Когда ты нужен кому-то

В Доме Блаженства было мрачно и пасмурно, по крыше стучали мелкие капли упрямого дождя. Примерно таким же было настроение насквозь промокшего Хуа Чэна. Хотя, конечно, тот все отрицал: - Все хорошо, гэгэ, - заявил он Се Ляню, когда тот решился спросить, что же его так огорчило. – Просто промок. - Ох, Сань Лан, - принц подошел к нему, провел легкой рукой по щеке, собирая капельки воды, потрогал мокрые волосы демона и облизал кончики пальцев: - Соленая. Это море или слезы, Сань Лан? Хуа Чэн отвел взгляд. Они были вместе не один год, но Собирателю Цветов под Кровавым дождем все еще было непросто рассказывать принцу о своих печалях: делиться болью и получать сочувствие. За восемьсот лет тот привык рассчитывать только на себя. Се Лянь не винил его за это. - Если я когда-нибудь соберусь проливать слезы, - проговорил наконец Хуа Чэн, – то это будет явно не ради проклятых Черных Вод и их хозяина, сентиментального идиота. Можешь не сомневаться, гэгэ, не ради них. Несмотря на резкий тон, взгляд единственного глаза Хуа Чэна был более чем красноречив. - Рассказывай, Сань Лан, - смущенно улыбнулся Се Лянь. – По правде говоря, ты заинтриговал меня до предела. Что должен был сделать молодой господин Хэ, чтобы заслужить благородный титул «сентиментального идиота»? Он что, подарил кому-то свой прах? Собиратель Цветов под Кровавым Дождем отбросил фальшивую улыбочку вместе с мокрым ханьфу, которое снимал с помощью Се Ляня, и сделался неразбавленно-мрачным: - Вроде того, гэгэ. Сегодня он попросил меня позаботиться об урнах с прахом его родных, если с ним что-то случится. А что в принципе может случиться с этой дохлой глубоководной рыбешкой кроме развоплощения, а? Конечно, я сразу же наорал на него. - Уверен?.. – коротко спросил Его Высочество. Он слишком хорошо знал Хуа Чэна, чтобы не понимать, что скрывается за его «дохлой рыбешкой», «сентиментальным идиотом» и прочими цветастыми эпитетами. Повод для беспокойства появился далеко не вчера. Первый раз Собиратель Цветов под Кровавым Дождем поднял эту тему два, а то и три года назад. Тогда Черновод отдал Ши Цинсюань голову его брата, сопроводив это «дружеским напутствием» насчет Божка-Пустослова, и Цинсюань примчался в Призрачный город с идеей откопать труп Ши Уду, воссоединить его с отрезанной головой и устроить останкам повторную прощальную церемонию. Хуа Чэн был страшно недоволен тем, что Хэ Сюань пренебрег просьбой гэгэ не вмешиваться в историю с Божком-Пустословом, и постоянно ворчал: «Когда мне в следующий раз потребуется помощь Черновода, я не буду предлагать ему денег, обещать прощать долги и прочее, прочее. Я просто скажу: даже не вздумай пропускать мои корабли через свою территорию! Забудь об этом и займись другими делами. По-другому он, наверно, не понимает». После похорон Цинсюань вернулся в столицу и снова поселился среди нищих: сердце Се Ляня немного успокоилось, и Хуа Чэн тоже сменил гнев на милость. Черновод после этого продержался всего неделю. Хуа Чэн ожидал обнаружить его в депрессии, но нашел спокойным, собранным… и переодетым в одеяние бродячего заклинателя. Следующие несколько лет Хэ Сюань провел под чужой личиной. Он бродил по свету и методично уничтожал Божков-Пустословов – всех, которых мог найти – и не трогал лишь того, который прицепился к Ши Цинсюаню. Хуа Чэн демонстративно не одобрял подобные увлечения «делового партнера» - в то же время сотни прислуживающих ему демонов беспрестанно собирали любую информацию, передавая ее Хэ Сюаню. Так что теперь, очевидно, Божки-Пустословы стали заканчиваться. Но означало ли это, что Хэ Сюань… - Так ты уверен, Сань Лан? - повторил Се Лянь. – Я никогда не слышал, чтобы демоны предчувствовали, что должны развоплотиться. Может, у Черновода обычный кризис?.. – он говорил с уверенностью, которую не ощущал. Фальшивая улыбка, появившаяся на лице Хуа Чэна, была одна из лучших в его репертуаре: - Не совсем так, гэгэ, - выдохнул он. – Иногда можно почувствовать заранее. Помнишь бабочек?.. Я тогда за несколько дней понял, что ты.. что я не просто дорог тебе, но могу добиться взаимности. И понял, что скоро... гэгэ?.. - Я помню бабочек, Сань Лан, - проговорил Се Лянь чуть слышно. – Я буду помнить бабочек до своей самой последней секунды. - Гэгэ. - И когда последняя секунда наступит, я все еще буду помнить проклятых бабочек. Когда Хуа Чэн упал на колени и, склонившись к ногам Се Ляня, в благоговении прижал к губам край его одежд, разговор перестал быть конструктивным. Тема Черновода отступила на второй план: Се Лянь опустился на пол, скрестив ноги, бережно взял голову демона в ладони и коснулся губами лба. Хуа Чэн отчаянно вцепился в его запястье, и Се Лянь потянулся к нему, обнимая и успокаивая. Они сидели на полу в объятиях друг друга, молча и неподвижно, пока не перестали нуждаться в словах. Хуа Чэн отпустил запястье Его Высочества, и тот разомкнул объятия с ласковой, мягкой улыбкой. Поднялся, оставив демона сидеть на полу, сходил за гребнем и, вернувшись, принялся разбирать его спутанные и просоленные волосы. - О чем мы