* * *
Тэхён прижимается к Чонгуку всё ближе. Тычется ему в грудь своим мокрым носом, как слепой котёнок, и дрожит, стоя под струями тёплой воды, падающими на его исполосованную спину. И так хочется услышать заветное «извини меня, Тэ…» Просто так… Просто, потому что нужно… Просто, потому что так принято… Но Тэхён уверен, что не услышит. И Тэхён уверен, что не простит. Забавно, но именно в эти разрушительные для Тэ дни его память начала активно включаться и подбрасывать те воспоминания, которые бы вряд ли когда-либо ожили просто так. Прямо сейчас он стоит, громко всхлипывает, а в его голове проносится мысль о том, что буквально пару недель назад на каком-то литературном подкасте, который он слушал ещё в больнице от скуки, ведущими обсуждалась тема прощения в книгах зарубежных классиков, и один из ведущих процитировал Оскара Уайльда. Господи, почему он это помнит вообще?.. Почему память оживает на этих бесполезных моментах в его жизни, но не пытается подсказать, что было год назад? Так вот… Автор, подаривший миру Дориана Грея, утверждал, что своих врагов необходимо всегда и при любых обстоятельствах прощать. Почему? Потому что ничто в этом мире не злит и не раздражает их больше, чем прощение. Но разве можно всё прощать?.. Чонгук делает коротенький шаг назад, чтобы взять мочалку, а Тэхён перепуганно поднимает обе руки и вцепляется в него, не давая отойти. Вцепляется так крепко, как за последнюю соломинку на ветру, чтобы удержаться. И надо бы хоть что-то сказать, хотя бы что-нибудь, да нечего… Чон аккуратно прикасается к подбородку Тэхёна, совсем не так, как несколько ночей назад, осторожно поднимает его голову на себя и замирает с комом в горле. Бирюзово-голубой взгляд такой глубокий, такой измученный, такой болезненный, такой пустой, что, кажется, глаза вот-вот закроются навсегда от полного бессилия. Жертва сама пришла. Но жертва мертва. Мертва изнутри… Теперь-то хоть достойный супруг для Чонгука? Господин Чон размыкает сухие губы, а этот взгляд по-прежнему на нём — Тэ смотрит прямо в лицо ему, ловит каждый взмах чёрных ресниц, каждое шевеление губ. Смотрит, как зачарованный, только без восторга и трепета. Их нет. А будут ли?.. Смотрит со страхом, боясь даже отвернуться. Смотрит так, будто только от Чонгука зависит его жизнь. Смотрит так преданно. И им же предан… Хотя какое же это предательство? Справедливое наказание. Уместное воспитание.* * *
Тэхён чувствует под собой еле уловимое шевеление, но открывать глаза не торопится. Лежит, прижавшись всем телом к мужу, а голова на его груди. По-прежнему — как и в душевой кабине. Он засыпал у самого края кровати, отвернувшись к Чонгуку спиной. Почему же проснулся в его объятиях? Тэ тихо и хрипло мычит, когда эти шевеления становятся более ощутимыми. Они так и не поговорили. Не произнесли друг другу ни единого слова. Чонгук молча помог Тэхёну помыться, укутал его в полотенце, осторожно вытер его израненное тело, каждый раз ловя глухие всхлипы, намазал синяки и ссадины заживляющей мазью, помог переодеться в пижаму, и они в тишине легли спать, каждый погружаясь в свой собственный внутренний ад. — Тэ… Сквозь сон. Так мягко и так ласково. Вкрадчиво. Тэхён молчит, никак не реагируя. Лежит без признаков жизни, всё ещё прижимаясь к супругу сбоку. Чонгук впервые его так называет. И Чонгук заговаривает с ним первый, нарушая свои же собственные правила. — Тэхён, мне надо встать, — горячая ладонь после сна прикасается к голове Тэ и нежно скользит по его светлым волосам. — Слышишь?.. — Чон приподнимает голову с подушки, чтобы взглянуть на него. И в спальне вновь раздаётся невнятное мычание. — Тэ… — Не заставляй меня двигаться, — тихо перебивает Чонгука. — Пожалуйста… — Я буду осторожен. И в это же мгновение, только после этих слов Тэхён тут же распахивает голубые глаза, окончательно вырываясь из сна, и поднимает голову с груди Чонгука. Как обухом по голове. Будто только что его окатили ледяной водой. Несколько раз. Именно в эту секунду Тэ окончательно осознаёт, что лежит возле своего мучителя, прижимается к нему, не позволяя уйти. И с лица пропадает всякая безмятежность. Мышцы напрягаются, тело снова обхватывает волна боли, и он переворачивается