Всё же принц рискнул поговорить с Иранием о его выборе ухажёра, во всём ли брат уверен, и проверить, нет ли в его поведении признаков приворота, но застал брата со слугой хохочущими во всё горло. Слуга при виде Симона испуганно юркнул за ширму у шкафа, а Ираний и не подумал прекращать хохотать.
— Что случилось?..
— Ох, боги… Ты Ортема сегодня видел?
— Нет, а что?..
— Посмотри, сразу поймёшь! Не пощадили его смазливую морду, красота оказалась не такой уж и страшной силой, как крепкий кулак, ха-ха!
И правда, сменившийся с поста Ортем выглядел ужасно, всё лицо опухло, посинело и жирно блестело от нанесённой заживляющей мази. Все, кто его встречал, таращили глаза и спешили убежать, чтоб не расхохотаться при нём.
— Любуешься? Весело тебе, да? — сразу разворчался Ортем, увидев, какое сложное выражение на физиономии принца. Тот едва сам не заржал: в движении лицо жгучего красавчика смотрелось ещё забавней, и трудно было понять, какая у него там эмоция, то ли злится, то ли досадует, то ли сейчас расплачется.
— Кто тебя так?
— Сам не догадался? Эггил! И могу поклясться на любом алтаре, что не я первый начал! Знаю, ты думаешь о разногласиях на почве Ирания, и правильно думаешь! Стоило мне намекнуть ему на «игры в куклы» и приворот, как он бросился на меня с кулаками, словно те дебоширы, с которыми он привык иметь дело, и понятия не имеет о поведении среди порядочных людей!
Симон невольно подумал, что Ортему не столько болят побои, сколько прищемило самолюбие. Эггил оказался физически сильнее тренированного стражника, вот вам и дознаватель, который, по идее, только мозгами работать должен. И на мечи Ортем не рискнул переходит, боясь, что лишится головы вообще, а хитрый лис отмажется.
— Ладно, не ори. Я сниму тебя с постов на пару дней, лечись… Кстати, ты в курсе, что твой брат спит с Ресом?
— Теперь в курсе, — блондин смерил его уничтожающим взглядом, выглядящим совсем не впечатляющим. — Почему ты ничего с этим не сделал?! Я давно говорил, у тебя были все шансы завоевать его любовь, но ты даже не попытался, а Рес постоянно обхаживал его и добился своего! Я бессилен повлиять на Мирая, он взрослый, и он королевский воспитанник, а я простой стражник!
— Значит, не судьба. Ни тебе, ни мне не повезло с первой любовью, наши братья выбрали свой путь, остаётся только смириться.
Кажется, Ортем остался недоволен этим разговором, может, ожидал, что Симон вызовет Реса на дуэль и прикончит в честном поединке, а принцу, оказывается, наплевать на такого раскрасивого Мирая. Симон пошёл дальше, поднялся по лестнице, завернул в узкий тёмный коридор, ведущий на стену… и едва успел уклониться от летящей в него стрелы. Сработало какое-то особое чутьё, которое в детстве выражалось в постоянном ожидании худшего. Сразу спереди и сзади почувствовалось движение, принц обернулся, в развороте извлекая меч, и тот прошёлся как раз по ногам, не защищённым кольчугой. Человек за спиной охнуть не успел, как его швырнули вперёд, и очередная стрела угодила в него. Кто-то ещё прыгнул на Симона сзади, вцепился в плечи и попытался ударить кинжалом в бок, но кольчуга выдержала, они оба упали на ступеньки, Симон потерял меч, со всей дури ударил затылком назад и услышал, как хрустнули чьи-то зубы. Борьба была короткой, принц перехватил чужую вооружённую кисть, вывернул до хруста, вырвался и нанёс сокрушительный удар в лицо. К нему из коридора уже бежали новые враги, меч укатился почти к подножию лестницы, пришлось подбирать чужой кинжал. Теперь требовалась ловкость, чтоб сближаться с противником, не давая размахнуться мечом, и бить быстро и точно. Одному он попал в живот сразу и стряхнул вниз, как мешок мусора, второй почти опустил меч ему на плечи, но его удалось отвести кинжалом так, что искры посыпались. Симон нисколько не задумывался о том, что он делает, как движется, правильно ли технически наносит удары — всё, как папа, именно папа, и предупреждал, мол, когда наступит твой настоящий серьёзный бой, всю науку выбросишь из головы, тело будет двигаться само, главное, следи за ногами и не давай сбить тебя с ног. Пять секунд… десять… двое очень упорных бойцов попались, наседали на него вдвоём одновременно из узкого коридора, оба тоже с кинжалами, будто кто-то им подсказал, что мечом тут неэффективно работать. Кажется, его ранили, под одеждой потекла горячая кровь, и он понятия не имел, куда ранили, от возбуждения боли не чувствовал. Потом впереди кто-то заорал отборной бранью, и через несколько мгновений человек, пытавшийся достать Симона кинжалом в грудь, резко дёрнулся назад, захрипел и упал, разбрызгивая по ступеням кровь из перерезанного горла. Ошалевший Симон едва успел придержать руку, узнав рыжие вихры Эггила.
