* * *
— Привет, — Тэхён пробует держать голос, заваливаясь на мат в спортивном зале в надежде, что на нём будет чуть мягче, чем на твёрдом полу, но в действительности — разницы нет, разве что совсем немного. — Здорова, Тэ, — слышится усталое от Чимина из динамика телефона. — Ты как там? Ну, а кому ему ещё позвонить? Разве у него есть другие друзья? — Уже успел взглянуть иными глазами на этот мир? — Тэ не успевает ответить, потому что Чимин перебивает его, отшучиваясь. — И как ощущения? О, да. Жизнь запестрила совершенно новыми для Тэхёна оттенками. Такими, какие он до этого никогда не встречал. — Всё такой же, как и раньше, — с хрипом выдыхает Тэ, ложась на бок, усыпанный синяками и полосами, оставленными на нежной коже скакалкой. Оставленными Чонгуком. — Интересно, он всегда такое дерьмо? — Воу-воу, чувак, что за слова проскакивают в твоём лексиконе? — давит ироничный смешок. — Это так Германия на тебя повлияла? Или вместе с выпиской помимо кучи бесполезной херни в виде тупых рекомендаций от врачей стали выдавать ещё и храбрость? — Я умираю, Чимин. — Понимаю, — продолжается смех на том конце провода. — Меня тоже хорошенечко так прибила текила. Сегодня весь день встать не могу, оклемался только к вечеру. Тэхён замолкает, закрывает глаза, чувствуя, как тяжелеют его веки, и тихо-тихо выдыхает, успокаивая сам себя. Это особое состояние, когда слышишь хоть кого-то, кто мог бы тебя выслушать. Просто выслушать, поговорить, поддержать. Посочувствовать… Чимин спросил у него, успел ли Тэхён увидеть этот мир другими глазами? Да. Успел. Этому миру так не хватает сочувствия... — Чувак? — смешки пропадают, а голос становится непривычно серьёзным. — Эй, всё в порядке? Нет. Нет и нет. Всё совсем не в порядке. Тэхён зажмуривается, когда глаза вновь наполняются слезами, перестаёт дышать, чтобы не выдать дрожь, но всё же всхлипывает. — Эй, ты чего?.. — осторожно переспрашивает его друг. — Эй? Тэхён открывает рот и безмолвно кричит, пока по щекам сползают слёзы. Кричит от боли. От безысходности. От страха. Вопит где-то глубоко внутри себя, боясь это показать. — Что случилось? — совсем напряжённо. — Где Чонгук, м? — Я… — ещё один короткий и сдавленный всхлип. — Я не знаю, что мне делать… — робко шепчет Тэхён. — Делать с чем? Что произошло, Тэ? Расскажи же внятно, блять. Я ничего не могу сообразить. У меня бошка раскалывается, говорю же. Тэхён смахивает пальцем заставку на экране, залезает в телефонную галерею и отправляет пару фотографий в чат. — Я скинул тебе, — болезненно стонет, переворачиваясь на спину. И спустя несколько секунд из динамика вырывается по-настоящему громкое и шокированное: — Ебаа-аааать! Это что, блять, такое? Какого хуя… — Чимин замолкает, явно рассматривая фото, на которых бёдра, покрытые синяками и ссадинами, и спина без живого места, которую Тэ еле-еле сфотографировал в отражении зеркала. — Что за… Чувак, что ты натворил? За что?! «Что ты натворил?» Повторяет в своей голове Тэ, не веря в только что услышанное. Разве… разве можно заслужить такое? Разве есть хоть что-то, что способно оправдать подобную жестокость? — Ты где? Ты дома? Или в больнице?! — вновь сыплет вопросами Чимин. — Где Чонгук? Когда это произошло?! — Я не знаю, где он… Ночью. Это произошло ночью… — еле-еле отвечает ему. — Произошло очень многое, Чимин… И я… Я не знаю, что мне делать, — слёз становится больше, и Тэ прикрывает глаза ладонью, словно стыдливо пряча от всех. — Я просто не знаю, что мне делать… — Я в ахуе, чувак! — по голосу слышно, что ни капли не лжёт. — Я… Это пиздец! Чёрт, мне жаль… Пиздец. Это ахуеть… Выглядит паршиво. Тебе бы к врачу, Тэ… — Кажется, врач мне теперь может только сниться… — В каком это смысле?! — Я просил вызвать врача, говорил, что чувствую себя ужасно плохо, но никто в доме со мной не разговаривает. Никто. Ни прислуга, ни охрана. Ни Чонгук. Более того, они просто не замечают меня. Словно меня не существует, будто меня нет. Я… Я лежу в спортзале на мате, боясь лишний раз выйти. Я даже не знаю, можно ли мне поесть хоть что-нибудь. Я не ел больше суток уже и… — Погоди! — перебивает его Чимин, шумно выдыхая, и говорит глупость. — Что за… Какого хрена ты там сидишь?! Иди в кровать и вызови себе врача, блять! Это ж… Это надо лечить! — настойчиво и испуганно. Будто это так просто. Будто он сам может принимать решения. Будто всё зависит только от Тэхёна. — Ты что, не слушаешь меня?.. — Тэхён, что ты сделал? За что он так тебя?! Только не говори, что это произошло ни с того ни с сего, — нервно смеётся. — Я не поверю… Я… Я не хочу в это верить! Чонгук жёсткий, но… — Я попытался сбежать. — Сбежать? Чего, блять? Но куда? Зачем, Тэхён?! Чёрт, да расскажи же ты уже толком, что вообще у вас там происходит! Я же ничего, блять, не знаю! — Я пытался сбежать, да. И я… Я обратился в полицию, написав на твоего брата заявление за избиение и изнасилование. Это произошло вчера после того, как он издевался надо мной всю ночь. Наступает пауза. Такая неприятная, что Тэхён сразу же улавливает в ней этот ступор собеседника, который ни с чем не перепутать. Так молчат только тогда, когда нечего ответить. Так молчат только тогда, когда не станут поддерживать. Не рискнут. Испугаются. — Ты что, идиот? Тэхён ничего не отвечает. А что тут скажешь? — Ты написал заявление на Чонгука, обратившись