dreams come true

— нет, это не дело, Фин, отвези меня к ней, по телефону я не смогу, — отключаюсь, так и не дождавшись гудков, а брат без единого слова выруливает с обочины на дорогу и снова газует так, будто от моего визита к Холли зависит вся наша дальнейшая жизнь. Я даже не знаю, что скажу ей. Я понятия не имею, под каким предлогом заявлюсь к ней посреди бела дня с краснющим лицом. А хотя, объяснение может быть только одно, но отныне на мои сопли она вряд-ли поведется. Да и вообще вряд-ли захочет говорить со мной. Шансы практически нулевые. — не трясись, Айлиш! Вы поговорите, слышишь меня? — Фин буквально впивается ногтями в мое запястье, но именно благодаря этому я понемногу очухиваюсь и даже делаю неизвестно какую по счету попытку остановить слезы, — в конце концов она любит тебя, безумно любит, поверь, мне хватило времени, чтобы понять это. Но ты выбрала не совсем правильный путь, и исход этого разговора зависит исключительно от тебя, поэтому разбирай побыстрее чертов бардак в своей голове и пойми уже, что не сможешь без нее, что зависишь целиком и полностью, что до ужаса боишься остаться одна, что никакая Эмма не заменит ее, потому что только Холли, только лишь она, мать твою, знает тебя от и до, потому что только к ней ты бежишь при любой проблеме, ибо знаешь, что не уйдешь ни с чем, что поможет, вытащит из любого дерьма. Обижена? Да и хрен с ним, все равно сделает все, не бросит. Никогда. Но ты пересекла все грани, абсолютно все, Билли, хуже уже некуда. — да, я не могу без нее, да, завишу, да! Да! Ты попал в точку, но если бы я блять могла совладать с самой собой же, то не дала бы ей даже допустить мысли улететь отсюда, не дала бы ни единого повода для этого! — а что же тебе мешает суметь совладать с собой? Эмма? — что ты вечно тычешь ее где ни попадя? Да, я не могу до конца разобраться в своем отношении к ней, не могу сказать, что люблю ее, но и с Холли так же, понимаешь? Я не люблю ее, Фин, просто мне будет тяжело без нее, тяжело по-человечески, ты прав, все проблемы я вываливаю на нее, но и она никогда не отказывалась помочь мне, потому что сама когда-то вбила мне в голову свое «мы со всем справимся, все будет хорошо!», и хорошо было, но лишь одно время, в самом начале, когда ни я толком ее не знала, ни она меня, а потом начался ебливый хаос, и продолжается он по сей день. — а чего ради ты вообще тогда связалась с ней в плане отношений тогда? Зачем? — потому что я искала в ней эту чертову Вивьен, понял? Да, это звучит, как бред, но она похожа на нее, а я… я просто запуталась тогда, я потеряла грань между реальностью и этими чокнутыми снами, в которых буквально сходила с ума, и однажды поймала себя на мысли о том, что… господи… что люблю ее. Ну, то есть Вивьен. Не спрашивай, каким образом. Я сама не понимаю. Но Холли другая, совершенно, я промахнулась, Фин, жестко промахнулась. — а о ней ты думала в тот момент? Или только о себе любимой? — честно? Ни секунды не думала, мне было плевать, но и в то же время я была уверена, что она меня не бросит, что все стерпит. И она терпела… долго, упорно терпела, а потом в один момент сдалась. Знаю, я виновата, отнекиваться не буду. — и что ты собираешься сейчас сказать ей? «Холли, не улетай, пожалуйста. Мне будет некому ныть о своих проблемках.»? Или что? — сама не знаю… — знаешь, все ты знаешь, просто не говоришь. Тебе стыдно. — стыдно? Мне… — …стыдно. — замолчи… — …стыдно, — уверенно перебивает Фин снова, кинув на меня настолько злобный взгляд, что вся правда моментально начинает проситься наружу, — посмеешь еще раз соврать? Не отвечаю. Потому что мне стыдно. Да, мне стыдно. Перед Холли, перед Фином и даже перед собой. Только стыд этот заключается в том, что Эмма — пустое для меня место и всегда им была. Я поторопилась в один момент, приняв ее за ту, найти которую пыталась в Холли. Но по старой традиции объебалась и влезла в какую-то срань. Я не была готова к слежкам, к ограничению своих действий и к подобным вещам в целом, но, даже получив первые об этом «звоночки», не остановилась. Я приспособилась делать ее белой и пушистой в глазах Фина с самых первых дней, научилась давать ее действиям вполне адекватные объяснения, но не учла лишь того, что действия эти сказываются не только на мне. Оттуда-то все мозгоебство со стороны Фина. И оно