— Живой?!. — тот задыхался, скорее, не от боя, а от быстрого бега, небось, через весь замок нёсся. — Вот видишь, я был прав! Нарвался на засаду, стоило мне отвернуться!
— Не делай вид, будто ты моя нянечка, — Симон понял, что его определённо пырнули в ногу и в грудь возле ключицы, теперь боль хорошо чувствовалась. Он подхромал к ближайшему факелу и посветил на убитых. Оказалось, одному он пропорол горло насквозь, и тот ещё дёргался, ещё один лежал с огромной дырой в груди, принц пробил ему кольчугу и сломал грудную клетку.
— А ты, однако, силён! — присвистнул Эггил. — Если вывести тебя на эмоцию, быка кулаком завалишь!
— Это мои стражники… — растерянно бормотал принц, разглядывая помертвевшие лица. — Те, которые утром сменились с поста… только не в форменных доспехах, наверно, в своих личных… Ничего не понимаю… Зачем они на меня напали?..
— Хм. Те самые стражники, которые были на постах одновременно с Ортемом?
Симон пристально уставился на рыжего.
— За что ты его побил?
— За дело. Считай, деликатное, строго между нами, разберёмся без посредников.
— Он оскорбил Ирания?
— Сказал же, разберёмся сами! Надеюсь, уже разобрались, он усвоил урок и больше не будет раскрывать вонючую пасть, а если раскроет, в ней не останется зубов, может, и языка!.. О, этот ещё дышит! Правда, ртом, нос ты ему зверски сломал. Подлечить и допросить, м?
«Значит, насчёт Ирания я угадал».
Единственным выжившим из восьмерых нападавших оказался тот, кого Симон вырубил кулаком в лицо, но тащить его в пыточную на допрос принцу не хотелось. Наверно, стоило запереть его где-нибудь, пригласить колдуна и провести допрос лично, даже без присутствия Эггила. Рыжий определённо подозревает Ортема, Ортем — рыжего, и добиваться истины принц должен сам.
— Ты кровью-то не истечёшь? Эй, посмотри на меня! — Эггил тревожно вился рядом и забрал у застывшего Симона факел.
-Не истеку…
— У тебя голова кружится, я же вижу! Так, садись на лестницу, хоть ногу перевяжу… Садись, не корчи тут из себя, вон как кровища хлещет, все штаны мокрые, потом по замку пойдут слухи, что ты со страху обделался!
Эггил оторвал подол своей рубахи, весело бубня, что ему всё равно не идёт этот цвет, и Симон впервые осознал, что рыжий без доспехов, вооружён только кинжалом и то, возможно, отнятым у нападавших. Тем не менее, побежал на помощь с голыми руками… если не сам организовал нападение, конечно. Вечный червячок сомнения мешал Симону чувствовать благодарность к этому отбитому на всю голову типу. Туго перетянув принцу ногу, Эггил удивлённо оглядел его кольчугу и весело вскинул бровь.
— Из чего сделана твоя кольчуга?
— Из железа.
— Какое-то уж очень прочное железо. Она выдержала с десяток ударов, парочка из которых точно могла бы отправить тебя на звёзды рыб ловить. И в любом случае, у тебя на теле должно быть множество синяков. Ты их чувствуешь?
— Нет… — Симон хмуро ощупал себя. — Вроде, тут ничего не болит, только по ключице вскользь проехались.
— Значит, заколдованная. Ты предусмотрительная зараза.
«Но никто же её не заколдовывал… Фил? Он умеет?..»