на спину, стиснув зубы, отпуская супруга из своих объятий. — Под утро было так холодно, — Тэхён словно оправдывается перед самим собой, объясняя, как оказался на груди мужа. Да. Летом в Германии в июле и впрямь холодно. Как зимой на скандинавском полуострове. Чонгук молча встаёт с кровати. Тэ мельком смотрит на него, окидывая взглядом широкую крепкую обнажённую спину и ягодицы, и закрывает глаза, тихо выдыхая себе под нос. Подкатывает отвращение. Обжигающее. Унизительное. Такое, от которого нигде теперь не спрячешься. Тэхён решается сесть только в тот момент, когда его супруг проходит в ванную комнату и прикрывает за собой дверь, включая воду в душевой кабине. Такое странное чувство… Вчера он был уверен, что им обоим жизненно необходим разговор, а сейчас, этим утром, нет никаких слов. А что сказать? Что спросить? Что ответить, если первым спросит Чонгук? И, кажется, что нужно уберечь хоть что-нибудь, но… … нечего. Тэхён отворачивается к окну, замечая сквозь полупрозрачный лёгкий тюль, как за стеклом беспечно колыхаются листья зелёных деревьев на ветру. И становится так горько. Так грустно. Так тоскливо. Настолько, что снова хочется плакать. Это уже даже не боль. Это нестерпимая и ни с чем несравнимая внутренняя скорбь. Как на кладбище. Как на похоронах. Как у собственной могилы, когда ты ничего изменить больше не можешь, но так хочешь жить. Умирать всегда страшно. Даже самоубийцам. Но быть мёртвым при жизни — вот где скрывается настоящий ужас. Чонгук выходит из ванной комнаты. Тэ робко поворачивается к нему, и его окутывает прежняя супружеская холодность. Такая же, как и вчера. Муж не смотрит на него, ничего не говорит, не обращает никакого внимания, а просто молча одевается. И, чёрт возьми, с каким же трепетом он дотрагивается до дорогих часов и запонок. С какой точёной педантичностью. Словно прикасается к сокровищам. К реликвиям древнего рода. Как человек может так бережно относиться к бесчувственным вещам, но так жестоко к живым людям? — Я всё ждал подходящего момента, — в спальне звучит ледяной голос господина Чон. — Но теперь не уверен, что он когда-нибудь настанет. Тэхён напряжённо сглатывает, прислушиваясь, а сердце заметно увеличивает темп. — У меня есть одна отличительная черта, Тэхён, — продолжает он, не оборачиваясь к юному мужу. — Я умею делать всё, кроме одного — я так и не научился делать подарки. Хм… Потому что подарок — это то, что должно идти от души, от самого сердца, не так ли? — глухо хмыкает. — Нужно слишком хорошо знать и чувствовать того, кому ты хочешь преподнести подарок. Верно? Тэ молчит, затаив дыхание. Странное начало разговора. — Я задал тебе вопрос только что. И как тут не вздрогнуть, когда даже тон — внезапно начавшийся ураган? — Наверно… — Но я решил отличиться. Попробовать. Когда я был в Перте, — дотрагивается до небольшой коробочки, лежащей среди наручных часов, и проводит по чёрной бархатистой поверхности кончиками своих пальцев. — Я заезжал к давнему знакомому. Его сын занимается эксклюзивными ювелирными украшениями. Я долго ломал голову, обдумывая, что это могло бы быть. Кольцо? Банально. Браслет? Скучно. Запонки на рубашку? У тебя их десяток. Я хотел что-то необычное. То, что будет знаковым и иметь смысл лишь для нас двоих. И тогда я вспомнил твой образ… Вспомнил твои глаза, твои светлые волосы, твою неповторимую нежность, твою хрупкость. Вспомнил, что ты мой листочек. Мой маленький и самый драгоценный листочек, Тэхён. Можно любые эпитеты подбирать, они все подошли бы, но главное и ключевое — мой. По спине Тэхёна пробегает колючий холодок. — И тогда я сразу понял, что это должно быть, ведь я слишком хорошо знаю тебя и чувствую, — оборачивается к Тэ, держа в руках небольшую коробочку. — Когда я летел из Перта домой, я думал лишь о тебе, представляя, что сделаю всё возможное, чтобы вечер стал незабываемым. Мне было плевать на усталость. Плевать на дела. Больше всего на свете я желал тогда как можно скорее увидеть тебя, обнять, прижать к себе и сказать, как сильно я скучал, — видит, как юноша сглатывает, его губы начинают дрожать, а бирюзовый взгляд неотрывно и так испуганно смотрит лишь на коробочку. — Но увидел я тебя в грязной подворотне