в полицию с ним? Ты совсем рехнулся?! — А что я должен был… — Ну и как? Полегчало, блять? Смотрю, тебе там помогли. Ага. Тэхён, ты что, забыл, кто твой муж?! — Я хотел бы! — вырывается хриплое из Тэ. — Я безумно хотел бы забыть это всё! Забыть его и никогда больше не вспоминать! Что я должен был сделать?! Что я должен был… Господи! — рвано выдыхает. — Я не хочу это терпеть. Я не хочу с ним быть. Я хочу развестись. Я хочу, чтобы всего этого не было, Чимин! Я хочу повернуть время вспять и никогда не встречать этого человека! Как?! Как я мог вообще начать с ним когда-то встречаться?! Да что со мной не так тогда?! Почему я с ним? — выкрик отчаяния. — Как я мог влюбиться в него?! Как я мог выйти за него замуж?! — Потому что ты его любишь, — лжёт Чимин, зная, что этот телефонный разговор, как и любые другие Тэхёна, если ещё не прослушивается, то непременно будет. — О, не-ееет, — всхлипы сменяются на злобный рёв. — Я его не люблю. Я его ненавижу. — Любишь. Как и он тебя. — Нахуй такую любовь! Пусть она горит в аду, Чимин. Чимин снова ловит замешательство. Видимо, совершенно не ожидал, что Тэхён начнёт материться. Впервые. Честное слово, впервые за всё то время, что они общаются, Тэ матерится при нём. — Ты же понимаешь, что дальше будет хуже, — так тихо-тихо. — Если ты не сделаешь первый шаг. Я знаю, что… — Первый шаг?! О чём ты, Чимин? Единственный шаг, который я готов сейчас сделать — это из окна или под колёса поезда… И Тэхёну становится так больно от осознания, что он произнёс это вслух, что хочется жалобно заскулить от несправедливости своего положения. Ведь он не хочет умирать. Он хочет жить. Хочет быть счастливым. Хочет рисовать. Хочет строить планы на будущее. Хочет вдохновлять и вдохновляться. Хочет быть. Просто быть… Но без Чонгука. — Слушай, не говори так… — с испугом в голосе. — Всё можно преодолеть. И это дерьмо тоже. Я понимаю тебя и… — Нет. Ты не понимаешь… Тебя не насиловали, Чимин… Это… Это так… —… так мерзко, что хочется содрать с себя кожу, хорошенечко промыть её под кипятком и больше никогда не надевать на себя, потому что она всё равно остаётся грязной. Как и ты сам. Жалкий. Грязный. Никчёмный. Слабый. Никто. Пустое место, об которое вытерли ноги. Ты перестаёшь существовать, как личность, а вместо тебя появляется кто-то другой… — заканчивает за Тэхёна. — Кто-то, кого ты ненавидишь теперь больше всех в этом поганом мире. Снова наступает тишина. Тэ приоткрывает сухие губы и распахивает глаза, внимая каждому его слову. Как чётко. Как в точку. Как точно. Чимин будто чувствует всё, через что проходит Тэхён. Будто знает. Словно знаком с этими ощущениями лично. Будто вытащил наружу все мысли и чувства Тэ. Но как? Откуда ему знать? Чимин никогда бы не стал вот так просто делиться своими переживаниями. Это не в его стиле. Ему проще отшутиться, выдать очередную колкую и язвительную шутку и поржать. Но сейчас… Сейчас он говорил искренне. Это не были просто слова ради слов. Они шли откуда-то изнутри. Оттуда, где никто не видит. — Я… — хмыкает с напускным сарказмом. — Предположил, что это, наверно, так, — спешит оправдаться Чимин. — Ну и как мы будем вытаскивать тебя из спортзала, м? — Мне больше некуда пойти. — Только не говори, что вы живёте в однушке, — очередная шутка в его стиле. — Все комнаты в доме заперты. А ещё… Убраны все диваны и любая мягкая мебель из гостиной и в холле. К нему я не пойду… — вертит головой, запрещая самому себе. — Я лежу буквально в двух метрах от того места, где он избил меня прыгалками. Прыгалками, Чимин… Я еле шевелюсь. Чёрт, я еле даже дышу… Мне так больно, что я не могу даже перевернуться на другой бок без слёз. — Ты же понимаешь, что… — Чонгук делает это специально, я знаю, — поддакивает Тэ, продолжая его мысль. — Хочет заманить меня в спальню, потому что… — чуть приподнимает уголок губ, морщась от ноющей боли во всём теле, и хмыкает. — Даже при ссоре супруги должны спать вместе. Только это ни черта не ссора! — Это ссора, — вздыхает Чимин. — Да, то, что произошло… Это ужасно, чувак, но вы должны поговорить, вы должны это обсудить! Нельзя молчать и… — То, что я хочу сказать ему… За это мне снова прилетит… Я… — так стыдно и гадко на душе. — Я боюсь его, Чимин… Я до ужаса боюсь его… Когда он избивал меня ночью, я видел в нём безумие. Он не мог остановиться… — Тэ приподнимает голову и оглядывается вокруг себя, только сейчас вдруг резко осознавая, сколько всего он уже успел наговорить по телефону, не подбирая слов. — Я… — Он ждёт от тебя первого шага, потому что… — Чимин вынужден встать на сторону старшего брата. — Ты наломал дров, чувак. Нельзя было этого делать, как ты не понимаешь?! Он… — А насиловать можно?.. — Он твой муж, Тэхён… Будто это является каким-то оправданием. Будто само определение «муж» развязывает руки и позволяет делать всё, что угодно. Но это ведь не так… Точнее, именно так… Но так не должно быть. — Ты загоняешь себя в ещё больший угол, Тэ, сидя в спортзале. Ты… Послушай сейчас меня внимательно, — и сразу же заранее добавляет, словно осознаёт, что последует сопротивление. — Да, мой брат — далеко не подарок. Я тоже страдаю от всех его запретов, — честно признаётся, не смущаясь того, что Чон это услышит. — Мне тоже часто прилетает от него, но… Но он такой, Тэ, и мы ничего не можем с этим сделать! Он