(Не)доверяй негодяю

— Ты обещал! — почти кричит Лэйн, забыв о позднем времени и возможности случайного патруля. — Обещал, — стеклянно-металлические своды эхом отбрасывают слова. Огромная как поле теплица — упавший космический модуль Старого Мира, сквозь толстые закаленные окна раньше наблюдали за галактикой. Сейчас вдоль полусферы выстроены балконы с кадками, на дно засыпана плодородная почва, способная взрастить пшеницу и кукурузу. Запах гари так и не выветрился, но трубы и поврежденную дверь заменили — хоть на что-то сгодились местные мастера. — Захар не из болтливых, он на нашей стороне, — Оуэн осторожно перехватывает ладонь, такой весь из себя бархат, будто не он клялся, что никому не выдаст её секрет, а Захар — здоровенный мужчина неопределенного возраста — молчит: ручищи размером с водосток, кустистые брови и совершенно невыразительное лицо, захочешь — не запомнишь. — Ты сказал, никто не узнает. — Мы бы не попали сюда, не убеди Захар капитана не дежурить у пустых полей, и потом, как бы я дотащил все это? Указывает на груду оборудования в углу — триста фунтов, среди которых новый генератор, Логан помог перевезти его из убежища только до фермы Карла. Значит, секрет бандита Оуэн хранит, а её не собирался? О том, как он сообщит о «неожиданной» починке людям, Лэйн старается не думать, три дня скармливал идею о светлом будущем вместе с бесплатной едой, как-нибудь выкрутится. Не без выгоды для себя. — Времени не так много, может, не будем его попусту тратить? — снова прав, снова решил за всех. Выдыхая, Лэйн принимается разбирать детали, вытирает со лба пот; без системы вентиляции это место, как разогретый котел для грешников: жаркое, готовое до костей выварить. Раздражение скоро и вовсе превратится в бульон, даже Захар под её взглядом удаляется сразу после подъема генератора. Установить его не самая простая задача, но еще сложнее подключить к системе поливов — нерадивые механики половину клапанов не закрутили как нужно, стоит запустить эту махину, драгоценная вода польется словно из дырявого сита. Где Логан, когда он так нужен? Где его умение подстраиваться, понимать с полуслова? За полтора дня парой фраз не перебросились, ставший неожиданно неразговорчивым он бесит еще больше, чем когда нервно болтает. И почему, черт возьми, этот сраный ключ не затягивает вентиль как надо? — Чего тебе? — голос срывается, когда пальцы Оуэна твердо ложатся поверх её. — Помочь хочу, — и впрямь пытается. — А не пошел бы ты со своей помощью? — Лэйн дергается, чтобы закрутить побыстрее, но резьбу срывает окончательно, и ледяной поток хлещет по лицу. После изнуряющей духоты могло сойти за спасительный дождь. Не самый чистый, с отчетливым привкусом ржавчины. Оуэн рычит, но бросить работу не позволяет ни себе, ни ей, подает что-то на замену, сам проворачивает ключ. — Перестань кусать всякую протянутую руку, — застоявшаяся в трубах вода стекает с его волос и бороды. — С Логаном у вас так же? — Нет. С ним всё иначе, — умом понимает, что злится скорее на бандита, но остановиться не в силах. — Не он втянул меня в шпионские игры, не он давил и шантажировал… Черт, Оуэн, я до сих пор даже не знаю, зачем тебе это всё, — обводит жестом теплицы, раздраженно топает, окатывая брызгами. — И что же мешало спросить? — сверлит Оуэн взглядом. — Я много раз предлагал узнать обо мне больше. — Очередную байку, что так мастерски льется из твоего лживого рта? Или будущий мэр решил как на духу выложить свою историю? Как состояние нажил, кого использовал ради этого, — она напирает, указательным пальцем тыча в грудь, — кого предал, кого убил… — Хватит, — он перехватывает руку, заставляя вспомнить, что такому дерзить не стоит, охладил одним движением. — Закончим работу, расскажу, что захочешь. А до тех пор будь добра принимать мою помощь. Еще вежлив. Логан