* * *
Чонгук внимательно слушает мужа, всё ещё утыкаясь носом ему в висок и вдыхая лёгкий приятный аромат крема, исходящий от кожи, а после опускает взгляд вниз, на запястье — именно туда, куда и показывает Тэхён, поджимая свои губы. — Я был уверен, что в состоянии контролировать ситуацию, но сейчас… — взволнованный выдох проносится прямо возле Чона. — Больше не могу… Лицо, ещё мгновение назад выражающее полное умиротворение, резко меняется, становясь нарочито серьёзным: чёрные глаза сначала вспыхивают яркими бликами, а потом мутнеют, тёмные брови сдвигаются друг к другу, и кажется, что даже скулы становятся более выразительными, напоминая острые лезвия. Чонгук напряжённо сглатывает. Молча смотрит вниз несколько секунд, а после звучит холодное и такое суровое, что Тэ невольно съёживается: — Как это понимать, Тэхён? — Я нашёл бинты в аптечке и… — растерянно шепчет, глядя в одну точку перед собой — на белоснежную марлю, заляпанную размытыми красными пятнами, а бирюзовые глаза точно стеклянные, вот-вот разобьются, превращаясь в мелкие кристаллы цвета моря. — Но она не останавливается… Наверно, я слишком увлёкся… Я не заметил, как её стало слишком много на полу, Чонгук… Слишком много на мне… — хватается за свою одежду, вцепляясь пальцами в шерстяное пальто, и испуганно оглядывает себя, будто бы только что мимо них промчался автомобиль, а грязные брызги от луж попали на вещи. — Должна отстираться, да?.. Тэхён прикрывает глаза и внезапно замолкает, погружаясь в воспоминания этой бесконечно долгой и отвратительно ужасной ночи. Он не помнит, как проснулся. Не помнит, что именно нарушило его сон. Но отчётливо запомнил, как пришёл в себя, сидя на краю кровати. Ногти впивались в кожу на его предплечье, специально давили и царапали её, сдирая верхний слой. Движения пальцев были настолько быстрыми, что Тэ даже не сразу смог уловить, что делает это на самом деле, а не в ночном кошмаре. Ногти и подушечки были измазаны кровью, которая сочилась из свежих ран, выступая липким месивом на его руке. Боли не было. Или он просто её не ощущал. Но внутри бушевало чувство самоудовлетворения. Словно именно в это мгновение он наконец-то свободен. Свободен от своих мыслей. От самого себя. Он осторожно поднялся на ноги, бесшумно проследовал в ванную комнату, включил свет, а следом и воду в раковине. Опустил руку под тёплую струю и замер, вглядываясь в собственное отражение в зеркале. Всё вокруг казалось призрачным и туманным, будто он лишь наблюдатель со стороны, а не участник происходящего. Бесцельно простояв около минуты над раковиной, Тэхён скользнул взглядом чуть ниже, впиваясь глазами в подарок Чонгука. Маленький кулон в виде изысканного листочка из белого золота, а для него — неподъёмный булыжник, висящий на шее и тянущий на самое дно бездны. Рука сама потянулась к тонкой цепочке, а пальцы схватились за неё, с рывком потянули и сорвали подвеску. А дальше как в непроглядном и густом тумане… Тэ пришёл в себя лишь в тот миг, когда рядом с ним забегал щенок, звонко и беспокойно поскуливая. Сначала Тэхёну показалось, будто сквозь него промчалась сверкающая яркая вспышка, напоминающая раскатистую молнию. Он зажмурился до звёздочек в глазах, распахнул взгляд и замер, сидя на полу на чёрной мраморной плитке посреди ванной комнаты. Руки, колени, ноги были в каплях густой стекающей крови, как и пол вокруг него. Тэхён медленно перевёл взгляд на свою правую руку, дрожащие пальцы которой крепко сжимали украшение, заляпанное алой кровью, с которого свисали ошмётки кожи, а после взглянул на исполосованное предплечье, усыпанное густыми порезами и ранами, из которых сквозь кровь виднелось мясо. И вновь не было никакой боли. Ни капли. Ничего подобного. Облегчение и… …дикий животный страх от самого себя. — Тэхён, — громовой голос вырывает Тэ из окончательного погружения в себя. — Посмотри на меня, — пальцы вновь оказываются на подбородке, но на этот раз держат крепче. — Что под бинтами? — Чон пристально смотрит в эти стеклянные глаза напротив него, переполненные пустотой, окрашенной в завораживающий оттенок бирюзы с вкраплениями изумрудного пигмента. — Что началось с Германии? — тянется свободной рукой к предплечью Тэхёна, дотрагиваясь до