вместе с Чимином в компании жалких ублюдков. Знаешь, Тэхён, — разочарованно так. — Мне показалось, что в тот момент меня и все мои стремления окунули в помои. Тебе знакомо выражение «наплевали в душу»? Тэ по-прежнему молча коротко кивает в ответ. — Именно с этого момента наш брак и дал трещину. Именно с твоего беспечного и наивного поступка. Конечно, сыграли свою роль авария и кома, — с горечью в голосе. — Но именно твоя ложь дала начало необратимым метаморфозам в наших отношениях. В доверительных отношениях, Тэхён, в которых всегда царили гармония, уют, взаимопонимание, порядок и взаимное уважение друг к другу. Ах, да, — на губах появляется сдержанная ухмылка. — И любовь. Ты уверен, что тебе одному больно, м? Тэхён опускает взгляд вниз. Смотрит на пушистое одеяло в белоснежном пододеяльнике и не решается произнести ни слова. Но ответить надо. Его муж ведь задал вопрос. — Это не только моя ответственность… — сдавленно и через силу. — Когда ты решил солгать своему телохранителю, на ком лежала ответственность? На мне, Тэхён? — Нет… — Когда ты решил без моего ведома уехать с Чимином, на ком лежала ответственность? На мне? — Нет… — Когда ты принял решение жить самостоятельно и умудрился разлить на себя синтетический уксус, ослепнув, на ком лежала ответственность? На мне, мальчик мой? — Нет… — На мне лежала ответственность обеспечить тебя жильём, коль уж ты захотел развестись... — После того, как ты изнасиловал меня на заднем дворе, Чонг… — Я не договорил, — холодно и строго перебивает и продолжает свою речь. — И я это сделал. На мне лежала ответственность обеспечить тебя деньгами на первое время. И я её взял на себя. На мне была ответственность вылечить тебя. Спасти. Сделать всё, чтобы ты не ослеп. И я добился этого. Я сделал практически невозможное, вернув тебе зрение. Знаешь, что говорили врачи? Что это чудо какое-то, Тэхён. Ты можешь ошибочно сейчас подумать, что я упрекаю тебя, но это не так. Я лишь объясняю, рассказываю тебе, через что я проходил вместе с тобой. — Этот уксус… — Тэ закусывает нижнюю губу и тихо всхлипывает. Несправедливо. Как же это несправедливо. — Откуда он вообще там взялся?.. Это не моя вина, Чонгук… Это случайность… — На мне была ответственность выяснить, как это произошло, — подхватывает Чон, сверля взглядом растерянного супруга. — И я выяснил. У Тэхёна замирает сердце, а в груди не хватает воздуха. Глаза расширяются, а внутри всё сжимается от невыносимого напряжения. — О чём ты?.. — Уксус был оставлен нерадивым сотрудником клининговой службы, которая приезжала к тебе в то утро, — видит, как Тэ начинает трясти. — Но это не снимает с тебя ответственность, Тэхён, за собственную неосторожность. На себя же я взял ответственность найти и наказать причастного к этому. Наказать… По позвоночнику вновь пробегает холодок. — Что ты имеешь ввиду? — Я убил этого человека. Комната погружается в зловещую тишину. Тэхён замирает, смотрит в упор на мужа, боясь даже моргнуть. Это шутка такая? Ему это послышалось? Показалось? Это слуховая галлюцинация? Тэ машет головой, сдавленно мыча. — Да, любовь моя, я нашёл его и убил, — спокойно повторяет господин Чон, чуть склоняя голову на бок и наблюдая за судорожной реакцией мужа. — Я убил этого человека ради тебя. В отместку за тебя. — Нет… — Да. — Скажи, что это шутка такая… Прошу тебя, Чонгук… Господин Чон молчит, а Тэхён ломается на мелкие частички. В голове неустанно крутится последняя фраза Чонгука, сдавливает черепную коробку, вызывает приступ тошноты. «Я убил человека ради тебя… В отместку за тебя…» Это чертовски страшно слышать. Чонгук говорит, что это его ответственность, но в действительности — нет. Теперь это ответственность Тэхёна. И только его. — Я не хотел тебя напугать, — так обыденно обыкновенно продолжает Чон, будто говорит о погоде. — Я лишь хотел сказать, что ради тебя, ради твоей безопасности и ради твоего благополучия, я готов уничтожить любой полицейский участок, любые центры поддержки. Любого, кто причинит тебе вред, Тэхён. Любого, кто станет пудрить тебе мозги и внушать в твою светлую голову дурные мысли. Тэ размыкает сухие губы и хватается за одеяло, испуганно пятясь на кровати назад, когда супруг