Как-то так оказалось, что на том участке замка, где произошла схватка, не было постов стражи вообще, явившиеся по сигналу тревоги стражники ужасно удивились и испугались при виде кровавого зрелища. И подозрительно косились на Эггила: то ли Ортем уже всех обработал своими подозрениями, то ли поведение рыжего и правда казалось странным, а принц не замечал. Тела потащили на нижний уровень замка, а принц и выживший стражник, которого Эггил лично тащил на спине, отправились в лабораторию колдунов. Правда, дознавателю не дали поприсутствовать на допросе, Симон недолго с ним препирался и просто захлопнул перед ним дверь. Эггил грустно покивал своим мыслям и ушёл.
Очнувшийся стражник повёл себя очень странно. Кажется, он не узнавал принца, хохотал ему в лицо, вопя, что теперь все сдохнут, его можно пытать до смерти, но «неотвратимый рок навис над головами незаконных правителей, и ничто его не отвернёт!» Зрачки у парня были расширены, глаза блестели, возможно, он не чувствовал боли, не мог ответить ни на один простейший вопрос, вроде, как его зовут, только твердил об одном и том же, как птица-пересмешник. Колдун, лечивший Симону ногу и ключицу, со вздохом заявил, что стражник чего-то наелся, напился или накурился, спиртными парами и палёными травами от него не пахнет, но поведение типичное. Симон сразу вспомнил о приворотах, ему же рассказывали о признаках магического отравления, и с чего он взял, что привораживают только любовь? Лишив человека воли, можно заставить его сделать, что угодно. Симон попросил колдунов подержать этого типа у себя, приковав к стене, понаблюдать и позвать его на второй допрос, когда пленника «отпустит».
— Фил, что ты сделал с моей кольчугой? — глаза у Симона слипались, тело ломило от усталости, но он был страшно раздражён, зол, потерян и не знал, на кого это всё выплеснуть.
— Ничего особенного… Пошептал немного, я не умею, как настоящие колдуны…
— И что шептал?
— Чтоб хорошо защищала… неужели сработало?
Симон кисло покосился на него. Да, конечно, слуги первые разносчики сплетен, Филу наверняка давно известно о внезапной засаде. Впрочем, слуга выглядел странно, нервно переминался с ноги на ногу, вертел в руках пояс своей накидки, а руки подрагивали, он избегал смотреть на принца прямо, и казалось, что ему больно, страшно и противно одновременно.
— Что случилось? Ты какой-то сам не свой…
— Господин Мирай хочет встретиться с вами. Здесь, без свидетелей, — Фил морщился, будто каждое слово кололо горло иголками. — Он потребовал сообщить ему тотчас, как вы вернётесь к себе, и провести его мимо постов стражи, тайно…
— Какое дело может быть у него ко мне так поздно? — Фил остро глянул на принца и снова потупился, а до Симона дошло: зачем же ещё обычно слабый пол ходит в гости к сильному по ночам и просит слуг о секретности? Сердце быстро забилось, лицо предательски покраснело, он как-то невольно приосанился, забыв о ноющей ноге. — Ладно, веди его сюда, послушаем, что он скажет.
Не прошло и пяти минут, как в робко приоткрывшуюся дверь просунулся Мирай. Фил предусмотрительно не стал заходить и растворился в темноте коридоров. Блондин выглядел подавленным, весь бледный, круги под глазами, на лбу вздулись синие вены. Казалось, он на грани отчаяния, и первым порывом было схватить его в объятия и решить все его проблемы, но у Симона, к счастью, не перевелись в голове черви сомнений. Мирай был очень красив, несмотря на душевное состояние, волосы свежевымыты и красиво уложены по плечам, тёплая накидка шита золотом и разноцветным бисером, это явно не первое, что попадётся под руку, чтоб бежать среди ночи по тёмному замку просить о помощи, и пахло от Мирая очень вкусно, прямо голова кружилась, и сразу возникало странное томление внизу живота.
— Чем обязан позднему визиту? — Симон усиленно делал вид, что не пялится и не принюхивается.
— Прошу, ваше высочество… — еле слышно заговорил Мирай срывающимся слезливым голосом. — Помогите мне… Я больше не могу терпеть, я вынужден умолять о помощи… — он сделал неловкий шаг вперёд, покачнулся и упал на колени. Симон машинально бросился вперёд, схватил его под руки, поднял, и блондин тут же вцепился ему в плечи, прижимаясь всем телом, будто ноги не держали. Дивный аромат окружил Симона со всех сторон, ощущение изящного тёплого подрагивающего тела в руках пьянило, не хотелось думать ни о чём, кроме этого парня, прекрасного, как мечта.
— Чем же тебе помочь?.. — и голос упал до хрипа.
