(Не)доверяй негодяю

— Не крутись, дорогая, — Тейла в который раз одергивает за ленты и разворачивает к себе. Обмакивает кисточку и снова касается скул, уверенно ведет вдоль щеки, спускается к губам. Мрачный узор, олицетворяющий смерть — часть традиций Сэнд-Харбора, такая же, как необычные одежды и цветы в волосах. Белая краска покрывает лицо, распущенные пряди льются по непривычно оголенным плечам к расшитому корсету. Лэйн и подумать не могла, что ради какого-то наряда придется проторчать у милой старушки целых два часа. Зачем нужна красивая одежда, если сегодня они собираются на вылазку в общежития церкви? «Маскировка, — утверждает Оуэн. — Лишнего внимания не привлечешь». Воплощение плана лежит в основном на нем, кто-то же должен прикрывать, и как ни возражает Лэйн против лент и воланов, он остается непреклонен. — Почти готово, — пухлые пальцы Тейлы оправляют пышную юбку с запа́хом, заканчивают последние штрихи в макияже, прикрепляют венок из пустынных цветов. Когда утомленная сборами Лэйн выходит на улицы, по ним струится настоящий пожар из пёстрых нарядов. Сотни огней, фонари на верандах и лестницах, свечи вдоль ларьков с карамельными черепами, раскрашенными с той же тщательностью, как и каждое лицо в городе. День Памяти — особенный праздник для здешних мест, к нему готовятся за месяц, шьют костюмы, вешают изображения духов. В отличие от остального Содружества, где все сводится к скорби по умершим близким, в Сэнд-Харборе усопших поминают шумно и феерично, воочию показывают, что никто не забыт. До официальной речи совсем немного времени, в домах никого, все текут в сторону площади напротив отеля Оуэна. Сам он недалеко. Как пылающее сердце этого праздника: в центре музыки и смеха, в самой яркой рубашке и с запоминающимся узором вдоль скул — наряжаться в этот день принято и у мужчин — лавирует между гостями, улыбается министру. Толпа — его стихия. Заметив Лэйн, приветственно машет и через мгновение оказывается рядом. — Как тебе празднование? — широким жестом обводит улицы, — Согласись, не так пресно, как в других городах. — Приурочить благотворительность ко Дню Памяти было прекрасной идеей. Восхищения Лэйн не скрывает, план Оуэна по подавлению паники сработал отлично. Недели не прошло, как эти же люди дрались за еду, сегодня добровольно отдают её на пир. Всюду счастливые лица, словно угрозы голода не существует вовсе, словно не они два дня назад выступали с лозунгами перед мэрией. Оуэн улыбается, пьет похвалу как должное — кто бы сомневался! — приобнимает за плечи и затягивает в разноцветное море. Пока они идут в сторону площади, останавливается возле киосков, благодарит торговцев за помощь, слова находит для каждого — отчего идея стать мэром не пришла ему в голову раньше? — Тейла подобрала прекрасный костюм, — он отстраняется, осматривает с ног до головы. — Вместо макияжа, могла работу доделать, — новый генератор почти закончен, осталось только каким-то чудом установить его в теплицы. Каким именно — тот еще вопрос. — Не волнуйся об этом. Нам всем необходима передышка. Даже ему. За давление сверх меры Лэйн зла не держит. Понять можно. Под лучезарными улыбками Оуэн прячет такого же человека: раздраженного от постоянно возникающих сложностей, с напряжением в мышцах и усталостью в самом сердце. — Давай лучше потанцуем, праздник — подходящее время, — разрешения не спрашивает, выводит в центр площадки, притягивает за талию. — А это обязательно? — народ быстро расступается, и под любопытными взглядами — кто она такая, танцевать с будущим мэром? — Лэйн чувствует скованность. — Ты же не хочешь разрушить робкие фантазии Коула о нас с тобой? — горячие руки без всякого стеснения проводят по спине. — Робкие? — пытается держать она дистанцию; капитан от её взгляда неловко вжимает голову в плечи. — После того вечера ни у кого не осталось сомнений, что мы любовники. — Жаль, что весь спектакль только ради спасения белогривого друга, — чтобы не слышали посторонние, Оуэн наклоняется ближе. — Так вы с ним все-таки друзья? — Хм… друзья? Какое громкое слово! Скорее собутыльники. Сообщники. Почти как мы с тобой, — прижимает к себе особенно близко, — только трахнуть друг друга не хотим, — в этот раз не