бы давно встряхнул за шкирку, оцарапал щетиной, укусил голосом. На неугодных и Оуэн умеет рявкнуть, но с ней его методы прямо противоположные: вместо агрессии остроту стачивает, смягчает сам воздух вокруг, течет вязкими смолами. Запястье зажал почти ласково, не возразишь, не сорвешься в ответ, и Лэйн чувствует себя нашкодившим зверьком. Степной лисицей неосторожно на носорога тявкнувшей. Они заканчивают задолго до рассвета, работа без склок и гнева дается значительно легче. Грязные после праздников улицы встречают сорванными флажками, тлеют фонарями вдоль лестниц; ветер вгрызается в вымокшую насквозь одежду. Оуэн просит задержаться на минуту — об обещании, к сожалению, не забыл — выносит из бара какую-то бутылку, хотя сам не словоохотлив сегодня, с Логаном что-ли сговорился? До дома добираются молча. — После такого и душ бесполезен, — стаскивает он рубашку, как только они оказываются внутри, — хотя умыться я бы не прочь. Лэйн пропускает его к раковине первым, снимает прилипшие вещи, пока он отвернулся, натягивает футболку. Устало падает на диван, разглядывая широкую спину через приоткрытую дверь — шрамов на ней, как и на любом дайвере, хватает: три подряд от картечи, один длинный, рваный, чем-то пропоротый, еще один на шее, будто химикатами выжженный. Закончив, Оуэн подходит к одному из шкафов, достает пепельницу и сигареты — Лэйн даже не догадывалась, что они там есть, — ловким движением выбивает из пачки. Щелкает зажигалкой. — Что? — поворачивается, предлагая ей. — Паршивец наверняка прочел занимательную лекцию о вреде курения? Так и было, еще одной Лэйн просто не выдержит. За последние недели Оуэн провел рядом с дюжину ночей, но не закурил ни разу, она и сама почти отвыкла: слышать раздраженное бухтение Логана выше её сил. Его недовольный рык сквозь зубы в ту же копилку. — Это у него фобия такая: однажды напился и чуть не спалил половину дома. От отца ему крепко досталось, а поскольку древесина у нас в городе дороже некуда, часть мебели так и не сменил. Оуэн отодвигает один из комодов, задняя панель которого почти выгорела насквозь, — теперь ясно, откуда эти дымно-угольные нотки, будто в стены въевшиеся, — а потом вытаскивает оттуда пыльный альбом. — Стаканов чистых как всегда ни одного, — подхватывая принесенную бутылку, устраивается на полу, прямо под Лэйн, откидывается спиной но потертую кожу, на нее саму, пьет первым. — Что-то празднуем? — древесный аромат ударяет в нос, когда он передает бутылку — на свет как янтарь, на запах как виски. — Не празднуем. Выдыхаем, — запрокидывает голову, изучающе смотрит сверху вниз. — Что… это? — едва не давится Лэйн, на языке что-то ярко-колючее, похоже на пойло, но выдержанное, сладость, но жесткая, во рту не подержишь, а как глотнешь — обжигающе-горькая. — Золотая текила по особому рецепту, — улыбается уголками рта, мягко, с медовым привкусом. — Кое-кому она очень нравится. — Говорил, не друзья, но знаешь содержимое каждого шкафа? — Лэйн снова отпивает текилу — на голодный желудок сносит быстро. — Мы с ним матерей лишились в один год: моя погибла в стычке с мутантами, его — ушла. Отцы от такого резко запили, думал, и вовсе поселятся в баре, а полугодовалого шакаленка на меня спихнули. Так что я не друг, а как брат и мамаша в одном лице. — Так ты… его вырастил? — «шакаленок» с фото скалится беззубым ртом, Оуэна не видно, вероятно, сам снимал, представить его в виде няньки забавно. — Нет. Вырастил все-таки отец, но кто пеленки менял, пока он по руинам шастал? А кто из рогатки учил стрелять? — он переворачивает лист, где уже подросший бандит больше напоминает призрака: тощий, со светлыми глазами и разбитыми коленками. — Когда Логану было девять, случилась страшная буря, а белобрысый засранец выжил, находясь в эпицентре. Еще и малявку какую-то спас, ту самую, которая