— Спасите меня от Реса! Он заставляет меня быть с ним! Признаюсь, сперва я подпустил его добровольно, но он воистину чудовище, не знающее отказов и запретов! Что могу сделать я, если он даже королей не слушает?! Уйти от него можно только в загробный мир, этот изверг повесил петлю мне на шею и затягивает каждый раз, когда я пытаюсь стать свободным!
— Почему ты раньше молчал?
— Вам не было до меня дела! — в глазах Мирая, огромных, голубых, чистых, как родниковая вода, натурально блестели слёзы, заставляя сердце обрываться. — И никому не было дела, даже брату! Он может только подраться с Ресом, но Рес привык пытать людей, а брат слишком боится испортить смазливую физиономию! Однако на вас я всё равно немного надеялся… — Мирай снова покачнулся, норовя упасть, и Симон усадил его на кровать. — Понимаю, я веду себя недостойно… Кажется, когда-то в детстве я вам нравился чуть больше остальных слабого пола… и теперь, когда вы воочию убедились, какой страшный человек наш палач, может, вы по старой симпатии спасёте меня… даже если от симпатии ничего не осталось…
Мирай говорил всё тише, а его голос таинственным образом слышался лучше, проникал глубоко под кожу, во все жилы, звучал прямо в голове, и будто бы нежная тёплая рука касалась непосредственно сердца, мягко сжимая, задавая ритм биения. Хотя, руки Мирая ощущались где-то на боках, поглаживали, наверно, пытаясь забраться под одежду, дать принцу почувствовать ту особенную ласку, взрослую и желанную, от которой он так долго уклоняется.
— Что… что я должен сделать, чтоб помочь тебе?.. — Симон сам не услышал своего голоса, перед глазами всё размывалось, плыло, он видел только золотые отблески в чужих волосах, большие голубые глаза… пучки трав над кроватью. Кажется, этот чарующий запах вокруг был тоже травяной, сладкий и дурманящий.
Мирай улыбнулся, вдруг приблизил к нему лицо, и Симон не успел ничего понять, как его поцеловали в губы, да сразу так быстро, глубоко и жадно, что дыхание перехватило. Было горячо, руки сами сомкнулись на чужой спине, притягивая Мирая ближе, тот ещё и дёрнул пояс своей накидки, она поползла по плечам… и под ней оказалась только тонкая полупрозрачная ночная сорочка. Сейчас определённо был ещё не сезон носить такие, и как Мирай не мёрзнул? Было очевидней некуда, что именно имел в виду блондин под помощью, но это оказалось слишком внезапно, Симон не отвечал на поцелуй — не умел целоваться, растерялся, думал только о том, чтоб дышать, — и норовил убрать руки от почти голого тела рядом. Травы колыхались над головой… маленькие забавные пучки с засушенными листиками и соцветиями… от них никогда не пахло так резко…
— Стой, стой! — Симон решительно вырвался, вскочил, поднял с пола чужую соскользнувшую накидку. — Чем так странно пахнет? Это твои духи?..
Мирай застыл в искреннем испуге, теперь ещё прекрасней прежнего, с алыми зацелованными губами и взглядом пойманной мыши. Симон машинально сунул руку в карман чужой накидки, нащупал там какой-то травяной сор, обрывки засушенных листков, бусинки цветков, понюхал руку… точно, это тот самый соблазнительный запах. Догадавшись, принц пошарил по своим карманам и извлёк из них голубой платяной мешочек, на ощупь полный трав и распространяющий дивные ароматы.
— Что это?.. Ты засунул мне это в карман, пока висел у меня на шее?
Мирай тяжело дышал и молчал. Симон бросил мешочек на стол и ткнул в него свечой. Сухие травы внутри вспыхнули мгновенно, а вот Мирай вдруг завопил, схватившись за голову, и выбежал прочь из покоев, даже накидку забыл. В голове принца медленно прояснялось, пока он смотрел на догорающий мешочек и трогал горящие от поцелуя губы. Его хотели приворожить, и это почти получилось. Теперь он знает, что при этом чувствуется, какое сильное желание «засадить по самые потроха», как говорил Рес, если бы не его природная склонность во всём сомневаться… или дело в травах, которые повсюду в покоях? Хотели убить — кольчуга выдержала, хотели приворожить — одни травы оказались сильнее других… и Фил привёл сюда Мирая, явно зная, зачем именно тот сюда идёт, не даром у слуги был жалкий болезненный вид. Везде этот Фил вылезать начал… он не такой слабый колдун, придворные колдуны просто не смогли раскрыть таланты слишком скрытного парня. И чего теперь от него ожидать?..