оборачивает скрытыми смыслами, говорит напрямую, ведет губами по коже. — Не прекратишь, я тебе точно вмажу, — вывернуться бы, но Оуэн держит крепко, смеется, довольный собой. — Ах ты ж, колючка пустынная! Хватит уже вид делать, что интересуешься только работой и миссией. — А я вид не делаю. — Тем хуже. Поживи с подобной идеей еще лет пять, и можно вырубать под корень. Поэтому перестань напрягаться, разреши, наконец, своему телу сказать, чего оно хочет. — Уговорил, — выдыхает она, скользит по рубашке к разукрашенной щеке и останавливает пальцы; прав отчасти, мерзавец, отрицать его привлекательность — только себя обманывать. — Значит, можно… — Лэйн смело поднимает взгляд, — ударить прямо сейчас? — Ради такого я уколоться не прочь, — облизывается он, — но люди не так поймут. — Тогда на кой хрен танцуешь с кактусом? Вокруг полно женщин, готовых ради тебя на что угодно. Сколько раз она видела этих дамочек всех возрастов и сословий, захаживающих в бар с единственной целью. Взрослый, энергичный, знающий, чего хочет. Только Оуэн не из тех, кто обременяет себя кем-то или чем-то. Берет лучшее, остальное в расход пускает, прыгнуть в его постель и рассчитывать на большее — самая большая ошибка. — Ты мне интересна. Не высушенный жизнью чертополох, которым частенько прикидываешься, но та другая, настоящая. Жаль времени нет пробиться сквозь эти шипы, распробовать, — берет её подбородок пальцами, но не к себе тянет, а поворачивает в сторону края площади. Жестом указывает на фигуру возле стены: среди остальных не выделяется, одет как прочие в наряд смерти, на лице выписан череп, белые волосы под шляпой спрятаны. — Через полчаса вступительная речь министра, — шепчет Оуэн, — успеете добраться. Я попросил, чтобы в столь знаменательный день пришли все, но будьте осторожны. Не наткнитесь на Легион, — отпускает почти с неохотой, и сразу отправляется к Коулу, за спиной раздаются громкие приветствия капитану. Своими прикосновениями будто пометил, Лэйн одергивает юбку, стряхнуть след его пальцев пытается. Каждый разговор с Оуэном — душевное испытание, но в этот раз он превзошел сам себя. Не будь план почти полностью придуман им, не пришлось бы сдерживаться. С трудом она продирается сквозь разношерстную толпу, смешивается с ней — не отделить от прочих девушек с узорами на лице — уже представила голос Логана, хрипящий раздражением, но он словно не замечает ничего. Чем ближе Лэйн подходит, тем острее понимает, почему: скрытый костюмом, в окружении людей и теплых бликов, сам будто светом наполнен, не изгой — часть всеобщего веселья, машет прохожим детям, закусывает праздничными сладостями. Таким она его никогда не видела, расслабленным и… счастливым? Радость сидевшего взаперти ребенка, лишенного любви и конфет. Хочется подарить что-то, и когда он оборачивается, Лэйн улыбается, легко и искренне, будто всегда умела это делать. — Мне не показалось? — Логан застывает на мгновение, потом делает шаг навстречу, разглядывает под фонарями как драгоценность. — Думал, ты человек из стали и камня. Хорошо подготовилась? — саркастически осматривает юбку, обводит бирюзой линию плеч. — А сам? — Лэйн отмечает, что рубашка застегнута на последнюю пуговицу, краска уходит под тугой воротник. — Мог не наряжаться, никто бы не заметил. За вечер встретил троих в образе ужасного бандита, — он упирается взглядом в разодранный плакат. — С каких пор он стал наравне с олицетворением смерти? — Этот портрет будоражит сердца людей, — даже её собственное, в чем она вслух ни за что не признается. — Увы, не в самом приятном смысле, — они уходят с площади, и он берет за руку — будут похожи на десятки прогуливающихся по городу парочек — жаль, сквозь перчатку шершавую ладонь не ощутить. — А ты хотел быть всеми любимым? Может, просто героем? Не переживай, все плохие парни об этом мечтают. — Плохой парень совсем о другом мечтает, — едва сворачивают на более оживленную улицу, Логан вдруг тянет к себе, касается уха, чтобы среди остальных слышала лишь его. — Улыбайся как можно чаще. Тебе так идет все это: костюм, цветы, но улыбка… особенно. Не снаружи дотрагивается — внутри. Обнимает всю одним только голосом — бархатисто-мягким, с глубоким выдохом — мёд в