перепачканной повязки. — Говори. Тэхён молчит. Уголки дрожащих губ чуть приподнимаются в попытке улыбнуться, но вместо улыбки на бледном лице появляется гримаса, переполненная болью и безысходностью. Тэхён пожимает плечами и пытается отвернуться, но Чонгук сильнее сдавливает хрупкий подбородок, удерживая его голову в одном положении — строго напротив себя. — Тэхён. — Я никогда раньше не замечал, какие у тебя чёрные волосы… — расплывчатый взгляд Тэхёна скользит выше, а длинные тонкие пальчики касаются тёмных густых прядей, аккуратно поправляя их и зачёсывая назад. — Точно уголь… Бездонный цвет. Оттенок мглы. Цвет смерти. — Поднимайся, — требовательный ледяной голос отрезвляет, и Чон кивает в сторону, придерживая юного супруга. — Пойдём в дом. Тэхён медленно поднимается на ноги, поднимаясь с колен супруга, и отходит от него на несколько шагов вперёд, подходя к высоким дверям с панорамными стёклами, ведущим в особняк. — Прости меня… — еле слышно и бессвязно шепчет Тэхён, замедляясь у порога. — Я думал, что смогу держать всё под контролем, но у меня не получилось. Я так старался, Чонгук… — поворачивается к нему, а по щеке стекает прозрачная слеза. — Ты даже не представляешь, как же я старался… — Иди в спальню, — холодно отвечает Чонгук, предпочитая не заострять внимание на словах и слезах мужа до выяснения всех обстоятельств. Тэхён вяло снимает с себя обувь и плетётся к лестнице, преодолевает несколько ступеней и спотыкается, но успевает ухватиться за поручень и удержаться от падения. Появляется лёгкое головокружение и еле ощутимая тошнота. — В глазах потемнело… — с ироничным сухим смешком сообщает Чонгуку. — Можно я прилягу поспать?.. — Можно, — кивает ему Чон, неотрывно следя и поддерживая за локоть. — Конечно, можно, листочек, — крепче сжимает его руку и настойчиво ведёт в комнату. — Снимешь сам пальто, м? Тэ вяло подходит к кровати, плюхается на неё и отрицательно машет головой. — Тогда я помогу, — Чонгук подходит к нему, снимает с него пальто, поднимает шёлковый рукав пижамной кофты, засучивая его, и осторожно дотрагивается пальцами до бинта. — Ты сказал, что это началось в Германии. Что ты имеешь ввиду, говоря «это»? — аккуратно развязывает узел и принимается распутывать неумело и явно второпях намотанную марлевую повязку, под верхними слоями которой бинт уже успел насквозь пропитаться кровью. — Мм? — заглядывает в лицо напротив себя. — Просто… Это… Кровавая повязка звучно шлёпается на пол рядом с кроватью. — Золото моё… — Чон тянется к воротнику своей рубашки и расстёгивает верхнюю пуговицу, неотрывно глядя на открытые рваные раны на предплечье Тэхёна, вокруг которых кусками налипла запёкшаяся кровь, а сквозь ссадины под тонким слоем стёртой кожи виднеется мясо, больше напоминая кровавое месиво. — Тэхён, — в голосе прослеживается отчётливая дрожь, поглощаемая низким хрипом. — Что это такое, м? Кто это сделал? — поднимает чёрные глаза на него и дотрагивается пальцами до щеки, нежно поглаживая её. — Кто? Тэхён замирает, приоткрывая губы, и перестаёт шевелиться, низко склоняя голову над своей израненной рукой, лежащей на коленях. — Я не знаю… — шепчет себе под нос, всхлипывая. — Я не знаю, кто… Я очнулся, а оно уже на руке… — невнятное тихое мычание. — Ещё на бёдрах… — сознаётся Тэхён, склоняясь всё ниже и ниже над рукой. — Это не я… — внезапно поднимает голову, впивается перепуганным взглядом в Чонгука и резко вскакивает с кровати, отходя от него назад. — Это не я! — вытягивает руку, держа её на весу, и с предплечья падают ошмётки содранной кожи. — Это не я! — выкрикивает чуть громче, оглядываясь вокруг себя с таким видом, будто пытается докричаться до толпы. — За что мне всё это? За что?! Почему я? За что мне всё это, Чонгук?! — срывается на истошный крик и дёргается в сторону, как только супруг делает к нему вкрадчивый шаг. — За что, Чонгук?.. Чон останавливается, когда видит, как Тэхён перепуганно мечется из стороны в сторону. — Хорошо, — размеренно произносит Чонгук, давая понять, что согласен с его словами. — Но порезы нужно обработать, чтобы не попала инфекция. Тэхён замирает у стены, по-прежнему держа истерзанную руку навесу. Смотрит в упор на своего супруга, не моргая, а после переводит взгляд