In my heart, in my heart, in my head

холодно

холодно она не встанет

она сможет встать?

нет слишком холодно

она встанет. она обязана встать

холодно холодно холодно

зачем она пришла сюда

Лицо, плечи и бедра закололо морозом. ...но откуда… откуда здесь, на дне Разлома, мог взяться такой мороз?

она замерзнет

она умрет

она замерзнет насмерть, как все

она не встанет

она не должна была возвращаться зачем она вернулась? что она ищет?

она замерзнет

замерзнет замерзнет замерзнет

«Не дождетесь». Люмин подтянула руки к груди, оперлась на ладони и рывком села. ...вокруг нее синели, дыша холодом, пещерные стены, а под коленями хрустел при малейшем движении примятый ею снег — он же лип к платью, к голым плечам, к спутанным прядкам волос, ко лбу и щекам, таял, покалывая кожу, на ладонях. Стылый воздух обнимал шалью, мурашками спускаясь по открытой спине и забираясь под корсет. Слышался ни с чем не спутываемый далекий тоскливый вой пурги. Драконий Хребет. Ее перенесло на Драконий Хребет. Люмин поднялась на ноги и обернулась — за ее спиной открывался, ширясь во все стороны, гигантский зал. Пещера звездного сияния, родимая, узнала Путешественница; из пролома в горе на другом конце зала лился белесый свет, невесомыми полупрозрачными лучами застывал в промороженном насквозь воздухе, прятался в голубых сталактитах льда, облепивших потолки. Люмин зябко повела плечами, глянув на многотонные наросты — несколько раз за то время, которое она провела в холодной каменной пустоте, растапливая древние льды, выживая лишь перебежками от факела к факелу и по крошкам собирая осколки истории этой горы, они падали в каких-то жалких десятках метров перед ней; от оглушающего низкого грохота, гулким эхом расходившегося по всей пещере и сотрясавшего узкие каменные мосты, Паймон взвизгивала и пряталась за спиной Путешественницы, а сама девушка несдержанно ругалась и убегала за ближайшее естественное препятствие, чтобы покатившиеся обломки не сбили ее с ног, а потом стояла, держась за бешено колотящееся сердце и пытаясь перевести дыхание. Даже невозмутимый Альбедо, иногда сопровождавший Люмин в ее походах по Хребту, дергался от каждого падения, а потом какое-то время ходил с пришибленным видом. (Она помнила, как однажды все-таки уломала Сяо пойти с ней — в конце концов, сказала она, твой контракт с Чжун Ли уже давно обнулен, в болотах безопасно, с разбойниками справятся миллелиты, а ей вот очень-очень нужна его помощь с тем, чтобы найти последние багровые агаты. Сяо после долгих раздумий все же согласился ненадолго покинуть пост, и Люмин была на седьмом небе от счастья. В какой-то момент она решила срезать путь через пещеру. Не будь Сяо с ней, эта пещера так и стала бы ее могилой — потому что на последнем, самом верхнем каменном мостике, протянувшимся над пропастью, ледяная глыба вдруг решила сорваться ровно на голову никак не успевавшей куда-то убежать Путешественнице; Сяо же среагировал моментально. Едва лед, опасно хрустнув, отломился и полетел вниз, Якса схватил дернувшуюся Люмин и ветром метнулся вперед, тут же оказавшись на выступе у другого конца моста. - Ты в порядке? - спросил он, осторожно ставя ее на ноги. Люмин испуганно выглянула из-за чужого плеча. Разбитая глыба раскатывалась крупными обломками по тому месту, где еще секунду назад стояли они вдвоем. В голове возникла слишком реалистичная картина красного снега и моментально примерзающей к голубым кристаллам крови. - ...порядок, - заторможенно кивнула Путешественница, сглотнув, - порядок. Спасибо.) Изо рта вылетело облачко пара. Здесь… здесь было слишком холодно. Гораздо холоднее, чем Люмин запомнила — и это при том, что Драконий Хребет сам по себе был непростительно холодной горой. Может, ей просто казалось? Может, она просто совершенно отвыкла от его температур, пригревшись на жарком солнце Тростниковых островов, или это так сказывалась въевшаяся в кости усталость и длительное недоедание, из-за которого ее организму теперь не хватало энергии на обогрев?

холодно здесь очень холодно

она замерзнет

ей негде обогреться

это не тот хребет, который она знает

разве это не он?

это не он

это не тот хребет

что это за место? здесь все замерзло

она тоже замерзнет

Печальный, холодный край… проклятый богами, позабытый людьми. Когда-то он был пятном цвета и жизни, зажатым меж вотчиной бога метелей на севере и затопленной могилой богини соли на западе. Островком покоя посреди бушующего океана божественной войны. Теперь же от этого островка остался только снег.

Люмин повернулась к выходу из пещеры, около которого она очутилась — она выучила это место, столько раз, в конце концов, телепортировалась сюда; занесенную неглубоким слоем снега дорожку зажали в узкий коридор стены пещеры, сомкнувшиеся над тропинкой относительно невысоким потолком. Тут и там из камней росли, торча во все стороны, ледяные столбы. ...трава. Травы не было. Люмин настороженно шагнула вперед, к проходу. Пещера звездного сияния получила свое имя за не росшую нигде, кроме Хребта, одноименную траву — неярко светившиеся бело-голубым цветочки с тремя острыми треугольными лепестками, покачивавшиеся на тонких темно-синих стебельках, как будто сами выточенные неизвестным искусным мастером из прозрачного льда. Эти цветы росли на горе повсеместно, в пещере, у подножий, на самой вершине; куда бы Люмин ни шла, везде ее встречала, качая светлой головкой в такт порывам снежного ветра, звездно-ледяная трава. Но сейчас ее не было. При том, что ее априори не могло не быть. Это же Хребет. На Хребте должна расти звездная трава. Почему тогда сейчас- Люмин медленно выдохнула, успокаивая громко забившееся сердце. Пар плавно пролетел в холодном воздухе и растворился без следа. Это же был не настоящий Хребет. Это было дно Разлома, древняя ловушка, читавшая мысли попавших в нее существ и обгладывавшая их тела и силы, пока от жертв не оставались лишь потерявшие всю свою личность и разум тени; может быть, девушка только что обнаружила одну из ее слабостей. В прошлый раз капкан игрался с ними, создав для них комнату, показывавшую страхи открывшего ее, воссоздававшую сцены жизни до мельчайших деталей — но то была лишь комната, маленькое помещение, даже не целый дом; в этот же раз Разлом замахнулся на необъятных размеров Пещеру звездного сияния — замахнулся и, что называется, откусил больше, чем смог прожевать. Все силы ушли на поддержание размера пещеры и, возможно, всей горы; немудрено, что на незначительные детальки вроде травы-эндемика сил древней ловушке просто не хватило. Может быть, поэтому около того места, куда выбросило Люмин, еще и — как только что заметила Путешественница — не стоял телепорт, который там должен был по-хорошему быть. Это просто был ненастоящий Хребет. Удачная, но неидеальная попытка Разлома воссоздать из памяти девушки место, которое он сам никогда не видел. Люмин, успокоившись, кивнула своим мыслям. Да. Это была просто копия Хребта. Но только… почему Разлом в качестве места ее главного кошмара взял именно гору? Люмин не боялась заснеженной вершины ни капли. Она поднималась до самого шипа, она не один раз обходила Драконий Хребет по периметру, она даже пережила попадание под лавину, а уж сколько раз она доползала до тепловой колонны, зажженного факела или теплой феи в самый последний момент, сосчитать просто не представлялось возможным; Хребет ей стал почти что родной, и иногда девушке чудилось, что пурга на склонах выла почти что по-доброму, словно беззлобно ворчала, мол, ну и на кой тебя снова принесло в наши края, дурная? Ладно, иди давай, так уж и быть, не задую факел на этот раз, чтобы ты не замерзла… Хребет не злился на нее. Хребет почти что привязался к ней, отчаянно растапливавшей льды, проращивавшей алое древо в остове громадного пня и молча гревшейся у до сих пор живого сердца пятисотлетнего мертвеца. Если быть доброй к Хребту, Хребет будет добрым в ответ, а Люмин старалась быть доброй ко всему, к чему могла. Даже к жестокой горе, не прощавшей ошибок. Люмин не боялась Хребта — а потому ей было совершенно непонятно, с чего Разлом решил встретить ее именно им. Да еще и не оригиналом, а неаккуратно сделанной пародией. ...или это был не ее кошмар? Или это был кошмар Сяо? Якса никогда об этом не рассказывал сам — Люмин собирала историю по кусочкам: где-то вычитала, что в самые голодные годы деревенские жители ели снег, чтобы хоть как-то обмануть желудок и протянуть еще один день, потом Сяо в одном из разговоров рассказал о том, что Моракс спас его от другого божества, когда-то поработившего юношу, пару раз мимолетно обмолвился о том, как с ним то божество обращалось… сложить общую картину оказалось несложно. Если это был не ее кошмар — если это был кошмар Сяо? Напоминание о мучительных годах служения кровожадному божеству, о временах отупляющего животного голода, пожранных душах и снах? Если это был его кошмар, то… Люмин сжала кулаки. Она эту чертову ловушку по камешку разберет. Если ее вынесло в пещеру, значит, имело смысл исследовать ее первой. Гора огромна; если Разлом удосужился воссоздать ее целиком, на то, чтобы прошерстить все закоулки, уйдет много времени. Стоило начать отсюда — наверняка же ее не просто так именно сюда перенесло. Как же холодно… Люмин потерла мелко подрагивавшие плечи и развернулась — и уже собиралась пойти спускаться к самому дну каменного зала… нет!