обосновано со всех его сторон. — что молчишь? — на вздохе спрашивает брат, — осмысливаешь мною сказанное? Больше не считаешь мои слова пустым звуком? — считаю, считала и буду считать, доволен? — да ну? — смеется как-то придурковато, потрепав меня по руке, — что ж ноздри-то ходуном ходят? Неужто просто так? — хочешь услышать мое раскаяние? Не жирно ли? На этот раз молчит Фин, перед этим довольно фыркнув. Ладно, не только Холли видит меня насквозь. Он тоже понимает с полуслова. А иногда даже с полужеста, и вот это не есть хорошо. Особенно в моем случае. За окном уже во всю мелькают знакомые здания, а это значит, что дом Холли совсем близко, но я только начинаю продумывать предстоящий разговор. Которого, кстати говоря, может и не быть. Поистерить, поплакать или просто похныкать уже не получится, за что, конечно, немного обидно, ибо раньше один мой всхлип уже пробуждал в ней все оттенки жалости и всего, что только присуще любящему человеку, но теперь этот вариант не прокатит. Импровизировать перед ее лицом тоже не особо хочется, любое мое слово может обернуться мне боком, так что в идеале нужна весомая причина для приезда, но ее попросту нет. Ну пиздец, придется разбираться на месте. — так, — начинает Фин, едва притормозив, и я, естественно, пытаюсь всем видом показать свое недовольство и до боли закатываю глаза, но на самом деле хоть сейчас готова взять листок с ручкой и записать все дословно, — главное держи себя в руках, вот что бы там ни было, и не кидайся, как собака при ее колких словах, поняла? Твоя вина — терпи, молчи, кивай, но слушай, выслушай абсолютно все, и если понадобится — говори сама, но уместно, ты должна понимать, что ей обидно, что она держит сию минуту все это в себе, и именно сейчас может вывалить все на твою голову, только оно правильно, правильно как ни посмотри, ты ведь понимаешь? — это все? — держи свою натуру идиотки в себе, это последнее, удачи, — напоследок сжимает мою руку и сам открывает дверь с моей стороны, — я буду ждать здесь, но не обещаю, что поймаю, если вылетишь в окно. — очень блять смешно, — часто киваю головой, выдавив что-то наподобие улыбки, и мигом выхожу из машины. Не хочу, чтобы Холли видела меня в окно, ибо это даст ей время вооружиться ебливой табуреткой и отправить меня обратно с восьмого этажа одним ударом. Но один хуй прозрачной не станешь, да и вообще никуда не денешься: двор просторный, а день — в самом разгаре, потому машин здесь почти нет. Место взрыва машины такси выглядит слишком уж стремно, хотя бы потому, что здесь теперь немаленькое черное пятно, даже осколки еще не до конца растаскались по двору и теперь валяются мелкими кусочками по всей дороге. Зрелище чем-то напоминает мою жизнь. Оба окна Холли раскрыты нараспашку, и вот тут-то я понимаю, что музыка, которую я уловила еще от машины, играет из ее квартиры. Ебать, самое время послушать музыку. Жизнь прекрасна! Какого вообще черта такое прелестное создание слушает металл? Восьмой этаж, а этот гребаный ор слышно даже на первом. Передвигаюсь медленно, и музыка успевает смениться на более спокойную, но тут уже я готова заорать так же, как орал мужик в песне ранее. Потому что мне страшно, мне блять страшно до невозможности. Я боюсь, что она даже дверь мне не откроет, хотя оно и не странно. При таком грохоте мало что можно услышать. Как столб встаю напротив нужной двери и приподнимаю руку. Опускаю нахуй. Проще вынести эту дверь каким-нибудь бревном, нежели безрезультатно долбиться неизвестно сколько времени. Все же решаю постучаться. Ну да, это было ожидаемо. — блять, — от безысходности принимаюсь колотить по двери до вибрации в руках, и в этот момент начинается этот ебливый промежуток между концом одной песни и загрузкой новой. В страхе поджимаю губы и отшатываюсь от двери, за которой теперь слышатся шаги. Щелчок замка. Нервно чешу затылок своей тупой башки, но первая заговорить не решаюсь. И не приходится. — что? — равнодушно и сухо. — может, пустишь? Брюнетка без лишних слов отходит в сторону и терпеливо ждет, пока я, наконец, преодолею свой страх сделать что-то не так. Сразу чувствую запах хлорки. Ну, не иначе как убирается перед отъездом. — ну? Что ты хотела? — стоя все так же у двери спрашивает девушка, будто уже заранее готовится выставить меня отсюда. — поговорить. — какой по счету