— Вам нехорошо? — слуга всё же вернулся в покои. Симон и сам не мог сказать, сколько он просидел на кровати, рядом с пеплом от трав, уставившись невидящим взглядом перед собой. Фил подобрал чужую накидку, бормоча, что потом отнесёт Мираю, принялся суетиться с какими-то отварами из пузатых бутылок, потом протянул принцу кубок с очередным зельем: — Это должно помочь…
— От чего?
— От той душевной боли, которую вы сейчас чувствуете.
— Откуда ты знаешь про мою боль? Почему ничего не сказал о целях визита Мирая сюда? Ты видишь будущее, умеешь «заговаривать» вещи, знаешь даже о такой магии, о которой больше никто не знает, и недвусмысленно дал мне обо всём этом понять, но все почему-то считают тебя просто травником… Кто ты такой, чего добиваешься?!
— Я всего лишь ваш слуга, и, что бы я ни делал, всё идёт только вам на пользу… Вы бы не поверили, что господин Мирай собирается вас приворожить, вы испытываете к нему нежные чувства, а сейчас убедились… Только никто никогда не приворожит вас, я позаботился об этом. Ваши родители брали меня на работу, взяв клятву, что я буду вам не только прислугой, но и по необходимости защитником… оруженосцем, если хотите, и я искренне стараюсь! — казалось, Фил сейчас лопнет, так напряглось его раскрасневшееся лицо.
Симон понимал, что слуга не сделал ему ничего дурного, нет оснований его подозревать, но принца грызла обида на весь мир, в последнее время ему только и делали, что тыкали острым и в тело, и в душу. Он проигнорировал кубок с зельем, достал из шкафа бутылку крепкого эля и одним махом выдул половину.
Утром стражник, оставшийся у колдунов, обнаружился мёртвым, с явными признаками отравления. Возле него стоял кувшин с водой, видимо, туда яд и сыпанули. Испуганные колдуны никогда не видели принца таким разъярённым, он орал басом, разбил пару горшков с растениями, грозился бросить в темницы всех колдунов, пока они под пытками не сознаются, каждый из них, и в отравлении стражника, и в измене родине до кучи. Те в истерике попадали на колени, утверждая, что действительно ничего не знают, у них постоянно куча посетителей, всем надо что-то полечить, они не боевую магию практикуют, в основном целители, и кто-то из посетителей мог отравить стражника.
— Угомонись, дружок! — вдруг рядом оказался Эггил, хмурый, весь в веснушках. — Если хочешь выпустить пар, давай на кулачках, надёжное средство, только выйдем отсюда, чтоб ничего не расколотить.
— Ты как со мной вообще разговариваешь?! Думаешь, я вечно буду терпеть твоё панибратство, хотя ты — безродная вошь, неизвестно как прилепившаяся ко двору?!
— «А я наследный принц», да? — Эггил ухмыльнулся. — Почему же это я «безродный», а ты нет? Мои родители были не беднее твоих, раз служили в боевом легионе, может, тоже в высоких званиях, и что твои стали королями, мои — парят землю, не наша с тобой заслуга, стечение обстоятельств. Твоих выбрал народ, ты всего лишь второй в молодой династии, и тут надо проводить долгое расследование, чей из наших родов был знатнее.
«Спасибо, что не упомянул папу-наложника», — промелькнуло в голове постепенно остывающего Симона. Теперь стало стыдно перед трепещущими колдунами, в ужасе ждущими, как принц поступит с наглым дознавателем, но сам Эггиил не стал ждать продолжения и принялся деловито опрашивать колдунов, кто заходил к ним из обитателей замка в тот период, когда у них был живой стражник. Те с перепугу плохо вспоминали, но сообщили, что заходил сам «господин дознаватель», слуги болеющих пожилых придворных, слуга его высочества тоже, Фил частенько тут отирается со своими травами… да, старик травник приходил, который собирает ингредиенты для зелий и продаёт в замок за небольшие деньги, он одинок, и, похоже, это единственный его доход. Старика недели две не было видно, сказал, приболел, соседи его кое-как «вымолили у богов».
— Соседи его терпеть не могли, от него вечно воняло кошками, собиравшимися на запахи трав, — Эггил тяжело вздохнул. — Он умер, этот ваш травник, восемь дней назад. По старости и слепоте перепутал чернику с волчьей ягодой. А тот, кто надел длинный чёрный плащ и платок, как у монаха, которые носил старик, явно не знал, что играет роль покойного. Кто-то, частенько видевший его у колдунов, но не бывающий в городе и не сведущий в последних новостях. Вот кое-что и прояснилось, не надо панику разводить, надо в любой ситуации головой думать.