на своё предплечье, хватается за него пальцами, а ногти тут же утопают в открытых ранах. С рывком проводит, сдирая ещё часть окровавленной кожи, и начинает беспомощно хныкать. Чонгук пользуется моментом и этим замешательством. За долю секунды решительно преодолевает несколько шагов, надвигаясь на Тэхёна, и без тени сомнений хватает его, чтобы тот не нанёс себе ещё больше увечий. Крепко удерживает запястье, пытаясь прижать к себе и вместе отойти от стены, но юноша начинает вырываться, отталкивает его от себя, пробуя защищаться, как раненный зверёк. — Тэхён, — свободную ладонь Чонгук кладёт ему на затылок, вынуждая смотреть только на себя. — Успокойся. Слушай сейчас только меня. Выдохни, — медленно, шумно, но размеренно выдыхает сам, чтобы муж повторил за ним. — Вот так вот. Да. Нужно обработать раны. А потом необходимо показаться врачу, чтобы… — Нет! — вновь отпихивает от себя, задевая изрезанной рукой и пачкая кровью одежду Чонгука. — Не трогай меня! — старательно пытается вырываться, чтобы отбежать в другую сторону, но Чон успевает перехватить его за талию и остановить. — Уйди! — в спальне раздаётся нечеловеческий оглушительный рык. — Уйди от меня! — Тэхён отбивается, бьёт своего мужа то в грудь, то пробует попасть по лицу. — Уходи! Эта кожа грязная… Я должен избавиться от неё! — кричит не своим голосом. — Я должен полностью очистить её от твоих прикосновений! Тэхён, не удержавшись на ногах, заваливается на колени, падая на пол. Чонгук нависает над ним, помогая встать, но как только понимает, что это бесполезно, садится рядом, обхватывает обеими руками и вплотную прижимает спину юноши к своей груди, удерживая от любых попыток наносить себе новые раны. — Тише, листочек. Тэхён не оставляет попыток к сопротивлению, брыкается и всё ещё тянется куда-то вперёд, чтобы выползти из цепких объятий, но Чон блокирует их, обхватывает своими ногами ноги Тэ, с силой удерживая их, и чуть поворачивается, чтобы прижать его к полу. — Блять, — шипит Чон сквозь зубы. — Хосока сюда! Живо! — глухо выкрикивает он, глядя на дверь спальни. — Пусти! Пусти меня! — извивается Тэхён. — Отпусти меня! Отпусти меня, Чонгук!.. — крик превращается в слёзы. — Отпусти!.. — Не отпущу. Руки на груди Тэхёна смыкаются ещё крепче, и Чон грубее наваливается на него, окончательно прижимая к полу и удерживая в одном положении, пока Хосок, незамедлительно появившийся в спальне, достаёт шприц, ловко снимает защитный колпачок, подходит ближе и молча вставляет в бедро Тэ тонкую иглу, медленно вводя лекарственный препарат, который всё это время был наготове для особого случая. — Вызывай Кайлу. Льюиса. И хирурга, — командный голос супруга долетает до Тэхёна откуда-то издалека, окутывая еле уловимым эхом. Тэ протяжно всхлипывает, а его пальцы, которые всё это время мёртвой хваткой вцепляются в руки Чонгука, начинают слабеть, и он, не хотя, но размыкает их, начиная постепенно расслабляться. — Больше не больно… — неразборчиво шепчет себе под нос, кое-как шевеля губами. — Больше не будет больно… — ещё один протяжный всхлип, разлетающийся на всю спальню. — Я больше не хочу, чтобы было больно… — слёзы скатываются по щекам, обильными каплями сползая на крепкую шею. — Но почему… Почему же мне так больно, Чонгук?! Каждый чёртов день… Каждый час. Каждую минуту мне нестерпимо больно! Я устал от этой боли… Устал с ней жить… Но она не отпускает… — язык начинает заплетаться, а пространство вокруг плыть, будто стены становятся мягкими и податливыми, ложась лоскутами воздушной ткани. Тэхён поддаётся этим ощущениям. Пробует ещё раз дёрнуться, но тело превращается в вату, а каждое движение кажется бесконечно мучительным, бесполезным и ненужным. Становится хорошо. Так тихо. Спокойно и умиротворённо. Появляется чувство, словно он исчезает, будто его душа покидает израненное тело, поднимаясь над ним, и растворяется в утреннем прохладном воздухе. Как оказалось, умирать не так уж и страшно. Совсем не страшно. Раз, — и тебя больше нет.* * *