строгий. Он суровый. Он требовательный. Он знает, чего хочет от этой жизни. Он не привык идти на компромисс и уступать. Разве что только с тобой… Только ради тебя. Я расскажу тебе одну штуку, только между нами, блять, договорились?! Сдашь меня, и я тебя изничтожу… — Какую штуку?.. — Недавно, да вот буквально дня четыре назад, к нам домой заезжал Намджун забрать какие-то документы, — убедительно. — И я случайно, — подчёркивает в голосе ещё раз. — Случайно услышал их разговор с Чонгуком по видеосвязи в его кабинете. Я никогда ещё не слышал, что бы он о ком-то говорил так… Так нежно и трепетно, чувак. А говорили они о тебе. Я тебе, блять, так скажу… Он не стал бы притворяться. Он… Он выше этого. Он любит тебя, Тэхён, любовью, которую, возможно, ты не понимаешь и… — запинается, ведь порой очень трудно нести чушь даже Чимину. — Он ждёт от тебя шага, потому что оскорблён твоим поведением. Не усугубляй ситуацию. Подойди. Попробуй с ним поговорить. — Я не могу… Не могу я… Я боюсь на него даже взглянуть!.. — испуганно признаётся Тэхён. — Боюсь находиться с ним в одном доме, понимаешь? Я боюсь сделать что-то не так… Если он снова… — голос дрожит. — Я не вынесу… Лучше умереть… — Но сидеть в спортзале — это делать не так, Тэ! Сколько ты там будешь торчать? День? Два? Три? Неделю?! Это бред. Тебе необходимо подстроиться под ситуацию с наименьшими потерями для самого себя! Знаешь, иногда необходимо переступать через себя… Да, это сложно. Да, это трудно. Да, это пиздец какое хуёвое чувство, но нужно. Нужно, чтобы просто выжить. Знаешь, как говорит моя мама, м? Она всегда твердит мне, что ласковый телёнок двух маток сосёт. Давай, Тэ, выбирайся из этого дерьма, а мы что-нибудь придумаем, ладно? Мы обязательно, блять, что-нибудь придумаем! — звучит так искренне, что Тэ внутренне начинает задумываться над словами друга. — Так что яйца в кулак и вперёд!* * *
— Оказывается, ты умеешь рационально мыслить, Чимин, — господин Чон откидывается на спинку своего кресла, прикрывая крышку ноутбука. — Я послушал ваш телефонный разговор с Тэхёном. Признаюсь честно, уши вянут от твоей бранной речи. — Чонгук… Что ты наделал? На нём живого места нет! Он скинул мне фотографии, — выдавливает из себя Чимин. — Ему нужен врач… Там пиз… там жесть!.. Я никогда такого не видел… Господин Чон берёт свой телефон в левую руку, открывает крышку ноутбука, сворачивает рабочую вкладку и заходит в программу, где можно просмотреть записи с камер наблюдения, расставленных по всему дому. На чёрно-белом экране отчётливо видно, как Тэхён, свернувшись крошечным калачиком, лежит на небольшом мате, предназначенном для тренировок, посреди холодного пустого спортивного зала. И раны на ладони, оставленные впившимися осколками этой ночью, начинают сильно и ощутимо ныть, отдаваясь болью по всей руке. Также, как и та самая дыра в груди Чонгука. Можно быть жестоким. Можно быть беспощадным. Можно держать в страхе всех и вся. Можно быть тираном. Но есть настолько бесчеловечные вещи, что способны даже у монстров вызывать сочувствие. — Там, — прикрывает глаза и неслышно выдыхает, чувствуя, как его голос начинает дрожать. Недопустимо. — Там всё очень плохо? — Чонгук, там пиздец! — перепуганно выкрикивает Чимин ему в трубку, наплевав на то, что больше не выбирает выражения. — Там просто пиздец! Ты должен что-то сделать… Он похож на один огромный красно-жёлтый синяк! — шипит сквозь зубы. — Он умрёт… Чонгук… От болевого шока! Или ещё от какой-нибудь… — Не тараторь. Чонгук пристально смотрит в монитор. Даже не моргает. Ведёт компьютерной мышкой по коврику, палец напряжённо вздрагивает, и он случайно нажимает на боковое окошко. Во весь экран моментально открывается чёрно-белое видео. Чон нервно сглатывает и машинально тянется рукой к шее, чтобы ослабить галстук, которого на нём нет. Замах. Ещё один. Снова. Удар. Удар. Жестокий. Грубый. Остервенелый. Извивающийся на полу Тэхён, пытающийся прикрыться руками. Скакалка рассекает воздух и находит свою цель. И каждый раз, как только она соприкасается с чужим телом, оно корчится и изгибается. Даже смотреть на это невыносимо тошно. Настолько, что кажется, будто эти самые удары приходятся по самому Чонгуку. Это был триумф жестокости Чонгука. Это было помешательство. Это было безумие. В кабинете становится невыносимо душно. Настолько, что Чонгук поднимается с кресла, подходит к окну и полностью распахивает его, вдыхая полной грудью свежий лёгкий аромат елей. Смотрит куда-то вдаль перед собой. Тёмные глаза становятся совершенно чёрными и бездонными, словно прямо сейчас их поглощает мгла. Становятся стеклянными. Безжизненными. Пустыми, как чёрная дымка. Это невыносимо. Невыносимо осознавать. Господин Чон садится обратно в кресло и с силой захлопывает крышку ноутбука. — Мать возвращается на следующей неделе. Я хочу, чтобы ты прилетел. — Да, — охотно отзывается Чимин. — Я сам хотел попросить… Я хочу прилететь в Германию. Чонгук, пожалуйста… Он ведь такой… маленький… — выстанывает из себя. — Ты убьёшь его… Чон замечает на пороге своего кабинета Хосока, который тут же разворачивается и хочет уйти, видя, что его босс разговаривает по телефону, но Чонгук останавливает его жестом. — На днях, — заключает Чон. — Билет тебе заранее купят, — и заканчивает разговор, обращаясь к начальнику своей охраны. — Как он? Хосок проходит вперёд и поправляет наушник в ухе. — Уснул. Но… — опускает сосредоточенный взгляд вниз и тут же поднимает его на господина Чон. — Долго он так не протянет. Он в плачевном состоянии. — Отнеси ему туда обезболивающее, мазь и воду. — Хорошо, господин Чон, — кивает Хосок. — Что-то ещё? — Нет. Пока нет. Держи меня в курсе.* * *