делает к нему шаг. — Скажи, на ком лежала ответственность, когда ты за моей спиной оплатил курсы по рисованию и начал разыгрывать тот глупый спектакль, м? — неожиданно продолжает. — На мне… — На ком была ответственность в принятии необдуманного решения сбежать и обратиться в полицию, Тэхён, устроив эту клоунаду? На мне? — Нет… — перепуганно. — Вот видишь, — господин Чон улыбается мягкой и ласковой улыбкой. — У нас всё же разная ответственность с тобой, мальчик мой, — подходит к кровати и протягивает чёрную коробочку. — Не вижу больше смысла откладывать. Это тот самый подарок, который я вёз из Перта. Если не понравится, то просто выброси. Я не обижусь, листочек, ведь я уверен, что всё ещё не умею делать подарки. Тэхён боится даже прикоснуться. Будто в этой маленькой шкатулке бомба замедленного действия, которая непременно рванёт, как только он откроет коробочку. Он забирает её дрожащей рукой, а в голове всё ещё мечутся раненой птицей в клетке слова об убийстве человека. Как можно думать о чём-либо другом?! Это за гранью возможностей. Открывает и рвано выдыхает, сдерживая стон. На бархатной чёрной подушечке лежит кулон из белого золота с тонкой цепочкой в виде заострённого листочка с перламутровой жемчужиной посередине, вокруг которой сверкают, точно солнечные блики на гладкой поверхности океана, светло-голубые, ледяного оттенка, маленькие бриллианты. Выглядит эстетично и так элегантно, что Тэ машинально приоткрывает рот от изумления и неожиданности. — Моя ответственность — подарить, а твоя — решить теперь, что делать с этим подарком, — хмыкает господин Чон, а после добавляет так не к месту. — Я скажу, чтобы завтрак принесли тебе в постель. Не спускайся. Тебе необходим покой. Покой?.. Как можно быть спокойным после всего услышанного?.. Тэхён оживает только после того, как Чонгук покидает их спальню. Зажимает рот ладонью, чтобы не закричать на всю комнату от безумного ужаса. Чудовище… Его муж — чудовище… Убийца… Дикий животный страх вновь завладевает им, а каждый синяк, каждая ссадина болезненно ноет на теле от перенапряжения. Тэхён, сдерживая слёзы, сжимает пальцами чёрную бархатную коробочку, с силой замахивается в желании кинуть её в стену, но останавливает сам себя, шумно и рвано выдыхая. Он должен принять этот… подарок. Тэ спускается вниз по лестнице, медленно выходит в холл и проходит в столовую, видя, как Чонгук пьёт кофе за обеденным столом. — Так голоден, что не смог дождаться, пока Марта принесёт тебе завтрак? — мягко интересуется Чон, замечая, как блестит кулон на шее Тэхёна. — Тебе идёт, — делает маленький глоток, отпивая из кружки. — Сочетается с цветом глаз. — Почти готово, — спешит оправдаться прислуга. — Тэхён, я уже почти… — Я хочу позавтракать с тобой, — не даёт ей договорить Тэ и подходит ближе к супругу, останавливаясь буквально в шаге от него. Господин Чон глухо хмыкает на это, смотря на своего супруга, а после вновь принимается разглядывать украшение, элегантно висящее на хрупкой шее. «Я тоже нуждаюсь в ласке и в нежности. Я тоже нуждаюсь в тепле. Что ты дал мне взамен, кроме холода и отстранённости?» — звучит беспощадными призраками в голове Тэ, терзая его. Клыками. Когтями. Разрывает на части от безысходности. Тэхён снова делает этот шаг, переступая через самого себя, и аккуратно присаживается на колени супруга полубоком, обнимая его за шею одной рукой. Поворачивает голову к нему и принимается разглядывать лицо, смотрит в чёрные глаза, чуть щурится в надежде разглядеть там хоть каплю света, но нет… Всё такая же сплошная темнота. — Мы тут не одни. — Плевать, — шепчет Тэ, уткнувшись носом в ароматную шею Чона. — Спасибо, — выдавливает из себя, дотрагиваясь пальцами свободной руки до листочка из белого золота. — Это очень красиво. Господин Чон вновь хмыкает, только теперь протяжнее и довольнее, как сытый кот. — Это очень красиво исключительно на тебе, — ладонь Чонгука ложится на колено и аккуратно проводит по ткани шёлковых пижамных брюк выше к бедру, стараясь без нажима, чтобы не причинить дискомфорт и боль. И Тэхёна от этого воротит лишь сильнее. Настолько, что он закрывает глаза и медленно выдыхает в шею супруга. — Во сколько ты вернёшься? — Часам к восьми