вечно плакаты снимает. Залезли в дыру в основании руин — так и появилась идея с убежищами. Но знаешь, что я запомнил больше всего? Как этот пацан рыдал, колотил стену до стертых в кровь костяшек, потому что не смог вытащить еще кого-то. В этом весь он. Даже сейчас. — Его историей мне зубы заговариваешь, чтобы свою не рассказывать? — Лэйн поворачивается на бок, опираясь на локоть. — И выпивку крепкую для того же притащил? — Раньше ты только о Логане хотела слушать, но в этот раз я говорю о себе, — он достает из кармана какой-то потрепанный клочок, свернутый в несколько раз, протягивает: еще одна старая фотография. — Твоя… команда? — догадывается Лэйн, дотрагиваясь пальцем до совсем молодого Оуэна: все тот же блеск в глазах, обнимает красивую девушку одной рукой, вторую положил на плечо какого-то парня, судя по чертам, её брата. Еще трое рядом. Местность позади настолько необычна, что хочется спросить, где это. — Через год после той бури я встретил их. Амбициозных и безбашенных — ядреное сочетание. Мы сколотили крепкую команду, достали оружие, не палились перед церковью и брались за любые заказы. Нас нанимали богатеи из королевства и Империя, само собой, а деньги в то чудесное время не пахли ни войной, ни политикой. И когда поступил заказ на какой-то тяжеленный блок, мы не спрашивали, что в нем, в чьих интересах его используют, просто влезли на военную базу. Подготовились хорошо, только не учли, что машины бывают и совсем старого образца: механические убийцы без привычных уязвимостей, десятки. Ральф, — Оуэн указывает на самого взрослого мужчину с фото, — умер первым, и я подобрал то, зачем лезли — семидесятифунтовый ящик. Марло и Джейд остались прикрывать, потом и Виктор, — он делает паузу, пальцы в кулак сжимает. — С Лидией мы добежали почти до лифта. Она осталась, чтобы заблокировать дверь, обещала приехать следом. Вдвоем и с грузом подъемник бы нас не выдюжил. Я выбрался. Смотрел, как движется трос: вниз, затем вверх, уже с ней, а потом что-то дернуло, ударило снизу, металлические волокна лопнули… Цементная пыль густым облаком, раздирающий скрежет… Печаль: чужая, но как собственная, навязчивая, в самом сердце растекшаяся, хватает за горло, саднит, режет. Оуэн поворачивает голову, нашел в себе смелость в глаза посмотреть. Не спас. Не пытался. Да и что сделал бы? Прыгнул вниз, в надежде, что кто-то выжил? — Я мог уничтожить хренов ящик, — одними губами шепчет, — мог похоронить, вместо этого продал Империи, даже не представляя, насколько опасно содержимое. Хотел начать заново, но в Сэнд-Хаборе меня ждали только разруха и умирающий отец. На часть полученных денег я восстановил город. Легко быть добродетелем, когда никто не знает правды. Теперь ты знаешь. И Логан, — он бережно проводит по его фотографии. — Когда я вернулся, сопляку семнадцать было, а уже спас две группы. Будь он на моем месте, нашел бы способ товарищей вытащить. Или погиб за них. Рядом с ним я… просто кусок дерьма. Терпкой текиловой горечью запивает самого себя. Застывает непробиваемой кожей, готов, что забросают камнями, сам хочет этого, втягивает воздух, дышать невыносимо. «Не лечи, не исправишь», — из-под кожи сочится, но Лэйн все равно пытается, кладет ладонь поверх выпирающих позвонков, голой плотью на колья переломанных костей. — Ты мог рассказать раньше. — А ты бы слушала? Поверила бы? Я и сейчас не хотел. Хотел, но не так. Не этого… — он поворачивается, почти на коленях, непривычно обнаженный — мякоть под броней треснувшей. — Тогда зачем?.. Не из тех, кого к стенке припереть можно, плевать хотел на её негодование, любые угрозы в свой адрес на корню пресечет. Так в чем смысл душу распахивать? Почему сейчас? — Логан не хочет, чтобы ты лезла в лабораторию с нами. — С нами? То есть, ты тоже участвуешь? — Лэйн приподнимается, повышает голос: