(Не)доверяй негодяю

— Осторожно! — скрипит в динамике Оуэн, хватая Логана за руку. Вытаскивает, не дает съехать в оскалившуюся арматурой бездну. Сложно переоценить его помощь, в отличие от Лэйн, он подготовленный дайвер, поддерживающий форму: надежный, с сильными руками и на удивление неболтливый, когда доходит до дела. Без него уже пришлось бы вернуться — постоянные подстраховки истончали время и кислород. — Не спи, — Логан дергает трос, заставляя двигаться дальше. Только некуда. Огромные остовы давно не являются чем-то цельным — разрозненная масса бетона, изувеченный металл, текущий ржавчиной. В покрытых скользким мхом стенах трудно узнать коридоры, а трубопроводы, поставляющие в лабораторию воздух и энергию, уходят далеко в пустыню, не отследить. Столько времени потратить на подготовку и разведку — благо, кислородный аппарат починили на подлодке — и все для того, чтобы заблудиться в обломках? — Выглядит так, словно здесь ничего нет, — Логан забирается повыше, изучая сканером местность, увы, безрезультатно, на экране бесформенные груды, а помехи не дают видеть дальше тридцати ярдов. — Или кто-то хочет, чтобы так выглядело, — Лэйн проводит перчаткой по срезу на камне: не ровный, как от её меча, но и на естественное разрушение не похож, будто что-то извне пробило. Намеренно увеличить территорию токсичной среды, убрать отсюда любопытные глаза и уши — и убивать никого не нужно, на ликвидацию загрязнения у Сэнд-Харбора никогда не было средств. Вполне тянет на продуманный план. Еще подозрительней, что дышать вблизи лаборатории все-таки можно. Пока буря не нагрянет. — Мы обыскали каждый дюйм в прошлый заход, если искать дальше, то там, — обреченно Лэйн указывает вниз, в густеющую тьму. — Помехи сами по себе не берутся. Спустите меня на тросах, я проверю. — Внизу может быть что угодно, — парирует Логан. — Остатки воды, ставшие кислотой, мутанты, спящие механоиды… — Тогда какого хрена мы здесь делаем? Так и будем ходить вокруг да около, боясь ножки замочить? Грубее, чем она хотела. Жестче. Он просто беспокоится за нее, хрипит в микрофон обиженно. Но дела это не отменяет: они пришли в поисках лаборатории, отступать некуда. — Лэйн права, — встревает Оуэн, — нужно разведать. И она легче нас, так будет быстрее. — И ты туда же, — ворчит Логан, но быстро слезает, прикидывая, куда закрепить трос. — Если прервется связь, действуем как обычно, дергаешь два раза — мы вытаскиваем, четыре — спускаемся, — проверяет каждый элемент страховки вместе с ней, подтверждает готовность. Лэйн прыгает. Сканер быстро щелкает цифрами, обозначая ближайшие конструкции, предупреждает сместиться левее. Никакой кислоты, мутантов и скрежета — дно встречает тишиной и подозрительно сухой плиткой. — Логан? Оуэн? Меня слышно? Судя по ответным хрипам, глубина больше двухсот ярдов. Она осматривается, дергает четыре раза, ждёт. Ровные стены, чуть ржавые вентиляционные решетки, гул где-то вдалеке — похоже, на генератор. Оуэн появляется первым, помогает обработать костюм и снимает маску. На последующий вопрос Логана выдает голые факты: — Кислорода на два часа, а здесь вентиляция, и можно дышать. Либо вернемся и притащим еще парочку баллонов? Они избавляются от лишнего груза, оставляют маячок рядом с тросом, идти становится в разы легче. Готовая к очередному металлическому лабиринту, Лэйн удивляется, когда через несколько проходов они обнаруживают широкую комнату вроде обзорного пункта: толстые окна от пола до потолка, панель управления — судя по виду, нерабочая. — Твою мать! — бьет Оуэн кулаком стекло, выхватывая светом несколько ярдов. — Фонари гасите. Глаза привыкают к темноте, и холод стягивает спину, хватает за горло. Сквозь панорамные окна сотни тусклых огней-капсул, в каждой из которых киборг: еще в зеленоватой мути, с трубками, уходящими вглубь эллипсовидного пространства. Не двигаются, не дышат. Еще не живы. — Это что, их массовое производство? — даже сквозь слабые динамики слышно, как дрожит голос Логана, как сглатывает он слюну. — Похоже на то, — Лэйн в ужасе прилипает к стеклу — как уничтожить столько? — Я могу разрушить преграду, — стаскивает перчатку, берет в ладонь меч. — Не вздумай! А если проснутся? Лэйн предполагала, что они обнаружат что-то подобное, но не сотни экземпляров. Не армию ничего не чувствующих тварей, против которых силовой меч бесполезен. Тишина с каждым мигом становится более гнетущей. — Что нам делать? Не реликт. Не одиночный гигант. Настоящее войско, с которым они втроем не справятся. Пахнет военным конфликтом — теперь не им решать. — Найдем вход, — чеканит Оуэн, будто взвешивает все факты в голове, — соберем доказательства. Мы