не туда!

она идет не туда ей не надо в пещеру

не туда, не туда

она должна идти в другую сторону

ей надо наружу, в пещере его нет

...девушка пусто хмыкнула, развернулась и пошла к белевшему проему выхода. У нее не было, на самом деле, причин верить призракам Разлома — ловушка, в конце концов, ничего не желала больше, чем оставить наглую Путешественницу у себя навсегда, поглотить ее, обглодать до жалкой тени, которую даже душой не назовешь, и, будь Люмин ловушкой, ложные голоса-советчики были бы одной из первых ее идей, но… но какое-то внутреннее ощущение, интуиция, пресловутое шестое чувство — оно шептало на подкорке сознания: доверься. Они знают это место лучше тебя. В этот раз они правда советуют тебе хорошее. Они не обманывают. В случае чего, если Люмин достаточно скоро не обнаружит никаких зацепок о том, куда капкан спрятал Сяо, она просто плюнет на все и вернется обыскивать пещеру. Путь в нее она из любой точки горы найдет. Если, конечно, Разлом не возьмется путать ей дороги… Не думать об этом. Не сейчас. Но как же было холодно… Люмин принялась растирать плечи. Мелкая дрожь волнами расползалась откуда-то из груди в руки, в колени, в челюсть; хотелось сжаться в комочек и забраться куда-нибудь в теплое место, хотя бы прислониться к телепорту — синий каменный факел не грел, но отчего-то и не замерзал, оставаясь хоть на Хребте, хоть в остальном Тейвате, хоть даже в Энканомии одной температуры. На горе это спасало; стоило добежать до парившей невысоко над землей конструкции и прижаться к ней, как пробравшийся в самые кости мороз отступал, побежденный нездешней магией. Теперь же, когда Разлом забыл — или нарочно не поставил — телепорт, отогреться (по крайней мере, около входа в пещеру) было негде. Разве что… ...Люмин тоскливо уставилась на то место, где обычно стояла маленькая тепловая колонна. Ее тоже не было. Даже крио-бабочки, всегда плавно порхавшие вокруг, не вились у обрыва, мерцая льдисто-голубыми крылышками в приглушенном рассеянном свете. В груди колючим комком свернулась тревога. Что-то было не так. Даже не в забытых деталях вроде звездной травы или телепорта, даже не в том, насколько холоднее этот Хребет казался относительно своего оригинала; что-то на подсознательном уровне было не так — не так даже для дна Разлома, для места, которое умело разделяться на параллельные пространства и замыкаться на само себя лентой Мебиуса, в котором время текло для всех по-разному, и даже для такого чудовища что-то было не так. Нужно было двигаться дальше. Люмин, оглядевшись, пошла по плавно спускавшейся влево тропинке вниз. Почему так холодно… Снег, свежий, только-только наметенный — до сих пор мел, подгоняя в спину, забиваясь под шарф и путаясь во взлохмаченных ветром волосах — и оттого еще совсем мягкий, хрустел под сапогами и проминался под каждым шагом; целина была невысокая, не доставала даже до колен, но все равно тормозила — ноги увязали в ней не хуже, чем в болоте. И… Люмин только чудилось, или пурга даже для Хребта была слишком сильной? Нет, то есть, метели и бураны на горе были не просто частыми гостями, а буквально постоянными жильцами, и девушка бы удивилась скорее тому, что в какой-то день ни один склон не продувал ледяной белый ветер, но… но все равно. Даже для Хребта, даже для того обезумевшего от боли и холода Хребта, каким он был до вынимания небесного шипа из его каменной плоти, эта пурга казалась слишком жестокой и пронизывающей. (А если Сяо, обессилевшего, раненого, полумертвого, такой пургой уже давным-давно погребло под метрами снега? Если Люмин пришла слишком поздно? Если все, что от Яксы осталось — это давний окоченевший труп где-нибудь среди руин? Если его, неспособного отбиться, растоптал или разорвал ракетами на кровавые лоскуты молотильщик? Если… Нет. Отставить. Не думать об этом. Даже если- даже если Люмин опоздала, она найдет то, что от ее любимого осталось, и вернет в Ли Юэ. Чтобы хотя бы было, что хоронить. Люмин не позволит Сяо превратиться в еще одну тень без разума и памяти. Люмин не вернется одна.) Путешественница, подрагивая и яростно растирая плечи, прошла между двумя невысокими скалами, зажимавшими дорогу с обеих сторон; на настоящем Хребте здесь сидели три хиличурла, она это точно помнила. Они махали ей каждый раз, как она проходила мимо, и спрашивали о том, что происходит там, внизу, где потеплее и ветер не так сильно дует, и Люмин всегда рассказывала последние новости соскучившимся дозорным. Сейчас же ее не встретил никто. Разлом даже не пытался воссоздать Хребет таким, каким его помнила девушка. Лентяй… Холодно. Пальцы начали неметь. Люмин спрятала ладони в подмышках. Не хватало еще только так быстро обморожение получить. Пурга мела такая, что не то что горизонта — края горы было не видать, и это при том, что на настоящем Хребте в хороший день можно было разглядеть чуть ли не все горы Мондштадта. Переигрываешь, Разлом, мрачно подумала Люмин, перешагивая через ветку и останавливаясь; если она помнила верно, здесь, где дорога расходилась на две — одна шла налево, вверх в гору, другая, уходившая направо и вперед, спускалась вниз, - уже должно было быть видно Дерево вечной мерзлоты, хотя бы его краснеющую вершину. Сейчас же было не видать ни зги. Люмин, выдохнув прозрачно-белесое облачно пара, осторожно подошла к краю обрыва. Дорога здесь петляла широким серпантином, поросшим лесом; несколько длинных участков, несколько плавных поворотов — и выйдешь к подножью, и иногда Путешественница любила просто стоять и смотреть вниз, прислонившись к саду теплой феи, включенной башенке или встав рядышком с зажженным факелом, но сейчас- . . . Сердце пропустило удар. ...что за?.. дома