— За что мне это наказание?.. — прошептал Симон, почти выбегая из лабораторий. Но рыжий увязался за ним.
— Погоди, рано впадать в отчаяние! Вот куда ты теперь несёшься? Искать, кто мог переодеться в дохлого старика? Кто-нибудь невысокий и некрупный, без проблем со спиной, потому что пришлось притворяться горбатым… таких в замке почти половина, правда? Каждого прикажешь бросить в темницы и допрашивать?
— Хорошо, что ты предлагаешь?
— Мне нужно разрешение на обыск у твоего дружка Ортема.
Симон изумлённо завис, чувствуя, как изнутри опять закипает ярость. Эггил закатил глаза и перешёл на сердитый полушёпот:
— Я всё равно залезу в его комнату и пошуршу по ней, не обижайся потом, если придётся положить твоих стражников, принявших меня за вора! Мне нужна информация, и я её получу! Ты в курсе, что родители шлют тебе письма вороньей почтой, но ни одно не доходит? А знаешь, почему? Ортем убивает почтовых воронов! Он прекрасный лучник, тренировался в 1-м Орлином, правда? Сегодня ночью он покинул пост, отбежал на тот участок стены, под которым спальни принцев, и подстрелил ворона, летевшего к этим окнам. Ты, конечно, ничего не заметил, тебя в это время окучивал его брат, да?
— Ничего не было!.. — Симон отчаянно вспыхнул, аж в глазах потемнело. Эггил только отмахнулся:
— Не оправдывайся, я тебе не жених! На твоё счастье, мне во двор бежать было ближе, чем Ортему, и я подобрал письмо от убиенной птицы раньше, чем блондин спустился. Вот, читай! — и сунул принцу в руки скомканное письмо, явно наспех вытащенное из почтовой трубочки и слегка выпачканное кровью ворона.
Писал папа, выражал беспокойство, почему Симон ни разу не написал в ответ. Их дипломатическая миссия закончилась, о разрешении разногласий между Зербехом и его потенциальными врагами удалось договориться путём переговоров и подписания нескольких важных договоров под гарантией Сандарна. Сейчас 9-й Тигровый возвращается домой, следует «привычному короткому пути» с запланированными остановками только в крупных населённых пунктах, чтоб набрать провизии. Если обойдётся без внезапных задержек, через три дня они буду дома.
— Как видишь, это не первое письмо от королей, но первое, которое тебе попалось, и то благодаря мне. Всё ещё не хочешь дать мне разрешение на обыск?
— Я подумаю. Слишком много всего сразу обрушилось… И не смей играть во взломщика в замке, это будет откровенное преступление, я и так не знаю, что говорить семьям убитых стражников, не множь мне проблемы.
— Ладно, — Эггил выглядел ничуть не раздосадованным, наверняка попробует пролезть незамеченным. — Ещё вопросик. Что ты знаешь о своём палаче, кроме известного факта «протекающего чердака»? Знаешь, например, что его отец был хорошим другом прежнего короля, его горячим поклонником, и в день переворота защищал короля ценой жизни? Он погиб прямо здесь, в замке, после чего его поместье разграбили сторонники переворота, унесли всё ценное, что могли, остальное сожгли дотла. А Реса вышвырнули на улицу, мол, детей не убиваем, или просто хотели посмотреть, как наследник знатного рода побирается на улице. Парень уже всё осознавал тогда, и нынешнюю королевскую семью он сильно ненавидит. Да, твои родители не принимали участия ни в убийстве его отца, ни в мародёрстве, но для него нынешняя власть — враги, потому что пришли на смену старой власти, при которой он получил бы огромное состояние и пользовался бы личной дружбой короля. Не исключено, что он тоже стоит за заговором.
— Тоже? И плюс ещё пол-замка, да… — Симон сердито скомкал письмо. — Меня не пугает этот идиот, я могу свернуть ему шею в любой момент, особенно когда он пьян!
— И, кажется, очень этого хочешь, только ищешь повод…
Симон чувствовал себя полностью опустошённым, возвращаясь в свои покои вечером, но Фил добавил масла в огонь:
— Сегодня вам стоит переночевать в спальне родителей. У вас есть ключи.