— Где я?.. — тусклый свет неприятно бьёт в глаза, и Тэхён несколько раз моргает, жмурясь. — Ты дома, — откуда-то сбоку доносится знакомый женский голос. — Ты в безопасности, Тэхён. Тебе дали сильный седативный препарат, чтобы ты мог отдохнуть, а ещё наложили швы на руку. Теперь беспокоиться не о чем. В безопасности… Беспокоиться не о чем… Во рту ощущается неприятная сухость. Хочется прокашляться, но сил нет даже на то, чтобы просто дышать. — Можно мне воды?.. — Конечно, — Кайла поднимается с кресла, подходит к прикроватной тумбе, берёт в руку стеклянный графин и наполняет стакан водой, пока Тэ кое-как приподнимается, неохотно отрывая «тяжёлую» голову от мягкой и такой удобной подушки. — Как ты себя сейчас чувствуешь? — протягивает стакан с мягкой улыбкой на губах в алой помаде. — Мы давно не виделись с тобой. Тэ берёт стакан с холодной водой дрожащей рукой, подносит к сухим губам и делает несколько коротких глотков, выдыхая. — Хорошо, — осторожно ложится назад, прикрывая глаза. Действительно… Хо-ро-шо. — Господин Чон рассказал мне, что у тебя случилась истерика, — забирает стакан и присаживается обратно в кресло рядом с кроватью. — Я хотела бы задать тебе несколько вопросов, если ты, разумеется, не будешь против. Все очень напуганы и переживают за твоё состояние, Тэхён. Особенно твой супруг, — ловко подбирает слова и поправляет густые яркие локоны, пряча их за ушко. — Скажу честно, что я тоже была весьма озадачена его рассказом, поэтому хочу услышать и твою версию произошедшего. Поделись со мной. Голова гудит, а во рту по-прежнему сухо и до тошноты неприятно. — Мне не хочется общаться, — вяло отвечает Тэхён и чуть морщится, ощущая ноющую боль, растекающуюся по всей руке от самого плеча до кончиков пальцев. — Тебе не хочется общаться на эту тему или… — Я не хочу разговаривать, Кайла. Психотерапевт показательно огорчённо вздыхает, глядя с особой и такой чувственной нежностью на Тэ. — Я подумала, что тебе нужна помощь и поддержка, — ласково и тихо продолжает она. — Допустила, что, быть может, в этом доме тебе не с кем поговорить, и ты нуждаешься в собеседнике, который выслушает тебя, поймёт и не станет осуждать. Ведь это важно — иметь возможность высказаться, зная, что собеседник не станет судить твои поступки и давать им оценку. — Это ложь, — как гром среди ясного неба. — Вы хотите не этого. Вы хотите знать, пытался ли я покончить с собой. Кайла на секунду замолкает и тянется к своему телефону, лежащему на прикроватной тумбе, незаметно для Тэхёна нажимая на кнопку диктофона, чтобы зафиксировать их разговор. — А ты пытался покончить с собой? Тэхён прикрывает глаза, отворачивая от неё голову. Вопрос, на который он и сам не знает ответа. Уже не знает. Поначалу, когда в Германии появились первые признаки причинения себе физического вреда в виде расчёсывания кожи на бёдрах до лёгких покраснений и незаметных ссадин, Тэхён решил, что это проявление нервного напряжения, ведь без возможности выхода негативных эмоций люди часто прибегают к чему-то подобному. Но спустя несколько дней раны стали намного глубже, начали кровоточить и зудеть. И в какой-то момент Тэ поймал себя на мысли, что не может уже остановиться. Не в состоянии. Не может контролировать себя, пробуждаясь от этого необъяснимого транса только тогда, когда его пальцы уже были в крови, сдирая очередные кусочки кожи. И каждый раз это до ужаса пугало и вместе с тем доставляло ни с чем не сравнимое удовлетворение. Настолько сильное, что хотелось большего. — Я не хотел умирать, — тихо шепчет Тэ. — Я хотел избавиться от грязи внутри себя. На себе. Хотел очиститься. — Почему ты считаешь себя грязным, Тэхён? — Потому что… — замолкает, поджимая пухлые губы. — Потому что мне кажется, что моё тело… Оно… Оно грязное… — Хорошо, — кивает ему Кайла, снова поправляя очки в толстой оправе. — Ты умница, что смог поделиться своими мыслями. Скажи, пожалуйста, а что именно тебе кажется грязью? Что в твоём понимании та самая грязь, от которой ты хочешь избавиться? — Его прикосновения ко мне. Следы его пальцев на моём теле. Его дыхание. Его поцелуи. Всё, что связано с ним. Всё это — грязь, от которой мне необходимо избавиться, иначе я в ней утону. Тэ безнадёжно выдыхает, зажмуриваясь. И зачем он только это сказал? Зачем произнёс вслух? Почему эти разрывные чувства вновь взяли верх над ним? Нужно было молчать… Нужно было не произносить ни слова… Всё в себе. Всё в себя. Так проще. Так легче. Так