они заброшенные

где-то замерзли входы. их замело снегом, не раскопать

вон тот сугроб — тоже дом?

дома дома дома

видишь — там забор

а вон там обвалилась крыша там уже никто не живет

все замерзли она тоже замерзнет

Когда-то здесь жили люди. Деревеньки тянулись вдоль поросших лесом серпантинов. Лес кормил людей ягодами, грибами и дичью, и воздух всегда пряно пах сосновой смолой. Люди любили лес. Лес любил людей. Наверно, лес горевал, зная, что не может спасти ни одного человека. От холода и снега деревья заледенели, став тверже камня; никакой топор не брал их, а тех, кого брал топор, не мог пожрать огонь. Лес замерз вместе со своими людьми.

Люмин медленно опустилась на колени. Ноги перестали держать. Вот… вот, что было не так. Вот, что она чувствовала. Она изначально была не права. Ее перенесло не на Драконий Хребет. Это… ...Сал Виндагнир. Люмин дергано вдохнула. Ледяной воздух обжег глотку. Сал Виндагнир. Разлом… Разлом перенес ее в Сал Виндагнир. Разлом знал Сал Виндагнир, но- но как? Да, Разлом существовал десятки веков, Янь Фэй говорила, что горные породы на его дне напоминали ей древние породы лиюйских скал, но одно дело — существовать, а другое — помнить. Если Люмин что-то и выяснила за время пребывания в магических мирах, так это то, что место не может помнить, если в нем не осталось ни одной души. Память — свойство разума. Разум есть лишь у тех, кто обладает душой. Драконий Хребет ощущался разумным потому, что хранил души целой погибшей страны, Разлом ощущался разумным из-за похороненных в нем монстров, миллелитов и Яксы, но в том-то и было дело, что Разлому просто неоткуда было помнить Сал Виндагнир в таких деталях! Дну Разлома просто неоткуда было взять память о погибшем королевстве. Миллелиты в жизни не видели гору в период немногим после ее уничтожения, зная ее лишь как неприступный пик, усыпанный бесформенными руинами, о монстрах Бездны и говорить было нечего; единственным, кто чисто гипотетически мог видеть именно Сал Виндагнир, а не просто безымянную гору или Драконий Хребет, был Босациус — но откуда он мог запомнить эту местность в таких подробностях? Он был Яксой, воином Моракса, стражем Ли Юэ, и если наблюдения за Сяо заставили Путешественницу хоть что-то понять, так это то, что Яксы территорию нации Гео не покидали. Сяо на несколько дней согласился уйти только потому, что его контракт с Мораксом был фактически разорван «смертью» архонта. Босациус никак не мог в таких деталях запомнить гору, которую никогда не посещал! И если Разлому неоткуда было знать, как выглядел Сал Виндагнир, то… То как он воссоздал его — и почему? Что он хотел этим до Люмин — или до Сяо — донести? Неужели это- Люмин сглотнула, поднимаясь с колен. Нет. Бред. Не могло быть такого. Вполне возможно, что Разлом просто слепил Сал Виндагнир, вытянув его туманные описания, услышанные от кого-то, из памяти Босациуса и Сяо и наложив на картинку Драконьего Хребта из памяти Люмин. Да. Это не был настоящий Сал Виндагнир. Не мог быть. Это просто фантазия Разлома, знавшего, что ни Сяо, ни Люмин настоящего королевства на горе не видели и уличить ловушку во лжи не могли. Да. Не более того. Но как же... было холодно…

Когда-то здесь жил Король-Жрец Варух. Он заботился о своем народе. Он управлял им умело и мудро, и дети горы не знали ни голода, ни холода, ни бед. На севере мела нескончаемая пурга, с запада тянуло солью и болотами, но стоило лишь перебраться через реку — и ты оказывался в раю, светлом, теплом, пахнущем соснами и горным разнотравьем. Это был человеческий рай, созданный не богами и духами, а людьми — и их королем в том числе. В священные для королевства дни король всходил на самый пик и в каменном храме возносил молитвы и благодарности богам небесного острова, парившего высоко-высоко над горой. Когда он спускался с добрыми вестями, все королевство собиралось в низине у белого древа, попиравшего кроной небеса, и веселилось, чествуя милосердных богов, подаривших им, беглецам с безжизненно-белого севера, цветущую гору, плодородную реку, добрый лес и ласковые ветра, что никогда не дышали холодом. У короля была дочь. Родившаяся под белым древом, она видела будущее. Все королевство любило благословленную древом принцессу, и король не мог нарадоваться ей. Когда она подросла, в королевство пришел юноша. Он назвался принцем страны, имени которой король никогда не слышал; принц лишь рассмеялся в ответ на упрек во лжи — Ваше Величество, улыбнулся он, и звезды сверкнули в ясных небесных глазах, а много ли ваш мир видел подобных мне? Моя страна далеко, так далеко, что не дойти пешком, не долететь на крыльях и не доплыть на лодке, моя страна — это совсем другой мир, он красивее вашего и волшебнее; моя страна плывет среди облаков, у моей страны день светел от звезд — вы когда-нибудь видели здесь, у вас, днем звезды? Моя страна далеко, но даже так ваши боги умудрились обворовать ее — я пришел забирать у них свое. Король сжалился над принцем — и пообещал помочь ему, и предложил отдохнуть после долгого пути, прежде чем отправляться на поиски дальше. Он остался. И день за днем король смотрел, как дружба между принцем и принцессой крепла, как между ними расцвело что-то новое; и когда однажды принц пришел к нему просить благословения, король не стал препятствовать — юноша, умный, смелый, быстро полюбившийся народу, лучше всех подходил на роль будущего Короля-Жреца, и они с принцессой любили друг друга. Разве мог король желать лучшего? ...проклинал ли король тот день, когда разрешил принцу остаться, глядя на заметенные снегом земли, на замерзшие деревья, кору которых не брал ни топор, ни огонь, на разлетевшиеся по горе осколки небесного льда? Называл ли он принца предателем и беглецом, когда тот, взяв меч из звездного серебра, ушел искать в других краях средство спасти жителей умирающей горы? Ненавидел ли он принца, взбираясь в последний раз на вершину, чтобы вымолить у небес прощение? Кто теперь расскажет…