молоке растворяет теплом своих губ. Лэйн так и замирает на секунду, не зная ни как ответить, ни как реагировать. Позабыв, как двигаться даже. Резкий гул на площади режет сгустившийся воздух, возвращают к текущему. Логан отстраняется, за руку тянет. Все верно. Не медлить. Не думать. Не сейчас. Оставляя позади звенящие микрофоны и торжественную музыку, они доходят до церкви. Прокравшись за общежития, поднимаются на балкон второго этажа, где Логан указывает на витраж тремя ярдами выше. Вокруг никого: воспользоваться праздничной суматохой — едва ли не идеальное время для их задумки, пастор и Лукас возле сцены, и Лэйн надеется, что в такой праздник никто из святош не остался дежурить. — Подсаживай, — она расстегивает несомненно красивую, но весьма непрактичную юбку, игнорирует задержавшийся дольше положенного взгляд — будто что-то приличное могло влезть под эту ткань. — Чего ждешь? Ты же делаешь это несколько раз в неделю. — Ага, только ты обычно не в кружевных чулках и корсете, — он приседает, позволяя встать себе на плечи. Лэйн легко взлетает вверх, толкает цветное стекло, на руках подтягивается. Коридор, освещенный уличными огнями, пуст, мягкий ковер глотает шаги. Пока Лэйн поправляет одежду, не предназначенную для ночных вылазок, Логан влезает следом. — Сначала к Лукасу, — заворачивает за угол, толкая первую дверь слева. Та неожиданно легко поддается, впускает в комнату, нет, скорее в стерильную келью: ни книг, ни дневников, ни пыли, единственный шкаф полон аккуратно сложенной одежды — святоша фанатичен даже в складывании белья — на полках рассортированные по длине носки и полотенца. Изучив каждый угол, они не находят ничего. Комната пастора тоже не заперта, видимо, церковники вообще не пользуются замками, но в отличие от предыдущей, здесь много бумаг. Отчеты, сметы, схемы. Пастор планирует все, включая собственные воскресные проповеди. — Нужно было взять с собой сканер, — с досадой она смотрит на запертый сейф. — И где бы ты его прятала? Тоже под юбкой? — ухмыляется Логан, пытаясь найти у тумбочек двойное дно. — Хорошо, что фотоаппараты древности такие маленькие. Лэйн видала и меньше: устройства с ноготок, содержащие целые архивы, крошечные чипы, способные управлять фабриками. У металлического гиганта из Хоупсити вся информация хранились в коробочке не больше чайной. Найти неповрежденными подобные реликты и, главное, понять, что это такое, могли только настоящие счастливчики, а восстановить цифровые данные — уже никто. Логан осторожно перебирает бумаги, делает снимки и так же аккуратно возвращает на место. Лэйн проверяет каждую книгу. Ни шифров, ни записок, ни странных предметов. Собственно, а что она надеялась здесь найти? От обиды и разочарования хочется сжечь все начисто, разбить каждое стекло, разбросать документы. — Не расстраивайся, все равно проверить стоило, — убирая камеру, он в утешение протягивает карамельку, но встретив недобрый взгляд, решает съесть сам. Они уходят через то же окно, и пока Лэйн пытается привести себя в порядок, на площади начинается заключительная речь министра — голос у нее мягкий, проникающий, и, в отличие от Оуэна, она уже несколько месяцев исполняет обязанности мэра. Сильный соперник в предвыборной схватке. — В прошлый раз в сейфе были деньги, — стоит отойти подальше от церкви, Логан выдает это так спокойно, обыденно, словно значения не имело. — В прошлый? Так ты уже был там? — понятно, почему не сказал, она бы не сдержалась, сейчас-то едва на кричит среди пустынной улицы. — Конечно был. Думаешь, после нереальной суммы за мою голову я не проверил первых, кто на ум пришел? — на лицо возвращается выводящая из равновесия беззаботность. — Да и окно цветное лет в пять покорил — лазал в комнату к бывшему пастору, смотреть на коллекцию аэропланов, — что за мальчишеская беспечность, будто «светозарные» — очередные гиены, на которых он охотится. — Черт, Логан! — она останавливается, теперь его хочется отлупить в придачу. — Ты мог сказать, мог отговорить, — только сейчас Лэйн понимает, насколько все было неоправданно, глупо, рискованно. А если бы его поймали? — Отговорить? — легкость в голосе сменяется саднящей досадой. — Чтобы ты упрямилась, а потом и вовсе