вечера, — ласково гладит его ногу, внимательно наблюдая за этим… цирком. — Хорошо… — шепчет Тэ, зарываясь в шею ещё больше. — Постарайся побольше спать, договорились? — Угу, — мычит Тэхён, до сих пор не веря в то, что услышал несколько минут назад. Убийца. Прямо сейчас он сидит на коленях убийцы. Его муж — убийца… Есть ли хоть что-то, хотя бы что-нибудь, что позволило бы забыть об этом? Почему память так выборочна? Почему она так несправедлива? Почему именно она решает, что оставить в воспоминаниях, а что — нет? Почему она не может прямо сейчас вычеркнуть эти мысли из головы навсегда?.. Порой некоторые вещи лучше просто не знать, чтобы не убивать окончательно свою душу… Порой лучше оставаться глухим. Немым. Слепым… Чтобы просто выжить.* * *
— Знаешь, какое самое главное правило повара? — смеётся Марта. — Ну, не главное, а одно из основных, — поправляет себя, тонко шинкуя капусту. — М?.. — без интереса отвечает Тэхён, задумчиво глядя в одну точку. — В салате всё должно быть равномерно. Для уважающего себя повара табу — нарезать овощи разного размера. Ни в одном ресторане, где грамотный шеф-повар или су-шеф, тебе не подадут подобное блюдо. А если подадут, то это позор на их… — запинается, вспоминая слово на английском. — На их макушку? — На их головы, — без всякого энтузиазма поправляет её Тэ. — Ты любишь кулинарные шоу? — Эй! — возмущается она с улыбкой на тонких губах. — Я училась на повара вообще-то! И проходила практику в лучшем ресторане Берлина. — Правда? Я не знал. Улыбка с губ сползает, когда Марта в который уже раз за вечер улавливает это поникшее и грустное настроение Тэ. По кухне разносится печальный вздох, и Тэхён, слыша его, сразу же продолжает: — Почему ты тогда не работаешь поваром? — Так сложились обстоятельства. Не забивай свою макуш… голову. — А я хочу забить! Расскажи, пожалуйста? Марта отдаёт нож Тэхёну, кивая на деревянную доску, давая ему понять, чтобы дальше он шинковал сам, следуя точно её примеру. — Мой отец сильно болен. Ему требуется дорогостоящее лечение и лекарственные препараты, — выдавливает из себя широкую улыбку. — Твой супруг хорошо платит, малыш. Тэ замирает и поворачивается к ней. — Мне очень жаль… Могу я чем-то помочь тебе? — искренне и от всего сердца осторожно спрашивает. — Нет-нет-нет, — наотрез отказывается девушка, даже не желая слушать. — Господин Чон очень щедр. Мне вполне хватает и на себя, и на лечение отца. Всё в полном порядке. Тэхён вяло улыбается уголком своих губ. Забавная такая. Думает, что он совсем глупенький? Обычно с такой лёгкостью отказываются от помощи именно те люди, которые больше всех в ней нуждаются. — А Чонгук знает об этом? — Малыш, давай не будем об этом? В конце концов, мы готовим ужин для твоего мужа, — бережно дотрагивается кончиком пальца до носа Тэ. — Так что взбодрись и думай о чём-нибудь приятном и весёлом, ведь еда впитывает всю нашу энергетику, когда мы её готовим. О, правда? Если это действительно так, то Тэхён предпочёл бы, чтобы она впитала смертельный яд. Яд, которым изливается его сердце. Яд, который навсегда бы избавил его от этой душной и тесной клетки. — Уверена, что господин Чон оценит твои старания и будет очень рад узнать, что ты вызвался сам приготовить для него ужин, — подбадривает Марта. — Это всегда приятно. Забота о любимых людях — это правильно и очень важно, малыш. Тэхёна сейчас стошнит. Прямо в эту миску с тонко и мастерски нашинкованной капустой. Интересно, его супруг оценил бы такие «старания», поданные к столу? Взять на себя ответственность приготовить ужин для Чонгука было непростым решением после всего произошедшего. Тэхён, скрипя зубами и перебарывая сам себя, совершил над собой один из самых мазохистских поступков за всю свою жизнь, когда подошёл к Марте и попросил о помощи в приготовлении пищи. Но где-то в глубине своей избитой и изнасилованной души он был уверен, что должен вновь сделать этот шаг навстречу супругу. Почему? Потому что так надо. Зачем? Потому что этого требуют обстоятельства. Оказывается, в жизни есть тяжёлые моменты, которые невозможно изменить здесь и сейчас. Нет той силы, которая смогла бы избавить от этой тяжести. Но их можно принять и постараться повернуть