Тэхён размыкает сонные глаза, делает глубокий вдох и чуть шевелится. Все синяки и ссадины на теле моментально дают о себе знать. Просыпается не только он, но и вся его боль вместе с ним. Физическая. Душевная. Около недели назад в какой-то книге Тэхён успел прочитать утверждение автора о том, что в этом мире нет ничего сильнее, чем моральная боль. Она — самая страшная и самая могущественная из всех. Звучит это, конечно, красиво. И даже романтично. Только этот писатель в корне не прав. Скорее всего, его телу никогда не было так больно, как Тэ. Нет. Самая страшная боль — это физическая, от которой невозможно никуда деться. Душевные терзания можно заглушить. От них можно спрятаться. Их можно подавить в себе. От них можно элементарно отвлечься, просто уснув. Но от физической боли, которая лишает даже сна, нет спасения. Она всегда рядом. Она не стихает. Она ноет и ноет, лишая всякого покоя. Тэ тянется рукой к почти разрядившемуся телефону, смотрит на экран, щурясь от яркого света, бьющего в лицо, и облегчённо выдыхает. Почти 19:00. Он умудрился проспать целый день на этом чёртовом жёстком мате. И никто за весь день не подошёл к нему… Никто. Абсолютно никто. Будто его и впрямь нет. Тэхён поднимает глаза чуть выше и замечает рядом с матом на полу двухлитровую бутылку с водой, графин с чаем, внутри которого на самом дне плавают травы и мелкие цветы, пару пачек обезболивающего и тюбик лечебной мази. Тянется к картонной упаковке, выдавливает из блистера сразу три таблетки и жадно запивает их водой. Все три. Потому что очень больно. И как бы ему ни хотелось не принимать эти подачки от Чонгука, потому что без его ведома никто бы не рискнул принести это всё, слишком больно. Нестерпимо. Нет сил. Подташнивает. И в тишине спортивного зала слышно, как урчит в животе. Тэхён очень голодный. Возможно, он не смог бы сейчас полноценно поесть, но охотно попил бы горячий мясной бульон, чтобы заставить желудок работать. Можно ли ему выйти на кухню, чтобы поесть? Есть ли у него такое право? Или его действительно оставили умирать одного? Стоит отдать должное — обезболивающее хоть немного, но подействовало, и пролежав в полной тишине со своими мыслями один на один, с этой болью, с этим страхом, Тэхён смог уснуть и проспать до самого утра. Один день прожит… Но сколько ещё впереди? Пролежав весь день на мате, Тэ рискнул покинуть своё убежище только под вечер. Он кое-как выходит, огибает холл, медленным шагом выходит в гостиную, доходит до обеденного стола и еле-еле присаживается на стул. Марта накрывает на стол, ставя на него тарелку с аппетитной рыбой и овощами, приготовленными на гриле. И как же это, чёрт возьми, вкусно выглядит. Тэ поднимает глаза на тарелку и нервно сглатывает, когда замечает, как в столовую проходит Чонгук, молча подходит к столу и садится за него. Что делать? Вставать и бежать отсюда? Прятаться? Остаться вот так вот сидеть, опустив голову вниз? Его муж по-прежнему не произносит ни слова. Даже не смотрит в сторону Тэ. Ведёт себя сдержанно и холодно. Просто не обращает никакого внимания. Но ведь Тэхён — не пустое место! Вот он. Тут. Всё ещё живой! Как можно быть настолько бесчувственным и бессердечным?.. Как можно быть настолько ледяным, чтобы и бровью не повести? Как можно быть таким… Тэхён слышно и рвано выдыхает, надеясь получить хоть какую-то реакцию. Хотя бы самую незначительную. Пусть даже этот привычно строгий и пронзающий до костей взгляд. Добыча сама ищет внимания у своего хищника, чтобы тот просто загрыз уже её, лишая этих страданий. — Марта, кофе, — над столом раздаётся спокойный и уверенный голос, и Тэ не может спрятать испуг, поэтому вздрагивает. — Ой, конечно, — поправляет она фартук, отвлекаясь от мойки посуды, и вытирает руки о кухонное полотенце. — Как обычно? Чёрный без сахара? — Как обычно. — Пять минут, господин Чон. Сейчас сварю. Господин Чон пробегает по ней взглядом и поднимается на ноги, доставая из кармана вибрирующий телефон. — Ладно, я сам, продолжай заниматься своими делами, — хмыкает он и отвечает на звонок. Чонгук отходит от стола, поворачиваясь к нему спиной, принимается разговаривать о какой-то закупке мебели, параллельно с этим копаясь в кухонных шкафах. Тэхён поворачивает голову вбок, смотря на мужа, а после на его тарелку. Закусывает свою нижнюю губу, а во рту скапливается слюна. Живот урчит всё громче и громче. Снова мельком смотрит на спину Чонгука и, тихо выдыхая, тянется дрожащими пальцами к тарелке, достаёт из неё кусочек сладкого перца, от которого исходит ароматно-соблазнительный пар, и быстрым движением засовывает себе в рот, принимаясь жевать. Унизительное положение. Как же горько и мерзко от того, что это происходит на самом деле. Тянется снова, и на этот раз вытаскивает из тарелки кусочек красной рыбы, чуть приподнимаясь со стула. Тэхён настолько голоден, что не мог даже предположить, что бывает настолько вкусно. Удача. Вновь удаётся что-то урвать. Прожевав, Тэ опять протягивает