перестала со мной разговаривать? Чтобы закрылась еще больше? Потому не спрашивал ни о чем, хотел, чтобы убедилась сама. Чтобы... доверяла мне. — Я… — слова-то какие сложные, выходят со скрежетом, — тебе доверяю. — Да ну? Так доверяешь, что ни слова не сказала, на кой черт лезть в скорпионье логово? — обида в нем так и колется, наружу рвется, однако, в пекло полез без вопросов. — Все из-за этого, — Лэйн достает кулон, крутит перед собой, незачем скрывать дальше, все равно не нашли ничего. — Из-за булыжника на шее? — он удивленно взвешивает его в руке. — Зачем тебе такое тяжелое украшение? — На память от «Клинка Империи», пока он был… — не договаривает, язык будто к небу приклеился от одной мысли назвать Адриана своим… да просто человеком. — Пастор проявил интерес к этой подвеске, увидел что-то знакомое. Мне не могло показаться. Думала, найдем подтверждение. Или письма, или зацепки, или хоть что-нибудь, — Лэйн ударяет стену ближайшего дома, отчего та осыпается штукатуркой. Логан кривит недовольно губы, перчатки снимает. Коснуться как будто хочет, но вместо этого снова берет кулон. По взгляду видно — сдернул бы. — Может, среди снимков что найдется? — сжимает с силой и убирает украшение под корсет. — Но сейчас нужно идти, я обещал Оуэну вернуть тебя до конца праздника. Они минуют несколько поворотов, навстречу попадаются лишь пьянчуги, но пройдя до середины одной из пустых улиц, Лэйн едва не паникует — прямо на них идет легионер. Не простой салага с малознакомым лицом, а правая рука капитана, тот, кто десятки раз видел её в баре, топтался в гостиной, когда Коул решил устроить обыск — издалека узнала по характерной лишь ему походке: прямой, будто шест целиком заглотил. — Он видел меня с Оуэном, — шепчет Лэйн, нервно комкая подол платья. Назад не повернуть — подозрительно, а в узком пролете между домов спрятаться негде: ни двориков, ни подворотен. — Ничего он нам не сделает. Иди сюда, — Логан притягивает к одной из стен, закрывает собой. — Подыграй. Слишком близко, ближе, чем когда защищал от бури, ладонью течет по корсету, прижимается, сдавливая подбородок пальцами: чтобы не вывернулась, не вскрикнула, даже не пришла в себя от неожиданности, настойчиво раскрывает этим движением рот. Сладко — со вкусом недавно съеденной карамели — скользит языком внутрь. Нетерпеливо. Обжигающе. Не поцелуй — отпечаток на податливом воске. Настоящий настолько, что кожа плавится. Пока чужие шаги щекочут внешней опасностью, изнутри выжигает иное, с особым старанием спрятанное. Неясное, по дикому алчное чувство заставляет распахивать губы навстречу, глотать воздух между прикосновениями: отнюдь не фальшивыми, все более дерзкими, давно никому не дозволенными. Она сама не поймет, убегать или ластиться, послушной быть или прикусить, как прикусывает он, — нечаянно пустивший в ход зубы хищник. Не боль причинить — раззадорить. Жаден, голоден — пустынный волк, вспомнивший, кто он, — приникает губами к шее, сжимает в руках почти по-собственнически. Как нестерпимо желанную. Свою. Легионер проходит мимо, явно не заинтересованный их действиями, Лэйн отсчитывает его затихающие шаги — неумолимый таймер до мгновения, когда придется сделать вид, что ничего не поменялось. Не рухнуло. Не разбилось. По-прежнему. — Символично целоваться с образом смерти, не находишь? — не она его отталкивает, Логан сам отпускает, отходит на шаг, восстанавливая сбившееся дыхание. Понял все. Только поздно. — Каждый день ныряем в её объятия, обласканы песчаными бурями и ядовитыми штормами. Приятно для разнообразия поцеловать кого-то живого. — Замолчи, — говорит она резко — даже спьяну такую чушь не порол, отчаянно пытается обратить все в шутку, вернуться к прежнему. Не будет. Уже не смогут. Но и новое столь зыбко, как в руины нырять — не знаешь, чьи кости песком укрыты, как остра арматура, пробившая их насквозь. — Очередное спасение, — Логан берет себя в руки, надевает холодную маску. — Благодарностей как обычно не жду. Отворачивается и шагает прочь. Предложил «лучший» выход. Её излюбленный. Забыть будто не было, стереть, выжечь из памяти. Так почему наоборот все? Лэйн почти с отчаянием проводит по губам. Кажется, и впрямь надоело целовать только смерть.