вот оно что — не хочет. Знает, что в этом его не послушается, решил давить на больное, до конца незажившее. — Вместо тебя или вместе с тобой. Так что хорошенько подумай, с кем нырнешь, прежде, чем дать ответ. Тоже не хочет. Живьем шкуру содрал, чтобы нагляднее. Потому и сжимается пружиной, на сетчатке такие же кошмары выжжены: липкие, не отпускающие. Не придумаешь, не разыграешь на сцене. Она сама обнимает бережно, по шрамам проводит ладонью. — Не надо, Лэйн, — беспокойно выдыхает он. — Думаешь, не догадался, что между тобой и Логаном? Я же слышу, как сученыш рычит, стоит тебя коснуться, — проводит по едва заметному следу на шее, будто для него оставленному. — Сегодня мы говорим о тебе. Не о Логане. — Это не только о нем. О нас, — невесомо льнет, этого тем более не хотел — тепло вымаливать. — О тех, кому страшно настолько, что готовы убежать, лишь бы с болью не встретиться. Задушить в себе. Растоптать. Не дать и шанса. По-твоему, Логан не боится сближаться? Думаешь, я… не боюсь? Позволяет губам несмело дотронуться, вбирает крупицы нежности с кожи. Не как Логан, не тела потребность, не на физическом уровне. Острее. Глубже. Отчаянней. Сколько раз прикасался к ней, изводил, забавлялся, может, по-другому не умел? Сам подобное отношение выстроил, поверхностное, без привязанностей. Так ему проще. Теперь-то ясно, что нет. — Будь ты по-настоящему моей, боялся бы еще больше. Дай Логану время. Мне… уже не нужно. Он отворачивается, прикуривая новую сигарету — предыдущая давно стала пеплом. «Сделай вид, что как прежде», — шепчет, слова заливая алкоголем: титановый стержень, что не имеет права сломаться, каждого оберегает по-своему. В свете рамп улыбки выходят ярче, костюмы красочней. Лэйн курит с ним, кладет ладонь на плечо и не дергается, даже когда слышит осторожные шаги на лестнице. Дом отзывается хозяину, чуть слышно скрипит половицами. Измотанный, как и они сами, зверь, что ситуацию понимает в секунды: каждую деталь подметил, остановился взглядом, учуял в воздухе. — Для меня принес? — вместо хриплого раздражения берет со стола выпивку, делает большой глоток. — Для нас, — уточняет Оуэн, снова откидываясь на Лэйн. «Не бывает по-прежнему», — вспоминаются слова тетки, и будто в подтверждение Логан вместо свободного кресла выбирает сесть на диван, бесцеремонно приподнимает голову Лэйн, заменяя удобный подлокотник. Одуряюще пахнет соленым песком и полынью. Собой. Шершавой ладонью вдоль скулы проводит, забирает сигарету, сам курит. Колючий и дикий, обманчиво спокойный, как пустоши, из которых приполз. — Я подготовил все снаряжение, какое смог. И материалы, — белые пальцы касаются её губ, дают затянуться, — теперь остались только костюмы химзащиты. — Мне тоже пришлось повозиться, но карты каньона нашел, — Оуэн требовательно ведет плечом, вот его иллюзорная краска, теплым золотом под ладонью застывшая, сверкает своим «как прежде» для зрителей, изнутри пульсируя едкой болью. — Сказал ей? — не то вопрос, не то утверждение, а смыслов так много, что не угадать истинный — Логан ведь тоже не слепой. — Сказал, — откидывает Оуэн голову, распахивает зеленые глаза им навстречу и протягивает Лэйн бутылку. Вязкая сладость течет по горлу, отдает терпкими нотами. Непримиримыми, но все же существующими вместе. Горькая текила, выдержанная как виски. Обволакивающая и разъедающая. На вкус как они оба: мед и соль, густая смола против острия. Лэйн забирает альбом, который Оуэн так и не выпустил из рук. Помимо Логана здесь и другие фото, какие-то события, люди, по большей части незнакомые. Один из снимков привлекает внимание. На нем отец Логана, близкое, почти портретное фото, черты лица хорошо видно, а рядом… да, это точно он, пастор, и рука сама тянется к шее, доставая неожиданно потяжелевший камень. На фотографии у проповедника точно такой же.