(Люмин помнила, как попыталась подарить Сяо найденный в руинах храма на пике Драконьего Хребта цветок. В карманном измерении лежала ледяная корона, перо, снежные часы, кубок и тяжелый двуручный меч; кому раздать артефакты, девушка так и не придумала, а меч она намеревалась подарить Рэйзору, но каждый раз отчего-то забывала. В конце концов, она решила, что меч просто не хотел от нее уходить — древние оружия во многих мирах бывали своенравными и верными своим хозяевам, как сторожевые псы, и пока меч надеялся, что его хозяин вернется за ним, ни к кому другому он уходить не намеревался. Чудо, что он позволил Люмин вынуть его из каменного круга в комнате с фресками. Подумал, что она вернет его владельцу? Но его владелец, должно быть, уже два с половиной тысячелетия как был мертв. Неужели меч этого не понимал? Хотя… может быть, проведя столько времени в пещере под сокрывающими заклинаниями, он мог не почувствовать, сколько веков пролетело с тех пор, как его там оставили. Может, думал он, прошло всего несколько лет. Подумаешь, что на месте заметенных снегами гор теперь нежились под солнцем зеленые плоскогорья, а город стоял посередине озера, а не в котловане. Город и за десять лет построить можно. Хозяин жив, думал меч — хозяин жив, а значит никуда я, чужеземка, от тебя не уйду, пока ты меня ему не вернешь. Может, артефакты тоже так думали, поэтому не давали Путешественнице придумать, кому их отдать. Люмин не знала. Но цветок единственный из всех прямо ластился к ней, не морозил ладони в отличие от вечно сердитого пера, то и дело коловшего кристалликами подушечки пальцев. И Люмин по наивности решила — может, цветок оттаял к чужим людям? Может, ему удастся найти нового владельца? Сяо пришел на ум первым. ...но он лишь подержал льдисто-синий цветок в ладонях, покачал головой и протянул его оторопевшей девушке. - Люмин, прошу, не сердись на меня, но я не могу принять этот дар, - Сяо звучал виновато и скорбно, и обида, только-только стиснувшая сердце, тут же сменилась беспокойством, - это не потому, что мне не нравится или я хочу тебя обидеть. Нет. Я… я очень ценю, что ты подарила мне этот цветок. Правда. Но я никак не могу его принять. Прости меня. - Расскажешь, почему? - спросила Путешественница, убирая артефакт — ей почудилось исходившее от него облегчение, когда он вернулся ей в руки — в пространственный карман. Сяо помолчал, опустив глаза в пол. - Его хозяин… я знал его, - слова давались Яксе с трудом, - я выводил его из Ли Юэ. Он был человеческим принцем, и он на коленях молил лорда Рекс Ляписа о помощи, но лорд Рекс Ляпис прогнал его. Поэтому, прошу тебя, не дари ни этот цветок, ни что-либо еще с той горы никому из Ли Юэ. Может быть, не стоит дарить это вообще никому из Тейвата. Оставь себе. Они помнят злобу своего первого хозяина. Они никому из Тейвата не принесут добра. Ты чужачка, для них ты невиновна в том, что до сих пор жива, и тебе они не навредят. Может статься, однажды даже помогут. Просто не отдавай их никому. Невиновна в том, что до сих пор жива… - ...не суди меня, Путешественница, - тихо произнес Чжун Ли, не глядя ей в глаза, когда девушка попыталась расспросить его, - его люди навлекли на себя гнев Селестии, и попытайся я им помочь… я не мог рисковать Ли Юэ. Больше он не сказал ничего.) древо ей нужно к древу

от него еще что-то осталось? разве лед не разбил его? разве лед не пророс в его жилах, не разорвал кору в щепки, не искрошил ствол, ветви и листья в пыль?

разорвал раскрошил но ей нужно к древу к тому, что осталось

у древа есть ответы ей нужно к древу

ей нужно лететь к древу, только древо поможет ей отыскать потерянное

лети к древу! к древу!

Люмин передернула плечами и призвала планер. Серебряно-синий, с черной каймой, похожий на оперение благородной хищной птицы — его ей сшили в Гильдии как подарок именно за исследование Драконьего Хребта. Ветер, словно только и дожидавшийся того, чтобы девушка раскрыла тканевые крылья, тут же поменял направление и задул не вдоль горы, а чуть под углом, ровно туда, где в настоящем Тейвате росло из остова громадного пня маленькое серебряное деревце с багровым кристаллом в корнях и на ветвях. Люмин спрыгнула с дорожки вниз, и метель подхватила ее и понесла к древу, заволакивая гору под ногами непрозрачной белизной — и Путешественница не думала, что когда-то правда скажет это, но она была благодарна ловушке, скрывшей от нее занесенные снегом деревушки, сугробы на месте домов и торчавшие из-под белого покрывала частоколы заборов. Люмин боялась смотреть. Люмин видела слишком много разрушенных селений. Люмин… и без того знала, как они выглядят. Пурга несла ее над воющей белизной и забиралась холодом в кости. Как же… как же холодно… разве в Разломе, где не нужно было ни есть, ни спать, могло быть так холодно? (Да и Разлом ли это был?..)

это разлом

это сал виндагнир

это его вина. это его кошмар. это его голод и смертные, которых его бог запретил спасать из страха

это трусость моракса, которую маленький ветерок не хочет принять

струсил, струсил бог струсил и не спас людей, побоявшись других богов

и это его зовут сильнейшим? он же жалок

маленький ветерок знает это, но не хочет принимать

снег это трусость, снег это голод, снег это рабство снег это кошмар маленького демона

она замерзнет, и снег станет его виной, потому что он не уберег свою звездочку

он же мертв. как он мог ее уберечь?

а он разве мертв?