в свою сторону. Да, через боль. Да, через обиду. Да, через ужасный страх. Да, через ненависть и пренебрежение. А кто сказал, что будет легко? Кто давал обещания, что всё будет получаться сразу? Как подбодрила бы сейчас Марта — первый блин всегда комом. Наверно, это даже правильно, ведь в этом самом коме и скрывается весь главный замысел жизни — опыт. Тэхён оборачивается назад, когда слышит, как входная дверь открывается, а на пороге появляется Чонгук. Он взволнованно ставит салатницу на стол и переводит растерянный взгляд на часы, висящие на стене. Двадцать минут восьмого. Только двадцать… Приехал на сорок минут раньше, чем говорил. Тэ так надеялся, что у него есть в запасе ещё немного времени, чтобы подготовиться к… … ещё одному мазохистскому поступку над самим собой. — Тэхён? — из коридора долетает сдержанный голос Чонгука. — Чем ты занимаешься, м? — Я? — растерянно так, словно его поймали за воровством. — Кажется, я тоже не умею делать подарки… — расстроенно выдыхает, опуская голову вниз. Господин Чон молча приподнимает бровь, снимая с себя пиджак. — Я хотел сделать для тебя сюрприз… — Неужели? — хмыкает Чонгук, подходя ближе. — И где же он? — На столе, — сконфуженно признаётся Тэхён. — Я приготовил для тебя ужин. Чонгук опускает вдумчивый взгляд на обеденный стол, заставленный изысканной посудой тёмно-зелёного оттенка и горячими блюдами, от которых исходит ароматный пар, и принимается с интересом разглядывать их. — Какая прелесть, — тянет господин Чон с приятной улыбкой. — Ты сам готовил? — Угу, — кротко кивает ему Тэхён, стараясь понять настроение мужа. — Для тебя. Я подумал, что ты вернёшься усталым и голодным, поэтому… вот… Чонгук медленно подходит к столу, а улыбка с его лица мгновенно пропадает. Так резко и неожиданно, что Тэхён внутри себя вздрагивает от этой внезапной перемены, словно его одним только взглядом приговорили к очередной казни. Чон всматривается в побледневшее юное лицо перед собой, с нескрываемым интересом рассматривая его. Какое очаровательное рвение сгладить углы. Какая сногсшибательная забота. И как же жаль, что наигранная. Чонгук внезапно поднимает руку и тянется ею к щеке супруга, на что тот тут же перепуганно отстраняется от него назад с таким безумным испугом в глазах, словно опасается, что эта рука вот-вот его ударит. Боится. Тэхён боится Чонгука. И где-то на самом дне, в самых потайных закоулках души Чонгука, её демоны ликуют, испытывая ни с чем несравнимое удовлетворение. Господин Чон толкает язык за щеку, ощущая возбуждение. Это заводит его. Этот страх, читаемый в бирюзовых глазах, в скованных движениях, в мелкой дрожи в теле, распаляет его, как ни что другое. Хотя нет… Также, как смелость и рискованность Тэхёна. И как все эти качества могут уживаться в этом хрупком и нежном цветочке? Как такой дикий страх может соперничать с безграничной смелостью? Разве это возможно? Разве так бывает? И охватывает непреодолимая жадность. Жадность, которая граничит разве что со смертельной жаждой. Хочется выпить без остатка. До самой последней капли. Хочется ещё раз доказать самому себе, что Тэхён принадлежит исключительно ему. Только ему. Весь. Целиком и полностью. От кончиков волос на голове до кончиков ногтей на ногах. Только его и больше ничей. Исключительно Чонгука. Господин Чон сдержанно хмыкает и всё же дотрагивается пальцами к светлой пряди на лбу Тэ, поправляя её, а всё внутри клокочет от этого прикосновения. Сейчас оно жарче любой интимной близости, потому что именно оно демонстрирует всю его власть, всё его обладание этим перепуганным мальчиком. — Это очень приятно, мой ангел, — тихо произносит Чонгук, впиваясь горячим взглядом в юного супруга, который, кажется, вот-вот задрожит от переполняемых его ощущений паники.