— Зачем? Меня снова могут попытаться приворожить? — Симон смотрел с бесконечной усталостью, за эти дни он будто постарел и приобрёл болезненный вид.
— Возможно. А возможно, и убить, — Фил и сам выглядел не лучшим образом, болезненно бледный и словно смирившийся, что болезнь неизлечима. — Среди слуг поговаривают, будто чуть ли не половина стражи в заговоре против вас. Я не особо верю, но давайте проверим. Лишняя осторожность может спасти жизнь, пусть лучше вас не будет, а я буду наблюдать. Если заговор действительно существует, возможно, получится выяснить, кто за этим стоит.
— А не боишься, что тогда убьют тебя?
— Я спрячусь и о себе позабочусь.
Принц даже раздумывать не стал, ему становилось немного противно от мысли, что ещё кто-то приползёт к нему в постель. Но он завернул не в спальню родителей, а в их рабочий кабинет. Там было много бумаг, самые важные из которых скрывались в большом металлическом шкафу, ключ от которого отец всегда носил с собой, но в этот раз передал сыну, чуть ни не как символ власти. Наверно, это действительно «охота на живца», и отец хотел, чтоб сын был во всеоружии, откровенно намекнул на это, мол, залезь, почитай, но Симон догадался только сейчас. Что ему до разных договоров, деловых переписок, законопроектов и прочей политической ерунды, вдруг среди неё найдётся что-нибудь действительно интересное?
***
Фил спрятался в шкафу, прихлёбывая бодрящее зелье прямо из горла, и ждал. Сегодня ночью кто-то должен снова попытаться убить принца. В открытом бою его достать не удалось, приворот, чтоб можно было манипулировать его сознанием, сорвался, теперь стоило попробовать проверенную схему: зарезать принца в собственной постели, как предыдущего короля. Незадолго после часа ночи в двери начало что-то шуршать и поскрипывать. Вскрывали замок. Достаточно ловкому домушнику ничего не стоило вскрыть замки на дверях личных покоев, а этого типа стража, возможно, «не заметила». Наконец дверь со щелчком открылась, внутрь шагнула тёмная фигура с замотанной головой и лицом. Огляделась. Принц лежал в своей кровати, из-под одеяла высовывалось перебинтованное плечо, он спокойно сопел, и больше никого в его покоях не наблюдалось. Фигура осторожно извлекла кинжал из-за пояса, медленно, крадучись, как рысь, приблизилась к кровати, пригляделась к безмятежно спящему лицу, занесла над ним вооружённую руку… Удар, ещё один, оба очень быстрые, сильные и громкие, во все стороны разнёсся пух от вспоротой подушки, и агрессор замер с занесённым в третий раз кинжалом. Голова принца отделилась от тела и скатилась с подушки на пол. Правда, глухого звука удара об ковёр не было, что явно смутило незнакомца, тот наклонился пощупать голову… и его рука прошла сквозь неё, возникло только ощущение коврового ворса под перчаткой. Незнакомец вскочил, отбросил одеяло, пощупал тело убиенного. И в него тоже провалились обе руки, а потом тело вовсе исчезло. В покоях раздался сдавленный испуганный вскрик, и несостоявшийся убийца панически удрал, хлопнув дверью. Только тогда Фил осторожно вышел из шкафа, довольно оглядев абсолютно пустую постель.
***
Тем временем Симон сидел в кабинете родителей, в шкафу, том самом, с кучей личных и государственных тайн, сжимал в руках какие-то бумаги, некоторые из них были заляпаны кровью, и ошалело таращился перед собой в никуда. Только что он узнал: переворот с убийством короля затеял Фелистет. И отец давно подозревал это, писал ему письма, которые, похоже, был изъяты после с мёртвого тела Фелистета. Демид пытался его урезонить, мол, не много ли ты о себе возомнил, очнись, у тебя нет ни военных, ни дипломатических талантов, ты не станешь правителем лучшим, чем нынешний, может, даже хуже, потому что никто не учил тебя правлению с детства, как наследных принцев. Свержение власти насильственным путём несёт только страдания и гибель множества людей зазря, а получить в итоге такого короля, как Фелистет, помешавшегося на власти, «поймавшего звезду» и возомнившего себя гением во всём, представлялось Демиду катастрофой. Но именно его бывший легионер был менее всех настроен слушать, судя по гневным и часто несвязным письмам (Симону показалось, Фелистет был уже изрядно сумасшедшим), теперь блондин считал, что это генерал украл его подвиги, вечно умалял и скрывал его достижения, отчаянно завидовал красоте и известности своего легионера и обрадовался, когда хоть какой-то носатый наложник «согрел тебя из жалости в надежде на свободу», да и тот предпочитал Фелистета в любовники, просто оказался умён и понял, где при царящих порядках выйдет больше выгоды. Матиас тоже написал ему короткое гневное письмо, где не стеснялся в выражениях: «Ты подлая мелкая крыса, возомнившая себя царём зверей, и я это понял сразу, как только поступил в легион! Смазливой морды слишком мало для умных людей, поэтому ты женился по расчёту и вынужден ходить по шлюхам, правда?! Если не угомонишь свою крысиную возню, мы напомним тебе, что царь зверей — тигр, и ему достаточно одного удара лапой, чтоб стереть тебя в кашу! Да, это угроза и последнее предупреждение! P.S. Кажется, ты всё ещё мечтаешь обо мне, бедняжка? Вытри слёзки и хорошенько вымой руки, прежде чем засунуть себе в штаны! Надо было ценить Грайла, но, после того, что ты с ним сделал, мне жаль для тебя и плевка в лицо!»