все еще не знаем, кто стоит за этим. Пастор почти вне подозрений, несмотря на кулон. Не стал бы шпион Империи воровством церковной казны заниматься. Тут он прав, а вытрясти из святоши всю информацию не успели. Если и связан с Империей, то косвенно. И вокруг зацепиться не за что. Еще несколько заброшенных коридоров — гулкие, мертвые, с вековым слоем пыли по углам. Ни бумаг, ни следов, ни прочих признаков человека. Но вентиляция исправно работает, как и помехи на сканере, и раз они до сих пор никого не встретили, то Империя действует проверенным методом: им не нужен гарнизон, достаточно создать смуту. Если бы план в Сэнд-Харборе удался, они без лишних препятствий смогли бы забрать войско киборгов. Тяжелая дверь встречает за следующим поворотом. Резаком такую открывать не меньше часа, и Лэйн пытается замкнуть все еще работающий цифровой замок. Поддается не сразу, щелкает механизм закрытия и тут же выключается, оставив тонкую щель, в которую и руку не просунуть. — Придется по старинке, — ворчит Оуэн и ищет что-то походящее на рычаг, благо, отвалившегося лома в избытке. Раздвигает створки, чтобы пролезть. Лэйн достает меч. Три шага в темноту, фонарей едва хватает осветить десять ярдов впереди. Еще шаг. Спина Логана. Тихий механический стрекот… Тело реагирует раньше разума, отталкивает, бьет наотмашь в сторону шума. Но пули быстрее. Вспарывают плитку под ногами, костюм, кожу, кость выворачивают. Звенит клинок, ударяясь о пол, трещит поврежденный силовой волной механоид — турель, вероятно, — с грохотом падает вниз. Снова тишина. Других нет. Или боль пожирает звуки? — Согни руку в локте, прижми к телу, — кричит Логан, но слова тонут, как тонет он сам, смазывается от выступивших слез. — Я сейчас, — ногой отшвыривает меч к двери, тянет назад, оставляя полосу крови. — Всего лишь плечо, — пытается успокоить Лэйн, пока Оуэн стискивает со спины, зажимает вместо нее рану. Правое. Меч больше не удержать, как и резак. Теперь она бесполезна, но важно не это. Не паниковать, не делать резких движений… Ничто не следует за ними, значит, пока в безопасности. — Точно. Плечо. Ничего важного, — передразнивает Логан, изо всех сил стараясь звучать непринужденно, но выдают дрожащие пальцы — отчаяние во взгляде, не в голосе. Значит, все намного хуже, чем кажется. Они осторожно стягивают часть костюма — изнутри уже липнет кровью — жгут кожу спиртом, туго стягивают тампон под бинтами. Боль от пробитого плеча растекается по телу, пальцами едва ли можно шевелить, Оуэн берет их в свои, не давая лишний раз дергаться. Обеспокоенное лицо Логана тает в свете фонаря: неестественно белое, лишенное красок. Его губы шепчут что-то, только Лэйн не слышит, не слушает — еще бы придумать, как закрыть полудюймовую пробоину, пока голова соображает. — Ей нужна помощь настоящего врача, — говорит Логан, заканчивая перевязку и пытаясь оттереть кровь с пальцев. — Помогу подняться, но здесь мы не закончили. — Ты не можешь… — дергается Лэйн, когда он помогает подняться на ноги; окружающее начинает плыть. «Не можешь остаться». «Не можешь… умереть». — Лэйн, послушай, — пальцы подрагивают, когда он берет ее лицо, их она не чувствует — только страх, липкий, из-под кожи сочащийся. — Пуля в кости, вытащить не смогу, промедлим — кровотечение снова откроется. Оуэн довезет тебя до города, а я закончу здесь. — Один? Ты уже был бы мертв! — хочет закричать она, но только давится хрипами. — Если останешься — сама умрешь, — говорит как есть. — Рисковать здесь не собираюсь, только сделаю снимки и пойду вслед за вами. — Сделаем, как он говорит, — соглашается Оуэн, спиной она чувствует его готовность; их и поодиночке не оспорить, обоих сразу, тем более. — Хорошо, — сдается она, теперь уже выхода нет, либо довериться, либо… — Помоги к мечу нагнуться. Сейчас. Пока пальцы слушаются. Вдавить едва заметное углубление возле гарды. Достать крошечный чип, вставить. Рукоять загорается отчетливо-синим, пестрит кодовыми буквами. Только бы вспомнить, не напутать символы, которые она мечтала забыть. — Руку дай, — чуть вытягивает свою Логану и тут же шипит от накатившей боли. — Сожми. Белые пальцы прижимает поверх рукоятки, вводит несколько цифр. Меч примет любые данные, если дать команду, так запрограммирован. Признает других владельцев. — Контролируй силу нажима, — смотрит в удивленные глаза. — Теперь… он и твой. Без него шансов мало. «С ним тоже», — сказать не решается, выдыхает в щеку. — Вернусь, обещаю, — шепчет Логан едва слышно, берет себя в руки, дыхание восстанавливает. — Считай, мне тоже обещал, сученыш, — рычит Оуэн напоследок. — У меня руки длинные, хватит, чтобы достать на том свете.