безопаснее. — Правильно ли я понимаю, что речь о твоём супруге? — уточняет и без того очевидное Кайла. Молчит. Больше ни словечка. Теперь уже точно ни единого. Ни к чему это всё. Не за чем. — Тэхён, я благодарю тебя за откровенность, — ласково и с трепетом произносит Кайла, осторожно дотрагиваясь до его ладони с тыльной стороны. — Ты большой молодец, что смог поделиться. Думаю, на сегодня хватит. Я выпишу тебе успокаивающие препараты, чтобы нормализовать твой сон. Полагаю, что в ближайшее время тебе потребуется качественный отдых. Но, — серьёзно подчёркивает в голосе. — Если тебе что-то вдруг потребуется или ты захочешь просто поговорить, то знай, что я всегда готова тебя выслушать и поддержать, — внезапно протягивает ему свою визитку, пряча её под край одеяла. — И Чонгуку необязательно об этом знать. Позвони мне или напиши в любое время. Отдыхай, Тэхён, и набирайся сил. Всё нормализуется. Вот увидишь.* * *
Неделя пролетела настолько молниеносно, что Тэхён не успел даже заметить, как дни, наполненные почти постоянным сном, смешались в один ком. Лекарственные препараты, выписанные Кайлой, вызывали нестерпимую сонливость, с которой невозможно было бороться да и не хотелось. Единственное, чего действительно требовал организм — это тишины, покоя и темноты. Никаких разговоров. Никаких больше обсуждений. Ничего. Полное погружение в себя. В свой внутренний мир. В полыхающий. Разрушенный. В мёртвый. Но к концу этой недельной спячки Тэ начал оживать и даже выбираться из спальни, спускаясь на первой этаж и выходя во двор, чтобы погулять с щенком. Казалось, что в доме ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Но тот холод, который возник между Тэхёном и Чонгуком так явственно ощущался, что Тэ невольно чувствовал себя виноватым — человеком, который в очередной раз совершил что-то неправильное и обязан извиниться за содеянное. Только вот что?.. За что ему извиняться?.. Перед кем?.. Разве что перед самим собой. Почти все попытки поговорить с супругом сводились на нет, потому что любая беседа плавно и постепенно начинала перерастать сначала в спор, а после и в начало чего-то, что неминуемо бы привело к конфликту. Тэхён предпочитал сдерживать свои эмоции, руководствуясь тем, что молчание — всё же золото. Но любой металл, даже самый прочный, способен дать трещину. Тэхён бросает незаинтересованный взгляд на вспыхнувший ярким свечением экран своего смартфона, видя сверху него всплывающее окошко оповещения. Бездумно тянется к телефону, берёт его в руки и внимательно вчитывается в сообщение, заметно щурясь. — Это что? — поднимает удивлённые глаза на Чонгука, сидящего за столом в рабочем кабинете, и снова опускает их вниз, чтобы ещё раз перечитать. HSBC Bank Australia. 14:43: Поступление на счёт 100 000$, отправитель Чон Чонгук. — Но… зачем? — и снова бросает растерянный взгляд на своего супруга, хлопая густыми чёрными ресницами. — Может, пройдёшься по торговому центру? Я скажу Хосоку, чтобы отвёз тебя в город прямо сейчас. Тэхён нажимает на кнопку блокировки экрана и откладывает смартфон на диван рядом с собой, приподнимаясь с подушки. — Но… зачем? — всё тот же вопрос висит в воздухе. — Прогуляешься. Развеешься. — Не дорогая ли прогулка? Чон нехотя отрывает серьёзный и сосредоточенный взор от ноутбука и переводит его на юного мужа, глядя из-под чёрных бровей. — Не обеднеем, — коротко хмыкает он. — Собирайся. — Спасибо, но я не хочу, — уверенно парирует Тэ, собираясь вот-вот подняться на ноги, чтобы покинуть кабинет супруга. — Подожди, — с такой властью в голосе, что Тэхён невольно вздрагивает, замирая на месте, как гипсовая статуя. — Присядь обратно, золото моё. В возникшей тишине отчётливо слышен скрежет колёсиков кресла по дубовому паркету, и Чонгук выезжает из-за своего стола, чуть шире раздвигает свои бёдра, обтянутые серыми брюками в мелкую тёмную клетку, и упирается в них обеими ладонями, сверля юношу пронзительным взглядом. Тем самым. Убийственным. Пугающим. Тем, что заставляет ёжиться и не дышать. И, к сожалению, таким уже привычным для Тэ. — Что? — напряжённо сглатывает, а глаза начинают бегать из стороны в сторону, будто Тэхён успел в чём-то провиниться. — Мне не нравится твоё настроение последние дни, — в