— Я действительно устал и голоден, — пальцы переползают на ледяную гладкую щеку, на нежной коже которой всё ещё заметен красноватый след от удара. Тэхён съёживается запуганным зверьком, но вида не подаёт. — Я попросил Марту принести бутылочку из винной комнаты, — тихо сознаётся Тэ. — Замечательно, — спокойный голос, вслед за тёплой ладонью, дотрагивается до лица Тэхёна. — Прекрасный выбор для ужина. Первые минуты оба молчат, сидя за столом друг напротив друга. Тэ смотрит в тарелку, ковыряя в ней вилкой и перебирая кусочки свинины. — Как ты себя чувствуешь? — по-хозяйски нарушает тишину Чонгук, на что Тэхён поднимает на него глаза. — Удалось отдохнуть днём? — и делает короткий глоток красного вина. — Угу, — выдавливать из себя улыбку становится уже привычкой. — Как дела на работе? — подхватывает разговор, но тут же мрачнеет, когда Чонгук, с суровым видом сдвигает брови. — В нашем браке существует несколько очень важных правил, листочек. Постарайся сейчас вспомнить одно из них. Тэхён задумчиво смотрит на своего мужа и смущённо прикусывает нижнюю губу. — Ну же. Попробуй. Я уверен, ты сможешь, а мне не придётся повторять. Я верю в тебя. Давай же. Тэ снова наклоняется над тарелкой, тихо-тихо выдыхает, а после возвращает взгляд на супруга, с притворной любезностью отвечая: — Мы не обсуждаем за столом работу и прочие дела. Господин Чон одобрительно хмыкает. — Но всё же одно придётся обсудить, — Тэхён обхватывает бокал пальцами, намеревается вот-вот поднести его ко рту, чтобы сделать глоток, но замирает, медленно и тягуче поднимает большие бирюзовые глаза на Чонгука, хлопая ими, и прямо чувствует, как тот прожигает его недовольным взглядом аж до самых костей. Снова неправильно держит. Ставит бокал на стол и берёт длинными пальцами за вытянутую стеклянную ножку, как и учил его супруг в джакузи. Чаша ведь ни в коем случае не должна нагреваться от ладони. Это ведь табу. Одно из тысячи других. — Что ж, раз так, то я тебя слушаю, Тэхён, — Чонгук принимает такой серьёзный вид, будто готовится услышать презентацию бизнес-проекта. — Тут такое дело… — Тэ отпивает из бокала и ставит его на стол, расстроенно вздыхая. — Какое же, м? — не говорит, а прямо мурчит. — Я не хочу, чтобы ты понял как-то неправильно, просто… — Золото моё, я уже много раз говорил тебе, чтобы ты учился изъясняться прямо. Ты знаешь, что в этом залог самых успешных и продуктивных переговоров? Бизнес не терпит страха перед рисками. Бизнес любит, когда цели и задачи ставятся чётко. Тэхён прикрывает глаза, снова хватается за ножку бокала и делает ещё один нервный глоток красного вина. — Отец Марты болен раком, — тихо произносит, оглядываясь по сторонам в полумраке гостиной. — Я не знал. — Она сегодня поделилась со мной этим, когда помогала мне готовить, — признаётся Тэ, что один, очевидно, не справился бы. — Помоги. Просит мужа, но последнее слово такое сухое и сдержанное. Такое надменное, что Тэхён сам это замечает и смущённо откашливается. — То есть… Я имею в виду, что… — Конечно, любовь моя, — уверенно отвечает Чонгук, не давая договорить. — Завтра утром я побеседую с ней и выясню все детали. Думаю, мы вполне можем обеспечить её отца лучшей палатой в клинике и самым современным лечением. Какая стадия? Какой орган поражён? Тэхён теряется от столь неожиданного согласия. Нет никаких вопросов. Никаких уточнений не по существу. Всё чётко и по делу. Как и любит Чонгук. — Я не спросил у неё, — как-то огорчённо сознаётся Тэ, думая про себя, какой же он дурак. — Ты правда поможешь, Чонгук? — Разумеется. Разве могут быть сомнения, мальчик мой? — Нет, — наружу вырывается искренняя и на этот раз живая улыбка. — Марта очень хорошая. И добрая… Она такая заботливая. Знаешь, это именно она посоветовала мне порадовать тебя вкусным ужином, — привирает он. — Да что ты? — Чонгук приподнимает бровь, кладя в рот кусочек жареной свинины. — Вы большие молодцы. Очень вкусно. — Мы старались. — Охотно верю. Считай, что вопрос уже решён. Быть может, что-то ещё, м? У Чонгука есть невероятная особенность — спрашивать с такой разрушающей интонацией, что складывается ощущение, будто это не он должен в чём-то помочь, а ему должны. И вовсе не помочь. А просто должны. — Спасибо большое, родной… — Тэхён быстро опускает глаза в тарелку и принимается в ней ковыряться, нанизывая овощи и мясо на вилку. Не хочет сейчас сталкиваться взглядами. Боится увидеть реакцию мужа на это обращение к нему. Корёжит изнутри. Сердце начинает биться быстрее. У обоих. Чон откидывается на спинку стула, щурится, разглядывая смущённого супруга напротив себя, и снова тянется к бокалу. За всё время Тэхён