здесь все мертвы здесь все замерзли и она тоже замерзнет

Когда-то здесь жила Принцесса-Жрица Гудрун. Дочь королевы-жрицы и короля-жреца, рожденная под белым древом… в королевстве ее считали благословленной принцессой, даром небесных богов, их обещанием процветания и покоя. Древо подарило ей видения о будущем, безоблачные и светлые, и дети горы улыбались, зная, что дальше их ждет лишь счастье. Принцесса, еще будучи совсем маленькой, научилась красиво рисовать, и с тех пор свободное время проводила за росписью стен, табличек, камней — всего, что под руку попадалось. Однажды в их королевство пришел юноша. Он был принцем чужой страны, далекой-далекой, что не дойти пешком, не доплыть и не долететь; в той стране даже днем светили звезды, вместо океанов и морей вокруг островов синело яркое небо, а волнами стали белые облака. Принц рассказал ей, что те боги, которым возносили хвальбы и молитвы жители горы, похитили его родную сестру. Принцесса сначала не поверила — как такое могло быть? Ведь эти боги были так добры к ним, они подарили им гору, чтобы люди не замерзли среди северных снегов, они берегли их от стужи и болотного смрада, от голода и бед; как эти же боги могли совершить что-то настолько ужасное? «Ты знаешь, почему на севере вечная метель, а на западе болота и соль? - спросил у нее тогда принц, - эти же боги, которым вы поклоняетесь, развязали войну, чтобы из всех божеств вашего мира осталось только семь, которым достанутся небесные троны. Из-за них твои далекие предки бежали с родных земель. Из-за них все, что осталось от плодородной долины на западе — только топи да тростники. Они пощадили вас не из любви к вам, а лишь потому, что вы им не нужны, и они отдали вам кусочек ничейной земли, чтобы вы не мешались под ногами. Божественная доброта и комка грязи не стоит. Мою сестру, пришедшую к ним с речами, они встретили рабскими оковами. Поэтому я пошел к ним с мечом.» Принцесса первая из всех поверила ему. Белое древо, когда принцесса пришла просить у него совета, испуганно шепнуло ей, опустив серебряные листики — да, маленькая дочь горы, принц не врет; это не боги благословили тебя, это моими глазами глядишь ты в будущее, и не любовью, а безразличием куплено у неба ваше процветание. Боги жестоки, малышка моя, а потому — будь осторожна. Не доверяй им, но и поднимай против них меча, и будет тебе счастье. Принцесса поверила принцу — и из сочувствия и разделенной с ним праведной злости родилось доверие; из доверия, уважения и приязни родилась дружба; а из дружбы родилась любовь. ...принцесса поверила первой — и осталась последней, кто не разуверился. Принцесса верила, когда увидела во сне черного дракона, когда летописец королевства сказал ей — это дурной знак, это боги говорят, что принц накличет на нас беду, а она ответила — если беда и придет, то придет сама, и ее принц в том невиновен. Принцесса верила уходившему в чужие земли возлюбленному, стоя на ветру и обещая ему — я нарисую фреску о тебе, и когда ты вернешься, гора вновь расцветет; но пурга проглотила ее слова. Принцесса верила, ослабшими от холода и голода руками разрисовывая по отцовской просьбе стены и уже даже не помня, как выглядит весна. Даже когда их во всем королевстве осталось двое, она да летописец, она все равно верила. Принцесса верила, отламывая последнюю целую ветку разорванного льдом белого древа. Принцесса верила, переходя заледеневшую реку и сажая веточку в твердую, как могильный камень, промерзшую насквозь землю. Принцесса верила, даже когда саженец иссох на ее глазах, понурив жухлые листочки. Принцесса верила. Даже когда снег укрывал ее, засыпавшую у мертворожденного деревца, она улыбалась — все-таки принц был прав. Ничего она, эта переменчивая божественная доброта, не стоит — но хотя бы над ее любимым, жестокие, сжальтесь... Но кто теперь расскажет ему, что до последнего вздоха она верила в него?

Снег мягко хрустнул под ногами, когда Люмин опустилась перед остовом Ирминсула. Планер исчез, рассыпавшись искорками. От него даже сейчас осталась лишь полая кора пня. Когда-то серебряная, теперь ее облеплял снег и ледяные наросты, и не было ни единого намека на будущее деревце, которое однажды вырастет внутри — из-под снега не проклевывался даже самый крохотный, самый нежный и беспомощный росточек. Ничего. Значит, Разлом воссоздал Сал Виндагнир сразу после его уничтожения, и новое древо еще не успело проклюнуться. Но почему… так холодно… (Разве в Разломе могло быть холодно? В прошлый раз никто не чувствовал ни голода, ни сонливости, ни нужды, а единственная усталость была моральной. Сейчас же холод пробирался сквозь зачарованную ткань платья, под сапоги, под шарф, оседал инеем на костях, прорастал дрожью в мышцах; от него было не спрятаться и не сбежать. Нигде не стояли факела, не летали, попрятавшись от слишком страшного даже для них мороза, теплые феи, не ждали, когда до них дотронутся и активируют их, башенки, не сияли синевой телепорты. Отогреться было негде. У Люмин даже не было с собой ничего, чтобы хотя бы отломить веточку какой-нибудь сосны и попытаться поджечь ее — да и то вряд ли бы это сработало. Если верить тому голосу, лес здесь промерз насквозь… Как в Разломе могло быть холодно? Почему Разлом не попытался заморозить их в прошлый раз? ...а если это был не Разлом? Если это… если это была не иллюзия — если это… Если это был настоящий Сал Виндагнир? Нет. Нет, не могло такого быть. Точно не могло. Разлому бы не хватило сил. Разлом был древней и страшной ловушкой, да, но его силы были все же конечны; он мог баловаться созданием комнат, воплощавших страхи тех, кто их откроет, он мог сымитировать хоть саму Бездну, он мог создавать иллюзии людей, он мог искривлять ощущение времени для каждого по-своему — но больше не мог ничего. Его силы ограничивались обманом, чтобы заставить жертв впасть в отчаяние, потому что отчаявшихся Разлому, похоже, переваривать заживо было проще; Разлом был обманщиком, но не более того! Он не мог буквально открыть портал во времени и выбросить Люмин в настоящий Тейват на две с половиной тысячи лет назад! Не мог же?..) Люмин, обнимая себя за плечи, зашла внутрь пня. Пусто. Вышла. Обошла по кругу. Обошла по более широкому кругу, пытаясь разглядеть, было ли хоть что-то вокруг, кроме камней, иссохших кустов и снега. Н и ч е г о. Призраки обманули ее, с глухой злостью поняла девушка, растирая руки. Нужно было сразу идти в пещеру. Здесь, у дерева, ничего не было. Сяо — тем более. Глупо было надеяться, что духи Разлома действительно приведут ее к ее любимому вот так сразу. Им же нужно не помочь ей, а наоборот, не дать выйти отсюда! Она только зря время потеряла. Сяо мог сто раз замерзнуть насмерть, пока она, идиотка, шла на поводу у голосов. Надо было возвращаться к Пещере звездного сияния. стой!

в пещере ничего нет!

не уходи нельзя уходить, нельзя

останься прислушайся

она не слышит, здесь слишком далеко

что она должна слышать? здесь кто-то есть? это ведь просто ветер воет ветер всегда воет

ей нужно на выступ около озера тот, на который ведет тропинка через камни тот, где факела

но зачем ей тогда нужно было к древу, раз у древа ничего нет?

чтобы услышать

но разве здесь кто-то есть? разве здесь, кроме ветра, кто-то еще может кричать? Услышать?.. Люмин замерла, задержав дыхание, и прислушалась. ...вихрился снег, заглушая все вокруг. Только ветер сипло свистел в ушах, растрепывая волосы и обнимая за плечи и спину ледяной шалью. Если здесь действительно было что-то, что она должна была услышать, снег и самую малость поутихшая, но все такая же тоскливая злая метель поглотили все звуки. - Сяо! - крикнула девушка что было голоса — морозный воздух тут же обжег глотку и засыпал снегом язык, и Люмин кашлянула, - Сяо, если ты меня слышишь, позови меня! Хоть как-нибудь! Так громко, как сможешь! Сяо!!! Она затаила дыхание. Пожалуйста. Она должна была что-то услышать. Голоса сказали, что она должна была что-то услышать. Да, она им не верила, но зато им верило ее отчаяние, и оно надеялось, что вот сейчас, вот через секунду, Сяо отзовется, что голоса не наврали, что Разлом, удивленный смелости Путешественницы, сжалится и отпустит их двоих — хотя бы вернет ей Яксу, а там уже она сама как-нибудь проломит путь назад… Пожалуйста... ...но никто не отозвался. Только ревела многоголосием метель, вплетая снег в спутавшиеся светлые пряди и забивая его под шарф.