***

Боль. Разъедающе-тупая, будто Лэйн стала сплошной раной, отбитым растекшимся синяком, пульсирующим при малейшем движении. На попытку подняться тело реагирует подступившей тошнотой, трясется, объятое холодом. — Не вставай, — теплое, совсем рядом, за дыхание Оуэна хочется ухватиться, но слова плывут куда-то в потолок. — Логан… — Вернется. А если… нет? Как любой из них мог не вернуться из той вылазки. Мысль-боль: резкая, острая, агонизирующая, дышать не дает. Иногда подвернуть ногу в неподходящем месте — смерть, а если Логан встретит других механоидов, если костюм окажется пробит — герметик она полностью использовала, если?.. — Верь мне, — шепчет Оуэн, бескомпромиссно укладывая на подушки. — Он придет, или притащу сам. Но сейчас я должен позаботиться о тебе. Заботился всю дорогу. На руках тащил, в сознании удерживал. В памяти только смазанные кадры: песок, боль, зелень глаз, снова боль… Доктор не был рад их видеть. Посреди ночи. Вколол какую-то гадость, тыкал в вену трубки, длинным пинцетом пулю вытаскивал. Сказал, чтобы убирались к черту… Оуэн расправляет над ней еще одно одеяло, запах шерсти смешивается с его постелью, а потом и с ним самим — стянув с себя вещи, он ложится рядом — спасительное тепло среди могильной пустоты. — Ты дрожишь, — проскальзывает рукой под спину, почти укутывает, бережно, чтобы рану не задеть, обнимает всем телом. — Потеряла много крови. — А ты отдал свою, — Лэйн трогает небольшой пластырь у него на руке. — В избытке. — Так было нужно. Потому доктор велел выметаться — слишком долго возился, проверяя совместимость, не хотел брать больше необходимого. Оуэн кричал. Едва не разбил шкаф с пробирками, приложив об него бедолагу. Готов был на что угодно. — Отдашь всё до капли, что тогда останется? — тихо спрашивает Лэйн, зная ответ. Вот она, его щедрость, не для всех, но для избранных: подарить каждый вдох, каждый дюйм кожи, истончиться, пытаясь выплатить долги прошлого. Разодрать самого себя. Ради них. — Разве мне одному столько нужно? — не про кровь, не про помощь даже — давно перестал мерить собственную значимость чем-то неосязаемым — обнимает крепче, позволяя черпать себя до дна. Однажды так и случится — ничего не останется, как в этой спальне. Его спальне: пустой и холодной, с единственной низкой кроватью — рукой можно пола коснуться — где свет нарочно заперт плотными шторами, и все, за что цепляется взгляд, ружье и початая бутылка виски. Без бокалов. Чтобы пить одному. Комната, куда приходят забывать. Запивать сожаления. — Нам всем необходимо больше, чем думаем, — то, что с усилием доносил до нее Логан; то, что понять смогла только сквозь Оуэна. — Ты ведь совсем не знаешь Логана, ни черта не знаешь, — он скрипит зубами, будто песка наглотался. — Он многих спас, но потерял еще больше. Он не может потерять еще и тебя. — А ты можешь? Кусок глыбы с большой высоты, размазывает, насмерть придавливает. Оуэн задерживает дыхание, замирает с разверзнутыми ребрами, проводит большим пальцем по губам, ей рот закрывая. Нежелательные, горькие, страшные — для него эти слова отдаются болью, рвутся натянутыми тросами, он и сейчас готов исчезнуть, в пыль обратиться, лишь бы с реальностью не встретиться. С той, где он снова кого-то лишится. Потеряет. Так или иначе. — Пожалуйста, Лэйн, — плед глотает едва слышные звуки. Ей тоже страшно. Что однажды он растворится, так и не почувствовав собственной значимости. Для них. Для нее. Поэтому она возьмет его щедрость. Взаймы. Она заплатит. Чем сможет. Не обнять, только вжаться, нежность втереть под кожу, мимолетную, хрупкую. Пусть знает: его тепло — вот жидкое золото, драгоценные самородки — его дыхание. — Не запрещай, — берет здоровой рукой его пальцы, со своими переплетает — оба не в том положении, чтобы отказываться. — Не буду, — Оуэн прижимает её теснее и закрывает глаза.

