудь, давят на неё, стимулируя сердечную мышцу, и Тэхён тут же распахивает глаза, совершая глубокий и жадный вдох, будто только что вырвался из толщи воды, где не мог дышать. Что это было? Нужно дойти до двери. Просто дойти до неё. Отдохнуть и снова двинуться вперёд. Главное — не стоять. Главное — не упасть. Кое-как, перебираясь мелкими шажочками, Тэ преодолевает ещё одну цель. Вцепляется пальцами в дверь, глубоко дышит, устремляет взгляд вперёд и двигается дальше. Выходит в коридор и проходит в гостиную, залитую первыми лучами солнца. Сколько сейчас? Должно быть раннее утро… Может, четыре часа утра или начало пятого. Каждое движение даётся так сложно, что Тэхён не может думать ни о чём, кроме как об этой бесконечной, нескончаемой, тянущей и ноющей боли. Доходит до дивана. Еле-еле огибает его и падает на мягкие подушки без сил, вновь отключаясь от сознания. Отключаясь от этой беспощадной и суровой реальности, которая его окружает. Безжалостной, как и удары его мужа. Тэхён вновь открывает глаза и морщится от того, с какой яростью в них бьёт яркий солнечный свет. Он приподнимает голову с подушки, и она тут же отдаёт болью. Как и всё его тело. Как же болит… Нестерпимо. Поднимается, хватаясь руками за спинку дивана, и тут же замирает, когда видит Чонгука, сидящего за обеденным столом в столовой. Спокоен, как и этой ночью. Отпивает кофе из маленькой кружки. Не смотрит в его сторону. Молчит. Обида и разочарование захлёстывают. В горле огромным и давящим комом застревают тысячи невысказанных фраз, которые хочется обрушить на этого человека. Но что он может сказать против него? Что он может сделать против него? Разве в этом мире существует хотя бы одна сила против такой свирепой злобы и жестокости, которые продемонстрировал его супруг прошедшей ночью? — Дайте воды… — сухие губы только сейчас размыкаются. — Пожалуйста… Но прислуга проходит мимо него. Даже не смотрит в его сторону. Никак не реагирует. Будто не слышит. Не замечает. Не видит. — Пожалуйста… — чуть громче. — Мне нужно попить… Тотальное равнодушие. От неё. От Чонгука. Тэ поднимается на ноги и кое-как идёт к лестнице, больше не издавая ни звука. Он даже не успевает осознать, как уже оказывается на втором этаже, будто его память сама стирает эти минуты из жизни. Чтобы не знать. Чтобы не чувствовать. Чтобы не запоминать эту ядовитую боль. Доходит до первой попавшейся на глаза двери и опускает ручку вниз. Закрыто. Держась за стену, подходит к следующей. Закрыто. К ещё одной спальне. Дёргает. Закрыто. Все комнаты в доме закрыты. Кроме одной. Кроме той самой. Кроме их спальни с Чонгуком. Больше идти некуда. Он заходит в их спальню и двигается к ванной комнате. Осторожно проходит и запирается изнутри. Мелкими шагами доходит до раковины, хватается за мрамор руками и останавливается. Как же, чёрт возьми, больно… Поднимает взгляд на зеркало и смотрит на своё отражение в нём. Делает шаг назад, медленно расстёгивает пуговицы на помятой и рваной рубашке, еле-еле разворачивается плечом к зеркалу и осторожно спускает ткань вниз, простанывая. В отражении картина не для слабонервных. Кожа пестрит уродливыми полосами, а вокруг них красно-серые синяки с жёлтыми переливами. На Тэхёне нет живого места. Практически полностью отсутствуют нетронутые участки кожи. Из уголка глаза на щеку стекает мелкая слезинка. Такая крошечная и робкая. А ведь он обещал себе больше не плакать… Обещал… Обещал ведь… Нужно сходить в душ. Нужно смыть с себя грязь и слёзы. Нужно смыть с себя эту боль. Тэхён кое-как снимает с себя одежду, корчась от каждого прикосновения к израненной коже, усыпанной ссадинами и синяками, залезает в душевую кабину и встаёт под воду. Даже прохладные струи обжигают его тело так, что хочется вынырнуть из этого пространства и спрятаться от них. Тэхён не представлял, что может быть так больно… Не знал, что бывает настолько. Но боль — ещё одно доказательство, что ты всё ещё жив и способен бороться. Мёртвое болеть не может. Оставаться в спальне нельзя. Только не в этой. Только не с Чонгуком. Тэхён спускается вниз по лестнице, еле волоча свои ноги, выходит в гостиную и застывает на месте. Напряжённо сглатывает, оглядываясь вокруг себя. Губы дрожат. Не слушаются. Лазурные глаза наполняются солёными слезами. И он хаотично поднимает обе руки к лицу, зажимая рот ладонями, чтобы не издать ни единого звука. Дивана, на котором он лежал, нет. Нет кресел. Нет никаких предметов мягкой мебели. Только комоды, шкафы, стол и стулья. Нет больше ничего, где он сможет найти для себя приют. Разве что на полу. — Мне нужен врач… — обращается он к Марте, протирающей посуду после завтрака. — Мне плохо… — сдавленно стонет он. — И очень больно… А в ответ мёртвая тишина. Прислуга молчит. Опускает глаза вниз, еле сдерживая свои слёзы, и никак не реагирует на эти просьбы. Делает так, как приказал господин Чон, ведь отныне Тэхён лишь тень. Его больше не существует. Ведь он сбежал от мужа. Ведь он удрал. Его нет. Больше нет в этом доме. Пустое место. Никто и ничто. Теперь Тэхён призрак для всех. Даже для Чонгука.