руку к тарелке, запускает в еду пальцы и испуганно замирает, когда Чонгук неожиданно поворачивается к столу и застаёт его врасплох. Как какого-то жалкого воришку за кражей. Господин Чон на секунду замирает, впиваясь взглядом в эту картину, разворачивающуюся прямо у него на глазах. Даже не шевелится, стоя на месте. В голове мгновенно проносится поток самых разных и спутанных мыслей. Смущён ли он? Нет. Удивлён ли? Тоже нет. Зол? Ответ всё тот же. Тогда что это за чувство?.. Когда удаётся наспех и хаотично собрать мыслительный поток воедино, первое, что хочется сделать — это придвинуть тарелку к юному супругу и дать ему поесть. Да, в доме теперь есть свои ограничения, но никто не запрещает Тэхёну есть, никто не лишает его пищи. Холодильник в его полном распоряжении в любое время суток. Из прослушанного телефонного разговора с Чимином господин Чон понял, что его супруг боится поесть. Так что тогда победит — страх или базовая потребность человека в пище? Человек должен сам принять это решение, выбрав либо первое, либо второе. И это, своего рода, тоже… … процесс воспитания. Чонгук прячет телефон в карман и подходит к столу, присаживаясь обратно на стул. Поднимает чёрный пытливый взгляд на Тэхёна, и тот, перепуганно вздрагивая, опускает глаза вниз, но не выпускает из пальцев кусочек перца, а берёт его и кладёт себе в рот. Смело. Но не достойно мужа господина Чон. Тэхён робко сжимается. За все эти дни Чонгук впервые обращает на него внимание и свой взгляд. От этого становится страшно, но и… легче? Он чувствует себя наконец-таки замеченным. И сейчас для него это жизненно важно — чтобы он просто был. Существовал в этом доме хотя бы для кого-то. Господин Чон молча берётся пальцами за край тарелки, не отрывая своего взгляда от Тэ, поднимает её над столом, ведёт рукой в сторону и уверенно переворачивает. Всё её содержимое оказывается на мраморной плитке, плюхаясь вниз, а на стол возвращается совершенно пустая посуда. Тэхён нервно сглатывает, перебирая дрожащими пальцами край своей футболки под столом. — Если в этом доме кому-то нравится жить, как собаке, спать на полу и воровать еду со стола, то пусть тогда и питается с пола. Всё тело Тэ покрывается мелкой дрожью, а к глазам подступают слёзы от обиды и очередного унижения. Хочется разрыдаться прямо сейчас. Хочется забыться. Хочется завыть на всю кухню. Господин Чон молча поднимается из-за стола и уходит, больше не проронив ни слова. Он не обращался к Тэхёну, он не произнёс его имени, но говорил именно с ним. — Мамочки, — охает прислуга, заходя на кухню и замечая еду на полу. — Тэхён, — опасливо шепчет она, оглядываясь по сторонам, и подходит к нему. — Почему ты не кушаешь, м? — кивает на холодильник. — Господин Чон запретил обращать на тебя всякое внимание, — наклоняется к нему пониже. — Но он не запрещал тебя кормить. Ты должен поесть. Сам… — Я знаю… — тихий всхлип. — Я понял, что это он приказал всем меня игнорировать… — тихим шёпотом. — А мне… — поднимает на неё мокрые бирюзовые глаза. — Мне можно есть? Я боюсь… Я так боюсь его… Девушка не может удержаться и сочувственно целует его в макушку, тут же выглядывая с кухни в коридор. — Потерпи немного, хорошо? Когда всё утихнет, я принесу тебе что-нибудь поесть, малыш, и… Тэ отрицательно машет головой, а по щекам сползают крупные слёзы, которые он смахивает пальцами. — Не надо, — шепчет он в ответ. — Я не хочу, чтобы тебе влетело из-за меня. Не подставляйся. Я… Я сам… Я всё сам… — Ты должен вернуться в спальню, Тэхён… — судорожно выдыхает она. — То, что ты ночуешь в спортзале… В твоём состоянии это опасно. Там холодно, и ты спишь практически на голом полу. Ты должен быть смелым и храбрым. Подумай над этим, — снова прижимается губами к светлой макушке и произносит так тихо-тихо, что почти не разобрать слова. — Ты должен быть хитрым. Порой лаской и принятием можно добиться куда большего, чем самой стойкой борьбой. Когда ты очевидно проигрываешь в схватке, единственное, что в твоих силах — это поменять ход игры. Поменяй его ради себя. Измени счёт в свою сторону. — Но мне страшно… — Я знаю, малыш, — обхватывает его лицо ладонями и вытирает с щёк слёзы. — Всё у тебя вот тут, — нежно тычет кончиком пальца в его висок, с трудом подбирая слова на английском. — Всё у тебя в голове. Даже этот страх. Только ты можешь победить его и преобразовать во что-то более сильное и мощное. Никто, кроме тебя. Постарайся, хорошо? — шепчет, кивая ему. — Ты куда сильнее, чем думаешь.* * *
Томас Карлейль, британский писатель, когда-то сказал, что насколько человек побеждает свой страх, настолько он — человек. Если выбирать между тем, быть собакой или же человеком, Тэхён непременно выбирает второе. Только… Только как победить этот страх? Как победить это животное чувство, которое сковывает его изнутри? Как смириться с ним? Как научиться понимать его? Как научиться прислушиваться к нему? Как стать сильнее, чем страх? Как перестать бояться собственный страх? Многие ошибочно полагают, что страх — это порок. Но это вовсе не так. Страх позволяет увидеть человеку его же собственные слабости, и благодаря этому человек становится не только сильнее, но и… … добрее. Интересно, а Чонгуку бывает страшно хоть иногда?.. Тэхён медленно пробирается сквозь длинный и широкий коридор, подходя к их общей спальне. Сердце