***

Он пахнет пустыней, терпкими травами и усталостью. Кидает меч на стол, стаскивает рубашку, со звоном сбивая какие-то безделушки. Расстроен. Зол. Хлопает шкафчиками в поисках чего-то. Сквозь накатывающую тошноту и яркие вспышки, Лэйн едва различает белую спину в приглушенном свете, волосы, достающие до плеч. — Ты не приняла таблетки, — первое, что говорит, садится перед ней, протягивая большую дымящуюся кружку. — Оуэн сказал принять позже. Травяные шарики так и остались лежать на столе, а где это «позже» Лэйн давно запуталась. Какое-то время кажется, что и Логан — плод измученной фантазии, смешивающей страхи и прошлое. Едва ли она вообще спала за сутки, сквозь обрывки снов мерещилось, как он угодил под пулю или в гнездо ядовитых личинок, как истекает кровью, задыхается. Один. Но губы, коснувшиеся лба, вполне настоящие, как и чай в причудливой чашке. — Это лучше, — обхватывает ее ладони, заставляет глотнуть обжигающую горечь. — Поможет от боли быстрее, чем докторская муть. Лэйн верит. Пьет что-то терпкое с небольшой кислинкой — травы и ягоды — опаляет губы кипятком. Разглядывает странные узоры зверей — для холостяцкого дома эта чашка как предмет из другого мира. — Тебе нужен полноценный отдых, а не кривой диван, — подмечает Логан и тут же поднимает ее, наверх несет — так легко, будто за сутки она перестала сколько-нибудь весить. Ногой приоткрывает дверь в комнату — не ту, через окно которой приходит, другую: дальнюю, полынью и дымом пахнущую — и едва заметно морщится от повисшей в воздухе гари. Она спала здесь однажды, но только теперь замечает, как это место напоминает логово. С едкими запахами и колючим ковром, его орнамент будто кости разбросанные. Здесь и кровать как волчья нора, расположена в нише, закрыта стенами. Логан садится на край, боком, но не препятствует, когда Лэйн обхватывает ногами, обнимает, утыкаясь в шею. Жив, не похоже, что ранен, так почему дышит так, словно зверь загнанный? — Ты в порядке? — спрашивает осторожно, пока он осматривает перевязанное плечо. — Да. Просто… — почему-то дрожит под её пальцами: мелко, болезненно, беспокойно. — Давно не был здесь. Он подтягивает небольшой столик, ставит на него ногу, словно вспоминает, каково быть хозяином. Хочет закинуть вторую, но цепляет ковер, обнажая черное пятно под ним. Отворачивается, как от смертельной раны, упираясь взглядом в Лэйн. — Прости меня, — неожиданно белизной обнимает, дрожащими губами по коже ведет, цепляется отчаяньем. — Прости, что бросил на Оуэна, не пошел с вами. Я испугался, черт, как же я испугался, что все будет как обычно… Что ты умрешь, как другие, как все они… Не спрашивать. Не прерывать. Позволить тонуть в словах, поспешных, сбивчивых — таким еще не представал перед ней. Хотя давно догадалась, все в его движениях, срывающихся как раскаченный маятник: то собранные, то откровенно безумные. Лэйн обхватывает Логана руками, жмется. Соль и песок разъедают губы, но она не обращает внимания, собирает вязкую печаль поцелуями, впитывает горести. Как он делал не раз, каждый шрам хотел стереть, воспринимал как собственный. — Расскажешь? — теперь это необходимость. — Что рассказать? — что-то мутное, давно похороненное в глубине. — Как все, кто мне нравился, погибали? Истекали кровью, хрипели в предсмертной агонии? Как в девять лет после бури я искал с отцом своих первых друзей? Изувеченные в мясорубке смерча, сломанные, с костями наружу… Как я после этого тренировался как проклятый, только чтобы не рыдать по ночам в подушку? Прыгал, стрелял, убивал зверье, делал бомбы… снова прыгал, карабкался… Чтобы однажды шагнуть навстречу смерти без страха. Не опоздать. Захлебывается, давится горечью, какую не выскрести с языка. Лэйн молчит, вслушиваясь в его беспокойное дыхание. Все равно опоздал. Много