его здесь нет она зря зовет

она только сорвет голос

никто не откликнется, здесь никого нет

здесь все давным-давно замерзли она тоже замерзнет холод заберет ее, как всех до нее забрал

но ведь здесь кто-то есть?

здесь кто-то есть?

она должна дойти до выступа. там, где факела и надгробие. ей нужно туда

почему она не идет туда? Провалитесь вы в Бездну, подумала Люмин и зашагала в сторону знакомой тропинки, поднимавшейся среди камней, отделявших долину белого древа от расположенного ниже побережья. Если Разлом так хотел, чтобы она дошла туда, она дойдет туда. До пещеры идти все равно куда дольше, да и, признаться честно, Люмин совершенно не горела желанием проверять, что будет, если она начнет своевольничать и разозлит духов ловушки. В прошлый раз они, разъярившись, смогли противостоять самому Чжун Ли, не дав ему спасти Сяо. Что они могли сделать с ней, оказавшейся буквально в полной их власти… Шаги вязли в снегу, проминая его до темно-серых камней. Люмин сжала челюсти и чуть развела руки, балансируя на невысоком, но все же несколько крутоватом подъеме; ледяной ветер бил по спине. Озноб волнами расходился по плечам и до самых кончиков пальцев, рождаясь где-то между ребер; сжать пальцы ног, разжать, сжать, разжать, разгоняя кровь и не давая колючести, как будто кто-то обмотал ее ступни самодельной металлической губкой из скомканных в плотный колтун железных ниточек, перейти в онемение… Когда она почти добралась, пурга разошлась еще сильнее. Белизна заволокла глаза. Люмин наконец-то взобралась на каменный выступ, выдохнула, потерла облепленное подтаявшим снегом лицо — мама, мамочка, подумала девушка, спасибо тебе за звездную кровь и порожденную ей повышенную устойчивость к экстремальным температурам и условиям в целом, иначе она бы тут еще сто лет назад продрогла, - призвала планер и полетела, подхваченная отчего-то помогавшим ей ветром. ...метель опустила ее прямо перед знакомым надгробием. Впереди — не слишком далеко, но придется пересекать ледяную реку — должен был быть остров с мертвым деревом, но его было не видно за бураном. Где-то… где-то здесь. Она должна была где-то здесь что-то услышать. Но что?.. Люмин, подумав, что за такой пургой она черта с два даже руинного молотильщика расслышит, подошла к каменному надгробию и в несколько резких движений смахнула нападавший снег. Скоро снова нападает, но так у нее хотя бы немного времени прочитать надпись будет — может, Разлом даже эпитафию смог воссоздать целиком, а не только тот отрывок, который дожил до настоящего — для Люмин настоящего — времени… «Ее Высочество скончалась. Нужды в записях больше нет. Но сильнее всего я жалею, что собственными глазами не увидел, как она завершила роспись в главном зале. На острове впереди покоится Гудрун, Принцесса-Жрица. Спи спокойно».

...сесилия...

на ее надгробии нарисована сесилия

как же так… Действительно — Люмин, присмотревшись, различила один цветок сесилии в самом верху. До ее времен он не дожил, как и нижняя часть эпитафии. Почему именно сесилия?..

они знали?

они не знали, когда прощались он не смог бы уйти, если бы знал

как будто бы у него был выбор...

бедная принцесса пережить своего отца, пережить свою страну, пережить собственное дитя

не просто пережить. ее дитя умерло, еще не родившись сесилия — цветок преждевременной потери

так, значит, поэтому последнюю королеву солнца звали Сесилией?

...Люмин закрыла ладонью рот и схватилась за ледяной камень. Перед глазами размылось. Может быть, от ветра. ...и вдруг сквозь гулкий стук собственного сердца, сквозь скорбный рев пурги Люмин услышала.

Когда-то здесь жил летописец Укко. Он служил королю и королеве и записывал мирную историю детей горы. В такой-то год уродилось столько-то зерна, столько-то выловили рыбы, столько-то настреляли пушнины. Во всем королевстве не было человека столь усердного и столь много знающего, как он. Когда маленькая принцесса, благословение их горы, подросла, Укко научил ее рисовать. Каждый неумелый мазок краской, каждая картинка, на которую нельзя было взглянуть без слез — такой она была несуразной, каждый заляпанный краской холст наполнял его теплой гордостью, и летописец искренне улыбался, когда малышка приносила ему свои незамысловатые творения. Но с каждым днем ее мастерство росло; аляповатая мазня обрела форму, бессмыслица сложилась в сюжет, и вот девочка уже протягивала своему учителю настоящую фреску, написанную на тонкой каменной табличке. На фреске было нарисовано белое древо, а под ним двое людей. Принцесса сказала, что она видела их той ночью во сне, что вот эта девушка справа — это она, а вот этот парень будет ее мужем. Укко тогда только кивнул и со всей серьезностью сказал — если вы так говорите, то так и будет, ваше высочество. Он узнал принца сразу же, как тот пришел — вспомнил фреску, вспомнил светлые волосы и серебристо-голубые одежды. И как-то так повелось, что из всего королевского двора — да что там, из всего королевства в целом — только он один принца недолюбливал. Может, за то, с какой ядовитой улыбкой он говорил о богах, многие поколения приглядывавших за королевством. Может, за то, что он желал их свергнуть, обвиняя в похищении сестры. Принц был ярким, умным, образованным, умелым воином и неплохим инженером, принц помогал приютившему его королевству, как мог, и право слово, Укко не удивился, когда король сообщил своему летописцу о скорой свадьбе чужака и принцессы. Укко не любил принца — а принц почему-то все равно относился к нему с тем же теплом, с каким относился ко всем вокруг. Разве что беззлобно язвил в ответ на его извечное недовольство и беззубые попытки задеть. ...Укко был летописцем — и теми же руками, какими он писал историю, он эту же историю хоронил. Он хоронил погибших от холода людей в первую проклятую зиму, когда еще были силы хоронить. Он копал братские могилы вместе с теми, кто дожил до осени. На вторую весну он хоронил уже их, разбивая оледеневшую землю на острые куски. Он похоронил дитя принцессы, родившееся мертвым. Он похоронил короля, разыскав его закоченевшее тело на вершине горы. Он похоронил принцессу — там же, на островке посреди заледеневшей реки, где ее, уснувшую в последний раз, укутал снег, у погибшего, не успев вновь родиться, древа. После этого он остался один. Он уснул навсегда у пещеры, поросшей льдом, который не растопит ни один огонь — и его сердце перед тем, как перестать биться, позабыло и ядовитую ненависть к бросившему их принцу, и жегший нутро гнев на безразлично взиравших на них богов, оказавшихся взаправду такими неразговорчивыми и жестокими, как о них говорил чужак, и глухую печаль от понимания, что вряд ли кто-то теперь там, во внешнем мире, вспомнит о когда-то цветущей горе; осталась только незлая угроза, которую уже было некому услышать. «Я ведь знаю тебя, паршивец. Знаю, что ты нас не бросил. Ты не смог бы бросить нас — бросить Гудрун. Сейчас, когда нет больше ни ярости, ни обиды, ни боли, я наконец-то помню это — я знаю тебя. И я также знаю, что мне и говорить этого не надо, но… Только посмей забыть нас, Имунлаукр. Только посмей нас забыть, и я с того света вернусь пургой и забью тебе льда за шиворот. Не забывай нас. Хотя бы ты не забывай. Кто-то ведь должен записать в книгу, что летописец умер...» ...если ты похоронил всех, то кто похоронит тебя? Если ты молился за всех, кто помолится за тебя? Если ты была последней, кто верил — кому хватит сердца рассказать о твоей вере? Кто расскажет о грехе небес? Кто вспомнит безвинных грешников? Кто отогреет гору, на чей зов придет долгожданная весна? Кто услышит плач проклятого?