А потом Фелистет убил короля. Началось всё с подлой резни в постели, потом спохватились опоённые и задурманенные королевские сторонники, и началась битва. На стороне Фелистета и его единомышленников была часть стражи, которая вела себя, как куклы, которых дёргают за ниточки, ни на что не реагировала, кроме главной цели — убивать. Причём, кажется, убивали даже друг друга, не осознавая этого. Кто-то из слуг сумел вырваться в город, посеять панику. Пока Демид поднял 9-й Тигровый по тревоге, битва во дворце всё ещё шла, сторонников короля было много, и они постоянно держались поблизости от дворца, король подозревал заговор, зато повстанцы явно использовали некую магию, лишающую людей воли, и перетянули на свою сторону почти всю дворцовую стражу, что Демид называл страшным преступлением. Людей просто пустили на мясо, и они об этом не знали и ничего не могли изменить. 9-й Тигровый ворвался во дворец, перебил большую половину обеих сторон, остальным предложил сдаться. Нигде в бумагах не говорилось прямо, но Симон догадался: скорее всего, родители Ортема и Реса сражались друг с другом в ту ночь, и, если отец Реса отдал жизнь за короля, значит, Фелистет его убил. Потом сам пал от руки своего бывшего генерала. А их сыновья, всех троих, были друзьями детства, играли, ни о чём не подозревая…
Кстати, о Грайле. Оказалось, у Фелистета был такой наложник, воспитывался вместе с Матиасом, и Матиас, кажется, испытывал к нему некую симпатию, во всяком случае, жалел. Грайл был влюблён в своего хозяина, даже после того, как выяснилось, что его подвиги вовсе не его, мечтал о браке и Золотом Зелье, но… Как только Фелистет ушёл из легиона, он просто выгнал Грайла на все четыре стороны, не дав ни гроша. Брошенного наложника могла ждать только участь торговца телом, и хорошо, если в заведении, а не на улице. Матиас нашёл его, приютил сперва в их с Демидом доме, потом выдал замуж за тихого скромного вельможу, не из «пурпурных плащей», зато зажиточного, поскольку трудолюбивого и разумного в хозяйстве. Тот был лет на пятнадцать старше Грайла, но его сразили красота и несчастный вид юноши, да и бывший наложник хватался за любую соломинку, чтоб не пойти на дно. Мужа он, конечно, не любил, родил ему сына слабого пола, а потом закрутил роман с каким-то «странствующим воином», белокурым, напоминающим Фелистета, и сбежал. Брошенный муж постарался добросовестно воспитать сына, посвящая всю жизнь ему. Этого сына звали Виллиан. Его отец сперва принял сторону короля, потом, возможно, под давлением и угрозами причинить вред малышу, перешёл на сторону повстанцев, в любом случае, воин из него был никудышный, и он тоже «пошёл на мясо», не исключено, что под чарами. А Виллиан… Среди документов, тщательно запрятанный, нашёлся договор королей с ним, гласящий, что Виллиан поступает на службу личным слугой принца Симона, обязуется, помимо стандартных обязанностей, охранять его «используя все свои таланты», и получает за это несколько больше жалования, чем остальные. «Значит, мой Фил — это Виллиан, тот самый Толстый! И у него есть повод ненавидеть как нынешнюю власть, так и потомков Фелистета с их новой попыткой переворота. На чьей он стороне?..»