впервые к нему ласково обратился. Впервые назвал его не по имени. Первый раз. И как бы он не хотел этого скрыть, но эмоции всё же вырываются наружу, а сам господин Чон ощущает внутри себя некую призрачную и такую для него странную уязвимость, что хочется мгновенно обрасти присущей для него непробиваемой бронёй. — Я хотел спросить ещё утром, но как-то не удалось… Что с твоей рукой? — Тэхён поднимает глаза на белый бинт на ладони его мужа. — Что случилось?.. — Не переживай, — коротко отзывается Чонгук. — Но я хочу знать!.. — чуть повышает голос Тэ, смотря на него. — Мне правда интересно… Почему ты не хочешь рассказать мне? — Это ещё одно доказательство моей любви к тебе, листочек. Тэхён напряжённо сглатывает и перестаёт жевать, замирая на стуле. — О чём ты?.. — Наверно, ты думаешь, что я монстр? В ответ тишина. Тэхён уже понял для себя, что есть моменты, когда лучше промолчать, только вот у его мужа другие взгляды на это. Об этом Тэ почему-то всё ещё забывает. — Тэхён, я хочу, чтобы ты отвечал мне, когда я к тебе обращаюсь, — с особой строгостью и какой-то усталостью. — А что ответил бы ты на свой вопрос? — робко, но зато честно. Господин Чон задумывается и опускает чёрные, как сама бездна, глаза на свою руку. — Я бы ответил, что я хуже любого монстра. Твой черёд. Волнение накрывает с головой так, что Тэхёну становится тяжело дышать, а тело начинает болезненно ныть, будто прямо сейчас над ним вновь заносится эта беспощадная рука, держа страшные прыгалки. Один неверный шаг — и они снова ударят по и без того израненой коже, на которой нет живого места. Слишком провокационный вопрос. — Я думаю, что в какой-то степени все люди — монстры, — тихо так и безжизненно. — С разницей лишь в том, что кто-то больше, а кто-то меньше. — Ты не прав. Тэхён прикрывает глаза, будто только что услышал смертный приговор. — Какой же ты монстр, любовь моя? — и рвано выдыхает от внезапно мягкого и нежного голоса, пролетающего над столом. — Ты ангел. Хочется раствориться в воздухе вместе с звучанием этого голоса. Исчезнуть. Перестать существовать. Как в одном человеке могут уживаться такая жестокость и такая ласка? Его супруг сейчас не играет. Говорит без приторно-сладкой интонации. Не лукавит. Не давит на Тэхёна. Чонгук произнёс это искренне. Потому что… потому что действительно так думает. И от этого становится невыносимо противно на душе. Когда Чонгук настоящий? Когда можно верить его словам? В какие моменты он снимает с себя шипы и становится обычным смертным?.. Чон встаёт и плавно идёт вдоль стола, а Тэхён перестаёт двигаться, опасливо следя за каждым его шагом, словно дикий зверь, который готов будет броситься в атаку в любой момент. Не готов, нет. Это неправильное слово. Который вынужден. Длинные и тонкие пальцы охватывает хаотичная бесконтрольная и сильная дрожь. Такая, что Тэ вот-вот начнёт отбивать ритм по твёрдой поверхности деревянного стола. Мельком опускает глаза вниз, замечая рядом со своей рукой нож, и испуганно сглатывает несколько раз. Во рту пересыхает. Горло сдавливает огромный ком. Настолько большой, что он начинает хрипло откашливаться. Если Чонгук нападёт, то на этот раз Тэхён станет защищаться. Это священное право человека — защищать свою собственную жизнь. Еле-еле перебирает кончиками пальцев по столу, подползая к серебряной рукояти, и судорожно замирает, когда слышит, как его супруг прибавляет громкость на проигрывателе для пластинок. — Я так соскучился по таким вечерам, мальчик мой, — слова до Тэхёна долетают невнятно, а страх переполняет его до краёв. — По спокойным. По гармоничным. По наполненным теплом и непринуждёнными беседами, — и совершенно внезапно, как гром среди ясного неба. — Положи нож на стол. Тэхёну кажется, что его сердце сейчас выпрыгнет в тарелку, предательски выдав весь его ужас. Ощущение, словно столовая погружается в непроглядный мрак, откуда больше не будет выхода. Это конец. Это финал. Может, так даже лучше?.. К чему ждать? Зачем? К чему тянуть? Рано или поздно любой жизненный путь неминуемо заканчивается смертью. — И вилку, — спокойно добавляет Чон, поворачиваясь к нему с безмятежной улыбкой. — Они тебе сейчас не пригодятся. Давай просто потанцуем, Тэ?