...это был вой. Вой, от которого у вздрогнувшей Люмин все выстыло внутри. Никакая пурга, никакая снежная буря не выла так протяжно, так страшно, так горько и безнадежно; даже волки не умели так выть. Человек. Люмин, не думая, призвала планер, слетела на лед и бросилась к замаячившим впереди очертаниям островка. ...он сидел на коленях, сгорбившись, хваткой мертвеца вцепившись в измазанную в черной крови рукоять когда-то сиявшего, как звезды и лед, двуручного меча, и снег путался в разлохмаченных бурей льняных волосах, ложился на тяжелый меховой плащ и плотные перчатки; Люмин, застывшая, как вкопанная, не добежав всего нескольких шагов, даже так видела, как его била крупная дрожь. Он рыдал захлебывающимися лающими хрипами, то срываясь на протяжный сиплый вой, то вдруг замолкая, когда горло сдавливало тисками, не давая вдохнуть; он стискивал рукоять так, как будто, если отпустит, тут же умрет, и окаменевшая ветвь Ирминсула — краем сознания Люмин вспомнила, что в ее время эта ветка каким-то чудом умудрилась вырасти в маленькое деревце; кровь Дурина дала ей сил? - едва-едва качала самыми тоненькими веточками под медленно стихавшей пургой. Люмин на одеревеневших ногах зашагала к нему. он ведь видел рисунок сесилии, да?

видел. наверняка видел должен же он был хотя бы прочитать, чья это могила

бедный принц...

это он нашел Укко у пещеры кто-то ведь должен похоронить того, кто похоронил всех

что ему делать теперь? куда он пойдет?

на север на юг куда-нибудь может, вовсе останется тут

может быть, однажды он дойдет домой?

до его дома не дойти пешком, не долететь на крыльях и не доплыть на корабле

а есть ли он у него, этот дом?

…Люмин опустилась рядом с ним на колени, набросила отороченный мехом капюшон на голову и, как сумела, обняла. Ранки на губах жгло солью. - Голову застудишь, - всхлипнула, сама себе неловко улыбнувшись, девушка, - метель же страшная… Он дернулся, услышав ее голос, отпустил меч, развернулся — и тоже обнял ее; Путешественницу подтащили поближе, и что-то мягкое, тяжелое и теплое легло ей на спину и шею, закрывая от холода — плащ, поняла она. - Замерзнешь ведь, - от этого хриплого севшего голоса Люмин как током ударило — она знала этот голос, она знала этот голос! Неужели… неужели это и правда был... До нее только сейчас дошло, что ее тоже колотило. - Как ты выжила? - великие Семеро, пожалуйста, скажите ей, что она ошиблась, что это просто сознание сыграло с ней дурную шутку, что Разлом просто обманул ее, только не говорите, что Имунлаукр — это правда он, - я же- я же обыскал всю гору, где ты пряталась? Кто-то еще с тобой есть? Сколько? Где вы? Вы смогли переждать в одной из пещер? Ты голодна? - Я не отсюда, - коротко мотнула головой Люмин, зажмурившись и сглотнув. Глаза жгло. - Не отсюда?.. но зачем ты тогда здесь? Откуда ты? Великие Семеро. Это- это правда был он. Ошибки быть не могло. Только у одного человека на свете был такой голос — мягкий, теплый-теплый, бархатный, невысокий и как будто бы чуть приглушенный; только Люмин помнила его почти всегда едва-едва окрашенным хоть какими-то эмоциями, насквозь пропитанным усталостью, которую не заберет даже самый долгий сон, и Путешественница помнила, как поначалу гадала, откуда у такого молодого на вид мужчины такой усталый голос. Во вторую и третью их встречи ей почудилось, что она теперь знала, почему - но лишь сейчас она поняла до конца. - Я… - Люмин дергано вдохнула, пытаясь подобрать слова. Сердце стучало где-то в сжатой тисками глотке, - я не из этого времени, веришь? Между мной и вот этим моментом, по-хорошему, где-то двадцать шесть веков, если не больше. А еще я знаю тебя. В смысле — того тебя. Того, который встретился мне в моем времени. - Божество Времени постаралось, - пусто хмыкнул Имунлаукр — Путешественница смогла лишь позавидовать тому, как тот моментально… нет, не успокоился — его все еще трясло, и дышал он поверхностно и неровно, и голос у него сипел — но взял себя в руки. Взял себя в руки ради нее, приняв ее за случайно выжившую жительницу Сал Виндагнир, и тут же попытался помочь… Люмин коротко кивнула. Она не знала, хватило ли бы ей сейчас сил на рассказ о том, как ее сюда занесло. Это он. Это правда был он. Имунлаукр правда был им. - Ты знаешь того меня, - повторил ее слова король, - расскажи мне. Расскажи, что… что со мной будет.

он не хотел доживать до завтра он хотел остаться здесь

она только что спасла его. он хотел оставить меч в зале с фресками, а потом броситься с обрыва или замерзнуть насмерть

она наврет ему, чтобы дать надежду?

она скажет правду она не сможет соврать

но у него ужасная судьба, разве он захочет прожить ее, когда она расскажет ему обо всем?