кабинете раздаётся низкая и глухая речь. Только последние дни? Правда? А остальные?.. — Уверен, что шоппинг порадует тебя, — продолжает Чонгук. — Многие прибегают к подобным… — Многие? Кто? Содержанки? — сквозь зубы на выдохе. — Я не… — Тэхён, — недовольно осаждает его Чонгук, на этот раз говоря заметно громче. — Чтобы я больше не слышал подобного, понял? — Такое ощущение, словно ты пытаешься меня купить, Чонгук. Неужели ты до сих пор не понял, что… Тэхён резко зажмуривается, когда Чон внезапно и с силой ударяет ладонью по деревянному столу, а возникший грохот неприятным эхом разлетается по всему помещению. — Ты меня понял? — не отрывая цепкого взгляда на смущённого мужа. Тэ тихо выдыхает себе под нос, сжимая пальцами рукава своей рубашки. — Но ведь ты сам мне говорил, что сейчас из-за поджога гостиницы не лучшее время, чтобы куда-то выбираться и… — Ты меня понял, Тэхён? — в кабинете снова раздаётся уже знакомый скрежет колёсиков об пол, а по спине Тэ пробегает жгучий холодок от того, что его супруг становится ещё ближе к нему. — Вопрос — ответ, — с неподдельной строгостью в голосе. — А теперь такое ощущение, что я в армии, а ты пытаешься меня воспитывать и… Чон молча поднимается на ноги, и Тэхён мгновенно замолкает, опуская растерянный взгляд вниз. — Ты сегодня чересчур дерзкий, — хладнокровно замечает Чонгук, делая шаг к нему. — Другой бы радовался на твоём месте, Тэхён. Сто тысяч долларов на шмотки на дороге не валяются, а ты опять недоволен, — звучит, как упрёк. — Отчего же, позволь спросить? Следовало бы замолчать. Не вступать в очередной спор. Не продолжать этот разговор. Просто согласиться с супругом. Но как же, чёрт возьми, порой сложно молчать. Иногда даже самое простое — совсем не просто. — Мне не нужны твои деньги. Я всегда это говорил и буду говорить. Я хочу зарабатывать самостоятельно. Творчеством. Но ты… — М-м-м, — спокойно тянет. — Вот оно что, — подходит совсем близко. — Других у тебя нет и не будет, — одна только эта фраза разбивает все мечты разом. — Во всяком случае, до тех пор, пока ты не окончишь институт. С отличием, Тэхён, — охотно подчёркивает Чон. — Выходит, что всё исключительно в твоих руках, листочек. Коль так рвёшься к независимости, то стремись к ней. У тебя есть все возможности. За мечты нужно бороться. — Я не понимаю! — Тэ закатывает глаза, поворачивая голову в сторону мужа. — Что такого в том, что я буду рисовать на заказ? Да господи! — вырывается у него со злостью. — Что с тобой не так?! — Тэхён, — устало выдыхает Чонгук, сохраняя самообладание. — Не делай этого. Не нужно нарушать покой в нашем доме. Пожалуйста, прошу тебя, не зли меня. Тэхён отворачивается, а в голове, как заезженная пластинка, так и крутится: «Не наступай на те же грабли! Не наступай! Не наступай, парень! Ты ведь знаешь, что будет больно. Не вздумай!» — Хорошо, — выдавливает из себя безмятежную улыбку. — Тогда я пойду? — А с чего ты решил, что разговор окончен? — Чон смотрит на него сверху вниз, ловя, как ненасытный хищник, каждую свежую реакцию. — Если я не реагирую на твой невежественный тон и не поддаюсь этим юношеским манипуляциям, то это вовсе не означает, что мне нечего тебе сказать. — Хорошо, — всё та же притворно-приторная улыбка. — Я тебя внимательно слушаю, Чонгук. Говори. Знаешь… — внезапно начинает первый. — Ты так часто подчёркиваешь, что этот дом наш, — окидывает взглядом роскошный кабинет, выполненный из дуба и благородного красного дерева. — Так часто говоришь «мы», а я чувствую себя абсолютно лишним. Чувствую себя никем в этом доме, потому что моё мнение не учитывается. Ты плюёшь на него, как и на мои желания. Тебе не до этого. Тебе до самого себя. И только. — Так будь кем-то, чтобы твоё мнение учитывалось, — холодное и такое обидное в ответ. Улыбка на губах Тэхёна становится шире, напоминая нервную. — Значит, я никто по твоим словам, верно? — По твоим, золото моё. Это ты сказал. Не я. — Ты только что подтвердил это! — злобно шипит сквозь зубы. — Разве? — Чон саркастично выгибает чёрную бровь, по-прежнему неотрывно буравя юношу пристальным и суровым взглядом. Довольно. Теперь — точно. Хватит. Всё. Сколько можно?! Тэхён с рывком подрывается с дивана, поднимается на ноги, поворачиваясь