в груди неистово колотится и просится наружу. Глупое сердце. Наивное. Непутёвое. Хватит биться. Замолкни. Длинные пальцы дотрагиваются до дверной ручки, обхватывают её и чуть надавливают, опуская немного вниз. И как же хочется в эту секунду бросить всё и сбежать. Просто пуститься со всех ног и мчаться куда-то вдаль, очень далеко, куда глаза глядят. Туда, где его больше никто и никогда не найдёт. Туда, где тихо. Туда, где спокойно. Туда, где можно свободно дышать. Тэхён не боится того, что может произойти с ним за этой дверью. Кажется, уже нет… Тэхён боится собственного мужа. Вот где скрывается теперь его настоящий и подлинный страх. В самом Чонгуке. Забавно, но на ум неожиданно приходит цитата из любимого фильма Тэхёна. В одной из сцен второй части «Властелина Колец», когда хоббиты убеждали Энта вступить в битву со злом за Средиземье, один из них, а именно Пиппин, сказал, что чем ближе мы к опасности, тем дальше от беды. Тэ никогда раньше не придавал этим словам особого значения, но сейчас, именно в эту секунду, он понимает весь их смысл. Глубочайший для него. Он медленно опускает ручку до конца, лишь на одном дыхании, приоткрывает дверь и заглядывает сквозь щель внутрь. Никого. Пусто. Его страха в комнате нет. Тэхён, прихрамывая, заходит внутрь, оставляя дверь открытой. Не хочется закрывать. Не хочется оставаться один на один с этими давящими стенами. Всё тело по-прежнему ломит остервенелой болью. Он огибает кровать, ступая шаг за шагом, поднимает пушистое одеяло, осторожно присаживается на мягкий матрас, стиснув зубы, и ложится на подушку, тихо простанывая. Он не в безопасности на супружеском ложе, нет. Но теперь, на мягкой поверхности, синяки и ссадины не так сильно ноют, как эти две ночи, когда он спал на полу. И, честное слово, это куда больше, чем может сначала показаться. Это очень много. Чонгук приходит в комнату только под ночь, замирая в дверях. Взгляд не слушается и ползёт по кровати, на которой спит Тэхён, свернувшись клубочком и укутавшись в пышное одеяло. И надо бы отвернуться, чтобы не терять свою холодность, не обращать никакого внимания, воспринимая как данность, но как это сделать? Это… невозможно. Сейчас это выше сил Чонгука. Чон заходит в спальню, закрывая за собой дверь, и подходит ближе к кровати. Даже во сне на лице его листочка заметна очевидная и кричащая боль. Её невозможно так просто спрятать. Это дано не каждому. Не все могут контролировать собственные чувства и эмоции. Потому что не все в этом мире такие, как… … господин Чон. Чонгук чуть склоняется над молодым супругом, протягивает к нему руку и снова замирает, когда тот принимается еле заметно шевелиться. Не хочет потревожить его сон. Не хочет разбудить. Тэхён похож на ангельское создание, упавшее откуда-то с небес. На ангела, который где-то потерял свои крылья и умудрился сильно покалечиться, пока летел вниз. Чон сжимает пальцы в кулак буквально в нескольких сантиметрах от лица Тэ, и раны на ладони, спрятанные под белоснежным бинтом, простреливают колючей болью. Хочет прикоснуться. Очень хочет… Хочет дотронуться, хочет поправить взъерошенную прядку, хочет осторожно погладить по щеке, чтобы почувствовать нежность бархатной кожи, но… не может. Сдерживает свой порыв. Переступает через себя. И это тоже акт насилия. Только теперь над собой. Чонгук осторожно приподнимает одеяло и заглядывает под него. Что-то, что находится у него в груди, пропускает череду сильных ударов, когда взгляд падает на синяки и тонкие красные полосы, хаотично разбросанные на предплечье. Чон сглатывает. А Чимин был прав. «Я не хотел, мальчик мой, чтобы было так. Я думал, что увезу тебя из Кореи и с лёгкостью запру в доме, если память к тебе вернётся, но…», — остаётся неозвученным и запертым в горле в виде огромного давящего кома.* * *
Тэхёну удалось проспать всю ночь, не просыпаясь. Он даже не шевелился, очнувшись в той же позе, что и уснул. Видимо, тело подаёт сигналы в мозг, что лучше не двигаться вовсе, чтобы не причинять себе лишнюю боль, которой и так слишком много. Чересчур. Тэ приподнимает голову с подушки и сразу же оглядывается вокруг себя, затаив дыхание. Чонгук стоит спиной к нему у входа в просторную гардеробную, совмещённую с комнатой, и застёгивает пуговицы на чёрной рубашке. В груди всё леденеет. Хочется вновь притвориться спящим. Страшно даже пошевелиться, чтобы случайно не выдать себя, но Тэхён непроизвольно подаёт голос, даже не сразу понимая, что произносит вслух. Голос разума. — Чонгук?.. — так хрипло и робко. Он даже не знает, что скажет дальше, не знает, какой будет ответная реакция, не представляет, каким может быть дальнейший разговор, но где-то на интуитивном уровне чувствует, что молчать больше нельзя. Что первым должен нарушить эту убийственную тишину. Но не следует никакой реакции. Абсолютно. Его муж также молча продолжает одеваться, доставая из ящика наручные часы. — Чонгук? — ещё раз, но теперь чуть громче. Тишина. Ничего в ответ. Совершенно. И это ранит до глубины души. Очень больно быть тенью. Очень гадко, когда тебя не замечают. Порой это жизненно необходимо — быть просто услышанным, поговорить. В психологии есть такое понятие, как висхолдинг. Это одна из форм пассивной агрессии и, своего рода, наказание. Это слово происходит от английского «withholding» и изначально