- Пожалуйста, - тихо попросил он, истолковав ее молчание как неуверенность, - прошу. Хотя бы… хотя бы куда мне- куда тот я, которого ты знаешь, пошел потом? Что он делал? Он умолял ее, поняла Люмин. Он умолял ее сказать, как и для чего он выжил — потому что сам он не верил, что должен был жить. Но… что она должна была сказать ему? Как она могла рассказать все, что его ждет? Кто захочет прожить такую судьбу? (Мона говорила, что сглаживать предсказания смысла нет — судьба от того, расскажешь ты все подробно или исказишь все до неузнаваемости, не изменится, и обещать то, чего не будет — бесполезно, если вовсе не подло и жестоко. ...Сяо на ее месте тоже не стал бы ничего утаивать. Если знаешь, что тебя ждет, то хотя бы сможешь подготовиться — в самом крайнем случае морально. Это просто здравый смысл.) ...все равно ничто его от этой судьбы уже не спасет. - Однажды ты вернешься домой, - сдавленно выдохнула Люмин, - я не знаю, сколько времени ты будешь блуждать. Но однажды ты вернешься домой и останешься там, станешь рыцарем, дослужишься до капитана королевской стражи. А потом твоя страна падет. Она сглотнула. Имунлаукр не пошевелился. - Это произойдет за пятьсот лет до нашей встречи, - собравшись с мыслями, продолжила Путешественница, - и здесь, в Тейвате, это назовут Катаклизмом. Погибнет огромное количество народа. Погибнут божества и духи. А твои люди превратятся в чудовищ, проклятые Небесным Порядком. Ты и сам будешь проклят — хотя, наверно, ты уже проклят, раз ты проживешь так долго. Просто в Катаклизм тебя проклянут еще больше. Когда мы встретимся, ты будешь уже пятьсот лет блуждать по Тейвату, выслеживая и уничтожая Орден Бездны — обезумевшие остатки того, что когда-то было твоей родиной. При мне ты ни разу не упомянешь, что у тебя была сестра и что ты, вообще-то, принц. Ты вообще практически ничего не станешь о себе рассказывать — все, что я о тебе знаю, я либо вытянула из тебя щипцами, либо тебя заставили рассказать обстоятельства. Твою полную историю я буду собирать по кусочкам — из чужих песен, из уцелевших фресок, из слухов и домыслов. Из чего угодно, кроме как от тебя. Ты станешь редкостным молчуном, когда дело будет касаться твоей жизни. Ты не будешь противостоять богам. Иногда я буду думать, что ты бессердечный, раз не хочешь отомстить за свою родину, и иногда я буду думать, что ты бесхребетный трус, который просто сдался, тогда как Орден Бездны сохранил надежду не просто отомстить Селестии, но и воскресить Каэнри’ю — да, эта надежда будет выражаться самыми чудовищным образом, но ведь это будет надежда! Но теперь… теперь я понимаю тебя. И больше ни в чем не смогу упрекнуть. Тот ты еще не рассказал мне, для чего ты уничтожаешь Орден Бездны. Может, ты пытаешься защитить тех единственных каэнрийцев, что еще живы. Может, только в смерти ты видишь избавление от мучительного проклятия. Может, ты просто не хочешь, чтобы монстры наводили ужас на невиновных жителей Тейвата. Может, тот ты просто разуверился во всем и пытаешься развлечь Селестию битвами, веря, что только это ей от людей и надо. Я не знаю. Имунлаукра забудут. Сал Виндагнир забудут. Нигде не сохранится имя Гудрун, и даже сесилия на ее могиле сотрется со временем. Никто не будет знать, за что вас уничтожили и кто на самом деле был виноват. Эту гору после Катаклизма назовут Драконьим Хребтом, и только самые смелые путешественники будут на нее ходить. А ты… ты останешься летописцем мира. Ты будешь знать все и обо всех. И никто не будет знать тебя. ...Люмин замолчала, переводя дыхание. Имунлаукр ничего не говорил. Пурга, кажется, стихла. - Но… - вдруг несмело улыбнулась Путешественница, - между твоим возвращением домой и Катаклизмом пройдут столетия, если не тысячелетия. И они наверняка будут наполнены радостью и дружбой — или хотя бы покоем. У тебя будет твой отряд, который будет тебя обожать — мы с тобой в последнюю встречу наткнулись на твоего бывшего сослуживца, и ты бы знал, как он был рад тебя видеть! И не все каэнрийцы погибнут. Немного, но выживет, сохранит и человеческий вид, и рассудок. А еще в моем времени я вытащила небесный шип из горы, так что, как только селестинская магия окончательно ослабнет, в Сал Виндагнир придет весна, и я клянусь, я притащу тебя за шкирку смотреть на первые проталинки, если ты сам не придешь. А еще — тогдашний ты уже знает, но скажу еще раз: моя сила способна исцелять проклятия. Даже то, которое тамошний ты якобы знает лучше всех. Дай мне время, и я спасу и тебя, и всех остальных. Я обещаю. Я обещала это тому тебе — и пообещаю еще раз. А еще… а еще я теперь знаю твою полную историю. Теперь я знаю, кто такая Асмодей — я и до этого знала, что она была принцессой другого мира, но я понятия не имела, что ее братом был именно ты. Теперь я знаю. И я клянусь, я вырву у Селестии хороший конец для вашей истории. Ваша сказка еще не завершена. Тот ты еще не вернул ни сестру, ни Жемчужину, но я обещаю, я тебе помогу. Я не оставлю тебя одного. У твоей истории будет хорошая концовка. ...и она услышала, как Имунлаукр усмехнулся. Тихо, слабо, до физической боли горько и почти что обреченно — но усмехнулся. - Можешь сделать для меня еще кое-что? - попросил он. - Конечно, - кивнула Люмин. - Сохрани мое имя. Пусть оно останется у тебя. Я не верю ни себе, ни в себя, а Имунлаукр — это имя принца, имя, данное самыми достойными на свете людьми. Я не хочу порочить дар моих родителей тем, во что я превращусь. Ты же… я чувствую в тебе свет. Надежду. Рядом с тобой становится немного терпимее жить. И если все тобой сказанное действительно сбудется, то, наверно, только ты сможешь вернуть все на круги своя. Ты всех спасешь. И поэтому — я отдаю свое имя тебе. Сохрани его. Может быть, однажды тот я снова стану достойным этого имени. - Я назову тебя им при первой же встрече, - шмыгнула носом, улыбнувшись, Люмин и стиснула его покрепче. Воин тихо хмыкнул. - Подумай хорошенько перед этим. И… спасибо тебе. Ты спасла меня. Я пока что не совсем понимаю, зачем, но… ты поклялась мне помочь — тогда я клянусь дожить.

Кто услышит плач проклятого? Кто отомстит за несправедливо казненных? Кто заставит суд пересмотреть приговор? Кто откроет правду? Кто вернет все на круги своя?

(Люмин уже не просто верила — Люмин знала, Люмин нутром, своей звездной кровью чувствовала, что это был не Разлом. Это было что-то, спавшее на его дне, потревоженное ими семерыми. Что-то древнее, злое на весь мир, увидевшее Люмин и понявшее, что вот он, его ключ к свободе. Это что-то пересилило даже Чжун Ли, это что-то, почувствовав связь Сяо и Люмин, взяло Яксу в заложники, одурманило того владельца дендро-Глаза, чтобы он помог Люмин вернуться, и посмеялось над Путешественницей напоследок, прежде чем впустить — мол, смотри, девочка, кто тут главный. Сознание начало стремительно угасать. Наверно, решила Люмин, сейчас ее перебросит дальше, в следующую историю — значит, то-что-спало-на-дне-Разлома, пытаешься провернуть трюк Аяки, да? Сделать так, чтобы Люмин увидела своими глазами то, что тебе нужно, сформировала такое мнение, какое тебе нужно, и дальше плясала под твою дудку — а для затравки, чтобы не соскользнула с крючка, у нас есть Сяо, чья жизнь поставлена на кон. Знаешь что, подумала Люмин, - ты слышишь ее, чудовище? Ты не первая в ее жизни хтоническая тварь, шантажировавшая ее, и ей не страшно. Она дойдет до конца. Она увидит все, что ты захочешь ей показать, доберется до конца и вернет Сяо. Ты слышишь ее, чудовище? Она выслушает тебя. Но только посмей ее обмануть.)