раз. Как и каждый, кто пытался спасти всех. — Шанс показать себя представился быстро, я вытащил многих, люди называли меня героем, отец — дураком. И только теперь понимаю, как он был прав. Гоняясь со смертью наперегонки, я побеждал так часто, что не был готов потерять кого-то еще. Тем более, тех, с кем успел подружиться, влюбиться, быть может. Те дайверы жили здесь целый год. Шесть смертей, и каждая на моей совести. Я должен был пойти с ними, но работа навалилась: между безопасностью отдельной группы и всего города я, очевидно, выбрал второе. Они наткнулись на незачищенный участок, сработала система защиты, тот шрам, что показывал тебе в первую вылазку, я получил, пытаясь вытащить хотя бы то, что от них осталось. Там были турели… Месиво… Самой хочется зажмуриться. Вот почему дрожал, когда её ранили. Бьется и сейчас под ладонями — сломленный, наружу вывернутый. Достает сигареты, прикуривает давно отработанным жестом — за несколько месяцев это второй раз, когда Лэйн видит, как он затягивается. Окутанный дымом, потерянный. Делает два легких вдоха и тушит о металлический светильник. Давно отвык. Снова откидывает ногой ковер. — Я хотел остаться там, истечь кровью от разрывного снаряда, как они. Вытащили. Выходили. Нянчились как с ребенком. Но я все равно не видел смысла. Оуэн говорил про пожар? — встает, отодвигает столик, показывая черноту на полу. — Сказал, что я напился, да? Так и было. Через месяц после их гибели, именно тогда он вернулся. Все началось с сигареты. Она подожгла бумаги на полу, я плохо соображал, но огонь завораживал. Я танцевал вокруг, позволяя пламени жечь руки, упивался лижущим чувством опасности, как много раз упивался потом, — раскидывает ладони в стороны. — Ты знаешь, как это, прыгать в пропасть, надеясь, что она заберет, сомкнет наконец челюсти на твоей шее? В тот день я радостно лег ей в пасть, хотел стать пеплом, и наверняка сгорел бы заживо, если бы не пришел Оуэн. Он вырвал из огня, надавал по морде, но прежде помог затушить здесь все. Рассказал свою историю. Научил. Не привязываться ни к кому. Не сожалеть о «вчера», не планировать «завтра». Мы вместе пытались жить одним вдохом. Только я так больше не могу, Лэйн. Не хочу. Она поднимается с постели, босиком по черному полу, встает рядом среди угля и его страхов. Выжженное логово обнимает темнотой обоих, лижет тенями прошлого. — А чего хочешь? — прижимается, боясь потерять его среди запахов гари, которые уже никогда не выветрятся: ни из легких, ни из души, ни из памяти. — Сохранить «сегодня», — еще дрожит, но дышит спокойнее, обнимает её как мираж, в который сам не верит. — Я отдам фотографии в мэрию, пусть разбираются сами. Уеду туда, где никто не знает моего лица с плаката. Дальше Содружества, да хоть в Пределы. — И что будешь делать? — Жить. Без шпионов и опасных технологий. Охотиться, готовить ужины и заниматься любовью, — будто желание падающей звезде загадывает. — Поедешь… со мной? Но вместо ответа губами закрывает рот. — Умоляю, не отвечай сейчас. Хорошо подумай. Только помни, что «завтра» наступает не для каждого. Он уходит за час до рассвета, и Лэйн проваливается в сон. Впрочем ненадолго, внизу едва слышно хлопает дверь. Значит, вернулся Оуэн. — Я наверху, — кричит она сквозь приоткрытую дверь и тут же сжимается, тяжелые шаги по лестнице принадлежат кому-то крупнее. Пистолет остался в гостиной, клинок… забрал ли его Логан? Лэйн вскакивает, но тотчас упирается в широкий силуэт в дверном проеме: огромные руки, способные трубу согнуть, и невыразительное лицо — захочешь не запомнишь. — Ну-ну, бежать некуда, — спокойным тоном предупреждает тот самый «неболтливый» фермер Захар — так его звали? — Не будешь дергаться, больно не сделаю. Впервые за несколько лет Лэйн жалеет, что меч не в её руках.