обозначало эмоционально замкнутого человека, но позже обрело новое понимание, став одним из видов эмоционального насилия, связанного с молчанием одного или обоих партнёров. Висхолдинг приравнивается к одной из самых страшных и жестоких манипуляций — чувством вины. Когда один партнёр молчит или уходит от разговора, оставляя второго догадываться, чем он провинился и где допустил ошибку. Таким образом, второй человек испытывает постоянный стресс и, если он хочет решить проблему, начинает искать причину молчания в себе, перебирая множество вариантов без подсказок от молчащего партнёра. «Я с тобой больше не разговариваю» — самый распространённый приём, который известен многим с детского сада. Им могут пользоваться и дети, и родители, и такая манера поведения в случае конфликта может переноситься и во взрослую жизнь, когда лучшим вариантом кажется оставить провинившегося «думать над своим поведением». Но человек, столкнувшийся с молчанием, в первую очередь будет ощущать не желание отрефлексировать своё поведение, а одиночество, которое способно причинять боль, близкую к физической. Если человек полностью специально пренебрегает чувствами другого и отвергает все попытки вместе разобраться в сложившейся ситуации, это может нанести серьёзный удар по эмоциональному здоровью того, кто подвергается пытке тишиной. Часто люди даже не понимают, почему их вдруг стали игнорировать. Они не знают, в чём именно их вина и почему они заслужили такое к себе обращение. Возможно, они готовы признать свою неправоту, но им не дают ни малейшего шанса это сделать, ведь ответ на все их вопросы один — тишина. — Почему ты так поступаешь?! — Тэхён кое-как слезает с кровати. — Почему ты не замечаешь меня? Почему делаешь вид, что меня нет? — мелкими шажочками подходит к Чонгуку со спины. — Я есть… Посмотри на меня! Обернись же!.. И вновь никакой реакции. Его муж не обращает внимания. — Чонгук… — Тэ болезненно выдыхает, проходит мимо него и встаёт прямо напротив, робко заглядывая в лицо. Плевать, что после этого последует. Уже наплевать. — Посмотри на меня!.. Пожалуйста! — поднимает на него поблёскивающий бирюзовый взгляд. — Посмотри! Чонгук! Посмотри мне в глаза! Посмотри!.. Взгляни же на меня… Господин Чон смотрит вниз, застёгивая на своём запястье ремешок часов. А после поднимает голову, глядит прямо сквозь Тэ, будто его нет, и поправляет воротник рубашки, оценивая своё отражение в зеркале. — Чонгук… Тэхён тихо выдыхает и стонет от безысходности, когда его муж молча двигается к выходу из спальни, так и не ответив, так и не посмотрев на него. — Ненавижу! — рычит ему в спину Тэ. — Я тебя ненавижу! — испуганно хватается за дверной косяк, чувствуя болезненную дрожь в коленях. — Будь ты проклят! Слышишь?! Слышишь меня?! Чонгук! Будь ты проклят! Я никогда не буду твоим! Никогда! Ты можешь делать со мной всё, что угодно, но в ответ ты получишь моё полное безразличие! Но разве это безразличие? Кажется, вместо страха появляется абсолютно другое чувство. Злоба. Ненависть. Ответная агрессия. Ярость от обиды и непонимания происходящего. Желание достучаться и докричаться. Только все эти слова направлены лишь на одну цель — обратить на себя внимание. Даже таким способом. Даже в очередной раз рискуя своей безопасностью. Так устроен человек. В большинстве случаев крайне сложно контролировать себя и свои эмоции. Тем более в столь юном возрасте. Боль всегда заставляет говорить. Можно терпеть, сколько угодно, зажимать ей рот, затыкать её, душить её, но, если она не проходит и становится лишь сильнее, она всегда вырывается наружу. Время не лечит. Никогда ещё и никого не вылечило. Время заставляет либо свыкнуться, либо ожесточает. Другого не дано. Тэхён хватается рукой за стену и плетётся за своим мужем. Аккуратно спускается вниз по лестнице, выходит в холл, проходит в столовую и садится за обеденный стол прямо напротив него. — Поговори со мной… — выжимает из себя. — Прекратите! — оглядывается вокруг себя, замечая Марту и Хосока. — Хватит делать вид, что меня нет! — голос предательски дрожит и срывается на хриплые выкрики. Выкрики отчаяния. — Перестаньте!.. Страшно. Страшно от того, что теперь так может быть всегда. День за днём. Сегодня. Завтра. Послезавтра. И даже через месяц… — Я не собака! — всхлипывает Тэ, глядя на тарелку с завтраком, стоящую на столе перед Чонгуком. — Я человек… Я живой человек!.. Я хочу есть! — голод окончательно сводит с ума, а желудок крутит от пустоты в нём. — Я не собака!.. Я не животное… Я… Тэхён замолкает и замирает на стуле, когда чёрный взгляд из-под бровей плавно поднимается на него и с тяжестью останавливается на нём. Сначала Тэ кажется, что глаза его мужа переполнены злобой и жаждой снова больно и сильно наказать, как он и обещал, но уже спустя несколько секунд он замечает в них совсем другое — такую же панику, как и у него самого, такое же смятение, такую же растерянность. Такую же боль. Такую же разбитость. Неужели это тоже страх? Неужели и его муж, деспотичный и безжалостный человек, сам напуган происходящим? Неужели он тоже загнал себя в угол? Выходит, они в этом углу вдвоём?.. Значит, Тэ вовсе не один? Чон молча берёт тарелку за край, а Тэхён резко зажмуривается, боясь, что на этот раз содержимое окажется уже не на полу, а на его голове. Слышит, как стекло скользит по