раз? Не напомнишь? — не так сразу, но могу попытаться вспомнить… — …Айлиш, — грубо перебивает брюнетка, загатив глаза, — отставь свои приколы в сторону хотя бы сейчас и скажи, зачем ты пришла? Что тебе нужно? — Фин сказал, что ты улетаешь завтра, — слежу за ее реакцией, которая дает понять, что Фину в скором времени прилетит за трепание языком, — я… это правда? — какая разница? Что ты никак от меня не отстанешь, а? Сколько еще будешь трепать мне нервы? — не улетай, пожалуйста… Моя речь перебивается тихим смехом. Горьким и полным отчаяния. Сердце сжимается в одну крохотную частичку от одного лишь его звучания, но такого мне понятного, что и слов более никаких не надо. Девушка тянется к ручке двери и спокойно ее открывает. — уходи, Билли, пожалуйста, я не хочу тебя слушать, я устала. — Холли… — …уходи, — сквозь прерывистый выдох повторяет брюнетка, видимо, попутно пытаясь подавить в себе желание разрыдаться, — просто уходи, я прошу тебя, и никогда, слышишь, никогда больше не появляйся в моей жизни никоим образом, ни-ког-да. — что ж, — улыбаюсь и медленно шагаю в сторону кухни, ибо знаю, что окно там открыто, — надеюсь, вторая попытка окажется удачной. Присаживаюсь на подоконник и наблюдаю за блондинкой, что уже стоит в дверном проеме и смотрит на меня взглядом типа «да, мне тоже интересно, попробуй еще раз.» Ком в горле уже давно мешает дышать, но улыбку с лица все равно не спускаю. Осторожно поднимаюсь на ноги, и снизу раздается громкий сигнал машины, а затем Фин как ошпаренный вылетает из машины и стучит по своей голове, как бы показывая мою тупость, о наличии которой я и сама прекрасно знаю. Машет рукой, призывая меня слезть с подоконника, и в эту секунду я вдруг ощущаю прикосновение к своей ноге. — слезь отсюда, идиотина, — шипит брюнетка сквозь зубы и чуть тянет меня на себя, но так просто я делать этого не стану, поэтому демонстративно шагаю к самому краю. Ебливый кроссовок, чтоб он провалился к чертовой матери, решает немного соскользнуть с пластика, да так удачно, что одной ногой я оказываюсь на улице, но вовремя успеваю схватиться за самый край окна. — матерь божья, — теперь девушка без усилий стаскивает меня с подоконника, а я даже никак не реагирую, ибо нахожусь в таком ахуе, что и слова проронить сейчас не смогу, — и что ты хотела этим показать? — что я блять не справлюсь без тебя, может, проще сделать так? — если бы ты умела думать головой, а не одним местом, то, вероятнее всего, можно было бы обойтись без крайностей, да ведь? — да, Холли, странно, но да, точнее некуда, но что мне теперь делать? Что? Что мне сделать для того, чтобы ты не улетела? — боже, Билли, — слабо улыбается девушка, — ты воплощение глупости, наивности и еще кучи всего, что мешает вовремя остановиться и подумать, все то, что ты делаешь, зачастую оборачивается для тебя проблемами, решать их ты не способна, они копятся и одной лавиной накрывают тебя по самую макушку, а ты от безысходности начинаешь делать то, чего без этого делать не стала бы точно, ты ищешь того, кто справится со всем этим за тебя, в твоем случае этот человек — я, потому сейчас ты здесь, правильно? — нет! Нет, Холли, ни разу не правильно! Ты важна мне, важна, как поддержка, как близкий человек, который знает обо мне больше, чем я сама, ты нужна мне, нужна в сотни и тысячи раз больше остальных, ты можешь заменить для меня всех и все, я не чувствую себя пустой и безнадежной с одним лишь твоим присутствием рядом, и я хочу тоже стать для тебя чем-то таким, чем-то важным, но я не знаю, что мне нужно для этого сделать, я ума не приложу, понимаешь? — не понимаю и понимать не хочу, более точно нет, я перегорела, Билли, ты сама к этому подвела, своими руками сотворила, поэтому все, что я могу сказать — уходи и забудь обо всем, что было раз и навсегда. — пожалуйста, Холли… — …все, Билли, я все сказала, — перебивает тихо девушка и направляется к выходу из кухни, — провожать не буду. Дверь захлопнешь. — хорошо, — шепотом вылетает из меня, но в этом шепоте таится что-то похлеще этого безобидного «хорошо», — удачной дороги завтра! Ору на всю квартиру, хлопнув бешено сначала кухонной дверью, а вот входной достается в разы больше, когда я в дополнение к хлопку сношу к хуям собачьим боковиной кроссовка ручку, что с грохотом летит вниз по бетонным ступеням.