к супругу, и смотрит прямиком в его бесконечно, пронзительно тёмные глаза напротив. — Я тебе не тряпка половая, чтобы ты вытирал об меня ноги. Не смей разговаривать со мной так, будто ты один единственный, кто вправе решать и вершить судьбы. Сними корону с головы и спустись на землю! — цедит Тэ, поддаваясь скопившейся в нём ярости, стрессу, чувству безвыходности и беспробудной горечи, заполняющей сердце. — Не смей вести себя… Тэ резко зажмуривается. Устоять нет никаких шансов, поэтому он плюхается обратно на диван, когда Чонгук замахивается на него, отвечая молчаливой, но звонкой и сильной пощёчиной, от которой в первые секунды кружится голова, а в ушах возникает нарастающий шум, плавно перетекающий в гул. Тэхён тут же хватается ладонью за вспыхнувшую щеку, чувствуя, как всё лицо охватывает едкая боль, и поворачивает голову к супругу, глядя ему в лицо. — Ты хочешь что-то добавить к своей речи? — размеренно и совершенно холодно спрашивает у него Чон. Как же это унизительно… Как же это ущемляет. Как же хочется постоять за себя. Ответить. Собрать всю силу в кулак и ударить со всей дури. Так, чтобы Чонгук прочувствовал всё — абсолютно всё. Каждую крошечную капельку обиды и боли, что бушуют в Тэхёне день за днём. — Хочу! Да, хочу, Чонгук! — сдерживая слёзы, огрызается Тэ, держа ладонь на лице. — Не смей поднимать на меня руку и… Знал же, что так и будет. Понимал ведь, куда лезет. На кого лезет. Осознавал ведь в глубине души. Но что сделаешь, когда эмоции переполняют? Справедливые эмоции. Те, которым вполне есть оправдание и объяснение. После очередных брошенных Тэхёном слов следом за первой в кабинете раздаётся ещё одна гулкая и звонкая пощёчина, а после всё резко стихает. Становится до одури тихо. Настолько, что можно спятить. Свихнуться. Сойти с ума. Окончательно. Бесповоротно. Навсегда. — Думаю, мне нет нужды тратить время на то, чтобы объяснять, где и в чём ты не прав, верно, любовь моя? — Чон подходит вплотную, немного наклоняясь к съёжившемуся Тэ, и беспрепятственно берёт его за запястье, убирая руку с лица, чтобы посмотреть. — Не слышу, Тэхён, — замечает на верхней губе припухлость, из которой сочится кровь, выступая алыми каплями, тянется к карману брюк, доставая чистый и свежий носовой платок, и протягивает его юному мужу. — Тэхён. Я всё ещё не слышу ответ на свой вопрос. — Нет… — Тэ безвольно забирает платок, сжимая и перетирая его дрожащими пальцами. — Что «нет»? — Нет нужды объяснять, где и в чём я не прав… — прикладывает ткань к губам, вытирая с них кровь. Чон молча наблюдает за этой картиной, ловя, как Тэхён каждый раз вздрагивает, очевидно давя в себе желание всхлипнуть. — Порой ты меня поражаешь, листочек, — Чонгук присаживается рядом с ним на диван, разглядывая безжизненное и побледневшее лицо перед собой. — Вспомни, с чего начался наш диалог. И посмотри, чем он закончился, — наклоняется ближе, глядя из-под лба, чтобы поймать на себе взгляд. — Как ты думаешь, почему так произошло, м? Тэ робко отворачивается от него, старательно избегая всякого зрительного контакта. Смотреть в глаза человеку, более того, собственному мужу, который только что два раза ударил по лицу и разбил губу — такое себе удовольствие. — Тэхён, я устал задавать одни и те же вопросы. Я устал переспрашивать. Пожалуйста, — любезно подчёркивает в голосе. — Учись отвечать сразу и чётко. — Я не знаю… — рассматривает белоснежный платок с размазанным на нём пятном своей крови, вертя его в руках. — Что ты не знаешь, Тэхён? — Не знаю, почему мой супруг позволяет себе поднимать на меня руку… — выдавливает из себя Тэ, проворачиваясь к нему с застывшими слезами в бирюзовых глазах. — Я не знаю, почему… Почему, Чонгук?.. — тихо спрашивает у него. Чон дотрагивается большим пальцем до припухлой губы, стирая с неё ещё одну просочившуюся каплю крови, и совершенно обыденно отвечает: — Быть может, потому что ты ведёшь себя недостойно, листочек? Проанализируй, пожалуйста, наш разговор от и до. Разве позволительно так общаться с супругом, м? — поправляет светлую прядку волос, пряча её за ушко. — Но ведь это ты первый начал и… — Первый начал? — с наигранным огорчением повторяет за ним Чон. — Начал что? О чём ты, любовь моя? Я лишь хотел тебя