деревянной поверхности стола и напряжённо сглатывает, отстраняясь назад на спинку стула. Кажется, будто весь дом не издаёт больше ни звука и замер в таком же разрушающем ожидании, как и сам Тэхён. Всё стихает, и Тэ приоткрывает глаза, чувствуя пряный аромат, ударяющий ему в нос. Он опускает взгляд вниз, а тарелка с аппетитными тостами стоит прямо перед ним. Нет сил даже пошевелиться. Нет больше сил произнести ни слова. Нет даже сил, чтобы начать есть. Тэхён видит, как его супруг молча поднимается из-за стола, поправляет перебинтованной рукой рукава рубашки, опуская их вниз, и отходит, пропадая где-то в недрах холла, залитого лучами утреннего солнца Шварцвальда. Так странно… Чонгук так ничего и не ответил. Не проронил ни слова. Но порой они и не нужны. Порой слова становятся бессмысленными. Оказывается, иногда достаточно просто передвинуть тарелку поближе. И это будет значимее любого разговора для того, кто так рьяно его ищет… Поклевав завтрак и убедившись, что Чонгук уехал из дома, Тэхён снова поднялся в спальню и лёг в кровать, предварительно выпив обезболивающее и намазавшись мазью там, где смог самостоятельно достать. Сердце яростно сопротивляется, но разум продолжает твердить, что он обязан переступить через себя и свои чувства, чтобы подобраться к тому моменту, когда сможет попробовать вновь спастись. Сейчас его супруг не доверяет Тэхёну. Теперь он постоянно начеку. И только сам Тэ сможет изменить это положение. Никто, кроме него. Никто. Почти до поздней ночи Тэхён не вылезал из постели, большую часть времени проводя в дремоте. Когда организм так истощён и слаб, единственное, чего на самом деле хочется — это не бороться, а просто спать, чтобы не замечать реальность вокруг себя. Так проще. Так легче. Так есть хоть какой-то шанс, чтобы не спятить. В моменты пробуждения Тэ начинал задумываться о том, что поступок Чонгука, пусть такой омерзительный и жестокий, имеет всё же свои предпосылки. Опасные мысли. Пугающие. Но всё же те, которые позволяют увидеть ситуацию с другого ракурса. Куда же он полез? На кого? Почему был так неосторожен? Знал ведь, чем может обернуться такая выходка. Понимал ведь где-то в глубине души, что Чонгук не так прост, что с ним шутки плохи. И это вовсе не оправдание для мужа. Не прощение. Не понимание его поступков и не принятие их. Это голос разума, твердящий о том, что иногда нужно чуть больше времени и терпения, чтобы не проколоться на полпути. Иногда нужно быть чуть умнее и хитрее, чтобы уметь заглянуть в будущее и просчитать любые варианты развития событий. Порой нужно слушать не только сердце. На часах уже около десяти вечера. Веки вновь тяжелеют, и хочется спать. Скорее всего, так на него действует обезболивающее, которое Тэ принимает горстями, чтобы не сойти с ума от боли. Он тихо всхлипывает и рвано выдыхает, прикрывая опухшее от слёз лицо одеялом. Говорят, что настоящие мужчины не плачут? Чушь. Не плачут только бесчувственные роботы и машины, не способные на это. Тэхён перестаёт двигаться, когда слышит, как в спальню кто-то заходит. Комната мгновенно наполняется запахом тяжёлых, но приятных духов, оседающих глубоким шлейфом. Вернулся. Чонгук вернулся. А вместе с ним прежний страх. Чон молча проходит внутрь, закрывая за собой дверь, подходит к гардеробной и включает в ней свет. Снимает с себя наручные часы, бережно укладывая их в специальный выдвижной футляр, снимает с себя галстук, расстёгивает пуговицы на рубашке, а после и металлическую пряжку ремня. Мгновение, и вот он стоит по пояс обнажённый, а чёрная рубашка лежит на мягком сером пуфе вместе с галстуком. Не глядя на Тэхёна, он проходит мимо кровати и заходит в ванную комнату, оставляя дверь открытой. Включает воду в душевой кабине, и становится слышно, как Чонгук снимает с себя оставшуюся одежду, вставая под воду. Внутренне Тэхён ждал от него слов. Хотя бы каких-то. Пусть даже уязвляющих. Самых коротких. Хотя бы одного. Но их не было. Их больше нет. Никаких совсем. Тэхён с трудом поднимается с кровати и двигается в сторону ванной комнаты. Робко заходит в помещение, а по щекам неустанно скатываются слёзы, падая большими каплями на холодную плитку под ногами и разбиваясь об неё. Он осторожно стаскивает с себя футболку и шёлковые домашние брюки, оставляя их на полу, переступает через вещи и подходит к душевой кабине. Отодвигает дверцу и проникает внутрь, вставая под воду прямо напротив Чонгука. Сердце сейчас остановится. Всё тело дрожит, как при очередном приступе агонии. Вода бьёт по синякам и ссадинам, причиняя ещё больше дискомфорта. Слышится сдавленный и протяжный всхлип. А после сразу несколько, но теперь уже более громких. Тэ делает крошечный шаг вперёд и испуганно прижимается к своему мужу, утыкаясь лицом в его крепкую гладкую грудь. И как только чужая рука, нежная и ласковая сейчас, всё также молча оказывается на затылке Тэ и осторожно проводит по влажным светлым спутанным волосам, Тэхён окончательно сдаётся, а всхлипы превращаются в громкое и безутешное рыдание. В разрывное. В жалобное. В измученное и в такое настоящее. Это не сыграешь. Нет. Не получится. Эту боль и это отчаяние можно только ощутить на собственной шкуре. Синяками, полосами и ссадинами, оставленными скакалкой. Оставленными безжалостной рукой, которая прямо сейчас его так осторожно и трепетно гладит.