говорили, Сань Лан? - Черновод, - пробормотал Хуа Чэн, жмуря глаз. – Знаешь, гэгэ, будь я таким же хорошим человеком, как ты, я, может, за него бы порадовался. Ну, что его вроде как отпускает. Только когда его совсем отпустит, он развеется, гэгэ. А я не хочу, я к нему привык. - Я понимаю, Сань Лан. В конце концов, он твой друг. Наследный принц в последний раз провел гребнем по волосам Хуа Чэна, и тот, обернувшись, проводил его руку недовольным взглядом. - О чем ты, гэгэ? Неужели ты правда считаешь, что этот дохлый моллюск, этот мстительный психопат… - Мне кажется, для господина Хэ «мстительный психопат» это мелко, - невольно улыбнулся Се Лянь. - Хорошо, хорошо! Что этот повернутый на справедливости дохлый судия… - Именно так я и считаю, Сань Лан. - Возможно, ты прав, гэгэ, - вздохнул Хуа Чэн. – И я не хочу, чтобы он развоплощался. Но я могу тысячу раз сказать ему, что он может найти новый смысл в жизни, вот хотя бы в том, чтобы бродить по миру в качестве заклинателя, и уничтожать других демонов. Только он не послушает, гэгэ. Не послушает ни хрена. *** Ши Цинсюаня позвали к Се Ляню и Хуа Чэну накануне большого праздника в честь спасения столицы. Бывший небожитель привычно наврал, что не голоден, и его не менее привычно накормили после шантажа и угроз. Предметом шантажа, в частности, было то, что если бывший Повелитель Ветра не послушает голоса разума и не отведает того, что подают в Доме Блаженства, Се Лянь приготовит для него сам. «Все, что ты захочешь, Цинсюань! За эти годы я существенно улучшил свое мастерство, вот, Сань Лан подтвердит!». Только наученный горьким опытом Цинсюань уже знал, что ради своего гэгэ Хуа Чэн еще и не то подтвердит. Поэтому он послушно ел суп и вертел в руках лотос на длинном стебле – его принесли слуги Хуа Чэна, и Цинсюань все никак не мог решить, положить его на стол или продолжать держать. - Ты знаешь, что последние несколько лет Черновод занимается тем, что охотится на Божков-Пустословов? – рассказывал тем временем Се Лянь. – Иногда он находит божков, иногда – их жертв. - Ха-ха, до меня доходили такие слухи! Не от богов, от нищих! Но я никогда особо не верил – всегда сомневался! Потому, что истории были… странными. Их героем был заклинатель в черном, немногословный и мрачный. Никто не знал его имени, и люди прозвали его Черным Заклинателем. Цинсюань знал, что Черный Заклинатель приходит к несчастным, невезучим, потерявшим последнее. Черный Заклинатель проводит обряды - он говорит, что изгоняет демонов, ворующих удачу - и жизнь налаживается. Он не просит денег за помощь (у тех, к кому он приходит, обычно нечего взять), и отказывается от любых подношений, кроме еды. Перед тем, как уйти, он задает вопрос – когда самому спасенному, если тот одинок, когда членам его семьи – и часто уходит, не дожидаясь ответа, потому, что читает ответ прямо в душе. - Считается, что если спасенный разболтает, о чем спрашивал Черный Заклинатель, то неудачи набросятся на него с утроенной силой, - торжественно закончил Цинсюань. - А спрашивает он всегда одно и то же, - хмыкнул Хуа Чэн. – А именно, согласился бы ты поменяться судьбой с другим человеком, совершенно невиновным, и отправить его на смерть вместо себя. Мы с ним как-то имели об этом беседу. С его слов, когда речь идет о судьбе самого человека, они обычно отказываются. А если о судьбе близкого, к которому прицепился божок, соглашаются почти все. Цинсюань невольно вздрогнул, и Се Лянь успокаивающе положил руку ему на плечо: - Ничего, если я спрошу?.. - Пару раз в год, - пожал плечами Цинсюань. – Тогда, после вторых похорон брата, был большой перерыв. Наверно, больше года. А когда Божок-Пустослов явился к Цинсюаню после длинного перерыва, тот встретил его радостным: «О, ты все же прошел обучение у Черновода? Только, похоже, оно тебе впрок не пошло!». - И ты?.. – встревожился Се Лянь. - Я справляюсь, - улыбнулся Цинсюань. – Ха-ха-ха, я правда справляюсь, и не нужно так на меня смотреть! Расскажите лучше про это, - он снова взял в руки лотос. – Его и правда принес… господин Хэ Сюань?.. И он… ха-ха-ха, он что, правда пришел на… - Последние несколько дней он вел себя странно, и Сань... мгм… мы решили немного присмотреть за ним с помощью бабочек, - сообщил Се Лянь. – Это… довольно личный момент, гм, - он облизал губы, - но мы решили, что ты имеешь право знать. Сань Лан, пожалуйста, покажи. Хуа Чэна не требовалось просить дважды (Се Ляню, во всяком случае); он махнул рукавом ханьфу, призывая бабочку, подул на нее и протянул Цинсюаню: - Возьми. Бывший Повелитель Ветра протянул руку, и бабочка перебралась ему на палец. Перед глазами все поплыло, и налетевшие неизвестно откуда бабочки сложились в знакомую фигуру, высокую и тонкую. Дом Блаженства исчез – они стояли на кладбище. Знакомые Цинсюаню пейзажи поблескивали серебристой сталью. - Я не собираюсь просить прощения или прощать тебя, - сказал Хэ Сюань тому, кто лежал под землей. – Я только хочу сказать, что понимаю твои мотивы. Не более. А дальше он разжал пальцы, и бабочки порхнули вниз цветком лотоса. Падающим на могилу Ши Уду.