порадовать, понимая, что ввиду последних событий ты совсем лишён настроения. Я предложил тебе выбраться в город, пройтись по магазинам, купить что-нибудь. Этим я тебя оскорбил? Этим я тебя так сильно задел, что заслужил в ответ неприкрытое хамство, упрёки и вопиющую дерзость? — Нет, но… — Именно. Нет. А вот ты почему-то позволил себе меня оскорбить. При этом заметь, листочек, что я несколько раз постарался остудить твой пыл. Я несколько раз предупредил тебя, что пора сбавить обороты и начать выбирать выражения, но ты не захотел меня услышать, а теперь обижаешься? Это поведение ребёнка, золото моё, но никак не взрослого человека, который грезит самостоятельностью и возможностью самому принимать решения. Ты меня огорчаешь. Очень огорчаешь. Ты меня разочаровываешь. Тэхён тихонечко выдыхает, не веря собственным ушам, хотя, если быть искренним перед самим собой, ничего нового он не слышит. Но как же ранит. Снова. Слова попадают прямо в сердце, как острые и безжалостные стрелы. — Так, быть может, тебе не нужен такой муж, как я?.. — старательно улыбается сквозь слёзы, пытаясь казаться совершенно спокойным, а в груди, там, где никому не видно, вновь загнивают болезненные раны. — Муж, который огорчает и разочаровывает. Зачем тебе такой? Ты достоин куда большего. Ты заслуживаешь быть счастливым, — давится каждым словом, выкорчёвывая их из себя. — Ты достоин лучшего. — А я с тобой счастлив, — отрезает Чонгук, как лезвием бритвы по живому. — И бежать от своей любви в мои планы не входит, — снова тянется к светлым волнистым волосам, но Тэ уворачивается. — Это всё ты пытаешься куда-то от меня спрятаться, забиться, улизнуть, — размеренно повторяет, смакуя на языке. — Даже кожу начал с себя сдирать, чтобы только избавиться от моих прикосновений. Вот же страдалец, да? Какой ужасный, тираничный и отвратительный супруг тебе попался, — хрипло хмыкает. — Супруг, делающий для тебя всё. Хочешь рисовать — рисуй. Плохо себя чувствуешь — отдыхай. Одиноко — вот тебе собака. Нет настроения — прогуляйся по магазинам. Нужны новые впечатления — любая страна к твоим ногам, только намекни. Ну просто Дьявол, не иначе. И как таких земля носит, скажи? Тэхён опускает голову вниз, грубее сжимая в пальцах окровавленный платок. — Я не хочу… быть… с тобой… — Несколько дней назад ты точно с такими же слезами говорил мне о том, что хочешь начать всё с чистого листа, вместе, рядом. Неужели так быстро передумал? Говорил. Да. Говорил… Но это было до этого момента. До этих пощёчин. До этого очередного безнаказанного унижения. — Я… тебя… не… люблю… — шепчет Тэхён и закрывает глаза, чувствуя, как по его щекам катятся вниз беспробудные слёзы, падая на руки и разбиваясь о пальцы. — Любишь, листочек, просто ты забыл, — самоуверенно отвечает ему Чон, придвигается и ласково целует в висок. — Не люблю… — глухо шипит Тэ, глядя в одну точку перед собой. — Если даже и любил, то это уже в прошлом. Сейчас не люблю. Больше не люблю… — Что ж, — Чон встаёт на ноги, поправляя на себе брюки. — В таком случае придётся свыкнуться. Моей любви к тебе хватит на двоих, мой маленький. Смирись. Последнее слово застревает в ушах, а чувство такое, будто только что Тэхёна ошпарили крутым кипятком, оставляющим ожоги вплоть до мяса. Больно. Как же больно. Хочется скулить. — Думаю, что в таком виде не стоит теперь ехать в город, — опускает взгляд на опухшие покрасневшие влажные губы. — Можешь идти, золото моё. Приложи лёд, чтобы не было сильного отёка и синяка, — и двигается к своему рабочему столу, удобно располагаясь в кресле. — У меня много работы. Вечером продолжим разговор. Тэхён медленно поднимается на ноги. Плавно подходит к супругу, напоминая безжизненный манекен, встаёт напротив через стол от него, несколько секунд смотрит с горечью в мокрых глазах, а после поднимает руку, проводит платком по своим губам, стирая остатки всё ещё сочащейся крови, и лёгким невесомым движением кладёт его прямо на клавиатуру ноутбука алым пятном кверху. Как достояние. Как личную победу Чонгука. Очередную. Достойную истинного мужа и мужчины. Как яркое знамя счастливого брака. Как доказательство любви, которой хватит на двоих. — Тогда до вечера, Чонгук. Спокойного и хорошего тебе рабочего дня.